Текст книги "Бог, которого люблю"

Стук в дверь

«Се стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною». Откровение. 3:20.

День рождения – тридцать девять лет – решил отметить сначала в сауне с друзьями, с которыми сблизился совсем недавно. Вот уже два года подряд ездил с ними отдыхать летом на Волгу. Про Лёву, с которым Володя учился в одном классе, и который помог мне, когда освободился, уже упоминал. Он познакомил меня с Вадимом – мужем своей сестры. Тот ведал общепитом в одном из подмосковных городов. Самый молодой в нашей компании был сын одного из моих деловых знакомцев Игорь. Инженер-химик, он собирался писать диссертацию, но после знакомства со мной и Лёвой, очень быстро превратился в выездного фотографа.

Итак, в сауне всё шло по плану, разве что неожиданностью стал приход Саши, сына Лёвы.

До этого видел его ещё подростком, мельком, всего лишь один раз, когда привозил Леве на продажу какую-то мелочь. Мы не разговаривали, только поздоровались.

С тех пор прошло несколько лет. Саше было уже двадцать два года. От Левы знал, что в армии, он уверовал в Бога, вернулся совсем другим человеком. Его не интересовали ни девушки, ни развлечения, увлекала только христианская литература. Его называли «Сашей Божьим» или «Сашей-баптистом».

Он был красив: шапка вьющихся волос, большие серые глаза, сохранившие во взгляде ещё что-то детское, доверчивое…

Как и все, он поздравил меня с днем рождения, подарил мужские духи и маленькую книжечку «Четыре духовных закона. Бог хочет, чтобы вы их знали». При этом сказал: «Чтобы у тебя внутри и снаружи все было хорошо».

Книжечку – всего несколько страничек – я бегло просмотрел. Пожалуй, лучше всего запомнилось, что было в самом начале: «Бог создал человека, любит его и для каждого у Него есть Свой прекрасный план».

Неожиданно Саша при всех спросил меня, как я понимаю, Кто такой Бог? Подобного вопроса мне никто не задавал. Ожидая ответа, Саша, улыбаясь, слегка склонил голову. Его глаза светились таким добром и светом, что я, хоть никогда и не задумывался над таким вопросом, сам не знаю почему, ответил, что Бог – это все хорошее и доброе.

Помню, в тот день Саша сказал еще о боли, что болью Бог предупреждает человека, дает ему как бы сигнал о чём-то неладном, что происходит с ним.

После сауны мы поехали к Свете. Саша вскоре уехал. Мы же разошлись далеко за полночь.

У меня было прекрасное настроение. Ведь собралась вся наша компания. Чуть позже пришли ещё две девчонки, с которыми встречался до Светы. Кто это может сделать? – думал я. – Это признак успеха и силы. Ведь я даже ушёл не последним, оставив Свету с друзьями. Никакой ревности, полная свобода…

На следующий день, после сауны, собрал самых близких мне людей: мать, сестру с мужем, племянницу, Ольгу с Олежкой.

И вот тост за меня, за мое здоровье, чтобы мы еще много лет так встречались. Еще тост за нашу помощь друг другу, потому что ближе у нас никого нет. Тост за наших детей, чтобы они росли, учились, дружили…

А где же мать? – Она моет посуду. Как всегда, ей не сидится.

– Мать, оставь, иди к нам, сами вымоем!

– А ну вас! Вечно сидите, как на именинах.

Какое-то легкое, невидимое раздражение касается всех нас, и каждый откликается на него своей репликой.

Вот мы уже спустились с неба, начинается земной разговор. Его можно сравнить с настройкой инструментов музыкантами симфонического оркестра, когда диссонирующие звуки пилят душу перед выходом дирижера. Но вот он появляется, элегантный маэстро в черном фраке с копной смоляных волос. Взмахивает невидимой палочкой, и каждому ясно – сегодня его триумф. Какой слаженный оркестр! Какие солисты! И вот последний аккорд…

Мой шурин почему-то хватает коробку с ботинками, которые только что мне подарил, и со словами: «Если бы ты был мужик, а не проститутка, я бы тебе морду набил!» – швыряет эту коробку мне под ноги.

Занавес.

Кто-то плачет, кто-то говорит, что ноги его больше не будет в этом доме, кто-то так потрясен, что даже не аплодирует, кто-то, сломя голову, рвётся к выходу.

Браво, маэстро! Ведь в твоём оркестре, ни пьяных, ни душевнобольных, вроде бы, не было. А все перегрызлись…

Следующую неделю мучительно думал, из-за чего же такой скандал совсем на ровном месте? Вроде бы, никаких интриг в семье, делить нечего.

Мать. Я же люблю ее, благодарен ей. Иначе, разве устраивал бы ее в больницы, платил за это свои деньги и приносил бы ей без конца продукты? Вот она дала мне взаймы деньги и разрешила не отдавать их. «Да я – не я буду, если не верну все до копейки».

Сестра. Конечно, ей легко смотреть на меня свысока. Она нигде не работает уже лет семь. Ее муж привозит из-за границы за одну поездку вещей на такую сумму, какую кандидат наук зарабатывает за год. И она всё это продаёт, а меня называет спекулянтом. Но я никогда ни её, ни её мужа ни о чём не просил, не хотел их обременять.

Нет, они не оценили того, что я для них делал: записывал на машины, мебель, устраивал на работу. Выпили чуть больше нормы и ударили: с ненавистью сказали всё, что обо мне думают. Даже мать за меня не заступилась, промолчала. Сколько сил потрачено доказать, что стал другим и чего-то стою. Они ни на минуту не задумались, что значит в моем возрасте окончить институт и курсы английского языка.

Я знал, как заглушить раздражение и хандру: поехал к Свете. Никто и никогда меня так не слушал, как слушала она. На несколько дней обо всём забыл.

Но в душе покоя не было. Не мог я объявить Ольге, что оставлю её. Не приходил к ней иногда по два-три дня. Она чувствовала, что я бесконечно вру ей, и у меня есть другая женщина. Положение мое было двойственным до крайности. Иногда говорил Ольге, что ночую у матери, она звонила ей, и они вдвоем начинали меня разыскивать.

Что же получалось? С одной стороны, говорил себе: «Молодец, такая женщина, и моя, значит, чего-то стою».

Но тут же сам себе возражал: «Ты погряз в обмане, запутался. Надо всё изменить. Но ты не сможешь».

Я сознавал, что не свободен. Вроде бы могу пойти, куда хочу, строить планы, на самом же деле живу по какой-то программе, которую сам себе выбрал и нахожу множество доводов, что она единственно правильная.

Однако все мои юношеские мечты остались только мечтами. Вера, что всего добьюсь – терпела крах. Люди – не шахматные фигурки и действуют чаще вопреки моей логике, а сам я в цейтноте.

Почти каждый день, вспоминал Володю. Он понял бы меня. «Как несправедливо все устроено в жизни, – думал я, – был один настоящий друг, и тот уехал, превратился почти в нереальность».

Иногда в письмах он передавал приветы Феликсу. Значит, мне. Мы договорились на всякий случай моего имени в письмах не упоминать.

Эти нечастые приветы Феликсу оставались, пожалуй, единственным, что не давало мне окончательно похоронить юношескую мечту об Америке.

Иногда возникало недоумение, почему же я не напишу ему, не расспрошу подробно обо всем? Но тот вкрадчивый голос, который всегда возникал, когда надо было принять решение, наставлял г: «Ну, зачем тебе писать ему? Пусть все идет, как идет. Ведь ты же понимаешь, что тебя могут проверить. А надо тебе это? Сперва доведи все до конца здесь, а потом и об Америке подумаешь».

К своим торговым операциям я добавил ещё и маклерство. Схема была простой. Олежка после школы расклеивал на столбах объявление: «Сниму квартиру». Хозяева квартир звонили мне, я брал их адрес, затем посылал к ним людей, которые просили найти жильё.

Довольно сложным оказалось найти первых двух-трёх желающих снять квартиру. Потом все мои «клиенты» уже сами направляли ко мне своих друзей и знакомых. Вскоре у меня образовался даже список «очередников». Проблема теперь была в том, где найти такое количество сдающихся квартир.

Все, кто обращались ко мне, были явно при деньгах. Некоторые имели связи с заграницей. Мой рынок сбыта резко увеличился. Я стал продавать моим «квартиросъёмщикам» весь дефицит, который имел. Мало того, у своих новых знакомых приобретал теперь вещи, которые прежде не мог достать. Всё это было прибыльно, но рискованно. Домой к Ольге, где всё прятал, приезжали десятки людей, которых толком не знал. Любой из них мог оказаться осведомителем, как Зетцер или таким, как мой одноклассник Балбес. То и дело до меня доходили слухи, что кого-то из моих «клиентов» ограбили, кого-то арестовали, кто-то получил повестку явиться к следователю.

Толя, которого познакомил со своими друзьями и которого они прозвали «Дынькой», был, пожалуй, самым примечательным из тех, кому помог найти квартиру. За год он сменил их две или три. Я не знал ни его фамилии, ни настоящего места жительства, где он был прописан.

«Дынькой» же его прозвали потому, что он несколько раз в конце зимы приносил в сауну дыни. Одна такая в то время стоила половину месячной зарплаты инженера.

Однажды, посмотрев очередную квартиру, мы вышли из подъезда и сели в его машину. Он предложил подвезти меня до дома. В это время во двор въехала милицейская машина. Едва мы тронулись, услышали вой сирены и требование остановиться. Толя, на миг оглянулся. Увидев милицейский «Москвич», пренебрежительно процедил сквозь зубы:

– Что ж, будем гоняться, – и тут же быстро выхватив что-то из бокового кармана куртки, сунул под сидение, прибавил скорость.

Секунд через десять-пятнадцать мы выехали на Ярославское шоссе.

Со страшной скоростью он помчался в сторону центра, не останавливаясь даже на красный свет. Перед глазами мелькали светофоры, фары встречных машин. А в голове была лишь одна мысль: «Если останусь живым, никогда больше не сяду к нему в машину».

Проехав Северянинский мост, оглянулись. Погони не было. Я ту же попросил высадить меня. Закрывая дверцу, немного пригнулся. Под сидением блеснуло что-то похожее на рукоятку пистолета.

«Пронесло!», – облегчённо вздохнул я, провожая взглядом его «Жигули».

Прошло почти три месяца после дня моего рождения. С тех пор мы с Сашей не виделись. Книжечка «Четыре христианских закона…» так и пролежала всё это время дома у Светы. Часто удивлялся, почему же так и не прочёл её, хотя это заняло бы лишь несколько минут.

Иногда Света говорила мне, что к ней приезжал Саша. Москва огромный город, но получилось так, что Лёва, Сашин отец, снимал квартиру в пяти-семи минутах ходьбы от дома, где она жила. И часто, навестив отца, Саша заходил к ней.

Встречаясь с Лёвой в течение последнего года, и спрашивая его, как дела, всегда слышал почти один и тот же ответ:

– Беда с Сашкой. Не знаю, что и делать. Какие работы ему не предлагал, не хочет. Я, говорит, учусь в университете у Бога.

Я разделял его недоумение. Ведь Лёва был прекрасный фотограф, с большим опытом, мог передать этот опыт сыну, они стали бы партнёрами. Да и деньги эта работа давала немалые.

– Откуда это несчастье на мою голову, – удивлялся Лёва. – Игорь всё время смеётся над ним, что он ходит с Библией, молится, ездит на машине, за которую никогда не сможет расплатиться.

Ещё когда мы только познакомились, Света несколько раз говорила мне, что по её мнению, нами управляет какая-то сила. После же разговоров с Сашей она поверила в Бога.

Отчётливо помню, когда она сказала, что уверовала, не стал расспрашивать, почему, что говорил Саша, что она сама чувствует. В этот момент, без всяких раздумий сразу ощутил, что Бог, о Котором никогда не задумывался, в Которого не верил, в одно мгновение стал реальностью, почувствовал лёгкий трепет от сознания, что теперь всё может перемениться.

Спустя какое-то время зашёл к Свете, её не оказалось дома, неожиданно пришёл Саша. Не помню в точности нашего разговора, помню только, что он предложил помолиться за меня, чтобы мне открылась истина.

Слово помолиться почему-то всегда имело для меня негативный оттенок, но против истины я не возражал и согласился. Мы стояли у окна. Вдали над лесом заходило солнце, начинало смеркаться. Саша закрыл глаза и произнес:

– Отец, Великий Живой Бог! Я знаю, Ты рядом и все слышишь. Прошу Тебя во имя Сына Твоего…

Саша говорил с такой верой, как может говорить только человек, на молитвы которого Господь уже не раз отвечал. Его обращение к Богу не имело ничего общего с молитвами, которые слышал ранее в церквях. Там я не понимал смысла слов, здесь же каждое слово заставляло задуматься, духом своим проникало в сердце.

Когда мы расставались, Саша дал мне книжечку «Не навязано ли вам мнение о теории эволюции?»

Говорят, жизнь идёт полосами. Так вот, первая половина 1986 года была для меня полосой неудач. Начиная со скандала на дне рождения, все пошло наперекосяк. Примерно в это же время убили одного моего знакомого. В его записной книжке были и мои телефоны. Понимал, что меня могут вызвать к следователю. Встречаться же с властями не хотелось.

И вообще, обстановка сложилась какая-то тревожная. Свете все время кто-то звонил по телефону, якобы из милиции. Спрашивали хозяйку, у которой мы снимали квартиру, говорили, что той срочно надо явиться в прокуратуру свидетельницей по какому-то уголовному делу. Выпытывали у Светы, кто она такая. Все это означало, что, возможно, придётся съезжать с этой квартиры, искать другую.

Все эти неурядицы и неудачные финансовые дела выбили меня из колеи. Не знаю отчего, но последние полтора-два года мне часто стала приходить в голову мысль о смерти. Подумать только, еще вчера был мальчишкой, гонял мяч, но вот прошел какой-то миг, и мне почти сорок. Тут побаливает, там покалывает, лучшие годы позади.

Как же удивителен человек! Все чего-то ищет, все ему чего-то не хватает… Но что же он хочет найти? Какую тайну открыть? Смерть неизбежно все перечеркнет.

Вот она истина: жизнь необыкновенно коротка, и нет власти над смертью. Всё превратится в тлен.

Времени осталось мало, думал я, и надо успеть сегодня, пока есть здоровье, взять от жизни все. Вот она, моя сверхзадача. Как её решить?

Уехать в Америку? Все-все бросить, оставить всех, кого я люблю? А что буду делать в Штатах? Кому я там нужен? Там же надо работать, вкалывать по-настоящему, а мне уже под сорок. Уже лет восемь думаю об этом почти каждый день, и не могу ничего решить. Амеба я или человек?

Да хоть и решу ехать, что толку? Ведь сейчас никого не выпускают. А если бы и выпускали? Ведь у меня нет никаких законных оснований для выезда. Но надо же решить – да или нет. Сколько же можно откладывать решение! Лет до 65? А потом сказать себе: «Какой же я был идиот?»

Может попробовать написать что-нибудь? Ведь уже давным-давно во мне живет это неизвестно откуда взявшееся желание. Другие пишут, а я что, не могу хотя бы попробовать?

Да, но что же скажу людям? Придумать что-то нереальное, что-то угодное власти? Никогда не смогу. У меня нет для этого ни способностей, ни умения.

Написать правду – что вижу, участвуя в этом театре абсурда, который называется страной Советов, где занавес никогда не поднимается, и нет двери с надписью «ВЫХОД»? Боюсь и подумать об этом. Сколько людей, которые, действительно, знали, что сказать, известные писатели, поплатились жизнью только за попытку сказать. А меня, с моей биографией, просто отправят в «психушку».

Получается какая-то ерунда. Всю жизнь чему-то учился. Сначала одиннадцать лет музыке, получил диплом, и всё забросил. Потом немецкий. Окончил институт, который мне совсем не нужен. Теперь вот английский… Сколько сил потрачено впустую, а зачем? Мне же все это не пригодилось. Теперь только и занимаюсь тем, что покупаю и продаю, покупаю и продаю. Остановиться уже не могу, хотя живу в постоянном страхе. В любой момент может раздастся стук в дверь, и всё это печально кончится.

Суечусь, суечусь, а в результате?..

Да, вот она истина. Человек создан для жизни в глобальном обмане, для жизни в страхе перед смертью и тюрьмой, и полностью зависит от его величества случая.

Мысли, мысли… Они мечутся в яростной схватке, вытесняя одна другую. Вдруг остаётся одна, будто кем-то подсказанная:

«…Ну, наконец, ты разобрался, что к чему, понял, где истина. Пора покончить с сомнениями. Правда, совесть, порядочность… – а что это такое? Пустые слова, ими манипулируют те, кто хорошо знают, что ничего этого нет и в помине. Смотри, твой одноклассник Балбес, который глупее тебя во сто крат, уже давным-давно разобрался, что к чему. Сейчас время. Докажи себе, что ты мужчина. Пойди на риск. Тебе нужны деньги. Они решат все твои проблемы. Найди какого-нибудь «денежный мешок» и распотроши его. Если придётся, убей, но не живи как червь. Как только у тебя появится много денег, все тебя зауважают. Боишься? Ну, вот тебе другой путь. Смотри, какой красивый, стройный мальчик Олежка. Ты знаешь, сколько некоторые женщины заплатят, чтобы поиграть с ним? Мало того, что получишь деньги, завяжешь связи, знакомства. Торопись, сегодня все в твоих руках, а что будет завтра – не знает никто».

Иногда, в минуты раздумий, спрашивал себя: «Если Бог есть, и если я в Него поверю, изменится ли что-нибудь в моей жизни?»

Слова «Прекрасный план» из книжечки, которую подарил мне Саша на день рождения и которую так и не прочитал, проникли в мою душу. Ну что ж, это логично, – рассуждал я. – Если Бог есть, и Он, как говорит Саша, Истина и Любовь, – естественно, как у отца для своих детей, у Него может быть только «Прекрасный план».

Но, с другой стороны, я прожил столько лет, никогда не ощущал на себе действия какого-либо плана, и вообще не задумывался о Боге, не верил в Него.

После разговоров с Сашей, в минуты, когда возникала какая-то опасность или терял контроль над ситуацией, как в случае с Дынькой, подумывал: «Было бы хорошо, если бы Бог защищал, предостерегал меня. Может быть, поверить, и тогда Он и начнет как-то помогать мне, предостерегать».

Дальше размышлял, примерно, так: «Если Бог мне помогает – значит я под Его защитой, облечен Его доверием, поставлен выше обычных людей. Могу поступать жёстко с теми, кого я считаю неправыми. Невозможно же быть хорошим для всех».

Но как отнесётся ко мне Бог, если возомню себя таким?

Чувствовал, дальше – бездна, которую не постичь. Однако всякий раз, когда рассуждал об этом, ощущал в груди какое-то слабое тепло.

Брошюрку «Не навязано ли вам мнение о теории эволюции» прочитал практически мгновенно. Есть люди, которым веришь абсолютно. Так было и в этом случае. Я не стал вникать в доказательства, приведенные в книжке, мне стало ясно, что всю жизнь меня обманывали, будто человек произошел от обезьяны.

Через несколько дней, как и обещал, Саша дал мне еще одну книжку. Она называлась «Не просто плотник». Содержание её буквально потрясло меня: Иисус Христос есть Бог, Он жил на земле, Его видели люди. Осталось Его учение.

Я дожил до сорока лет, почти половину из них – учился, но об этом ничего никогда даже не слышал. Видел сотни репродукций, множество картин, на которых был изображен Иисус Христос, распятым на кресте, и мне ни разу не приходило в голову спросить: «А что же это за человек, за что Его распяли?» Для меня Он был просто мифической личностью. Несколько раз заходил в православную церковь, слышал там слова «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа», но тоже никогда не интересовался: «Что это значит? Кто Они такие?»

За всю жизнь никто не рассказал мне об Иисусе, о Его учении, о том, что Он – Сын Божий. Я вообще не слышал, чтобы о Нем кто-либо просто разговаривал. Во мне шевельнулась неосознанная мысль, что в этом скрыта суть какого-то фантастического обмана.

На мой взгляд, в книге «Не просто плотник» были приведены неопровержимые доказательства, что Иисус был Мессией, Богом. Все многочисленные пророчества Ветхого Завета исполнились в Нем; миллиарды людей на земле уверовали в Него, прошло почти 2000 лет, и Его пророчества постоянно сбываются.

Мною овладели чувства, какие бывают у человека, разочарованного во всем. Он ожесточён, зол на себя и на весь мир. И вдруг ему открывается свыше, что есть совсем иной мир, что всю свою жизнь, не зная этого, он искал именно такой мир.

Все это я не мог удержать в себе и многим своим друзьям стал говорить, что поверил в Бога.

С юношеских лет знал, что Марик верил в Бога, и сразу же решил пойти к нему и поделиться тем, что переполняло меня.

Когда начал рассказывать ему о Христе, не имел ни малейшего понятия о том, что иудаизм не признает Христа Богом, так же, как не имел понятия и о самом иудаизме.

Марик не разделил моего огромного энтузиазма, но книгу «Не просто плотник» почитать взял.

Через несколько дней позвонил ему, мне не терпелось узнать его мнение.

– Очень сильная книга, – сказал он, – прочитал ее четыре раза.

С тех пор при встречах мы уже больше говорили о Библии, пророчествах, плащанице, раввинах и, вообще, о духовном.

Я уже не скрывал от Ольги, что у меня есть другая женщина. Когда я сказал ей об этом, то ее, беднягу, как подменили. Она стала как-то уступчивее, старалась угождать мне, больше уделяла внимания себе, ходила регулярно в сауну, делала массажи, красилась. Так продолжалось несколько месяцев.

И вот однажды, в середине лета, придя к Ольге после трехдневного отсутствия, я увидел несколько чемоданов, в которых лежали мои вещи, постиранные и выглаженные. Ольга что-то упаковывала, стараясь не смотреть мне в глаза, рядом стоял Олежка.

Надо было как-то выходить из положения. В подобных случаях всегда обращался к Олежке и спрашивал его:

– Олежка, видишь, как мама ругает меня, говорит, что папа плохой?

И он всегда прижимался ко мне и говорил:

– Папа хороший.

Но в этот раз Олежка обнял мать и промолчал.

Кое-как помирился с Ольгой. Но было видно, что-то в ней начало меняться. Раньше, когда мы выясняли отношения, всегда подшучивал над собой, и она, как ни старалась быть серьезной, почти мгновенно таяла и не могла сдержать улыбки. В этот момент как беззащитный котёнок, который больше всего хочет, чтобы его погладили, приласкали, она тотчас забывала все обиды.

Но, видно, всё имеет предел. В этот раз на ее лице не появилось улыбки. На нем были обида и усталость.

А примерно неделей раньше произошел разрыв с матерью.

В последнее время, глядя на меня, она с сожалением повторяла:

– Ведь у тебя были такие способности…

Для меня это звучало: «Эх ты, ничего в жизни так и не добился».

Получилось, что цель, которую поставил перед собой десять лет назад, когда вышел из лагеря, – не достигнута. Мать недовольна мной. А ведь больше всего я хотел, чтобы именно она была спокойна за меня, довольна мною.

«Что ей недостаёт? – спрашивал себя. – Я же не могу измениться, стать другим. Сделал для неё всё, что мог. Мы в расчёте. И если она не довольна, – это её проблема».

Как уже говорил, после смерти отца мать отдала мне все их сбережения. Прошло семь лет, но вернуть долг так и не смог. Серебро, которое купил на эти деньги, подорожало, как и предсказывал Володя. Только купить его теперь по новой цене желающих не находилось. Вроде бы и «разбогател», но денег у меня не было, были только серебряные вилки, ложки и чайники.

Как-то вернул ей больше половины, остальной долг она мне простила. Но я и подумать не мог оставить деньги. Ведь помнил же, как клялся себе вернуть их матери до копейки.

Затем сколько-то опять взял у нее, сколько-то вернул. Когда же стали выяснять точную сумму, мать посчитала, что должен ей на тысячу больше, чем полагал я. Напрасно пытался разубедить её, говорил, что помню сотню номеров телефонов, а она забывает свой, что мне 39, а ей 74. Мои доводы воспринимались как оскорбления.

Она мне не верила. Для меня это был крах. Ведь мне и в голову не могло прийти обмануть ее. И её вера в меня, была мне опорой, может быть, последней, была тем, из-за чего я считал себя человеком.

Когда спросил: «Значит, я обманываю тебя? Значит я вор?» – Она промолчала.

В тот момент мой гнев был таким, казалось, ударю её. Мать! Всегда мгновенно отходчивый, впервые впустил в себя обиду. На следующий день почувствовал, что обида и гнев растут, переполняют меня. Решил, что не прощу ей этого никогда, что нет больше у меня матери.

20 июля 1986 года. Не помню точно, почему я позвонил Саше в тот день. Наверное, хотел взять что-нибудь ещё почитать или вернуть какую-нибудь книгу.

– Как дела? – спросил он меня.

– Да так… – ответил я.

Что мог сказать ему? Все шло наперекосяк. Все отношения, которые как-то строились, которые зиждились на сознании моей порядочности, оказались карточным домиком, готовым рухнуть в любой момент. Да и что такое порядочность, я уже толком объяснить не мог.

Видно, в моем ответе была невысказанная просьба о помощи, и он сразу же спросил:

– Может быть, нужна какая-то помощь?

Мы встретились через полчаса в небольшом кафе около моего дома. Народу было мало, сели за дальний столик. Разговор сам собой зашел о моих неурядицах. Казалось, что мог посоветовать человек на семнадцать лет моложе меня, почти юноша.

И, тем ни менее, начистоту выложил ему о ссоре с матерью, о том, что мои отношения с Ольгой и Светой завязались тугим узлом в моей душе, развязать его я не в силах. Не скрыл и о страхе, в котором постоянно живу.

– То, о чём думал всю жизнь – уехать в Америку или попробовать написать что-нибудь, – подытожил я, – оказалось просто несбыточной мечтой. И мне приходится покупать и продавать, покупать и прятать. Начинаю ненавидеть всё это, но чувствую, что ничего не могу изменить.

Вместо ответа, Саша достал листок бумаги и начертил схему.

– Смотри, – сказал он, – это круг твоей жизни. На престоле ты. Господь – вне этого круга. Ты не приглашаешь Его войти в твою жизнь, сам пытаешься решить свои проблемы. Но человеку самому этого сделать невозможно. Верующие живут по-другому, – продолжал он и начертил еще один круг.

– На престоле твоей жизни Христос, – пояснял Саша, – Он решает твои проблемы, все приводит в порядок. Надо только пригласить Его в свою жизнь.

После прочтения книги «Не просто плотник» я воспринимал Иисуса, как обретенную истину, и слова «Иисус на престоле моей жизни» произвели на меня такое же впечатление, как и откровение о том, что у Бога для каждого человека есть Свой прекрасный план.

Пригласить Христа в свою жизнь? Но как это сделать?

– Между Богом и человеком – пропасть греха, – ответил на мой вопрос Саша. – Преодолеть ее можно, только покаявшись в своих грехах и признав, что Иисус Сын Божий, и что Он умер на кресте за людей, взяв на Себя все их грехи и немощи.

Последнее время ощущал себя песчинкой, от которой буквально ничего не зависит даже в собственной жизни. Узнав правду об Иисусе, я начал понимать, что та порядочность и честность, которые для себя придумал, не что иное, как мыльный пузырь, самообман. Безусловно, пришло время покаяться и признать себя – кем, если не грешником.

Все, что мне затем рассказал Саша, оказывается, было вкратце изложено в книжечке «Четыре духовных закона. Бог хочет, чтобы вы их знали», но у меня так и не нашлось времени, прочитать ее. Ведь я много раз вспоминал о ней и давал себе слово прочитать. Однако всякий раз забывал об том. Почему? Что препятствовало мне?

Я медленно осмысливал все, что говорил Саша. Очевидно, он это видел, и когда я думал, он молчал, давая мне сосредоточиться.

– И если я покаюсь, Он войдет в мою жизнь? – спросил я.

– Безусловно, – ответил Саша. – Он это сделает, если ты откроешь Ему сердце. В Евангелии Господь говорит: «Я стою и стучу в каждую дверь, и кто откроет Мне, с тем буду вечерять».

– Ты можешь пригласить Его в свою жизнь прямо сейчас. Он рядом и все слышит, – дошел до моего сознания Сашин голос.

Это был стук в мою дверь, в мое сердце.

– Наверное, сделаю это, – ответил я. – Может быть, даже сегодня. Но позже, наедине с самим собой.

– Ты можешь обратиться к Нему в любой момент, – ответил он и предложил, как и в прошлый раз, помолиться за меня.

– Господь, – произнес он. – Сегодня произойдет чудо. В Твой мир добра и любви войдет еще один человек, который никогда не знал Тебя, но по Благодати Твоей, по вере в Тебя, этот человек родится сегодня от Духа Твоего. Пусть имя Твое будет выше всех имен во всей вселенной. Аминь.

Мы расстались. Прошло несколько часов. Захотелось побыть одному, осмыслить совет и молитву Саши. У меня были ключи от квартиры, которую снял еще весной на случай всяких передряг. Когда приехал туда, было уже довольно поздно. Разделся и лег.

Лежал и повторял про себя все, что предстояло сказать вслух, впервые обращаясь к Богу.

Наконец, заставил себя открыть рот, однако, вместо слова Иисус, из груди вырвался какой-то хрип. Почти физически ощутил длинные пальцы с острыми ногтями, которые вцепились в мою душу и держат ее. Сердцем почувствовал, что вырваться смогу, только призвав Имя Господне. Голосом, сиплым от застрявшего в груди хрипа, произнёс: «Иисус, Ты видишь, я совсем заблудился, сбился с дороги. Боюсь смерти и ненавижу ту жизнь, которой живу, и знаю, что ничего не могу изменить. Господь, теперь моя надежда только на Тебя. Я верю, что Ты – Спаситель, Сын Божий. Прости мне грехи и то зло, которое я делал. Отдаю Тебе свою жизнь, прошу, войди в неё, поставь меня на правильный путь и помоги удержаться на нем».