Текст книги "Погружение"

Долго раздумывать мне не пришлось.

– С тобой, дружище. Просто сделаем людям приятно – как мы и говорили. Сначала в магазин – можем в «Луч», – а потом уже на вокзал. Там наверняка найдем, кому помочь.

И мы нашли. Пускай это был всего один человек, но все же. Охранники вокзала называют ее Ленка-Капустка – из-за непропорционально большой головы, похожей на качан. Они окликнули ее, она встала с металлических сидений, на которых спала, и вышла к нам с Володей. Не найдя нужных слов, мы просто промямлили что-то нерешительное и передали ей белый пакет со свежим хлебом, молочными сосисками, грушами и чем-то еще. Она поблагодарила. Мы осмелели и расспросили ее о жизни. Перебирая грязными пальцами ручки пакета, она рассказывала о суровой доле: ночует на вокзале; перебивается с хлеба на воду; готова работать, но единственное, куда ее взяли – перебирать лук на рынке. Закончив свой короткий рассказ, она еще раз сказала нам «спасибо» и ушла обратно к лежбищу – перебирать гостинцы.

В тот вечер мы с Володей сделали доброе дело.

* * *

«Доброе» дело, «недоброе» дело – какая разница? Вспомнится, тоже… У меня кошки скребут на душе, а я тут о том, как когда-то какой-то бомжихе купил еды. Кто бы меня сейчас пожалел?

А вообще – здравая идея, про «пожалели». Надо бы пересечься с кем-то из друзей. Вопрос в том, кто же это будет? Женя? Или Костя? Тот же Володя? Не, последний отпадает – мы с ним в последние месяцы совсем не поддерживаем отношения. Так что только в исключительном случае… У Кости вроде на сегодня планы какие-то были, он упоминал их вскользь в «Лондоне». Так что остается Женя – тем более, у него самого была та темная история с осознанными сновидениями… Вот и надо бы его расспросить. С пристрастием.

Да-а, Жене вроде бы интересно мое самочувствие, и он так сильно, прям так сильно беспокоился, предостерегая меня от осознанных сновидений, однако же… Однако он не написал. Не позвонил. Не справился о моем самочувствии. Неужто подумал, что я струсил, забоялся практиковаться? Не думаю, что это прям возможно… Да и в любом случае, если я начну изливать ему душу и просить помочь, Женя, – а я уж знаю его характер – не станет посылать меня лесом. Вначале, конечно, посетует, поругается. А потом пойдет с максимально левой стороны (Черт, я начинают путать своих друзей: или деловой – это все-таки у нас Костян?) и попытается сходу придумать план действий. Да, план. Мне определенно нужен план действий, и мой близкий друг просто обязан мне с этим помочь.

Вж-ж-ж-ж-ж-ж-ж!

Что там за углом? Ноги сами заворачивают за дом и несут меня в дворик, окруженный пятиэтажками. Тут много деревьев, а в целом ничего необычного – типичный двор. Вот только посередине что-то не то… Оно, это нечто, не вписывается в городскую реальность. Скульптура… Горгулья, одновременно прекрасная и отвратительная. Горгулья держит на руках прекрасную деву.

Как, черт возьми, эта скульптура могла оказаться в захолустном дворе? Быть может, кто-то из крупных… ох, даже не представляю… бизнесмен, живущий здесь, временно ее так разместил? Или она не понравилась его новой подружке, и она эту скульптуру выбросила? Первый пункт – нет, бизнесмен нашел бы, где еще такую штуку поставить – невзирая на ее размеры. У них же коттеджи, дачи, имения. А второй пункт… Ну неужели хоть кому-то эта статуя может не понравиться? О боже, как же прекрасно. Как живая.

Помню, смотрел я как-то документалку про Рим. Ведущий рассказывал о новых достижениях в историографии и вышагивал по итальянской столице. И там показывали фонтан на одной из центральных площадей. Примерно такую скульптуру я вижу и здесь, но… куда реалистичней. Скульптор создал живую иллюзию: крик! Оглушительный, жуткий крик изрыгает это мерзкое создание; защитник, который не хочет, чтобы с девушкой что-то случилось. Горгулья кричит на невидимого врага.

Да, ведь чудовище почти прижимает эту девушку к себе…

Я оглядываюсь по сторонам и вдруг осознаю, что мигрень прошла. При этом… нет звуков. Из этого закоулка вселенской материи кто-то гигантским вакуумным пылесосом вытянул все звуки. Их просто нет.

– Эй. Эхехехей! – выдаю я нараспев.

Хм, вот это звук есть. Но в остальном – тишина, почему-то полнейшая тишина: ни хлопающих ставен, ни рева автомобилей, безмолвное небо… Что еще страннее – даже ветер, который только что колыхал деревья, не свистит в ушах.

Только я начинаю удивляться собственной идее о том, что кто-то мог действительно ВЫСОСАТЬ все звуки пылесосом, как вдруг слышу странный глухой треск. Я успел немного отойти от горгульи с девушкой и теперь рассматриваю один из углов двора, но тут звук этот… Я понимаю, что звук этот…

Он раздается из-за моей спины.

Медленно поворачиваюсь. И не могу поверить глазам.

Горгулья все такая же, как и была, а девушка слегка побледнела, но успела обрести новый цвет. Горгулья будто бы сглатывает; ей нужно прочистить свое мерзкое, покрытое чешуйками горло. И тут она открывает пасть.

И издает самый мерзкий крик из всех, что мне доводилось слышать.

И при этом смотрит на меня.

Не спуская с меня хищного взгляда, тварь аккуратно опускает девушку на землю и расправляет крылья. Продолжая истошно кричать, горгулья несется на меня – скорее гигантскими прыжками, чем шагами, совсем как велоцирапторы из «Парка Юрского Периода».

Я пытаюсь дернуться, сорваться с места, но куда там: ноги словно вросли в землю. А что еще страшнее, сейчас я даже крикнуть не в состоянии.

Интересно… я быстро умру?

И еще одна зыбкая мысль: а какова моя роль в этой монументальной метафоре? Я – тварь? Или – я девушка? Или что? Непонятно.

И тут меня смывает волна озарения.

* * *

Оказывается, в аду мокро.

Морщусь от ударов холодных капель. Дождь? В аду бывает дождь? С огромным трудом разлепив веки – и то не до конца, – я осматриваюсь. Все тот же двор. Я – на лавочке, по центру. Статуи больше нет. Тварь и девушка исчезли, на их месте – что-то отдаленно похожее на детскую песочницу… А дождь – пока не ливень, но его вполне хватает, чтобы крупными каплями падать мне на волосы и на лицо. И на нос. Особенно много капель почему-то достается моему носу.

Видимо, мозг и вправду начал немного меня подводить. Он путается в картинах реальности, проецирует фантомы. А если я прямо сейчас куда-нибудь не спрячусь, меня, очень может быть, еще и тело начнет подводить. Хотя куда уж сильнее.

Я выбираюсь из злополучного двора и отправляюсь в кофейню неподалеку. Их специализация – свежайшие булочки, кексы и пирожные, но кофе там тоже подают, а если есть бонус в виде закуски – то почему бы и нет, верно?

Зайдя внутрь, выстаиваю в очереди, пытаясь разглядывать остальных посетителей. Ну, занятно же посмотреть, чем люди заняты по жизни, кем работают. Все почти одинаковые, как на подбор, женщины за сорок, с прическами короткими и цветастыми – как оперение у волнистых попугайчиков. А вот мамочка с ребенком лет шести, но маленький мальчик ведет себя тихо и проблем не вызывает, как, впрочем, и интереса. Скучно.

Сажусь за столик со своим ирландским кофе и кексом. Набираю Женю, он вроде как раз неподалеку трудится. Вдруг сможет выскочить ненадолго?

– Привет…

– Здорово, Марк.

– Я в вашей кофейне, неподалеку. Можешь подойти?

– А что, что-то срочное?

– Да. И, боюсь, настолько, что мы теперь не скоро сможем увидеться… – Я подавляю желание добавить: «а может, и никогда». Зачем нагнетать? – Ну так как, придешь?

– Лады, скоро буду.

Он приходит. Мы общаемся. Я рассказываю о резком ухудшении ситуации. Как я и предполагал, Женя злится. Называет меня всеми нехорошими словами, какие только может придумать, даже немного наезжает. В какой-то момент чуть ли не картинно хочет встать и уйти, но не делает этого.

Да, все-таки не так уж и плохо я его знаю.

– Пресвятой Тимофей! – выпаливаю я.

– Что-что, прости? Нет у нас такого святого.

– У вас, может, и нет, а у вот у Пола Темпла…

– Кого-кого?

– Пола Темпла, главного героя серии радиодрам от BBC, точно был такая же фразочка. И я, чтобы матом поменьше ругаться, теперь стараюсь ее вкрутить по случаю… и без.

– Оу. Ну понятно, понятно… А скажи-ка, братец…

И начинается допрос с еще большим пристрастием – вот только в роли следователя у нас Евгений. Я же – жертва, смиренно хлебающая кофе по-ирландски и последовательно излагающая детали произошедшего. Рассказывая, я совсем забываю о горе с Катей. А потом резко вспоминаю. Еле хватает сил, чтобы это озвучить.

– Катя меня кинула, бро. А я… А ведь я хотел с ней состариться. Чтобы мы, уже в старости, брали в поезд термос с горячим чаем, разливали по чашкам и были довольны одним лишь обществом друг друга…

На рассказе про Катю меня по-настоящему прорывает. Я сетую, бешусь, озвучиваю все, что только могу: какая она у меня красавица, как я ее любил… и, что самое странное, люблю даже после такого отвратительного предательства. Но вслух не говорю, лишь продолжаю описывать розовые замки, что так чудно рисовались в моей голове. В какой-то момент, в чем-то увлекшись рассказом о наших отношениях, Женя говорит:

– Ох, Марк, тебе бы книжки писать.

Даже этот комплимент, который раньше наверняка бы заставил меня широко улыбнуться, теперь вызывает лишь желчь – хоть я понимаю, что друг старается меня поддержать так, как может.

– Ага, спасибо, – стискиваю зубы.

М-да, наверное, он мне льстит. А может, и нет. И мне все-таки хоть немного, но приятно такое слышать. Сейчас, когда я чувствую себя раздавленным куском говна, у которого и сил-то совсем нет.

Потихоньку заканчиваю свой рассказ. Женя понимающе выслушивает, кивает. И, наконец, произносит.

– «Стиралка».

Я недоуменно на него пялюсь.

– Марк, тебе нужна «стиралка». Это лучший рецепт от расставаний – вот увидишь! Я в одном сериале подсмотрел… Сейчас оформлю.

Он идет до барной стойки (это одна из тех кофеен, где еще и наливают), что-то шепчет на ухо бармену; тот показывает жестом «окей» и буквально через несколько минут приносит к нам за столик шесть шотов с плотной темноватой жидкостью. Я наклоняюсь, принюхиваюсь – и безошибочно узнаю этот травяной аромат.

– «Ягермайстер»?

– Пей. Я угощаю.

Марка дважды просить не надо. Бах! – и сладковатый ликер у меня внутри.

– Как ее звали?

– Катя.

– Давай еще.

Залпом вливаю в себя еще один шот.

– Как ее звали?

– Е-ка-те-ри-на, – одарив друга пренебрежительным взглядом произношу я.

– Еще.

Третий и четвертый ныряют вслед за предшественниками.

– Как ее звали?

– Жень, – обращаюсь я к товарищу и сам понимаю, как на душе становится легче, а мышцы лица расслабляются, прокладывая путь улыбке. – Если ты думаешь, что меня и правда сейчас хватанет амнезия, то я в этом сильно…

– Сомневается он… Знаешь, судя по твоим недавним событиям в твоей жизни, все может быть. А еще: разве ты не понял, что это скорее чтобы тебя порадовать? – И подмигивает.

Я лишь улыбаюсь в ответ. Кисло, но все же улыбаюсь – ведь он прав, и мне правда немного легче, и пускай это не от того, что я забыл-таки Катино имя, а от С₂H₅OH в организме.

Женя привычным жестом трет щетину. И дает неожиданный совет, после которого то слабое подобие улыбки, что заиграла на моем лице, сходит на нет.

– Марк, а может… Стоит ее простить?

– «Простить»? – повторяю я, не веря своим ушам. – «Простить»?! Нет уж. Не в этот раз.

«Не в этот раз». У меня уже было одно болезненное расставание… и я не буду повторять ошибок. Тогда меня бросили. Я простил. А мне наплевали в душу. В этот раз все хуже, мне куда больней. Наверное, я думал, что настолько же хреново быть не может. А вот, поди ж ты.

«Не в этот раз». Женя тактично молчит, подливая масла в огонь и не напоминая мне детали того случая. Тогда я не отдавал себе отчета в собственном поведении и постоянно надоедал той девушке – какая ирония, ее тоже звали Катя – звонками и сообщениями. И в тот период, когда стоило бы держать себя в руках и не унижаться, я сначала снес все совместные фотки из своего профиля в Инстаграме, а потом, как последний дурак, выложил несколько – решил, что если она увидит это – то вернется. Наверное, это лишь послужило импульсом для вагонетки безразличия, что без тормозов, но с визгом неслась вниз по склону тотального равнодушия.

«Не в этот раз». В тот раз фотки, разумеется, не помогли. Помогло время, да и то зря: мы сошлись лишь затем, чтобы вновь расстаться.

Точно ли у меня получится избежать такого при нынешнем разрыве? У меня нет ответа. Зато есть вопрос, тоже вплотную связанный с моим душевным здоровьем.

– И все же… Дружище, ты мне поможешь с осознанными сновидениями?..

Женя нервозно постукивает пальцами по столу. Он понимает, что я имею в виду под этой фразой.

– Так и быть. Расскажу, что со мной тогда случилось. Но с одним условием.

– Каким?

– Обещай, что выполнишь мою просьбу.

– Блин, ты еще не понял? Да я САМ уже хочу, чтобы это все поскорее закончилось, но я не могу прекра…

– Нет-нет, – спешно перебивает он меня, – я не о том. Обещай, что ты последуешь моему совету.

– Окей, братец. – С нетерпением поддакиваю я. – Давай, вываливай. Ты теперь моя последняя надежда.

– Ну хорошо… Вот как все было.

И Женя начал рассказывать: как подобно мне заинтересовался осознанными сновидениями; как начал их практиковать; и как у него начались галлюцинации: он видел давно умершего родственника – бабушку. Он почему-то решил, что вернуться в мир детства, когда он приезжал к ней в деревню, кушал по утрам блины и слушал ее сказки, будет отличным вариантом для тестового погружения. Но вот незадача, эта бабушка и вправду начала приходить к нему в виде галлюцинаций, причем с каждым днем все более пугающих. Что ни день, то ее тело, представавшее перед Женей то в магазинах, то в офисе, то на улице, разлагалось все больше. Время шло, и в конце концов бодрую старушку, почти точь-в-точь как он помнил из детства, сменил труп со скошенной челюстью, вонючими струпьями, и червями в глазницах.

Тут трудно не сойти с ума.

Но хуже всего была музыка – если ее можно было так назвать. Женя описывал ее не иначе как «симфонический оркестр под управлением Аида» – казалось, что «струны для загробных скрипок сделаны из жил несчастных, попавших в ад».

Так вот: все более устрашающий образ покойной; тревожные звуки, порожденные чем-то не из этого мира – все это, сопровождаемое острыми болями и психологическим напряжением, загнало Женю в тяжелую депрессию.

В какой-то момент ему стало настолько плохо, что он задумался: «А не свести ли счеты с жизнью?..» Он уже начал продумывать варианты, и звуки неземных духовых инструментов, что до этого звучали редко, заиграли чаще – и громче.

Отговорить Женю было некому: странное заболевание, порожденное осознанными сновидениями отвадило его от всех друзей и знакомых. И вот он выбрал день в календаре – двадцать третье ноября. Накануне, в пятницу двадцать второго, он отправился до аптеки – купить препараты для… «дела». У самого входа произошло странное: выходивший подросток в алом худи сильно толкнул Женю плечом, а потом, не сбавляя шага, обернулся и бросил короткое: «Найди платок». Женя не успел ничего сообразить, а парень уже как сквозь землю провалился. Но эта фраза, не имевшая, казалось бы, особого смысла, оказалась спасительной. Пораскинув мозгами, он «соединил точки» и вспомнил, почему же бабушкин образ был «почти точь-в-точь» – не хватало платка, простого цветастого платка, который она проносила всю жизнь.

Не заходя в аптеку, он пулей ринулся домой, достал с антресоли коробку с надписью «память о бабушке Вере» и, среди пожелтевших фотографий и футляров для очков, нашел тот самый платок. Женя понял, что делать дальше.

Когда в ночь, которая могла стать финальной, он ложился спать, он держал платок рядом. И когда мрачные сновидения, которые вот уже много дней были нескончаемым потоком кошмаров, закрутились с особой силой, он извлек из памяти бабушкин платок – и с его помощью, находясь в сновидении, вырвался из порочного круга.

Проснувшись на следующее утро он наконец-то почувствовал себя живым. Труп бабушки перестал следовать за ним по пятам; аудиогаллюцинации тоже исчезли; и он навсегда зарекся экспериментировать с осознанными сновидениями.

– Так что, Марк, вот тебе моя просьба: найди себе артефакт. И не расставайся с ним.

Женя заканчивает разговор, крепко жмет руку на прощанье и уезжает по работе – дела, дела.

«Ладно, разберемся…» – хочу успокоить себя я. Но получается с трудом.

* * *

Я вываливаюсь на воздух. По прежнему завывает ветер, похолодало. Но когда успело свечереть? Я покачиваюсь из стороны в сторону, как на каком-то… шарнире? Или это ветер такие вещи с моим телом выделывает?

Не хочу больше галлюцинаций. Не хочу, чтобы от головной боли звенело в ушах. Я устал. И мне страшно спать. Я и сам начал подозревать, что могу окончательно сойти с ума, а Женин рассказ только укрепил мои опасения.

Да, я знаю: мне не нужно сегодня спать. Я. Запрещаю. Себе. Сегодня. Спать. Ведь если я смогу продержаться хотя бы ночь без сна – разве это не значит, что я дам отпор монстру, который решил поработить меня?

Ну, может, и не значит. Но я не мог быть уверен в том, что у меня не получится. Надо дать себе еще один шанс… Не-е-ет, даже не так. Надо сделать хоть что-то. Да, я буду бороться. И сегодня я не усну.

У нас в городе ведь есть, чем занять себя на ночь, верно?.. Попытаюсь прободрствовать, отправившись… Например, в кино. Или в театр? Ну что же за глупая идея – в театре со мной точно что-то приключиться. Там тяжело не заснуть вообще, по умолчанию, а уж в моем состоянии – и подавно!

Я продолжаю бродить по городу. Вечер все-таки наступил слишком рано. Воркующие парочки проходят мимо; я смотрю на них, а мысли синхронно, шеренгами, маршируют в сторону военобъекта «Катя». Как она там сейчас? Не стоит ли мне позвонить, попробовать поговорить с ней? Нет, может получиться еще хуже: она окончательно поставит точку в наших отношениях, а не я. Это меня растоптало бы окончательно.

Хех, вот ведь умора: а что если те парочки – лишь пародия на реальность? Ну, дамы, которые на людях демонстративно обнимают якобы суженых, – такие показушно влюбленные, а на самом деле только дай им возможность понежится с другим мужиком, да покрупнее – и они обязательно сделают это.

Хочется несколько капель спиртного, ну совсем чуть-чуть. А у меня нет бабла.

Вспоминаю: был еще один товарищ, который мог бы прикатить на своем авто, поддержать меня. Возможно, самое время обратиться к Егору. Он хоть не станет стращать меня страшными историями.

Наверное, кого-то могло с ума свести мое постоянное упоминание разных друзей, однако ведь человек определяется своим кругом общения: «Скажи мне, кто твой…» – вот это все.

Егор – из преуспевших, крайне активно подходит к вопросу заработка, не теряет времени даром. Он бородатый, скромный, и любит броские рубашки «в огурец». У него некое IT-предприятие, но что именно они там делают, я у Егора так и не поинтересовался – мне больше филология с лингвистикой по душе. Плюс недавно открыл еще и кальянную. Предприниматель, черт его дери…

Интересно, вот в нынешней ситуации, когда я – разбитая размазня без денег, что мне делать, а? Может, задуматься о смене рода деятельности?.. Не-е-ет, куда там: я же пропаду без своего английского. Да и без книг я никуда. Так что давай, Марк – начинай доить своих друзей.

Вызваниваю Егора. Он сначала не отвечает, и я начинаю уже продумывать альтернативный вариант развития событий, как проходит всего полминуты, и друг перезванивает: «Приеду. Называй адрес».

Нет сил стоять. Я сажусь на лавочку в небольшом парке, буквально в десяти минутах ходьбы от кафе. Тут, кстати, есть нормальные статуи; я прошел мимо, но те не ожили. Странно.

Пялюсь на мрачные деревья. Погода тоже смурная: тучи бродят, вот-вот пойдет дождь, а народу как-то подозрительно много. И откуда они все набежали?..

О чем я думаю все это время? Память тоже меня подводит. Я с удивительной точностью помню практически все происшествия недели, и злосчастные сны, которые сделали из меня развалину… но при этом я не в состоянии воссоздать идеи, наполнявшие мою черепную коробку буквально считанные минуты назад? О чем же я размышлял?..

Ах да. О том, что По не самый удачный писатель для осознанных сновидений. Выбери я кого-то еще, у меня было бы больше простора для позитива. Впрочем, если бы это был Джек Лондон, туча алкоголя точно так же носилась бы вокруг, а еще я бы вдруг мог отправиться по морям или занялся бы строительством корабля…

Но вот приезжает мой друг на своей роскошной «бэхе». Паркуется. Только-только выбравшись из своего авто, красуется шикарной бородой – я же красуюсь тем, что уже пьяненький, после «ягера» да бонусной пары бутылочек холодного пива, деньги на которые я наскреб чуть ранее.

Егор зовет к себе в кальянную, я соглашаюсь. Внутри темного помещения играет попса неужели опять британская? Точно… но сейчас мне это параллельно, просто хочется сесть на мягкий диван и расслабиться. Садимся в кабинку в дальнем углу, закрываем шторы. Егору приносят чай, мне – бокал нефильтрованного. Я снова делюсь впечатлениями от недели. В отличие от предыдущих слушателей, Егор вообще ничему не удивляется. Поначалу я удивляюсь, даже сержусь, но потом понимаю: за его мудрыми, добрыми глазами, как и у других моих товарищей, идет постоянная работа мозга, прикидка, как именно нужно действовать.

Борюсь со стыдом за то, что непрезентабельно выгляжу. Что если кто-нибудь заметит мой пообносившийся сюртук?..

Наконец Егор поднимает указательный палец и говорит:

– Марк! Я знаю. Я должен тебя кое с кем познакомить… – Не отрывая от меня взгляда, он начинает кому-то звонить. – Да, Аллочка, это я. Сижу тут у тебя в «Хрустальном шаре», а передо мной – Марк. Поверь мне на слово, ты хочешь с ним познакомиться. Я тебя когда-нибудь обманывал? Вот и я о чем. Все, приезжай поскорее, ждем.

* * *

Когда в зал заходит невысокая брюнетка лет сорока, я сразу понимаю, что передо мной та, о ком говорил мой друг. От нее идет флер утонченной женственности, а широкая улыбка подталкивает к тому, чтобы ей довериться. Алла, это успешная дама, у которой вроде как все есть, но которая по-прежнему не нашла свою вторую половинку, буквально подплывает к нам.

Егор встает, чтобы поприветствовать подругу.

– Ты как всегда на высоте, – произносит он и обнимает ее. – Алла, это Марк. Марк, это Алла. У меня отчего-то стойкое ощущение, что вы подружитесь.

– «Марк»… Какое необычное имя. Приятно познакомиться, – говорит она и протягивает мне изящную ладонь с черным маникюром. Я ее пожимаю.

– Ладно, вы тут развлекайтесь, а я пойду, – заявляет Егор и уже тише, наклонившись к моему уху, добавляет: – Она о тебе позаботится, дружище.

Я понимаю, к чему все идет. В Алле… В Алле откуда-то желание провести со мной время. И теперь какая-то часть меня понимает: мы с ней отныне друзья.

У нее пристальный, глубокий взгляд. Я рассказываю ей все то, что и своим товарищам… и про ситуацию с Катей тоже. Когда она слышит, что мы расстались, начинает расспрашивать. По тону – а еще по вопросам и мимике – я понимаю: да, она будто бы этого ждала. Более того, у нее в глазах на несколько секунд будто бы возникает торжествующий огонек.

Алла начинает расспрашивать, какие у меня отношения с алкоголем, но я говорю так, никакого особого пристрастия.

В сумраке уже сгустившейся ночи она чуть ближе, чем нужно, наклоняется к моему лицу, будто поцеловать хочет – я инстинктивно отворачиваюсь, но Алла успевает фыркнуть и заметить: «Ха. Кофеек с ликером. Знаем-знаем». Оказывается, было время, когда и Алла и сама себе устраивала регулярные возлияния, но довольно быстро справилась со своими проблемами, и не в последнюю очередь благодаря помощи своих друзей.

– Знаешь, Марк, меня в свое время поддержали хорошие люди. Они мне очень помогли. Помогли избавиться от зависимости.

– Но как же, – пытаюсь спорить я. – У меня нет никакой зависимости! Посмотри! Все же в порядке. Не говори глупостей, пожалуйста, у меня все более, чем хорошо.

– Конечно, как скажешь, – успокаивает она меня.

Но собственные ощущения не дают мне покоя. С одной стороны, мне все хуже, потому что я понимаю: «ягера» с пивом мне оказалось мало. С другой стороны, мне вроде бы хорошо: я понимаю, что я не один.

Я умоляю ее провести со мной эту ночь – избыточно пошлая шутка, от которой она заливается смехом, – чуть громче, чем нужно.

Егор уехал, предварительно обеспечив нам дисконт на кальяны и, что важнее, напитки. О да, здесь есть бар – и Алла готова меня угостить.

Пока она по чуть-чуть делится деталями своей собственной жизни, меня точно так же по чуть-чуть, начинают терзать внутренние распри: жаль, я не познакомился с ней раньше. Не стоило доводить себя до чуть ли не обморочного состояния этими бесконечными снами… Ну конечно. И я ее перебиваю:

– Знаешь, Алла, надо было раньше с тобой связаться.

Мне же наплевать, что она говорит, верно? Она проглотит. Этим можно воспользоваться, почему бы и нет. Я уже не тот, кем был раньше. Не настолько тих и спокоен. Меня будто кто-то научил, будто человек, чьи мысли и видения периодически наполняют мое сознание, отравил меня своей прямотой.

– Ладно, ладно, хорошо, как скажешь… Вот только, поделись со мной, Марк.

– Да? – Я только что сделал глоток отвратительно терпкого виски и тяну руку к бутылке колы, чтобы поскорее разбавить это пойло.

– Расскажи, как ты понял, что она с тобой – ну, все?

Мне очень больно делиться такими вещами, но я рассказываю. А потом опять прошу ее помочь мне не спать. И слышу, в каких объемах она в свое время потребляла бодрящие напитки. А пила она их много, очень много.

– Ну что, Алла, – интересуюсь я. – Готова тряхнуть стариной?

Только произношу фразу, как меня бросает в ужас: ко мне ползет змея. Ее серебристая кожа отсвечивает на полу; я инстинктивно дергаюсь и пытаюсь залезть повыше по подушкам дивана – вверх, вверх! – но в итоге просто упираюсь в угол. А она все ползет на меня, и, вот сейчас…

– Марк, что с тобой?

Я смотрю на обеспокоенное лицо моей новой подруги, потом снова на змею. И понимаю, что это был провод. Да, серебристого цвета, но все-таки провод, напрочь лишенный ядовитых зубов. Пристыженный, спускаюсь вниз и сажусь рядом с Аллой. Они продолжает глазеть на меня с небольшим подозрением, но во взгляде ее, кажется, проснулся еще больший интерес: будто я – диковинный сувенир, который она привезла из экзотической страны, и про который будет с удовольствием рассказывать друзьям.

Немного успокоившись – пара «белых русских», щедро оплаченных Аллой, прекрасно в этом помогают – я отодвигаю шторы и принимаюсь разглядывать других посетителей кальянной. Внимание падает на белобрысого полноватого парня, сидящего в противоположном углу.

Я представляю, как камера невидимого оператора крутится вокруг него, и даю свою антропологическую характеристику: сам начинаю вещать, обращаясь, естественно, к Алле:

– Дамы и господа! Представляю вашему вниманию новый вид человекоподобных обезьян – Homo Incommodus, «Неприятный человек».

И далее я силюсь дать описание всему отталкивающему, что есть в таких личностях. Я верю: есть люди, которые ничего вам не сделали… да только сам вид их, поведение, любой жест внушают такое нереальное отвращение, что вы едва можете сдержаться, чтобы не ударить этого паскудного червя в лицо. Я серьезно. Ну ладно. Может, немножко преувеличиваю. Но вот вы сами задумайтесь: откуда такие выродки на нашей планете? Не надо спорить, что выродки – только педофилы, насильники, маньяки и прочие.

Нет, я вполне отдают себе отчет в том, что это – просто противные личности.

Я бы попытался дать верное описание таким горлумам, но это не просто. Ну хорошо, пухловатые губки. Круглое лицо. Почему-то блондин он у меня в представлении – этот неприятный человек. Из теории коммуникаций вы еще, может, знаете, что, когда вы общаетесь, иногда наблюдаете несоответствие между поведением и словами собеседника, ваш мозг на это подсознательно реагирует. Вы, сами того не подозревая, примечаете: человек хочет над вами провести если не эксперимент, то как минимум обмануть.

Это обычно бизнесмен. Свое рекламное агентство или лейбл какой-нибудь. Они везде, в каждой бочке затычка. Такие способные. У них ОБЯЗАТЕЛЬНО будет наемный работник – ну да, фрилансер никчемный. Вот только, начав делиться успехами своей ВЕБ, господипрости, СТУДИИ, он по-любому забудет упомянуть, что это – всего лишь фрилансер из ближнего зарубежья.

Ненавижу таких людей. Возможно, их основная проблема в том, что они пытаются показаться лучше, чем на самом деле. А еще они, как правило, не нравятся не только вам. Бывает, вы обижаетесь на ноунейма, а всем остальным он видится белым и пушистым.

Но когда речь заходит о таких вот Неприятных Людях, ситуация меняется – они ненавистны практически всем, кто с ними работает. И в какой-то момент практически все осознают, насколько же эти личности никчемны.

Еще можно рассказать о том, что такие ребята могут нагреть. Пообещают одну сумму в конце месяца, а потом расплатятся втрое меньшей. При этом сладко разливаться о перспективах и прочем говне они тоже могут долго. Да только все зря, зря, зря. Одним словом – не тратьте свое время на таких людей. Просто избегайте их. Ничего хорошего от общения с такими тварями – да они и выглядят страшными… Вестимо, получиться не может по определению.

Выслушав, Алла отвечает:

– Марк, прости, я ошиблась. Ты не жиголо, как я думала раньше. Ты – маргинально-циничный жиголоид, который управляет целой армией таких же – и все они у тебя в голове.

– Хех, – ухмыляюсь я. – Ну и пусть. Зато я отличаюсь от серой массы.

* * *

Возможно, мне не стоило ей об этом говорить… Может, вместо детального выкладывания всех, буквально до последней, деталей моего положения, мне следовало просто немного пообщаться с Аллой и попросить ее мне налить. Но от алкоголя мой и без того болтливый преподавательский язык развязывается пуще прежнего – и я вываливаю ей все. И снова вижу удивление, тотальное такое, в моменты, когда привожу избыточно точные детали ночных трипов.

Я говорю и говорю, а она все слушает и задает вопросы. Задает вопросы и слушает. Черт, уж не Акинатор ли она, на самом деле? Иль другой какой сервис… прям так сразу и не скажешь. Правда.

Разговор длится подозрительно долго. А потом меня начинает снова накрывать, ведь мы не просто покуриваем кальян – мы еще в подсвеченном фиолетовыми огнями зале. И да, мы к тому же продолжаем пить. Мы перешли на виски – и оба с удовольствием делаем глоток за глотком. И, кажется, здешний односолодовый неплох.

Мы продолжаем общаться. Я борюсь с собой, стараясь не перескакивать через каждые несколько минут на мысли о том, как же мне не хватает моей родной. Все кажется таким сюрреалистичным, я пытаюсь подавить желание набрать номер моей родной Катеньки…