Текст книги "Погружение"

Бывшей родной.

Боже, как же отвратительно это звучит: бывшей родной.

Поэтому я стараюсь отвести диалог немного в сторону.

– Алла, мне кажется, несмотря на все мои стенания и бесконечные жалобы, есть еще одна вещь…

– Вещь? Какая вещь? – уточняет дама, для которой сегодня я – лишь содержанка. Любимая, но содержанка.

– Вселенная. Космология. Вот, звезды, представляешь!..

– Так вот ты к чему клонишь, Марк. Твоя любимая тема?

– Да… Да. Да! – почти торжественно восклицаю я под конец. И понимаю, что она вдруг стала мне очень близка.

И я пускаюсь в пространные рассуждения. Детально, в форме монолога повествую о важности всего и вся, о том, какие открытия были сделаны… но нет, не в последнее время. Мне почему-то видится, что это один из важнейших, если не самый важный разговор в моей жизни, что сама идея, которую в принципе неплохо бы куда-нибудь перенести, она и вправду будет отличаться высочайшей ценностью…

«ЭВРИКА!» – кричу я.

Я понял! Все куда проще, чем все мы думали!

Я окрылен, я понимаю, что только я один смог, я понял, я разобрался. Ну да, ну и что с того, что я – всего лишь литер… Что я всего лишь учитель литературы. Мне могут быть подвластны такие вещи, которые не понимал до этого еще никто! Я расскажу об этом всему миру! И про математические формулы, что стоят за всем!

Самое главное – Вселенная… нет, главное – это гравитация и электричество. Вот из этих двух сил природы и появилась когда-то вся наша бесконечная в каком-то из смыслов Вселенная.

Вместе с тем, она характеризуется одним крайне занимательным свойством: она то расширяется до бесконечности, то схлопывается.

Вот, вот я только что наконец это понял!

И нееет, не надо это отметать как бредни сумасшедшего! Я ведь все-таки старался!

И тут в моем сознании вспыхивает странная картина: будто я стою на сцене, передо мной – аудитория, полупустая, но народ все-таки есть. Я смотрю перед собой и вижу на столе какие-то непонятные записки. И все это так четко!

У меня… я почему-то также знаю, что не смогу создать из записанного ничего убедительного. Мне видится, что меня не поймут. Но нет же! Я ведь разбираюсь в языке. Я могу создать произведение, такое, как они там называются, вроде как нон-фикшн, которое сможет перевернуть историю, сможет перевернуть целый мир!..

Но вот я уже снова в обиталище дыма. Черт, да сколько мы здесь уже сидим?

Ну а дальше… дальше я задумываюсь, что делать с Аллой. Она вдруг стала подозрительно привлекательной. Все это время бокал вискаря уходил за бокалом, и она, надо признать, действительно становилась сексуальнее… Хотя, если быть откровенным, это действие скорее было мгновенного характера. Вот вроде бы я и не замечал ее возросшей привлекательности, а тут вдруг БАЦ – и она та еще красотка.

Я поднимаю руки к лицу и провожу подушечками пальцев по векам. Возможно, я стал слишком часто это делать, но ничего не попишешь. А иногда моя рука тянется к карману, проверить ту монетку, что привез ученик из Америки.

Наше общение с Аллой подзатянулось. Мы уже слишком долго сидим, без особого эффекта – разве что я немного забыл Катю. А черт… Она сделала мне больно, но вот поди ж ты, уже не так все плохо с ней, да?

Хорошо хоть есть человек, готовый меня понять.

Подискутировав о том, куда мы с Аллой именно должны отправиться, я решаю особо не ломаться, и мы… Тут же мы вдруг, как из ничего, вдруг оказываемся на расположенной буквально в двух шагах от торгового центра площади. Еще одно медленное, считай заторможенное мигание глаз – и я уже в такси, мы едем. К ней? Я ведь не стану делать глупостей, верно? Не за чем мне это. Ни к чему.

Тут я вдруг, из ниоткуда, начинаю предполагать, что Кате, по-хорошему, было бы правильно попытаться свести меня с кем-то еще – ну, раз она посмела уйти из моей жизни таким вот отвратительным образом; раз все испортила, она должна была… Должна была меня как-то успокоить. Но нет, такого не случилось, и я безумно разочарован. Ну почему она меня не свела с какой-нибудь своей подругой?! Так нечестно, так не по правилам. Она должна была свести. Должна была. Откуда я это знаю? Не могу сказать. Скорее, просто я так чувствую.

Потом я опять начал затирать что-то про космос, про вселенную, насколько она бесконечна…

Мы едем, бежим, несемся куда-то. Вот Алла притащила меня на чью-то вечеринку. Я дышу, пытаюсь, не могу надышаться. Там странные люди, я не понимаю, чего они от меня хотят. Потом Алла затягивает меня в клуб потанцевать. Но вот мы уже укрылись в круглосуточной кофейне, и я что-то пытаюсь у нее узнать. Странная череда событий, которые, как мне сейчас начинает казаться, не вяжутся ни с чем в моей прежней жизни. Я как будто… обновился?

Правда, теперь боль из головы распространилась на шею, каждое движение причиняет адские мучения. А мы уже снова в машине, я вижу мигающие огни ночного города, замечаю одно за другим знакомые места, а потом проваливаюсь куда-то.

Я понимаю, что не сплю. Просто в легкой полудреме.

* * *

Запах корицы, мягкий желтый свет, на полу ковер с длинным ворсом. На нем так приятно… Голос Аллы объясняет, что прямо сейчас надо бы выдохнуть, что мы пришли домой. И что скоро будем ложиться.

– Но ведь, обещала, ты обещала…

– Что, что я обещала?

– Мне нельзя снова, будет очень плохо…

– Чего тебе нельзя, родной?

– Мне нельзя спать.

Вспышка.

И вот я уже внутри, сижу в каком-то кресле. Комната похожа на… округлую залу, не иначе. Тут столько разных украшений: и ковры, и странные вазы, напоминающие египетские. Я будто снова попал в наваждение, растворился в пространстве. Внимание переключается на огромную кровать рядом с вычурным мозаичным окном. На этом богатом, буквально царском ложе мирно – и почему-то по-прежнему в одежде – посапывает Алла. Наверное, это не самое верное слово, которое я мог бы подобрать… Но оно ей подходит.

С ней что-то происходит. С ее телом, раскинувшимся на простынях. Они кажутся кроваво-алыми из-за лунного света, бьющего сквозь красные витражи.

Сбросив с себя паутину дремы, я встаю из кресла и делаю несколько шагов к кровати. Я ведь пил… Меня должно немного шатать? Но нет, ноги на удивление твердые, и я ступаю аккуратно, очень аккуратно.

Шаг. Перекатываю вес с пятки на носок. И еще шаг. И еще.

Все это время я пытаюсь разглядеть, что же не так с Аллой. Приближаюсь, уже почти могу дотронуться до ее лица – но что с ним? Она больше не брюнетка лет сорока, она не такая худая, какой я ее помню; лицо совсем иное, она изменилась, она похожа на… мою Катю.

Я усиленно тру правой рукой глаза, а когда открываю их, передо мной снова Алла. Ее красивые губы приоткрыты. Забавно. Если бы мне не было так плевать на все прямо сейчас, я бы даже задумался, не прикоснуться ли к ним…

Но нет, сейчас нельзя все это продолжать. Я разворачиваюсь и возвращаюсь в кресло. Располагаюсь поудобней. Оно большое, мягкое, из коричневой кожи. Странно, что не скрипит. Когда я был помоложе и бывал в гостях, мне всегда казалось – вот как же круто, что такая мебель есть у остальных… А у меня ее нет.

Мысли почему-то перескакивают на другое.

Одно из самых страшных откровений, которые могли бы на меня свалиться, – что я усыновленный. Ну не отвратительно ли узнать это, когда тебе уже за двадцать, ты любишь и ценишь родителей, а потом выясняешь, что вот такое предательство случилось. И не можешь наверняка теперь сказать, доверяешь ли хоть кому-то в этой жизни – черт, да и сможешь ли в дальнейшем довериться. М-да уж. Мало того, что девушка меня оставила, так если я теперь прознаю, что родители мои…

Да, я созванивался недавно с ними, у них все хорошо. Сходили в театр, на представление какое-то. Мама сказала, что ей особенно понравилась Офелия. Или все-таки Джульетта?

И вот, вроде бы такие родные мои родители, но неизвестно, чего от них ожидать…

Но нет, это там. А здесь, в этой реальности, Алла вдруг начала двигаться, томно, будто зовя меня. Она действительно меня окликнула?.. Нужно срочно разобраться. Но я также чувствую, что запросто могу спугнуть что-то важное; одно лишь неосторожное обращение – и в точности как в прошлый раз проблеск близкой мне личины слетит с нее! Нет, такого позволить я не могу.

Я встаю. Перед тем, как сдвинуться с места, щурю глаза, присматриваюсь. Странно. Невероятно. Алла трясет головой, медленно так, из стороны в сторону. Она будто сопротивляется неким силам, которые кружат рядом и хотят ее утащить; она трясется; она хочет вырваться. Ей не нравится… Не нравится, когда ее телом пытается завладеть кто-то иной.

Я подхожу, вглядываюсь, но вижу лишь как она трясет головой. А когда она успела переодеться? Она будто надела пижаму – да такую просторную, что больше похоже на погребальный саван? Когда?..

Подхожу ближе, все еще всматриваясь. От каждого движения головы в воздухе почему-то остаются темные следы. И вдруг – голова останавливается. Я снова узнаю мою Катеньку.

Она смотрит на меня испуганно, на лице – буря эмоций: ужас, сомнение, непонимание, злость. У меня – шторм чувств внутри: какого черта она здесь забыла? И как я по ней соскучился… Неужели все, что сегодня было, все, что я узнал, – сон? Пускай она побудет со мной. Еще разочек. Пожалуйста, ну еще всего один раз, пускай она мне привычно покажет язык, пускай наклонит голову к плечу и улыбнется, игриво улыбнется. Но она лишь странно, ломко изгибается, вздрагивает и падает ниц.

От темных частиц вокруг ее головы не осталось и следа. Передо мной – все та же Алла. Она спокойно лежит на боку, а ее губы все так же приоткрыты.

Это повторяется еще не единожды. Всякий раз, впав в небольшое забытье, я замечаю изменения, подхожу к постели, но там меня ждет лишь разочарование. Катя, едва мелькнув, превращается в Аллу.

В какую-то секунду вихрь вдруг проносится по комнате, неуловимо меняя ее. Будто все оттенки становятся другими. Светает?..

Собрав последние силы и отогнав сонливость, я встаю. Все повторяется, снова и снова. На секунду – нет, даже на долю секунды! – передо мной возникает незнакомка из осознанных сновидений; та, чей лик я упорно не мог увидеть. Стоит сделать шаг вперед – я надеюсь, что вновь появится моя Катя, – как призрак рассыпается в облачко и исчезает. Пытаясь не придавать всему этому слишком много значения, я бросаюсь к кровати, к телу – хватаю за плечи и не понимаю, почему не могу разглядеть лицо за упавшими волосами.

Трясущимися пальцами я отвожу локоны в сторону.

И вижу ее.

Она открывает глаза и отчетливо произносит:

– Я здесь.

Глава 12
Суббота, ночь

Г-где я? Здесь так промозгло… Не из-за дождя, а из-за особой, насквозь пропитанной сыростью и горем атмосферы. Мы… Да, мы на кладбище.

Я смотрю на людей в отдалении.

Вот один, постарше, распоряжается насчет гроба. Еще один – с импровизированным катафалком.

Вот дама, она держит в руках куски белой ткани. Зачем они ей? Как интересно за всем этим наблюдать… и я будто бы слышу что-то поверх событий.

Я шагаю по аллее. Здесь мало деревьев, зато они высокие. Я вижу больше людей; всего около десяти человек. Они сгрудились возле свежей могилы. Как быстро все произошло…

Я прохожу дальше. Так холодно! Обхватываю плечи руками и сильно-сильно тру, стараясь согреться. Тем временем действие вновь проскакивает вперед, но даже не в стиле перемотки, а будто кто-то просто взял и вырезал кусок пленки.

Люди уже положили тело в простой гроб и успели закрыть крышкой. Я продолжаю смотреть со стороны. Похоронная процессия не в курсе, кто я, но никому это и не интересно. Все хотят поскорее справиться с делом, упавшим на них в октябре.

Мужчина, одетый как священник, вроде собирается сказать погребальную речь, как вдруг осекается на полуслове. Может, он изначально не собирался ее говорить, потому что народу недостаточно. Снова заговорив, он обводит взглядом присутствующих и задерживается на мне.

– А это еще кто?

Видимо, меня наконец заметили. Пока остальные участники выходят из легкого оцепенения, картина вдруг меняется…

* * *

Я в помещении. Здесь висит большой флаг и, очевидно, проводятся заседания какого-то общества. Немногочисленные участники расхаживают очень важно и гордо. Пытаюсь вглядеться в название под флагом… «Сыны Умеренности»? Да, пожалуй, что они.

И в чем же они умеренны? Надо подумать…

Тут они видят меня. Кажется, они удивлены. Вроде как у них ведется отчетность, они хотят, чтобы я представился.

Но я не в состоянии ничего ответить; как воды в рот набрал. И вдруг – вот нелепица! – один из участников, который только что говорил, что им не хватает членов, на возражения регистратора заявляет:

– Все нормально, он мой знакомый. Напился парень, с кем не бывает! Вот вступит в наши ряды – и все будет в порядке.

Дальше он обращается ко мне:

– Ну, давай, вспоминай. Ты же Гилбрейт, так?

Двусмысленно мотнув головой, я делаю шаг назад. Тут оказывается, что одного согласия мало – нужно еще внести два доллара. Шарю по карманам моего странного темно-оливкового сюртука и признаюсь: «I don’t have any cash». Они дивятся моему акценту, и кто-то отвечает:

– Дружище, я бы за тебя заплатил, но ты, кажется, не из тех, кто точно вернет деньги.

И… меня выпроваживают. В дверях я сталкиваюсь с мужчиной. Он усатый и в черном камзоле, застегнут на все пуговки.

Эдгар По идет записываться в «Сыны Умеренности» – не уверен, что тайное, но все-таки общество для тех, кто хочет отказаться от алкоголя.

Я моргаю, и вихрь снова забирает меня.

И я оказываюсь…

* * *

…В новой ситуации. Стою за деревьями. Тот же мужчина, невысокий и черноусый, шаг за шагом приближается к парадному входу красивого белого дома. Подойдя, он стоит некоторое время в нерешительности, что странно, учитывая напор, с которым он двигался к двери. Затем он поднимает руку заправским – солдатским? – жестом и стучит.

Открывает служанка. Она выслушивает господина, который что-то вещает про интерес к некой даме … И тут спускается эта дама. Через большие окна особняка мне видно, как она сходит по лестнице, хотя я по-прежнему боязливо выглядываю из-за большого дуба.

Дальше я наблюдаю презанятный диалог. Судите сами: ведь сначала По говорит о том, что не уверен, вспомнит ли его дама. Та отвечает, что да, что он ее… одноклассник, или можно сказать однокашник – на случай, если это слово подходит чуть больше. После этого По, не теряясь, предлагает ей руку и сердце, а она сначала все воспринимает как шутку. Но наконец она понимает, что он серьезно. И она в приятном шоке.

А теперь я вижу, что По собирается еще в одно место – его ждет дама, которой нужна небольшая помощь в, кхм, редактуре.

Здесь картина снова меняется.

* * *

Какое интересное раздвоение: я слышу и вижу вещи, которые происходили с По, как если бы ему самому вдруг приснилась его собственная жизнь!

Моему взору предстают самые настоящие… путешествия его души. Его наследия. Мета-По, что ли.

Не только то, каким он был до рождения – путешествие по всем вещам, которым было суждено повлиять на его сознание. Не только его жизнь в нескольких городах восточного побережья США и не только влияние, которое возымело его творчество на людей, что жили позже и живут сейчас. Я будто бы смотрю на взаимосвязи между всеми этими вещами.

Неужели я только-только начинаю это осознавать? Немыслимо. Как будто кто-то вел меня…

Ну конечно же! Меня водили по разными элементами жизни. Своей же жизни.

Бостонца. Ну как я могу им не быть? Вот же монета американская в моих руках. Что если… если и вправду меня всю эту неделю бросало из одного мира в другой, если я действительно бывал даже в неких временах, далеких от того, когда жил сам великий По – столь близкий мне поэт?.. Сколько всего я успел посмотреть. Его детство, и отрочество, и служба в армии… Вспомни же сам, Марк! Вспомни!

* * *

Как по наитию, меня забрасывает во время, когда о нем чуть не забыли. Но нет, прекрасно все про него помнят. Даже про экранизации его фильмов можно поговорить.

Что еще? Я вижу, как ученые спорят о том, что, оказывается, его биография была запятнана! И кто бы мог это сделать? Посмотрите сами, это был Грисуолд.

Я вижу, как почти сразу после смерти По – нет, не почти, а именно СРАЗУ! – тот самый Грисуолд принимается трудиться над его жизнеописанием. Как он собирает максимально полное собрание сочинений и выставляет По редкостным пьяницей и хамом. Но что еще хуже – я вижу, как этот Грисуолд сидит, размышляет, ищет слова. И как он пытается подделать письма самого По.

А затем я вижу достопочтенного поэта Лонгфелло – который… который понимал. Вот он ведет беседы с одним из коллег, говорит о том, что с сожалением относился к поэту. Но тут же я перемещаюсь в другое время… и все выглядит иным. Я вижу уже самого По – еще безусого. Он с большим жаром пишет слова, унижающе некоего человека. Но кого? Да это самого Лонгфелло. Да, По действительно неприятно о нем отзывался, что уж тут поделать.

Такое чувство, что мне суждено во всем этом разобраться. Вот сейчас, когда осталось совсем немного, я должен понять, как именно Эдгар По скончался! Как его попытались уничтожить! Но как сделать это? Неужели получится? О нет, сомнений в душе моей излишек. Их бросить прочь уж стоит мне.

Неужели же мне не хватит сведений? Я должен понять, как именно все разворачивалось в тот самый день.

Глава 13
Воскресенье

Утром я просыпаюсь в том месте, где не должен был. Вообще очень плох сам факт того, что мне пришлось проснуться, ведь я не собирался засыпать. Вроде и кофе я заправлялся, и настрой нужный имел – но не хватило.

Впрочем, кого я обманываю: я проиграл еще когда потянул ко рту трубку кальяна и сделал первую затяжку. К тому же продолжил пить, как не в себя. Какого еще результата стоило ожидать?

Осматриваюсь. Первое, что бросается в глаза, – я вижу не ту комнату, которую наблюдал ночью. То есть она вроде бы та самая, но не совсем: кровать куда меньше; а я не на мягком кресле, оказывается, спал, а на убогом стульчике, привалившись спиной к стене. Любопытно, это каким-то образом успело повлиять на мои сновидения? Даже не знаю…

И никаких красных витражей, обычные окна.

Поднимаюсь – ноги дрожат. Нетвердо подхожу к подоконнику. Привычный вид: унылые реалии нашего городка. Вон там дымится сигарета заводской трубы, вот проезжая часть чуть ли не под самыми окнами, а чуть поодаль зеленеет парк.

Я отворачиваюсь и снова бросаю взгляд на полуторную кровать – она точно не царская, не как была во сне. И она пуста, видны только смятые простыни. Куда делась Алла? На кухне, наверное.

Я выхожу в коридор. Никак не могу понять, где какая комната. Справа – точно дверь на выход. Прохожу чуть вперед – и тут еще одна комната, но пустая, нежилая. Пустота нарушается разве что редкими, эпизодично разбросанными по полу коробками.

Несколько секунд тупо пялюсь на них и выхожу.

Если следующие две двери оказываются стандартным разнесенным санузлом, то за третьей наконец то, что нужно, – вот же она, Алла. Сидит нога на ногу, в одной руке телефон, в другой – надкушенный круассан.

Поворачивает ко мне голову, поправляет халат и говорит, совсем чуть-чуть издевательски:

– С добрым утром, красавица!

– Ха-ха, – натужно покрякиваю я, – очень смешно.

– Нет, ну а что. Ты продрых очень даже неплохо…

– Ты почему, лучше расскажи, не разбудила меня сразу же? И почему вообще дала заснуть? Ты же обе…

– Извини-извини, – торопливо перебивает меня она. – Я сама старалась не вырубаться, как вдруг на секунду прикрыла глаза… и все, уже сплю.

Тут она одаривает меня одним из своих типичных взглядов – вариант с поворотом головы. Мелькает мысль: на каком количестве молодых людей женщины отрабатывают, полируют свои приемчики, жесты и прочее, прежде чем попадают в наши руки, дабы приемчики эти продемонстрировать?

Близость, красота. Надо бы позвонить Ка…

Все мое сознание словно собирается в один сверкающий сосуд с тончайшими стенками. Сосуд этот мигом пролетает огромное расстояние глубочайшего колодца и разбивается о черное, шероховатое дно.

Я еле сдерживаю слезы, когда перед глазами оживает все, что приключилось у нас с Катей: то, как она не отвечала, и, конечно, сообщение от незнакомца. И то, как я не поверил, и как надеялся, и как говорил с ней, как отчитал ее и как… опять надеялся, что все это – сон.

Но нет. Это было ужасной, мерзкой явью. И с этой явью надо что-то делать.

Но сначала – завтрак.

* * *

Покушав, и распрощавшись с Аллой – и не забыв взять у нее немного денег в долг, – я выхожу из подъезда многоэтажки и пытаюсь определить, где нахожусь. Как оказалось, на город я смотрел не с какого-нибудь этажа, а с одного из верхних и поэтому не совсем верно оценил ситуацию.

В частности, остановка. Она не так уж и далеко, но это меня не спасает.

После того, как я поел, у меня внезапно обострилось состояние ненависти к себе, и к Кате, и главное, к собственному телу. Это состояние будто бы взялось совершенно из ниоткуда, и если бы даже очень хотел, я не смог бы его грамотно описать – настолько оно было новым даже для меня, для человека, который вот уже с неделю изнемогает от диковинных недугов.

Я делаю несколько шагов к дереву и тут же ощущаю подступающую к горлу кислоту. Она разъедает мою слизистую, снизу вверх. Очищающий спазм. Еще один. Третьим сливаю остатки. Сплевываю, вытираю рукавом рот.

Может, это как-то связано с таблетками от головы, что я взял у Аллы? Она отошла тогда, а я в приступе непонятно чего принялся шарить по кухне. Нашел аптечку, нашел таблетки с самым странным названием, отсыпал несколько и забросил в себя. И теперь вот они из меня вышли, а с ними и весь завтрак.

И самое странное, я не мог и сам уже разобраться: кто руководил мной? Что за позыв? Действительно ли я просто не рассчитал дозу? Просто боялся слишком уж напугать Аллу, потому и не попросил таблетки у нее? Ну, куда уж там, она еще и не дала бы и потом принялась бы, наверное, меня контролировать, за мной следить, дабы я не натворил чего-нибудь.

Фух, ладно. Я прочистился, и теперь понятно еще одно – ничто мне не помогло. Состояние только ухудшилось.

Кажется, у меня было некое подобие шкалы отсчета – и теперь я остановился примерно на десяти. Опять перед глазами яркие пятна, невообразимо разрывается голова. Будто кто-то ржавой ложкой ворочает мозги, а потом скребется, скребется прямиком о внутреннюю поверхность черепа.

Я, конечно, пытался поделиться с Аллой, но особого эффекта это не принесло. У меня не хватало слов, будто бы сам язык человеческий меня подводил.

Должно быть, сильная физическая боль – одна из тех вещей, которые мы не в состоянии в полной мере разделить с близкими.

Помню, я как-то был в гостях, и при мне маленькую девочку укусила оса. Девочка разревелась и в жестоком порыве, который иногда характерен для детей, в попытке показать, насколько ей больно, взяла и ущипнула маму за руку изо всех сил.

Не уверен, что это сильно помогло поделиться болью, но девочка хотя бы попыталась. Стало ли ей хоть чуть-чуть легче, вот вопрос. С тем же успехом она могла щипать что угодно, хоть резину, хоть одежду…М-да, если только девочке по умолчанию не нравится издеваться над другими.

Я кое-как добираюсь до маршрутки под проливным дождем. Благо, зонт есть – я предусмотрительно взял его у Аллы. И да, у зонта все шансы вернуться к хозяйке – в отличие от денег.

* * *

Дом встречает меня ожидаемым холодом. Отопление ребята из ЖКХ успели отключить еще пару недель назад.

А еще дом встречает меня пустотой.

Мне хватило ума зайти в магазин: купить продуктов и немного тех самых напитков. Снова было чувство, будто бутылки меня звали. Как и прежде, я подходил к полкам, водил по ним глазами, выискивал что-то, а потом… брал что покрепче. В этот раз, благодаря финансам, одолженным у Аллы, мне удалось не ограничиваться пивом: компанию ему составил литр недорогого виски.

Вернувшись, я расставляю бутылки на столе. Несколько минут, во внезапном оцепенении, перемещаю их то так, то этак. А потом открываю виски, разбавляю немного колой, беру «коктейль» с собой в комнату и начинаю пить.

Поначалу я твержу, что вовсе не упиваюсь – так, подслащаю горечь утраты. И я пью, и пью, и пью, и все никак не могу понять, что хватит, не могу остановиться.

Быть может, потому, что мне нужен другой человек, который скажет «стоп»?

Думаю, что таким человеком вполне могла стать Катя, – и чуть не плачу. Катя. Кстати, как она? Над бы проведать. Захожу во ВК, лезу на ее страницу. Статуса в отношениях больше нет. Хоть «В активном поиске» не поставила, и на том спасибо. Надо бы и мне убрать, ведь теперь у меня просто «есть подруга»… Чертова социальная сеть напоминает мне о том, чего я безвозвратно лишился.

А может, все-таки можно что-то исправить?

Я начинаю писать Кате. Одно сообщение следует за другим. Я набираю текст слегка трясущимися пальцами, и пишу, и пишу, и пишу. Меня на секунду посещает мысль о том, что это плохая идея, но я отмахиваюсь от нее, как от надоедливого комара в жаркий день, и продолжаю. И снова претензии, злость, обида. Все это – с кучей ошибок, но такое живое, прямо изнутри.

Поначалу сообщения висят непрочитанными несмотря на то, что она онлайн. Потом Катя решается и открывает их.

Она отвечает. Она снова со мной заговаривает, и мне это кажется настоящей победой, возможностью как-то взять и спасти себя. Не-ет, не так. Спасти нас.

Но все тщетно. Она четко дает понять, что все кончено… Я опять остаюсь ни с чем. Опять не могу понять, как так может быть.

Хочется плакать. И я плачу. Добиваю бутылку «Лоусона».

Вырубаю свет. Забираюсь в кровать.

И засыпаю, не думая ни о чем.