Текст книги "Индо-пакистанский конфликт 1947-1948 годы"

В апреле 1949 года, после того, как северные районы Кашмира были захвачены Пакистаном, полковник Королевских ВВС Великобритании Х.С.Л.Дэндас торжествующе писал: «Гилгит, представляющий собой самую близкую к СССР базу Содружества наций, стал теперь играть на стратегической карте мира такую роль, с которой надо считаться».

Но ликование было преждевременным. Когда весной 1949 года английские летчики провели соответствующие испытания в северных районах Кашмира, оказалось, что долины Гилгита и ближайших к нему горных районов слишком узки для строительства там военных авиабаз. По словам одного офицера Королевских ВВС, в этих узких горных ущельях чрезвычайно трудно управлять самолетом. Иногда самолет приходится поворачивать боком, чтобы концы крыльев не задели крутых, покрытых льдом гор, обрамляющих долины справа и слева. Кроме того, трудно производить разведку взлетно-посадочных площадок, так как приходится летать на большой высоте, ибо, по словам того же офицера, «горы так круто поднимаются по краям долины, что самолет не может спуститься вниз». Специальный корреспондент лондонской «Таймс», побывавший в Гилгите в 1949 году, заключал: «Раньше этот район имел огромное значение, ибо он соприкасался с Памиром, или Крышей мира, где сходятся границы Индии, Афганистана, Китая и России. Теперь же современные методы ведения войны в значительной степени лишили Гилгит его значения как северных ворот полуострова Индостан. Авиадесантные войска могут быть переброшены через нагромождения гор, в которых скрещиваются Памир, Гиндукуш и Каракорум, и выгружены в Пешаваре или Сринагаре, или даже южнее – на равнинах Пенджаба»³⁴.

На основании всего этого индийский журналист Виджай Кумар (уроженец Кашмира) в свое время сделал вывод: «…Гилгит не годился для сооружения крупной воздушной базы, способной обслуживать значительное количество тяжелых бомбардировщиков. Таким образом, хотя этот горный район и очень нужен западным державам, но сам по себе он не может полностью обеспечить их военные потребности в северных районах полуострова Индостан». Однако, отмечает он далее, Кашмирская долина – «естественный тыл Гилгита» – по своему географическому положению была гораздо более удобна для сооружения крупных военных авиабаз. «Плодородные, плоские и широкие долины Кашмира чрезвычайно удобны для строительства больших аэродромов, которые могут быть использованы для операций тяжелых бомбардировщиков, реактивных истребителей и других видов тяжелой авиации»³⁵.

Кроме того, еще до 1947 года англичанам было известно другое слабое место Гилгитского плацдарма – из Пакистана туда не было ни одной автомобильной дороги. Единственный караванный путь длиной в 350 миль из Пешавара в Гилгит, проходивший через маленькое вассальное Кашмиру княжество Чилас и Бабусарский перевал, располагался на высоте 13.700 футов над уровнем моря. К тому же, в течение 9 месяцев в году он был покрыт снегом. Правда, в начале 1950-х годов под нажимом Англии и США Пакистан начал строить автомобильную дорогу из Абботабада в Гилгит через Чилас. Но климат есть климат, и с этим ничего поделать нельзя – Бабусарский перевал по-прежнему был проходим для автомашин лишь два месяца в году. Зато автодорога из Сринагара в Гилгит через перевал Бурзал, остается проходимой целых 6 месяцев в году. Видимо, именно эти соображения заставили западные державы придавать все большее значение Кашмирской долине.

Таким образом, на заре «холодной войны», Кашмир представлял собой чрезвычайно удобный плацдарм для возможной агрессии западного блока против СССР. Это понимали и в Советском Союзе. В отчетах референтуры МИД СССР по Индии неоднократно отмечалось, что Англия стремится сохранить свое влияние в стратегически важном княжестве, а его присоединение к Пакистану значительно упрощало эту задачу, так как «экономические, политические и военные позиции англичан в Пакистане позволяли им полностью контролировать положение»³⁶. Именно поэтому правительство Великобритании не собиралось упускать случая, чтобы сыграть свою роль в конфликте по поводу Кашмира.

Глава II
Вторжение

«Они идут!..»

…«Спасайтесь, они идут!» – такие крики не раз прерывали спокойное течение жизни в пограничных селах, заставляя кашмирских крестьян покидать дома, бросая все свои пожитки, и искать убежища в соседних селах, где стояли гарнизоны войск махараджи. Они – это дакойты – так в Индии называли бандитов, совершавших нападения на целые деревни.

Первые пограничные стычки дакойтов с вооруженными силами княжества Джамму и Кашмир произошли уже в августе 1947 года, сразу после образования независимых Индии и Пакистана. Первым объектом этих набегов стал Пунч – небольшое вассальное княжество (джагир), входившее в состав провинции Джамму и граничившее с Пакистаном. Уже тогда, по мнению многих, набеги носили характер не просто грабежей, а осуществлялись с видимой целью ослабить армию кашмирского княжества, вынуждая ее растягиваться для обороны вдоль всей пограничной линии. Чтобы прекратить проникновение новых банд из Пакистана, командование армии Джамму и Кашмира установило постоянное патрулирование вдоль южной границы княжества, уничтожив паромы через пограничную реку Джелам и поставив пикеты на мостах (этих мостов было всего два). Однако некоторым боевикам удавалось переправиться через реку на плотах; обосновавшись на кашмирской территории, они переправляли через границу оружие и боеприпасы и могли в любой момент атаковать пограничные посты с тыла.

Дальнейшей события, происходившие в эти дни на пакистанско-кашмирской границе, подробно изложены в дневнике английского бригадного генерала Х.Л.Скотта, который являлся в то время начальником Военного штаба княжества Джамму и Кашмир – фактическим главнокомандующим армии княжества.

Молодой пуштун из племени вазиров

3 сентября 1947 года Скотт зафиксировал в своем дневнике первое организованное вторжение боевиков с территории Пакистана в Кашмир. В населенном пункте Кохта, в 17 милях к юго-востоку от города Джамму, боевики напали на караван беженцев из пакистанского Западного Пенджаба; в результате многие беженцы были убиты или ранены. При приближении отряда войск княжества из ближайшего гарнизона боевики отступили на территорию Пакистана. В тот же день бандиты напали на деревню Дохали в провинции Джамму и угнали весь скот, принадлежавший местным жителям. Другая банда, насчитывавшая около 500 боевиков, вооруженных армейскими винтовками, атаковала караван беженцев из Пакистана на территории княжества, а потом напала на нефтехранилище (собственность княжества) в Чак Хария, в 6 милях к югу от г. Самба.

На следующий день после этих событий, премьер-министр Джамму и Кашмира Джанак Сингх выслушал доклад начальника штаба армии княжества о проникновении вооруженных лиц из Пакистана и направил телеграмму с протестом. Она была адресована командованию Пакистанской армии и генерал-майору О. де Т.Ловетту, командиру 7-й (пакистанской) пехотной дивизии, дислоцированной в Равалпинди, недалеко от кашмирской границы. Текст телеграммы был следующим:

«Вооруженные шайки бандитов от 200 до 300 человек из техсилов³⁷Кахута и Марри, предприняли рейд на территорию княжества с целью грабежа и убийства и пересекли реку Джелам в районе Панджар и в 7 милях к северу и к югу от переправы Оуэн. Пожалуйста, примите немедленные меры и отзовите их».

Как следует из телеграммы, правительство Кашмира считало, что вторжения произошли с ведома пакистанских властей. Характерно и то, что телеграмма была адресована военным, а не гражданским властям: видимо, именно их считали причастными к вторжению. На следующий день в штаб 7-й пакистанской пехотной дивизии в Равалпинди была направлена новая телеграмма, в которой говорилось:

«…Вооруженные банды с западного берега реки Джелам по-прежнему в полях западнее Пунча. Беспорядки в Гуджератском дистрикте³⁸очевидно усиливаются, судя по [количеству] беженцев [прибывающих] в княжество. Наплыв мусульманских беженцев из районов восточнее [реки] Рави значительно увеличился 4 сентября³⁹.

О реакции командования Пакистанской армии и лично генерала Ловетта на эти две телеграммы история умалчивает – очевидно, ответа не было. 6 сентября с кашмирских пограничных постов можно было наблюдать активное передвижение пакистанских войск по ту сторону границы. Один из пакистанских патрулей «ненароком» посетил город Алибег, расположенный на территории княжества, в 12 милях к западу от г. Бхимбер. Сообщение об этих передвижениях пакистанских войск и факте нарушения границы было вновь направлено командиру пакистанской 7-й пехотной дивизии. Генерал Ловетт и на этот раз не предпринял никаких действий, чтобы помешать рейдам боевиков.

Зато на следующий день, 7 сентября, толпа пакистанцев, собравшаяся у границы южнее Манавара и Зхри, провела демонстрацию силы, хотя и не рискнула пересечь границу. 9 сентября в Кашмир должен был прибыть конвой с подданными княжества, эвакуированными из Равалпинди (столицы пакистанской Северо-Западной Пограничной провинции) под охраной пакистанских войск, сопровождавших его до границы. Однако он так и не прибыл. Как стало известно лишь 11 сентября, караван был атакован боевиками и перебит до последнего человека по пути к г. Кохала (провинция Кашмир), в районе кашмирско-пакистанской границы. 13 и 14 сентября патрули пакистанской армии снова побывали в населенных пунктах Алибег и Джатли, расположенных на территории княжества, в 14 милях западнее Бхимбера.

В последних числах сентября 1947 года вторжения боевиков приобрели более организованный и массовый характер. Численность вторгшихся банд исчислялась уже сотнями. Так, 28 сентября банда приблизительно из 500 человек, вооруженных армейскими винтовками, автоматическим оружием и копьями, атаковала патруль кашмирских войск близ села Чак Харка (в 6 милях к югу от г. Самба). На следующий день в 10 часов утра около 40 рейдеров из Пакистана в сопровождении двух констеблей пакистанской полиции (все были одеты в униформу) вторглись в городок Гакхара, находящийся на территории княжества, в 5 милях к юго-западу от г. Акхнур в провинции Джамму. Одновременно продолжалась и экономическая блокада. В прессе и по радио Пакистана развернулась антикашмирская пропаганда, в которой звучали требования присоединения Кашмира к Пакистану.

Видя, что помощи ждать неоткуда, 29 сентября махараджа после длительных колебаний освободил из тюрьмы лидера Национальной конференции Джамму и Кашмира Шейха Мохаммеда Абдуллу и его соратников. В течение нескольких недель представители махараджи вели переговоры с руководством НКК, но когда положение на границе княжества стало критическим, Хари Сингх наконец решился последовать рекомендациями Ганди. В официальном заявлении правительства, обнародованном через два дня, говорилось, что «Шейх Абдулла был освобожден в знак королевского великодушия махараджи, который простил ему неистекший срок заключения».

Едва выйдя из тюрьмы, Шейх Абдулла был приглашен вместе со своей супругой во дворец махараджи для аудиенции и «назрана» (то есть выражения лояльности по отношению к феодальному властителю). Жители столицы восторженно встречали лидера Национальной конференции. На его публичное выступление в Хазари Багх собралось около 3 тысяч человек. В своей речи перед собравшимися, Абдулла выразил похвалу Индийскому Национальному конгрессу и осудил «теорию двух наций» Мусульманской лиги и ее лидера Джинну за его противодействие движению «Вон из Кашмира!». Разумеется, подобные речи вызвали панику в руководстве Пакистана и среди их кашмирских союзников. До сих пор Джинна и Лиакат Али Хан надеялись путем экономической блокады и грабительских рейдов на территорию Кашмира склонить махараджу к проведению референдума по вопросу о присоединении княжества к Пакистану. Освобождение Шейха Абдуллы они восприняли как намерение махараджи присоединиться к Индии или по крайней мере заручиться ее поддержкой в отстаивании независимости княжества.

Но почему бы тогда не продолжать добиваться плебисцита? Тем не менее, сторонники Джинны тут же забыли о нем. «Социалисты» Базаза, например, 18 октября попытались обратиться к правительствам Индийского Союза и Пакистана с просьбой «не вмешиваться во внутренние дела княжества и оставить Кашмир в одиночестве, чтобы страна не оказалась втянутой в волну беспорядков, фанатизма и кровопролития, захлестнувшую Северную Индию». Они просили предоставить им воздушный коридор для отправки делегации из трех человек в Дели. В ответ полиция махараджи распорядилась арестовать всех «членов делегации». По сути, авторы этого обращения снова вернулись к идее независимости. Но к тому времени Кашмир уже был «втянут в волну беспорядков, фанатизма и кровопролития», и дни его независимости уже были сочтены…

Вполне вероятно, что Джинне и его «пятой колонне» в Кашмире удался бы этот план с референдумом, пока Шейх Абдулла и другие лидеры НКК находились в тюрьме, так как в этом случае противостоять националистической пропаганде Пакистана было некому. Но после освобождения Шейха Абдуллы пакистанские лидеры уже не смогли бы сыграть на религиозных чувствах мусульман Кашмира и добиться его присоединения к Пакистану на основе «выявления воли народа». НКК выступала против присоединения к Пакистану и против религиозного национализма вообще. В случае референдума большинство народа вполне могло последовать призыву Национальной конференции и проголосовать за независимость Кашмира или за присоединение к Индии (хотя в то время руководство Национальной конференции не настаивало на этом). Вот почему с момента освобождения Шейха Абдуллы и до начала широкомасштабного вторжения в Кашмирскую долину в Пакистане предпочли забыть о референдуме. Чтобы добиться присоединения княжества к Пакистану, требовались иные средства…

Восстание в Пунче: «пятая колонна» Джинны

Освобождение Шейха Абдуллы из-под стражи привело в панику многих сторонников присоединения к Пакистану. Лидеры Мусульманской конференции Юсуф Шах, Хамид Улла и профессор Ишак, в сентябре выехавшие в Карачи для консультаций с Джинной, отказались из-за этого вернуться на родину. Они объясняли это тем, что опасаются репрессий со стороны Национальной конференции, своего политического противника. Почему, спрашивается, они не опасались репрессий прежде, например в 1946 году, когда сторонники Абдуллы входили в правительство? Очевидно, лидеры Мусульманской конференции поняли, что находясь в княжестве, они не смогут добиться своего, и что дальнейшая судьба Кашмира будет решаться в Пакистане…

Вылазки боевиков на границе становились все более массовыми. 3 октября отряд примерно из 100 вооруженных патанов вторгся на территорию княжества. Они вошли в деревню Дхикот, находящуюся в 8 милях к юго-востоку от г. Кохала и в 4 милях к северу от г. Чирала, обстреляли полицейский участок и забрали все находившееся там оружие. Согласно официальной хронике событий, это был первый случай, когда в набеге на кашмирские деревни участвовали отряды пуштунских племен; так как до сих пор речь шла только о пакистанских гражданах из Западного Пенджаба. В тот же день, в 11.30 утра, около 300 вооруженных боевиков пересекли реку Джелам напротив деревни Сальян, в двух с половиной милях к юго-востоку от деревни Дхикот. Захватчики ворвались в Сальян, сожгли участок полиции и забрали все оружие. Позднее видели как группа боевиков пересекала реку Джелам в направлении от деревни Базин (в 4 милях южнее г. Кохала).

4 октября над пограничными районами Кашмира (провинции Джамму) был замечен аэроплан, который пролетел над территорией вдоль реки Джелам от г. Кохала до деревни Паландари и в обратном направлении. По всей видимости, это был пакистанский самолет-разведчик. Тем временем в районе г. Чирала появилась группа боевиков из 400 человек – в униформе, вооруженных гранатами, британскими винтовками и самодельными карабинами. Они окружили город Чирала со всех сторон, а вскоре к ним на помощь через реку Джелам переправился еще один отряд боевиков. Ночью на дороге Марри – Кохала, близ села Каппадар (в 3 милях к западу от кашмирского города Чирала, Джамму) видели 20 грузовиков, двигавшихся с зажженными фарами через границу со стороны пакистанского приграничного городка Марри. На рассвете 5 октября была замечена еще одна большая группа боевиков, поднимавшихся от реки Джелам к деревне Сесар.

Пуштуны из племени момандов и английская бронемашина

(снимок конца 30-х гг.)

Таким образом, вторжение в Джамму, на юге княжества, началось еще 3 октября, а не 22-го, как принято считать. 6 октября 1947 г. боевики окружили город Тхорар в Джамму. По сообщениям очевидцев, они действовали по-военному четко и организованно, используя в ходе боя все виды оружия. Вскоре к ним пришло подкрепление – несколько грузовиков с рейдерами. Это были патаны из племен афридиев, прибывшие из города Абботабад, в Северо-Западной пограничной провинции Пакистана. Из Чиралы против рейдеров выступил отряд войск княжества под командованием подполковника Малуксингха (он получил название «Чиральская колонна»). Кашмирские войска вступили в перестрелку с захватчиками близ села Сальян. По словам очевидцев, противостоявшие им боевики говорили между собой на языках пушту, хазарвали и пунчи; часть из них были в униформе, остальные – в штатском. Тем временем патруль кашмирских войск, высланный командиром гарнизона г. Кахута, также наткнулся на крупный отряд захватчиков – «дакойтов», численностью около 100 человек. Рейдеры отступили, однако преследуя их, патруль заметил еще около 25 рейдеров в зеленой униформе, скрывшихся в блиндажах по ту сторону границы. В тот же день в провинции Пунч был вновь замечен самолет-разведчик, в течение последующих дней совершавший регулярные полеты над городом Багх и окрестными районами.

9 октября 1947 г. радиостанция кашмирских войск в г. Хаджира случайно поймала в эфире радиопереговоры боевиков на языке пушту. Передатчик находился рядом, примерно в 16 милях, предположительно на территории княжества, так как граница проходила значительно дальше. Но, спрашивается, откуда у грабителей деревень или у диких пуштунских племен могли взяться радиопередатчики?

10 октября 1947 г. два взвода регулярных пакистанских войск и отряд из 500 рейдеров в штатском, вооруженных топорами и копьями, напали на деревню Пансар, юго-западнее города Хиранагар (провинция Джамму). Они обстреляли нескольких крестьян из деревни Никковал, в 12 милях юго-западнее г. Акхнур. Когда подошел отряд войск княжества, рейдеры открыли по нему огонь, сделав в общей сложности около тридцати выстрелов. На следующий день, 11 октября, произошла еще одна перестрелка с пакистанскими войсками в этом же районе, южнее деревни Никковал. В провинции Пунч в тот же день вблизи деревни Сальян еще 500 рейдеров переправились через реку Джелам и ночью с 11 на 12 октября вступили на территорию Пунчского джагира.

Как раз в это время пакистанская пресса объявила, что в Пунче началось восстание против власти махараджи. Недовольство зрело давно – еще в июне 1947 года оно вылилось в кампанию «Нет налогам!», охватившую большую часть сел и городов Пунчского джагира. К концу августа пунчские мятежники начали объединяться в военизированные группы под руководством двух лидеров – отставного военного и молодого юриста. Они установили связь с отделениями Мусульманской лиги в пакистанских городах Сиалкот, Джелам и Равалпинди, расположенных недалеко от границы и отделенных от княжества лишь рекой Джелам. В последующие дни они также вошли в контакт с вождями некоторых пуштунских племен Северо-Западной пограничной провинции. В числе мятежников было немало представителей племени «судханов», которые считали себя патанами (пуштунами), и были в какой-то степени сродни пограничным племенам. Многие уроженцы Западного Пунча, входившего в состав княжества, служившие в годы Второй мировой войны в армии Британской Индии, стали приобретать оружие на заводах Северо-Западной пограничной провинции Пакистана и в Полосе независимых племен и предпринимать набеги на соседние районы Кашмира.

К середине октября 1947 года банды боевиков действовали почти на всей территории Пунчского джагира и дистрикта Мирпур (в провинции Джамму), за исключением крупных городов, таких как Пунч, Багх и Равалкот, где находились гарнизоны войск махараджи. В дистрикте Джамму боевики окружили города Котли, а в г. Наушера и Мирпурском дистрикте мятежники при поддержке вторгшихся патанских племен захватили несколько складов с оружием и боеприпасами.

В ответ на рейды из Пакистана и выступления мятежников, махараджа Джамму и Кашмира прибег к репрессивным мерам. Один бригадный генерал армии махараджи, отвечавший за оборону участка границы княжества между Джамму и пакистанским Сиалкотом, признал в беседе с пакистанским бригадным генералом, что отдал приказ изгнать всех мусульман из приграничной полосы шириной в 3 мили с помощью минометов и автоматического оружия. Один из кашмирских политиков, выступавших за присоединение к Пакистану, приводит другую историю, будто в сентябре 1947 года войска махараджи «с целью поддержания правления Догра начали бессмысленный грабеж целых районов, населенных мусульманами» в дистриктах Мирпур и Пунч. Полковник армии махараджи, догра Балдев Сингх Патхания, назначенный военным администратором этих районов, по слухам, похвалялся: «Мы завоюем страну, как это сделал наш предшественник махараджа Гуляб Сингх». Местные старейшины направили в адрес махараджи Хари Сингха несколько телеграмм с просьбами о помощи, но не получили ответа. Тогда, якобы, местные жители, среди которых было много демобилизованных после Второй мировой войны солдат, подняли мятеж. В окрестностях Пунча произошло даже небольшое сражение между правительственными войсками и мятежниками⁴⁰.

Вероятно, эти обвинения не были совершенно беспочвенными, так как махараджа Хари Сингх и в прежние годы не особенно церемонился с какими бы то ни было мятежниками или политической оппозицией. Примером тому может служить хотя бы подавление движения «Вон из Кашмира!», начатого Шейхом Абдуллой в мае 1946 года. Однако этим обвинениям явно не хватает доказательств. По-видимому, пакистанская пресса поспешила причислить к «восставшим» те банды боевиков и просто грабителей, которые совершали рейды с пакистанской стороны границы и разоряли деревни своих же соплеменников, а ответные меры по пресечению набегов представить как «подавление восстания» или даже «целенаправленное притеснение мусульман». Что же касается тех жителей княжества, которые в результате «зачистки» 3-мильной приграничной полосы остались без крова, то их судьба действительно вряд ли волновала махараджу…

Тем не менее, это послужило достаточным поводом, чтобы власти Пакистана тут же обвинили «махараджу-индуса» в притеснении кашмирских мусульман, а также… в набегах на пакистанские деревни! Под предлогом защиты прав своих единоверцев, пресса Мусульманской лиги потребовала немедленного присоединения Кашмира к Пакистану. 12 октября 1947 г. пакистанские власти направили телеграмму премьер-министру княжества, в которой сформулировали свои обвинения в адрес махараджи. Просьба кашмирского правительства принять меры против вторжений боевиков с пакистанской территории в ней игнорировалась. Вместо ответа, пакистанские власти обвинили правительство Джамму и Кашмира в потворстве преследованию мусульман на территории княжества со стороны индусов и сикхов (!). В тот же день правительство Пакистана телеграфировало британскому премьер-министру Клементу Эттли, что в результате расправы войск махараджи над мусульманами в Кашмире возникли волнения среди военнослужащих Пакистанской армии – уроженцев кашмирской провинции Пунч. В другой телеграмме от того же числа говорилось, что кашмирские войска предпринимают рейды из Джамму на территорию пакистанского дистрикта Сиалкот (Западный Пенджаб). Так выглядела пакистанская версия событий в Кашмире. Изложенные в них обвинения были голословными, однако в Англии им охотно поверили…

13 октября, в сообщении для прессы, пакистанское правительство заявило, что семьи солдат – уроженцев Пунча, служащих в пакистанской армии, подверглись нападению войск махараджи, и что дальнейшие события там вызывают в Пакистане серьезное беспокойство, так как многие пунчские солдаты Пакистанской армии готовы выйти из повиновения. Повод для вторжения был официально сформулирован, а последние слова содержали открытую угрозу «джихада» против махараджи. В тот же день, в 7.15 утра, вооруженные пулеметами, гранатами и легким автоматическим оружием пакистанские солдаты атаковали пост кашмирских войск (один взвод) у села Бабийя (в 12 милях юго-восточнее г. Самба). Тогда же пакистанцы напали на деревни Раджпура, Нанга, Барро Чак и Самдхо Чак, расположенные вдоль границы, в 3 милях от города Рамгарх (провинция Джамму).

В ответ махараджа стал еще более решительно искать поддержки у Индии. 15 октября Его Высочество отправил престарелого генерала Джанака Сингха и все его правительство в отставку. В отставку были отправлены и английские «советники» махараджи, служившие ему верой и правдой в дни расправы над движением «Вон из Кашмира!», – начальник штаба армии махараджи, бригадный генерал Х.Л.Скотт, и генеральный инспектор полиции княжества Пауэлл.

На пост премьер-министра был назначен Лал Мехр Чанд Махаджан, индус некашмирского происхождения, а его заместителем стал Рам Лал Батра. Три ключевых министерских поста предполагалось отдать представителям Национальной конференции Джамму и Кашмира, кандидатуры которых одобрит махараджа. Наконец, на пост начальника штаба армии был назначен бригадный генерал Раджендра Сингх, индус-догра. Все это дало повод для пакистанских властей и прессы обвинить Хари Сингха в нарушении заключенного ранее Установочного соглашения. По условиям этого соглашения, махараджа не должен был заключать никаких соглашений с другими странами, направленных против Пакистана. Однако этот пункт давал повод правительству Пакистана расценивать любые контакты правительства Кашмира с Индией как нарушение Установочного соглашения. Как раз в сентябре Индия начала строить автодорогу из Патанкота в Джамму, а в начале октября новый премьер-министр княжества М.С.Махаджан был направлен с миссией в Дели. В ответ Пакистан обвинил махараджу в поиске внешних союзников и в том, что его политика «направлена против воли народа княжества».

Возможно ли было мирное урегулирование конфликта в эти дни? Лорд Бирдвуд объяснял его невозможность личными амбициями Шейха Абдуллы и Джинны. Однако в действительности руководство Национальной конференции приложило много усилий, чтобы достичь соглашения с Пакистаном. Один из видных деятелей НКК Гулям Мохаммед Садык 10 декабря 1947 г. рассказал о таких попытках.

«Незадолго до вторжения, – сообщил он, – Национальная конференция уполномочила меня встретиться с пакистанским правительством и добиться признания на высшем уровне демократических прав народа Кашмира на самоопределение… Я встретился с премьер-министром Пакистана [Лиакатом Али Ханом] и другими министрами, но безуспешно»⁴¹.

Почему руководство Пакистана категорически отвергло идею самоопределения Кашмира, сделав невозможным мирное решение проблемы? Ответ на этот вопрос дал другой деятель НКК, Бакши Гулям Мохаммед 17 ноября 1947 г. в интервью газете «Dawn»:

«Пакистанские лидеры не хотели позволить Кашмиру определить свою судьбу путем референдума. Как сообщили мне, пакистанские лидеры заявили, что если Шейх Абдулла не обещает Пакистану, что Национальная конференция будет твердо выступать за присоединение княжества к Пакистану, то они не одобрят идею референдума. Это требование было совершенно неприемлемо для лидеров Конференции»⁴².

Таким образом, идея референдума в Кашмире, на которой пакистанское руководство настаивало ранее, после освобождения Шейха Абдуллы стала абсолютно неприемлемой для Пакистана. Выбор был окончательно сделан в пользу вторжения.

14 октября 1947 г. индийские газеты опубликовали речь заместителя премьер-министра Джамму и Кашмира Р.Л.Батры, с которой он выступил 12 октября в Дели, где находился с официальной миссией. От лица кашмирского правительства Батра опроверг заявления пакистанского правительства и прессы о планах присоединения Кашмира к Индии. По его словам, правительство махараджи действительно рассматривало Индию в качестве союзника, однако о присоединении речи не шло.

«Мы намерены сохранить дружеские отношения с Индией и Пакистаном, – сказал он. – Несмотря на постоянные слухи, мы не имеем намерения присоединиться к Индии или к Пакистану. Махараджа и его правительство постановили, что никакого решения в этом роде не будет принято до тех пор, пока на наших землях царит мир. Единственное, что может заставить нас изменить такое решение, это если та или другая сторона попытается применить силу против нас…».

Батра заметил, что Кашмир является важным стратегическим районом, так как его границы «касаются шести стран – Индии, Пакистана, Тибета, России, Афганистана и Синьцзяна», и именно этим объясняется его притягательность для некоторых держав. Однако, сказал он, махараджа хотел бы, чтобы его княжество притягивало к себе людей со всего земного шара совсем по другим причинам.

«Махараджа… хочет сделать Кашмир Швейцарией Востока – государством, которое будет полностью нейтральным. Поскольку наши доходы будут зависеть от туристов, мы должны привлечь их. А туристы, разумеется, не поедут в страну, охваченную межобщинными волнениями»⁴³.

Хассадар (пограничный полицейский) из племени вазиров

Таким образом, оба высокопоставленных чиновника официально опровергли утверждения Пакистана о том, что в Кашмире проводится целенаправленная дискриминация мусульман по религиозному признаку. Разумеется, нарисованная Батрой и Махаджаном картина была сильно идеализирована. Недовольство народа махараджей было велико, но оно имело пока еще не религиозный, а социальный характер.

Нереальность плана превращения Кашмира в «Швейцарию Востока» была очевидна. Но махараджа Хари Сингх, по-видимому, лелеял последнюю надежду найти поддержку у англичан. 15 октября 1947 г. Махаджан направил официальную телеграмму британскому премьер-министру Эттли с жалобой на действия Пакистана – экономическую блокаду, прекращение железнодорожного сообщения через пакистанскую территорию, кампанию в прессе и на радио, а также продолжающиеся при поддержке пакистанских властей набеги боевиков из патанских племен на территорию Пунча. По мнению правительства Джамму и Кашмира, все это имело целью присоединение княжества к Пакистану. В телеграмме впервые говорилось, что Пакистан начал вторжение в провинцию Пунч, и содержалась просьба, чтобы британское правительство повлияло на Пакистан в соответствии с «добрым именем и престижем Британского Содружества». Ни Хари Сингх, ни Махаджан не знали, что пакистанское правительство опередило их, еще 12 октября послав телеграмму Клементу Эттли с жалобой на махараджу. Не знали они и того, что Великобритания имеет иные планы в отношении Кашмира, и что пакистанская версия событий оказалась очень кстати для некоторых английских политиков.