Текст книги "50 оттенков блондина"

Свингеры

Кое-кто из одноклассников очень рано созрел. Учителя шептались об этом, а мы не понимали, в чем дело, и пытались продолжать все вместе «играть» на переменках в глупые детские игры типа «резиночки». Каково же было всеобщее удивление, когда наш товарищ по фамилии Козлов, будучи тринадцати лет от роду, обрюхатил двух деревенских девушек во время летнего отдыха на бабушкиной даче. А когда их разгневанные предки пришли разбираться, выяснилось, что Козлов выдавал себя за девятнадцатилетнего.

Впрочем, как только двойной инцидент был улажен, парень ушел из дома и стал жить с взрослой девушкой! Когда за ним явились родители, чтобы вернуть непутевое чадо в лоно семьи, он открыл дверь с бутылкой пива и сигаретой в зубах: «Все в порядке! Я просто созрел! Вырос!» Домой Козлов так и не вернулся. А мы получили повод для размышлений: оказывается, детство подходит к концу! Вскоре оно окончилось и у других одноклассников.

Лида и Лешка учились со мной с первого класса, а в десятом уже поженились. Когда все штурмовали приемные комиссии вузов, Лида рожала Лешке девочку. «Акселераты!» – полупрезрительно шептали друг другу родители, а мы бежали рыться в словаре. Было удивительно, что неологизм имеет прямое отношение к моему приятелю и его молодой жене – девочке, которая нравилась мне в шес том классе… «Учиться нужно! Если уж так невмоготу, могли бы ограничиться абортом!» – неслось им вслед. В словаре никто не рылся, об абортах мы были наслышаны. Лешка с Лидой талмудов не листали, ничем таким не заморачивались. Они просто любили друг друга и не обращали внимания на страшный суд соседей. Потом их следы затерялись, и нахлынувшая взрослая жизнь заставила меня забыть о существовании рано созревших товарищей детства.

Каково же было мое удивление, когда в пестрой толпе туристов, разгуливавших по залитому солнцем Лондону, я вдруг нос к носу столкнулся с Лидой! С последней встречи прошло десять лет, но я узнал ее сразу. Не то чтобы она совсем не изменилась, просто гадкий утенок превратился в молодую, по-западному ухоженную женщину. Оказалось, почти сразу после рождения дочери Лешка вывез молодую семью на запад. Сначала это был традиционный Израиль. А семь лет назад семья обосновалась в столице Великобритании. Далее полился рассказ о не менее удачном бизнесе. Я уже несколько подустал поздравлять Лиду с удачным браком и искал повод закончить затянувшуюся встречу. Но вдруг выражение ее лица стало таким знакомо-детским, что я выпалил: «Лидка, ты мне всегда очень нравилась. Честное слово! И я так рад за вас с Лешкой!» Женщина не нашла логики в этом заявлении и лишь спросила, как сложилась моя семейная жизнь. Похвастаться было нечем, и я развел руками. «А давай вечером куда-нибудь сходим! Я тут знаю такое место, держу пари, ты ничего подобного не пробовал!» – загадочно улыбнулась она. Я, решив, что речь идет о некой изысканной кухне, с восторгом согласился. Мы договорились о встрече, и Лида испарилась.

Мои сборы в ресторан напоминали подготовку к первому балу Наташи Ростовой. Я два раза принял душ, перемерил пять костюмов и восемь галстуков, забежал в парикмахерскую, после чего купил Лиде цветы и поймал такси. Мой английский вполне сносен, но когда таксист услышал название ресторана, где была назначена встреча с Лидой, он уставился на меня, как на зачумленного. «Сэр, вы уверены?» Да, я был уверен, что меня ждет встреча с Лешкой и его женой, намеревающимися угостить друга чем-то фантастическим. Если бы я знал, какое блюдо мне приготовили два с детства знакомых человека!

Такси остановилось у особняка, притаившегося в тени деревьев старого английского бульвара. Я позвонил и, как было условлено, назвал свое имя. Дверь отворилась, меня впустили внутрь. Интерьер напоминал дешевый бордель: стены, обитые вишневым плюшем, позолоченная мебель с завитушками. «Наверное, ресторан французской кухни!» – мелькнула спасительная мысль. Мысль тут же исчезла, потому что навстречу вышла полуодетая горничная. Она улыбнулась и предложила проводить в кабинет. Девочка, которая так нравилась мне в шестом классе, ожидала в легком халатике, полулежа на небольшом диванчике. «Лида!» – только и смог вымолвить я. Она лишь улыбнулась. Я присел на край дивана (бежать было бы уж совсем глупо!) в ожидании рассказа о том, как Лешка ее оставил, как она несчастна и как я ей тоже раньше нравился. Рука Лиды скользнула по шее. Мягкость моего характера вам уже хорошо известна. Поцелуй Лиды, почти профессиональный, не возбуждал. Я сидел и ждал, когда это закончится. А в тот самый момент, когда наши губы соединились, в кабинет вдруг вошел Лешка.

Несмотря на идиотизм ситуации, я был действительно рад его видеть, поэтому подскочил и обнял друга. Лида, нимало не смутившись, поднялась с дивана и сбросила балахончик. «Миш, ну не дуйся! – проворковала она. – Ты что, хотел, чтобы я с места в карьер призналась, что мы свингеры? Ну, раздевайся, ты мне тоже нравился в шестом классе!» Я остолбенел. Лешка прыснул: «Давай! Чего ты застыл?» И протянул руку к моему галстуку. Мое оцепенение как рукой сняло. Я выскочил из кабинета и, пробравшись по коридору, уже заполненному полуголыми и полупьяными людьми, тискающими все и вся, выбрался наружу.

Под утро зазвонил телефон. Это была Лида, получившая накануне мою визитную карточку. Она твердила, что вряд ли мне захочется ее увидеть, но объясниться необходимо. В качестве компенсации морального ущерба Лешка с Лидой (они уже были зачем-то официально разведены!) предложили мне фиктивный брак и выезд за рубеж. «По дружбе возьмем за вход всего десять тысяч евро…» Я выслушал ее и принялся собирать вещи.

Пару часов спустя я сидел в самолете и размышлял на свою любимую тему. Она звучит так – «Что с нами делает время?». Я не искал объяснения произошедшему накануне. В то время каждый жил как хочет не только в Лондоне, но уже и в нашей стране. А может, я и вправду им обоим нравился? Но я-то свингером становиться не собирался, само слово узнал только в эту ночь. Я еще толком не знал, в чем тут дело. Но кто я такой, чтобы судить Лешку, который однажды предложил жене жить не вдвоем, а втроем? И можно ли судить Лиду, которая испугалась перспективы вдали от родины остаться матерью-одиночкой и согласилась на это? И что можно сказать о девочке, которую на супружеском ложе друзей заменила другая девочка, третья, а потом и мальчик… Почему интимная жизнь перестала быть интимной? Угасло чувство моих друзей или подверглось чудовищной трансформации?

Свин-гер-ство… Что это вообще – высшая степень доверия друг к другу, извращенное проявление любви или крайняя точка циниз ма? Я убрал из непривыч ного слова средний слог. По сути, получилось то же самое, но до боли знакомое существительное. Свин-ство.

Заяц без ушей

На этот раз я поставил рекорд: прожил вне состояния влюбленности почти год. И когда былые бури и страдания стали забываться, мы с другом пошли в кафе. У нас была старинная игра-забава: мы располагались на летней веранде, мимо которой шла толпа. И представляли себя зрителями в театральной ложе, а прохожих – актерами. Некоторые смешили до слез. Эта невинная игра могла продолжаться часами. Но в этот раз одна из проходивших девушек посмотрела на меня, улыбнулась, неловко оступилась и… упала. Через мгновение я подхватил ее и усадил за наш столик. Через пять минут Света смущенно пила минералку. Через шесть минут мы узнали, что она очень плохо видит, линзы носить не может, а очки ей не идут. «Кто же вас выпустил из дома?» – вырвалось у меня. «Никто, я живу одна!» Мы стали встречаться, и я испытывал совершенно новые ощущения. Пожалуй, впервые рядом была женщина, которая нуждалась во мне ежеминутно.

Света была художницей. Несмотря на катастрофически слабое зрение, рисовала она здорово. Я никогда не брался судить об искусстве, но ее работы завораживали. Она дела ла огромные абстракции обыкновенными гелевыми ручками. Света работала стоя, при помощи гигантской лупы и сильнейших светильников. На одну картину у девушки уходил месяц. В промежутках мы гуляли и насла ждались друг другом. Как-то она долго меня рассматривала, а потом рассмеялась: «Если затею рисовать твой портрет, это будет очень просто! Ты похож на зайца без ушей!»

Моя новая знакомая, как и большинство людей искусства, была тщеславна. Она мечтала прославиться, ей хотелось устроить выставку за границей. «Вот бы поехать в кругосветное путешествие и посмотреть мир! Хотя в моем случае слово „посмотреть“ малоуместно…» – и она грустно улыбалась. А иногда мы сидели у большого камина (Света жила на родительской даче), и я рассказывал ей о какой-ни будь стране, в которой побывал. Вот так Света стала «ездить» по миру, а потом и рисовать его. Особенно ей понравились рассказы о Нью-Йорке – людях, небоскребах, парках и музеях. Когда Света узнала о галерее Гуггенхайма, где проходят выставки современного искусства, она просто зарыдала: «Ты представляешь, каково мне сознавать, что моих картин этот город никогда не увидит?»

И она стала рисовать американскую мечту. А я решил организовать Светину выставку в Америке.

Серия необычных портретов Нью-Йорка в Светином исполнении была почти закончена, когда случилась беда. Света не звонила мне день, два, я забеспокоился и поехал к ней. Дверь дачи была, слава богу, открыта. Такого беспорядка я еще не видел – Светлана была девушкой довольно-таки аккуратной. Но на сей раз в комнатах все было перевернуто. Я решил, что дом обокрали в отсутствие хозяйки, и медленно двинулся вперед. На большой веранде, где Света обычно работала, все было раскидано – картины, бумаги, мольберт. В углу, в большом плетеном кресле, сидела моя подруга. Она была в странном состоянии – то ли пьяна, то ли не в себе. Я огляделся. Слава богу, упаковок от таблеток нигде не было видно. Я отнес Свету в ванну и попытался привести в чувство. Она, казалось, меня не узнавала: «Кто это? Миша, ты?» Кто ж еще? Я чертыхнулся и пошел искать очки. Надел девушке на нос, но она лишь усмехнулась: «Дурачок, они мне больше не нужны!» Я с замиранием сердца слушал рассказ Светы. Ей стало совсем трудно работать, и она обратилась к врачу. В ходе обследования выяснилось, что у девушки началось отслоение сетчатки и ей грозит полная потеря зрения. Работать категорически нельзя. И нервы Светы сдали. Она вернулась домой, устроила полный раскордаж и напилась. «Думала, что до смерти. Прости!» Она заплакала…

Я оцепенел. Ведь я привез Свете радостную весть: сегодня пришло письмо от американского друга. Он нашел организацию, которая заинтересовалась пейзажами девушки. Выставку хотели открыть через два месяца. Света не выказала особой радости, ведь не все картины были закончены. Она решила о них забыть. А я тайно от девушки отправил несколько работ в Нью-Йорк и подробно изложил в приложенном письме обстоятельства болезни художницы.

После этого жизнь стала иной. Я переехал к Свете. Полдня мы проводили в парке, где я «выгуливал» подругу, крепко держа ее под руку. Вторая половина дня проходила в клиниках и лабораториях. Мы искали любую возможность – не вернуть зрение, а хотя бы предотвратить ухудшение. Но ничего не получалось.

Шли месяцы. Пришли вести из Америки. Все газеты пестрели заголовками о женщине-инвалиде. Странные пейзажи полуслепой девушки стали пользоваться невероятной популярностью. К письму прилагался чек на сумму, которая впервые за долгое время заставила девушку улыбнуться: «Вот здорово! Какой ты молодец! Да и я себя чувствую не такой уж неполноценной!» Вскоре мы купили машину, я превратился в Светиного водителя, а она уже поговаривала о том, что вторую выставку хорошо бы сделать в Париже. В Америке был найден врач, который пообещал восстановить зрение подруги. Света решила лететь туда одна. Меня не отпускали дела, да и денег было маловато.

Через неделю раздался звонок. Света звонила из Нью-Йорка. Ее слова телеграфными обрывками отпечатались в моей памяти. ЧУДО-ДОКТОР ГОТОВИТ ЕЕ К ОПЕРАЦИИ. ОНА В НЕГО ВЛЮБИЛАСЬ. И тогда я позволил ей сделать последнее, что еще не было со мной сделано. Я разрешил ей бросить меня и уйти к другому. «К тому же, – успокаивал я себя, – он врач, и так будет лучше для нее». Она была счастлива, как же – популярная художница, рядом любящий человек, врач, американец! Мелкие неприятности вроде расставания со мной и временной слепоты Светой уже в расчет не принимались… Комплекс был снят. Женщина-инвалид, которая уходит от одного мужчины к другому, становится в собственных глазах практически здоровой: «Ведь я и это могу!» Напоследок она пообещала, что никогда меня не забудет. «Почему ты молчишь?» Я по обыкновению плакал и любил ее в этот момент, как никогда…

Правду я по традиции узнал не сразу. Через несколько лет мой знакомый Роман приехал домой на побывку из Нью-Йорка. Я знал, что в Америке они со Светой иногда общаются, и поспешил в гости, желая узнать новости о бывшей подруге. Роман сел напротив и с ходу огорошил: «Она неплохо видит, карьера сложилась, а вот личной жизни – никакой! Русскому в Америке трудно найти пару. Светка, по-моему, тебя до сих пор любит». Я недоуменно спросил, куда делся влюбленный в нее доктор-американец. «Да ты что, поверил в эту сказку? Она же ее специально для тебя сочинила! Светка решила тебя освободить, чтобы не мучить! Она хотела, чтобы ты начал новую жизнь. А ее доктору было семьдесят пять лет! Какая любовь?» Я почувствовал себя простофилей. Зайцем без ушей – так меня когда-то называла Света.

Моя новая и ее бывший, или Брови домиком

Случалось ли вам умереть ради любви, а потом продолжать жить дальше? Я лично таких людей встречал, но никогда не думал, что придется пережить это самому. Сейчас не припомню, как мы с Элей познакомились. Мы гуляли по городу, я рвал ей цветы прямо с клумб, а она ругалась. Она доставала сигарету и хмурилась, если я не сразу догадывался дать ей прикурить. А мне нравилось, что в отличие от всех последних любовей Эля – моя ровесница. Я хотел узнать о ней побольше, но Эля отмалчивалась, а я недоумевал: должна же у женщины за тридцать быть хоть какая-то история?

Ее слишком светлые волосы, довольно высокий рост и очень мягкий выговор навевали мысли о том, что она нездешняя. Однажды я спросил у Эли, откуда этот легкий акцент. Она рассказала, что родилась в Прибалтике, но почему живет не на родине – умолчала. Что-то подначивало меня продолжать расследование Элиного прошлого. Я напрашивался в гости, но она не торопилась с приглашением, как будто опасаясь, что между нами может произойти то, чего я так ждал.

И вот меня пригласили на банкет, где по протоколу нужно было появиться с дамой. Кроме Эли, я никого рядом с собой не видел, она согласилась меня сопровождать. Мы встретились ранним вечером, и я просто обомлел. Как же она была хороша! Светлые волосы падали на обнаженные плечи, бирюзовые глаза сияли, тонкий стан был окутан светло-голубым шелком. Дальнейший вечер был чудесен, все наперебой поздравляли меня: Эля стала королевой корпоративного бала! Когда я провожал ее, то невольно притянул к себе и, не в силах справиться с желанием, поцеловал за ухо. Она дернулась: «Не надо!» В тот же момент тонкий шелк соскользнул с плеча, обнажив пятнышко. Я увидел букву «И», вытатуированную у Эли на руке. Она вырвалась, выскочила из такси и убежала.

Я умолил ее встретиться на следующий день. И Эля все рассказала. Такой пронзительной истории я не ожидал услышать даже от нее. Я видел, что она – тонкий и глубокий человек, но никак не мог справиться с мыслью, что вся ее любовь была обращена не ко мне.

Итак, Эля приехала в Россию из Таллина два года назад. И вовсе не из-за трудностей, связанных с распадом советской империи.

Еще на родине она встретила мужчину своей мечты. Никто не виноват, что тот оказался на десять лет младше Эли. Они полюбили друг друга и поклялись быть вместе. Родители, конечно, воспротивились этому, а влюбленные решили уехать подальше. Тем временем Ивара (вот откуда буква «И» на ее руке!) призвали в армию, и наша Джуль етта отбыла в Россию, чтобы в ожидании Ромео свить гнездышко. Тогда-то она и сделала татуировку. Эле удалось наладить бизнес и купить квартиру. Ромео вернулся к Джульетте в назначенный час. Они зажили счастливо, но вскоре Ивар стал допоздна задерживаться, пропадать на пару дней на купленной ею машине, сорить деньгами. Эля пробовала вразумить незадачливого любимого, приставить к делу, ведь бизнес по-прежнему был на ней! Но ответ Ивара был категоричен: «Я не хочу работать в этой стране!» Ну, что на это скажешь? Эля молчала и терпела. Она любила. Эля вкалывала в офисе днем и вкалывала ночью в спальне, ибо сексуальные аппетиты юного Ромео и не думали утихать. В порыве страсти она подарила ему золотые запонки. Вскоре юноша cтал пропадать ночами. А когда исчезла ее любимая золотая заколка с бриллиантом, Эля расплакалась и устроила скандал. Юноша раскололся. Элину заколку Ивар подарил другой. Он уже три месяца встречается с молодой девушкой, она ему очень нравится, и все такое. «Я могу уйти прямо сейчас!» – он горестно приподнял свои «брови домиком», которые Эля так любила. Куда ему уходить? Она не отпустила.

Эта нелепая жизнь продолжалась довольно долго. А потом случилось страшное. Однажды утром в дверь позвонили. Эля открыла и увидела серьезного мужчину, которому сдавала свою «двушку». Они с Ромео, которому не нравилось на окраине, уже давно жили в престижной квартире. Эля сняла ее в самом центре. «Эля, – спросил мужчина, – у вас совесть есть? Когда мы подпишем бумаги?» Женщина приготовилась к самому худшему. Оказалось, милый продал ее квартиру этому человеку. Большая часть денег прошла мимо Эли. А новый хозяин квартиры хотел наконец документально оформить сделку.

Я слушал Элю и в то же время отказывался воспринимать услышанное. И это – Эля? Интеллигентная, разумная, невозмутимая? Что же сделала с ней всепоглощающая страсть? И что будет дальше? Мне захотелось предложить ей хоть что-то. Но что я мог предложить женщине, которая любила другого и от меня не хотела принять ничего?

А она, как сомнамбула, продолжала рассказывать. Ромео запутался в долгах. Наступил момент, когда он оказался в казино. Только себя Эля корила за то, что приучила его к красивой жизни. Финал истории был предрешен. Продано было буквально все. Долги погашены, сердце Эли разбито. Ивар пообещал вернуть ей квартиру и уехал на заработки в соседний город. Но неприятности по одной не ходят. Стараниями конкурентов незыблемый Элин бизнес рухнул. Молодая женщина закрыла лицо руками: «Скоро я не смогу даже снимать квартиру! Ты понимаешь, мне некуда будет пойти!» Впервые за вечер она посмотрела мне прямо в глаза.

Так мы стали жить вместе. И счастливее периода в моей жизни не было. Ответ на вопрос, который вас интересует, будет отрицательным. Мы так и не стали спать в одной постели. Но квартира никогда не была так отдраена и вычищена, я никогда так не торопился домой вечерами, как в то время, когда у меня жила Эля. Окружающим было проще думать, что она – моя любовница. Оспаривать общественное мнение было бессмысленно, и я не стал этим заниматься. Она готовила немыслимые прибалтийские блюда (оказывается, бывает и такое), а однажды связала мне варежки. «Меня бабушка научила!» – смущаясь, призналась она.

Я уже собирался сделать Эле предложение – в конце концов, забудет же она Ивара! А татуировка… Первая буква моего имени «М» – в нее так легко переделать злосчастное «И»!

Я вернулся домой с цветами, этот вечер должен был стать решающим. Но застал Элю со странным лицом и парой упакованных чемоданов. Она не могла произнести ни слова. Хотя слова были ни к чему. Я и так все понял. «Прости меня, – сказала Эля напоследок. – Ивар приехал. Он теперь много работает. И хочет, чтобы мы снова были вместе. Он говорит, что хочет искупить все то горе, которое мне принес. Он снял квартиру, и я пообещала, что сегодня же…» Ее голос задрожал, послышались легкие шаги. Я закрыл глаза, чтобы запомнить ее лицо. Я так и не увидел, как она ушла…

Позже я познакомился с человеком, изучавшим лица людей. Он именовал свой род занятий физиогномистикой и поведал, что «брови домиком» не означают вообще ничего. Они просто так растут… Мне показалось забавным: от какой ерунды порой зависят самые важные в мире вещи. Будь рост Эли на двадцать сантиметров меньше, не было бы ни моего увлечения ею, ни этой главы…