Текст книги "Вторая Пуническая война"

Бой при Плацентии не имел какого-либо решающего значения для дальнейшего хода войны. Ганнибал ушел в Лигурию, где местное население выдало карфагенянам римских квесторов, а Тиберий Семпроний остался в городе. Информация Ливия о том, что он увел легионы к Луке, является недостоверной, поскольку в дальнейшем историк напишет, как Лонг зимовал в Плацентии (Liv. XXI, 63). На театре военных действий возникло временное затишье, решающее столкновение между армией Карфагена и римскими легионами было впереди.

5. «Нормальные герои всегда идут в обход…»

Согласно проведенной жеребьевке, Гай Фламиний получил под командование легионы, стоявшие в Плацентии. Театр предстоящих военных действий был очень хорошо знаком Фламинию, что давало консулу дополнительные шансы на успех. Как уже отмечалось, римляне готовились встретить Ганнибала либо в Этрурии, либо у Аримина, всё зависело от того, каким маршрутом пойдет карфагенская армия. Но поскольку этого никто не знал, было решено перекрыть два самых опасных направления.

Как и следовало ожидать, не обошлось без скандала. Дело в том, что Фламиний решил вступить в должность консула в провинции. Исходя из своего негативного опыта общения с «отцами отечества», он допускал, что сенаторы под любым предлогом постараются задержать его в Риме. В частности, по причине различных религиозных мероприятий. А там то ли птицы не туда полетят, то ли мышь запищит, то ли знамение явится неблагоприятное, но суть дела от этого не изменится, и консул останется в Риме, что будет на руку патрициям и Ганнибалу. Фламиний отдавал себе отчет в том, что представители правящей элиты способны на любую подлость, пусть даже это в какой-то мере и окажет негативное влияние на ход боевых действий. Сенаторы не скрывали своей ненависти к новому консулу, и он был готов предпринять ответные шаги. Поэтому, распустив слухи о том, что он покидает Рим по своим личным делам, Гай в начале весны тайно выехал из города и отправился к стоявшим в провинции легионам. В Риме оставался Гней Сервилий, и Фламиний не сомневался, что все необходимые обряды коллега выполнит.

Узнав об этом, сенаторы пришли в бешенство. Курия наполнилась гневными голосами, «отцы отечества» с возмущением перечисляли все проступки консула: «Гай Фламиний – говорили они – ведет войну не с одним только сенатом, но и с бессмертными богами. Еще прежде он, выбранный консулом при зловещих ауспициях, отказал в повиновении богам и людям, когда они отзывали его с самого поля битвы; теперь он, помня о своей тогдашней непочтительности, бегством уклонился от обязанности произнести в Капитолии торжественные обеты. Он не пожелал в день вступления своего в должность помолиться в храме Юпитера Всеблагого Величайшего, увидеть кругом себя собранный для совещания сенат, который его ненавидит и ему одному ненавистен, назначить день Латинского празднества и совершить на горе торжественное жертвоприношение Латинскому Юпитеру; не пожелал, совершив ауспиции, отправиться в Капитолий для произнесения обетов и затем в военном плаще в сопровождении ликторов уехать в провинцию. Он предпочел отправиться, наподобие какого-нибудь торговца, промышляющего при войске, без знаков своего достоинства, без ликторов, украдкой, как будто удалялся в изгнание. По-видимому, ему показалось более соответствующим величию своей власти вступить в должность в Аримине, чем в Риме, надеть окаймленную пурпуром тогу на каком-нибудь постоялом дворе, чем подле своих пенатов!» (Liv. XXI, 63).

Договорились до того, что решили вернуть Фламиния в Рим силой, если он не согласится возвратиться по-хорошему. Пусть, как и положено поднимется на Капитолий, совершит все обязательные жертвоприношения, исполнит необходимые обряды и только после этого отправится в провинцию. То, что в такой кризисной ситуации легионы остаются без командующего, сенаторов не волновало. Но Гай Фламиний был человеком дела, пустая болтовня не могла произвести на него впечатление. Оказавшись в провинции, он почувствовал себя гораздо увереннее, и когда к нему пришли посланцы сената Квинт Теренций и Марк Антистий с требованием вернуться в Рим, консул ответил им отказом. Ситуация с небольшими изменениями напоминала ту, что сложилась накануне битвы при Клезисе. Ничего не добившись от Гая, уполномоченные сената вернулись в Рим, а Фламиний через несколько дней вступил в должность. Во время торжественного жертвоприношения по этому случаю раненный жрецами теленок вырвался из рук служителей культа и забрызгал кровью участников церемонии, что было истолковано как дурное предзнаменование. Многие шептались по углам, что боги гневаются на консула и не принимают жертву.

Однако Фламиний не обратил на это внимания, принял под командование легионы и по горным тропам через Апеннины повел армию в Этрурию. Информация Ливия о том, что первоначально Фламиний отправился в Аримин, ошибочна, достоверным является свидетельство Полибия, который Аримин в этом контексте вообще не упоминает: «С наступлением весны Гай Фламиний со своим войском двинулся вперед через Тиррению, дошел до города арретинов и там разбил лагерь. Гней Сервилий пошел в противоположном направлении к Аримину, чтобы там поджидать вторжения неприятелей» (III, 77). Несмотря на дурное предзнаменование, боги были благосклонны к Фламинию, и римская армия благополучно перевалила через горы. Консул сделал то, что совсем недавно оказалось не по плечу Ганнибалу.

В середине марта Гней Сервилий Гемин по-прежнему находился в Риме и занимался различными религиозными церемониями. Консул периодически выступал в сенате, а «отцы отечества» продолжали негодовать по поводу действий Гая Фламиния. Разговоры уже шли о том, что раз он нарушил все мыслимые и немыслимые установления, то и консульская власть его является незаконной: «Двое консулов были избраны, – говорили сенаторы, а имеется только один. Разве есть у Фламиния законная власть? Разве есть у него право ауспиций? Власть должностного лица берет начало из дома – от государственных и частных пенатов. Консул облекается ею и несет ее с собой после того, как он справил Латинские празднества, принес жертву на Горе, произнес положенные обеты на Капитолии. А частный человек не имеет права ауспиций, и нельзя, отправившись из Рима без них, совершить настоящие ауспиции на чужой почве» (Liv. XXII, 1). Но пока сенаторы злобствовали в Риме, Фламиний в Арретии готовил легионы к грядущему сражению с пунийцами. А в том, что оно скоро состоится, консул не сомневался.

Позиция, которую занимали римские армии, представлялась идеальной. Большую роль в этом играл фактор бесперебойного снабжения легионов, поскольку на этрусской равнине между городами Фезулы и Арретием было сильно развито сельскохозяйственное производство. Римляне без проблем получали хлеб, овощи и мясо. Что же касается стратегического аспекта проблемы, то, находясь в Арретии и Аримине, консульские армии наглухо перекрывали Ганнибалу путь в Центральную Италию. Дело в том, что туда вели всего два пути – один через Апеннинские горы в долину реки Арно, а второй проходил по долине Пада до Аримина, а оттуда по Фламиниевой дроге до самого Рима. Первый был короче, но труднее, второй легче, но длиннее. Но это был чисто технический момент. Главная проблема для Ганнибала заключалась в том, что в Аримине стояли легионы Гемина, и если бы карфагеняне рискнули прорываться в этом направлении, то Фламиний мог быстро подойти на помощь коллеге. То же самое сделал бы и Гней Сервилий, если бы Ганнибал решил идти коротким путем и вступить в сражение с армией Гая Фламиния, контролировавшей долину реки Арно. Оставалось только определить, каким путем пойдет Ганнибал на Рим.

…Склонившись над картой, Фламиний водил ножнами кинжала по изображениям гор и рек, пересекающих регион, а стоявшие вокруг легаты и трибуны внимательно слушали консула, одобрительно кивая головами. Ножны скользили по карте, уперлись в Боннонию[33]33
  Боннония – современная Болонья.


[Закрыть], а затем сместились в сторону Пистории[34]34
  Пистория – современная Пистойя.


[Закрыть]. Фламиний ровным голосом разъяснял подчиненным, почему Ганнибал в данный момент не пойдет в Этрурию коротким путем, а выберет более длинную дорогу. В этом году река Арно разлилась больше, чем обычно, и затопила громадные территории, превратив их в непроходимые болота. Перейдя через Апеннины, карфагенская армия будет вынуждена остановиться у Пистории, поскольку разлив реки помешает её дальнейшему продвижению. Ни один полководец в здравом уме не полезет в эти бескрайние топи. Поэтому у Ганнибала нет иного пути, как на Аримин. А раз так, то решающие события разыграются именно там, и поэтому надо быть готовыми в любой момент выступить на помощь легионам Гнея Сервилия. Трибуны и легаты согласились с мнением командующего.

* * *

Потерпев фиаско при переходе через Апеннины, Ганнибал не опустил руки, а стал искать выход из создавшегося положения. Полководец лично расспрашивал местных жителей, хорошо знавших дороги через горы и долины региона, выясняя, каким путем можно попасть в Центральную Италию. Информация, полученная Ганнибалом, была неутешительной, поскольку практически все пути в Этрурию были очень длинными и проходили по территориям, где римляне могли легко перехватить карфагенскую армию. А как раз этого командующий и хотел избежать.

Но была одна дорога, по которой можно было обойти римские армии, та самая, через долину реки Арно, по заболоченной местности. Она была значительно короче, но трудности, которые предстояло преодолеть карфагенянам на этом пути, были колоссальные. Даже старожилы не могли вспомнить, чтобы во время разлива Арно войска проходили по этой долине, превращавшейся в непроходимое болото. Но если бы Ганнибалу удался этот маневр, то получаемые стратегические преимущества с лихвой компенсировали все потери, поскольку пунийцы оказывались в тылу у римских армий и получали шанс разбить их поодиночке. Полководец пребывал в твердой уверенности, что римляне не уделят должного внимания этому стратегическому направлению, и не ожидал с их стороны никаких активных действий. Взвесив все «за» и «против», Ганнибал решил вести армию через болота, в обход римских позиций.

Из всех историков античности именно Полибий лучше всех понимал Ганнибала не только как полководца, но и как человека. При этом он старался воздерживаться от каких-либо личностных оценок, а просто отдавал должное талантам Ганнибала как военачальника и политика, именно с его именем связывая начало и ход Второй Пунической войны: «…Единственным виновником, душою всего, что претерпевали и испытывали обе стороны, римляне и карфагеняне, я почитаю Ганнибала. И в самом деле, войну в Италии он держал неоспоримо в своих руках, направлял и войну в Иберии через старшего из братьев, Гасдрубала, а впоследствии Магона, тех самых, которые умертвили обоих военачальников римских в Иберии. Он же направлял и Мидийскую войну вначале через Гиппократа, потом через ливийца Миттона. Действовал он также в Элладе и Иллирии, и тут наводя страх на римлян и озабочивая их своим союзом с Филиппом. Столь велика и изумительна сила одного человека, одного ума, если он надлежаще подготовлен согласно природным свойствам к какой бы то ни было деятельности, посильной человеку» (Polyb. IX, 22).

В этом свете очень любопытным представляется наблюдение историка о том, почему карфагенский командующий повел армию через долину реки Арно: «Всегда по природе склонный к такого рода предприятиям, он избрал этот последний путь» (III, 78). Соответственно, не вызывает удивления ни переход через Альпы, ни неудачный рейд через Апеннины. Складывается впечатление, что Ганнибал сражался не только с врагами на поле боя, но и воевал с силами природы, с удовольствием принимая все вызовы. Так было и на этот раз. Когда в армии узнали о предстоящем походе, то в войсках распространилась паника, солдаты говорили о том, что при переходе многие из них утонут в ямах и погибнут в трясинах. Однако Ганнибал авторитетно заявил, что от сведущих людей узнал о том, что путь через болота хоть и труден, но не настолько вязок, чтобы представлять угрозу для жизни людей.

Со стороны карфагенского полководца этот рейд был чистой воды авантюрой, и он сам это прекрасно понимал. Об этом свидетельствует тот факт, что Ганнибал совершенно не озаботился запастись продовольствием: «О запасах на будущее он нисколько не заботился, рассуждая так, что по достижении неприятельской страны ему в случае поражения припасы будут вовсе не нужны, в случае же победы в продовольствии не будет недостатка» (Polyb. III, 79). Получается, что командующий сам не знал, чем для него закончится этот поход. Образ полководца без страха и упрека, который всё знает наперед и предугадывает любые планы врагов, померк, а вместо него появился человек, со своими сомнениями и ошибками. Но если обратиться к истории, мы увидим, что не один Ганнибал страдал подобным авантюризмом, достаточно вспомнить знаменитый рейд Александра Македонского через пустыню Гедросии. Легендарный завоеватель не до конца продумал возможные последствия этого сомнительного предприятия, не озаботился проблемами снабжения армии, что в итоге и привело к колоссальным потерям среди личного состава. Ганнибал был не первым и далеко не последним полководцем, чьи войска понесли огромные потери от природных стихий.

Тем не менее предстоящий переход через болота карфагенский командующий планировал тщательно. Впереди должны были идти самые лучшие части пунийской армии, включая ливийцев и испанцев. За ними следовал обоз, поскольку полководец хотел, чтобы в начале похода эти отборные бойцы ни в чем не нуждались. Следом шли галлы, а замыкала колонну конница под командованием брата Ганнибала, Магона. В таком построении войск был свой резон. Во-первых, элитные отряды карфагенской армии шли по грязи, когда она ещё не была растоптана тысячами ног и изрыта колесами обозных телег. Только после их прохода дорога превратилась в вязкую кашу, где вязли люди и животные. Во-вторых, помещая галлов в середину строя, полководец на корню пресекал их возможные попытки к дезертирству. Впереди отборная пехота, с тыла – кавалерия Магона, справа и слева на несколько дней пути раскинулись болота. Некуда бежать кельтам, можно только идти вперед. Но и этот путь был неимоверно труден, поскольку после прохода передовых частей дорога превратилась в жуткое месиво из воды и грязи. Именно галлам досталась самая трудная часть пути, но, если называть вещи своими именами, они были для карфагенского полководца пушечным мясом, и не более. Насколько Ганнибал берег свои африканские и иберийские контингенты, настолько наплевательски относился к союзникам-кельтам. Эта тенденция прослеживается на протяжении всей Итальянской кампании.

Карфагенская армия начала переход через долину реки Арно. Продолжался он четыре дня и три ночи, сопровождаясь тяжелейшими потерями среди личного состава. Пало огромное количество вьючных животных, а многие лошади в кавалерии потеряли копыта от бесконечного и непрерывного движения по размокшей и раскисшей грязи. Больше всего солдаты страдали от бессонницы, поскольку нигде не было сухого места, чтобы сделать остановку, развести костер и отдохнуть. Вокруг были только вода и грязь.

Ганнибал, кутаясь в промокший плащ, ехал на последнем уцелевшем слоне, возвышаясь над бредущими по колено в воде пехотинцами, и жестоко страдал от тяжелой глазной болезни. Климат Северной Италии оказался губительным для здоровья полководца, а резкие перемены погоды привели к тому, что начиная с весны у него болели глаза. Но Ганнибал не мог себе позволить ни крепкий сон, ни длительное лечение, поскольку для этого не было ни времени, ни условий. Обстоятельства складывались так, что надо было безостановочно идти вперед. Ядовитые испарения, поднимавшиеся от болот, ночная сырость и нечеловеческое напряжение привели к тому, что Ганнибал лишился правого глаза. Но и это не сломило волю полководца, и он продолжал вести войска по затопленной равнине. Тяжело ступая, слон медленно шел вперед, неся на своей спине человека, поклявшегося разрушить Рим.

Армия шла вперед. Первыми двигались проводники, за ними воины авангарда. Солдаты проваливались в глубокие ямы с илистым дном, вязли в заросших тиной болотных окнах, с трудом выбирались из речных воронок. Каждый шаг давался с огромным трудом. Часто окрестности затягивал туман, и воинам приходилось двигаться вслепую, нащупывая дорогу копьем и перекликаясь с товарищами. Особенно страдали галлы, непривычные к таким сложным переходам. Выручали кельтов сотни трупов вьючных животных, лежавших в воде и отмечавших путь движения карфагенского обоза. Воины стаскивали туши и поклажу в одно место, залезали на эти импровизированные островки и отдыхали на них до тех пор, пока не были в состоянии идти дальше. А многие так и умирали среди павших мулов и лошадей, не имея сил продолжать путь. Галлов затягивали водовороты, засасывало в болото, не раз и не два они думали о том, как бы покинуть армию Ганнибала. Но позади колонны ехал Магон со своими нумидийскими всадниками, и любая попытка побега была обречена на неудачу.

На четвертый день кошмар закончился, и карфагеняне вышли на сухое место. Потери были очень большие, но Ганнибал торжествовал, поскольку оказался в тылу у римских армий. Сохранив боеспособность лучших подразделений, он считал недорогой платой за успешный маневр потерю нескольких сотен вьючных животных и отряда галлов. Теперь у полководца были развязаны руки, поскольку его войска вышли на оперативный простор. Но Ганнибал не бросился очертя голову вперед, а разбил лагерь недалеко от болот, в окрестностях города Фезулы, где дал войскам несколько дней отдыха. И пока его солдаты медленно приходили в себя от пережитого ужаса, полководец занялся сбором информации о противнике и будущем театре военных действий.

* * *

Отрезок времени между переходом карфагенской армии через долину реки Арно и битвой при Тразименском озере подробно освещен в источниках. Другое дело, как он освещен. Рассказывая об этих событиях, Полибий и Тит Ливий особое внимание уделяют фигуре Гая Фламиния, жестоко критикуя действия консула. Посмотрим, насколько объективна эта критика.

Я уже отмечал, что в античной историографии Фламинию не повезло. Первым, кто пошел по этому пути, был Полибий. Но по-другому здесь и быть не могло, поскольку греческий историк состоял в дружбе с представителями высших аристократических кругов Рима, для которых Гай Фламиний навсегда остался злейшим врагом. Аналогичный подход к делу мы увидим у Полибия и при описании битвы при Каннах, когда консул Гай Теренций Варрон, человек незнатного происхождения, будет изображен злым гением республики, а его коллега Эмилий Павел, представитель старинного патрицианского рода, – поборником старых римских доблестей. Вопреки общепринятой традиции я считаю, что ответственность Эмилия за разгром при Каннах не меньше, чем ответственность Варрона. Если бы Павел действительно хотел, чтобы злополучная битва не состоялась в этот день, то он бы этому помешал. Но, судя по всему, консул не возражал против такого развития событий, поэтому обвинять в катастрофе при Каннах одного Варрона возможным не представляется. То же самое можно сказать и про Гая Фламиния, чей образ был сознательно искажен римскими историками в угоду политической конъюнктуре.

Итак, Ганнибал разослал из лагеря лазутчиков по Этрурии и через несколько дней уже анализировал доставленную ими информацию: «Им получены были сведения, что расстилающаяся впереди страна обещает большую поживу, что, с другой стороны, Фламиний заискивает в толпе и в совершенстве умеет увлекать ее за собою, но не искусен в ведении серьезных военных предприятий, к тому же слишком уверен в своих силах. Ганнибал соображал, что если он обойдет неприятельский стан и проникнет в далее лежащие местности, то Фламиний, с одной стороны, из опасения насмешек толпы не в силах будет глядеть спокойно на опустошение страны, с другой – будет чувствовать себя посрамленным, появится тотчас, будет следовать за неприятелем всюду и не станет дожидаться прибытия товарища, облеченного равною с ним властью, будет употреблять все старание, чтобы самому добыть победу. Поэтому Ганнибал рассчитывал, что противник доставит ему не раз удобный случай для нападения. Все эти предположения были здравы и основательны» (Polyb. III, 80). Замысел Полибия очень прост. Главный акцент историк делает на то, что Фламиний был искусным демагогом и бестолковым военачальником, не имеющим представления о ведении крупных армейских операций. Но мы знаем, что это было не так. Историк пишет о том, что консул боялся каких-то насмешек, однако Гай Фламиний не боялся ничего и никого, ни богов, ни людей. Это тоже было известно. Вывод напрашивается простой: рассказывая о деятельности Фламиния, Полибий сознательно лукавит и вводит читателя в заблуждение.

Теперь те же самые события, но уже в изображении Тита Ливия: «Консул Фламиний со времен его предыдущего консульства преисполнен был дерзостью: и сенат, и законы, и сами боги были ему нипочем. От природы он был человеком безрассудным, и судьба питала его опрометчивость успехами на войне и в гражданской деятельности. Было ясно: он станет действовать неистово и стремительно, не спрашивая совета ни у богов, ни у людей. Чтобы еще сильней подчинить этого консула власти его пороков, Пуниец начал дразнить его и выводить из себя: оставив неприятеля слева, он направился к Фезулам, идя серединой Этрурии, чтобы пограбить и чтобы консулу издали было видно, как враг опустошает страну, какие пожары устраивает, как избивает людей. Фламиний, который, даже видя, что враг ведет себя тихо, не усидел бы на месте, теперь, когда у него почти на глазах грабили и разоряли союзников, счел для себя позором, что Пуниец разгуливает посреди Италии и, не встречая сопротивления, пойдет прямо на Рим» (XXII, 3). Слова другие, а смысл одинаковый. С той лишь разницей, что Ливий ничего не пишет о заискивании консула перед «толпой» и его страхе перед «насмешками».

Предоставим слово Плутарху: «Когда Ганнибал вторгся в Италию, одержал первую победу при реке Треббии и двинулся через Этрурию, опустошая страну и приводя Рим в ужас и смятение, и одновременно распространились слухи о многих знамениях (не только о привычных римлянам громах и молниях, но и поразительных, дотоле не слыханных явлениях – рассказывали, будто щиты вдруг сами собой сделались влажными от крови, будто близ Антия жали кровавую жатву, будто сверху падали раскаленные, пылающие камни, а над Фалериями небо разверзлось, и оттуда посыпалось и рассеялось по земле множество табличек, на одной из которых было написано: «Марс потрясает оружием»), консула Гая Фламиния, от природы горячего и честолюбивого, гордившегося блестящим успехом, которого он перед тем совершенно неожиданно достиг, вступивши, несмотря на приказ сената и сопротивление товарища по должности, в бой с галлами и нанеся им поражение, – Гая Фламиния все это нимало не образумило» (Fab. Max. 2). Как видим, именно Плутарх наиболее лояльно из процитированных выше авторов относится к Гаю Фламинию. И это в какой-то степени закономерно, поскольку греку из Херонеи не было нужды очернять консула. Гай был второстепенным персонажем биографии Фабия Максима и своим безрассудным поведением лишь подчеркивал достоинства главного героя. Да, Фламиний был горяч и честолюбив и всего в жизни добивался сам, проявляя при этом железную волю и упорство. Но Плутарху и в голову не приходит осуждать римского полководца за эти качества.

Подведем итоги. Ганнибал узнал, что командующий римской армией Гай Фламиний – человек храбрый, горячий и скорый на решения. Тщательно проанализировав ситуацию, карфагенский полководец пришел к выводу о том, что его можно спровоцировать на сражение и благодаря этому разбить римские армии по очереди: сначала – легионы Фламиния, затем – легионы Гнея Сервилия Гемина. Составив план кампании, Ганнибал стал последовательно воплощать его в жизнь.

Карфагенская армия снялась с лагеря и выступила на юг. Беспрепятственно пройдя мимо Арретия и оставив в тылу легионы Фламиния, карфагеняне подвергли земли между городом Кортоной и Тразименским озером жесточайшему разорению. Жгли дома и разрушали деревни, вытаптывали поля и вырубали сады, угоняли скот и устраивали облавы на местных жителей. Пленников либо убивали на месте, либо отводили в лагерь, чтобы потом продать в рабство: всё зависело от того, в каком настроении находились пунийцы. В лагере Фламиния появились первые беженцы. Днем легионеры видели черный дым от многочисленных пожарищ, а по ночам стоявшие на валу часовые наблюдали бушующее на юге багровое зарево.

* * *

В шатре Фламиния собрался военный совет. Заложив руки за спину, консул медленно прохаживался вдоль выстроившихся в ряд трибунов и легатов, разъясняя им план предстоящей кампании. Да, противник совершил невозможное и сделал то, чего от него не ждали. Но это не значит, что надо сидеть сложа руки и ждать, когда он превратит близлежащие земли в дым и пепел. Чтобы прекратить этот ужас, достаточно просто выйти из лагеря и выступить в ту сторону, где находится карфагенская армия. Ганнибал, который распустил своих воинам по окрестностям в поисках добычи, будет вынужден отозвать их назад и собрать все силы в один кулак. Одного этого будет достаточно, чтобы прекратились грабежи и убийства мирного населения. К консулу Гнею Сервилию уже послан гонец, и вскоре Гемин прибудет со своими легионами. А как только армии объединятся, следует дать решительный бой Ганнибалу. Но пока долг Фламиния как консула заключается в том, чтобы спасти беззащитное население страны.

Не все военачальники были согласны с командующим, они приводили в ответ на его слова свои обоснованные возражения: «Подождем сотоварища и, объединив войска, будем действовать согласно и по общему плану, а пока с помощью конницы и легковооруженных союзников будем препятствовать повсюду разбредшимся наглым грабителям». Но консул решительно пресёк подобные речи: «Да, конечно, мы посидим под стенами Арретия: ведь здесь наше отечество и родной дом. Выпустим из своих рук Ганнибала; и он вконец разорит Италию, все сожжет и уничтожит, подойдет к стенам Рима, а мы не раньше снимемся с места, чем сенаторы позовут Фламиния из-под Арретия, как некогда Камилла из-под Вей» (Liv. XXII, 3). Гай не зря вспомнил Марка Фурия Камилла. Когда в 396 г. до н. э. римские легионы под командованием Камилла захватили этрусский город Вейи, против полководца было выдвинуто ложное обвинение, и он удалился в добровольное изгнание. Но когда спустя несколько лет Рим был захвачен галлами, сенаторы уговорили Марка Фурия вернуться и возглавить римскую армию. В данный момент Фламиний проецировал ситуацию на себя, поскольку прекрасно понимал, что «отцы отечества» сделают всё, лишь бы победу над врагом одержал не он, а Гемин. Просто в сенате ещё не до конца осознали весь масштаб нависшей над республикой опасности. Консул объявил, что военный совет окончен, и приказал выводить легионы из лагеря. Облачившись в доспехи, Фламиний вышел из шатра и ловко вскочил на коня, подведенного телохранителями. Но конь, чего-то испугавшись, резко шарахнулся в сторону, и командующий свалился на землю около статуи Юпитера Статора (Становителя). При падении Гай сильно стукнулся головой о землю, но шлем смягчил удар, и вскоре Фламиний вновь сидел на коне.

В это самое время к нему прибежал посыльный и доложил, что знаменосец не может вытащить из земли штандарт. Нервы консула и так были на пределе, поэтому он не выдержал и обругал легионера: «Ты не от сената с письмом? Мне запрещают сражение? Ступай, скажи, пусть выкопают знамя, если выдернуть его не дает страх, сковавший им руки» (Liv. XXII, 3). Посыльный убежал, а Фламиний, подождав некоторое время, решил сам съездить на место происшествия. Когда консул подъехал к группе стоявших кругом легионеров, то увидел, как посредине толпы знаменосец вяло выкапывает штандарт из земли. Направив коня в гущу людей, Фламиний подъехал к штандарту, схватил его крепкой рукой за древко, вырвал из земли и протянул воину. После чего обратился к легионерам с пламенной речью, призывая храбро сражаться за свою землю с дерзким врагом. Гай умел красиво говорить и смог воспламенить сердца воинов. Легионеры передавали слова консула товарищам, и вскоре в армии забыли обо всех дурных предзнаменованиях. Легионы хотели только одного – встречи с карфагенянами на поле боя. Фламиний воспользовался настроением подчиненных и поспешил выступить против Ганнибала. Легионеры восторженно приветствовали своего командующего, разражаясь радостными криками, когда он проезжал вдоль марширующей колонны. Уверенность римлян в победе передалась не только сопровождающим армию торговцам, но и многим местным жителям. В расчете на богатую добычу и пленников они прихватили цепи, кандалы, веревки, погрузили всё это на повозки и отправились следом за уходящими на юг легионами.

Пунийские разведчики, наблюдавшие за римским лагерем, доложили Ганнибалу о том, что армия Фламиния выступила в поход, и полководец понял, что противник проглотил приманку. Карфагенский командующий спешно отозвал пешие войска, грабившие близлежащие деревни, и стал быстро отступать в сторону Тразименского озера. Зато отряды конных нумидийцев, испанцев и галлов продолжали свирепствовать в окрестностях Кортоны, дымы пожарищ указывали Фламинию путь, по которому шла армия Ганнибала. Сын Гамилькара словно дразнил своего врага, предлагая ему продолжить преследование.

Проехав далеко вперед и тщательно осмотрев местность, Ганнибал увидел то, что давно искал. Около Тразименского озера дорога заметно сужалась, а за узким проходом между холмами лежала неширокая равнина, омываемая с одной стороны водами озера, а с другой стороны окаймленная предгорьями Кортонских гор. На выходе из долины, где находился труднодоступный холм, дорога снова сужалась, а затем вырывалась на простор и уходила в сторону Перузии[35]35
  Перузия – современная Перуджа.


[Закрыть]. Зная от лазутчиков, что вражеская армия приближается, Ганнибал стал готовиться к битве. Свой лагерь он разбил на холме, что возвышался на выходе из долины, оставив в нем часть ливийских копейщиков и иберийскую пехоту. У противоположного входа в ущелье полководец поместил всю конницу и галлов, укрыв их за холмами, а вдоль склонов гор по дуге разместил ливийцев, балеарских пращников и мобильные войска. Закончив приготовления к битве, Ганнибал удалился в свою палатку.