Текст книги "Индо-пакистанский конфликт 1947-1948 годы"

Одновременно в телеграмме от 15 октября 1947 г. пакистанскому правительству, власти Кашмира заявили, что если экономическая блокада и рейды на границе не прекратятся, оно будет вынуждено обратиться с просьбой о помощи к Индии, чтобы положить конец «агрессивным и враждебным действиям» Пакистана. В тот же день был получен ответ, в котором говорилось, что для Пакистана является очевидным фактом грубое притеснение мусульман в Кашмире и рейды банд догра на пакистанскую территорию. Наблюдая изгнание мусульман из княжества и учитывая угрозу Кашмира обратиться за помощью к иностранной державе, он обвиняет правительство махараджи в попытке «присоединиться к доминиону Индии путем переворота». Правительство Пакистана изъявило готовность предпринять «беспристрастное расследование всего дела», но поставило одно условие. «…Если… предпринимаемые вами в настоящее время меры и приготовления… не будут прекращены, – говорилось в ответной телеграмме, – это повлечет за собой самые серьезные последствия, ответственность за которые ложится целиком на вас»⁴⁴. Это означало открытую угрозу.

Словно в подтверждение, активность боевиков на границе еще более возросла. 17 октября отряд пакистанских войск примерно в 4.000-5.000 человек в оливково-зеленой полевой униформе занял укрепленные позиции вдоль села Тарала, в 20 милях к северо-западу от города Котли (провинция Джамму). Это были крупные силы – по численности они в 10 раз превосходил все до сих пор вторгавшиеся в Кашмир банды. 18 октября другой отряд боевиков численностью около 5.000 человек, вооруженных пулеметами и легким автоматическим оружием, в сопровождении пакистанских войск вторгся на территорию княжества и атаковал сразу несколько деревень – Алла, Пинди Чаркан, Катхар, Карьял и Котха, все приблизительно в 12 милях юго-восточнее г. Ранбирсингхпура, в провинции Джамму. Они убили всех, кто не успел скрыться – в основном стариков, женщин и детей, а сами деревни были сожжены. В этот же день близ села Хробал Матхириан (в 12 милях от г. Самба, Джамму) боевики обстреляли патруль войск княжества. Нападению боевиков также подверглось село Раджпура и окрестные районы (в 7 милях юго-западнее Самбы).

18 октября правительство княжества направило премьер-министру Пакистана Лиакату Али Хану и генерал-губернатору Джинне более пространную телеграмму, в которой были изложены случаи нарушения Пакистаном Установочного соглашения. В ней говорилось:

«Правительство может прийти к выводу, что все происходящее делалось с ведома и при потворстве местных властей. Правительство полагает, что… эти акты являются крайне недружественными, если не граничащими с враждебностью. Наконец, Правительство желает заявить, что считает невозможным терпеть это отношение дольше без серьезных последствий для жизней и собственности народа, который полон священной решимости защитить себя, чего бы это ни стоило. Правительство все же надеется, что вы лично вникнете в суть дела и остановите совершающиеся бесчинства. Если же, к несчастью, эта жалоба будет оставлена без внимания, Правительство надеется, что вы сочтете справедливым, если оно обратится за дружественной помощью и даст отпор нарушению его фундаментальных прав».

Ответное личное послание Джинны было получено 20 октября. Джинна отрицал факты нарушения Установочного соглашения пакистанской стороной, а экономическую блокаду объяснял «беспорядками в Восточном Пенджабе». Для урегулирования спора он предлагал провести встречу двух глав государств. Он также выражал «сожаление» по поводу языка и тона послания кашмирского правительства и вновь обвинял Кашмир в нарушении Соглашения и в притеснении мусульман:

«Угроза обратиться за помощью извне ясно показывает, что действительная цель политики вашего правительства – найти возможность присоединиться к доминиону Индия в результате переворота, обеспечив вмешательство и поддержку этого доминиона. Эта политика не может не вызывать глубокого возмущения и опасений среди ваших подданных, 85 % которых мусульмане»⁴⁵.

Вместо того, чтобы прибегнуть к помощи военных и прекратить бандитские набеги на границе, Джинна грозил Кашмиру открытым джихадом…

За кулисами «джихада»

Подготовка к аннексии Кашмира, по-видимому, началась в Пакистане уже в августе 1947 года. В начале сентября 1947 года главнокомандующий Пакистанской армии генерал Фрэнк Мессерви направил в Объединенный совет обороны просьбу разрешить ему сохранить часть индийских войск «для охраны лагерей немусульманских беженцев в Западном Пенджабе». По словам Мессерви, это было необходимо чтобы «высвободить как можно больше пакистанских частей для обеспечения безопасности государства», поскольку большинство частей пакистанской армии в то время находились в Индии, охраняя караваны беженцев, или на Северо-Западной границе с Афганистаном.

В скором времени Мессерви направил в Объединенный совет новый запрос, в котором требовал приостановить вывод индийских войск с Северо-Западной границы, поскольку вожди пограничных пуштунских племен якобы собираются напасть на конвои «немусульманских» войск в отместку за убийства мусульман в Восточном Пенджабе. Таким образом, Пакистанское правительство хотело сохранить на афганской границе как можно больше индийских войск. Пакистанские же части должны были поддерживать безопасность в Западном Пенджабе, где продолжались религиозно-общинные столкновения. Тем не менее, Совет отклонил оба ходатайства. В результате, по словам пакистанских военных, их подчиненным пришлось самим охранять индийские воинские колонны в Полосе независимых племен, в то время как присутствие этих пакистанских частей особенно требовалось в Пенджабе.

Аргументация генерала Мессерви выглядела весьма убедительно. Но действительно ли части Пакистанской армии требовались для «обеспечения безопасности государства», или для какой-то иной цели? Например, для вторжения в Кашмир? Поскольку просьба была все же отклонена Советом под давлением Индии, то истинная ее цель так и остается загадкой.

Когда правительству Пакистана не удалось высвободить достаточное количество войск для возможного «блицкрига» в Кашмире, было решено привлечь к сотрудничеству племена пуштунов (или патанов) из Северо-Западной пограничной провинции. Логика оставалась прежней: «Кто нам мешает, тот нам и поможет». Если племена мешают вывести войска из северо-западных пограничных районов, – рассудили в руководстве Мусульманской лиги, – то почему бы не сделать те же племена своими союзниками, а заодно и высвободить несколько бригад войск? И Джинна 31 июля 1947 года выступил с заявлением о «новой политике» Пакистана в отношении племен. «Что касается районов, населенных племенами, – сказал он, – я рад признать ту огромную поддержку, которую они добровольно оказали своим собратьям-мусульманам в их борьбе за создание своего независимого государства, и по поручению Временного правительства Пакистана я хочу заверить их, что мы желали бы и после 15 августа сохранить в силе все договоры, соглашения, пока представители племен и пакистанского правительства не заключат новые. Правительство Пакистана не намерено никоим образом вмешиваться в традиционную независимость племенных районов…»⁴⁶.

В те же дни, в конце августа 1947 года, ответственным за подготовку военной операции против Кашмира был назначен бригадный генерал Мохаммед Акбар Хан, который в октябре 1947 года занимал должность начальника Директората вооружений и оснащения Пакистанской армии. Акбар Хан разместил свою штаб-квартиру в Равалпинди, прямо в здании штаба Пакистанской армии, но в целях секретности взял себе псевдоним – «генерал Джебель Тарик». Так марокканские арабы (мавры) называли Гибралтар, так что псевдоним был с намеком.

«Несколько недель спустя после раздела, – вспоминал позднее сам Акбар Хан, – меня вызвал к себе Миан Ифтикаруддин по поручению Лиаката Али Хана, чтобы подготовить план действий в Кашмире». Вскоре после этого, для совместной выработки этого плана с Акбар Ханом установил контакт один из лидеров будущего движения «Азад Кашмир», Сардар Ибрагим. Акбар Хан помог ему в работе над этим планом, а затем распространил дюжину его копий среди высшего руководства Пакистана и Пакистанской армии. Через несколько дней его пригласили на совещание с премьер-министром Пакистана Лиакатом Али Ханом, в ходе которого он узнал, что аналогичный план разработал в то же время министр правительства Западного Пенджаба Сардар Хайят Хан. Оба плана имели много общего. В частности, и тот, и другой предполагали использовать для вторжения бывших солдат и офицеров Индийской национальной армии Субхас Чандра Боса (в годы Второй мировой войны воевавшей на стороне Японии) – разумеется, из числа мусульман. Последние имели боевой опыт, и к тому же это позволяло офицерам Пакистанской армии формально скрыть свое участие в операции. Правда, Акбар Хан уверял, что в обоих этих планах пока еще не было речи об использовании пуштунских племен на стороне «Азад Кашмир»⁴⁷.

План привлечь на свою сторону воинственные племена патанов с пакистано-афганской границы стал известен Акбар Хану лишь несколькими днями позже. Эта инициатива поступила от властей Северо-Западной пограничной провинции и, в частности, от главы провинциального правительства Абдул Кайюм Хана.

Наладить связи с вождями патанов было поручено другому человеку – некоему Хуршиду Анвару, майору Национальной гвардии Мусульманской лиги. Хуршид Анвар, уроженец Пенджаба, получил офицерский патент еще до второй мировой войны и занимал незаметную должность в бывшей Индийской армии. В годы второй мировой войны он попал в плен к японцам и вступил в ряды так называемой Индийской Национальной армии (ИНА) под командованием Субхас Чандра Боса, которая воевала на стороне Японии, и добивалась независимости Индии. «В сентябре 1947 года, – вспоминал впоследствии Акбар Хан, – когда премьер-министр запустил в действие план борьбы за Кашмир, Хуршид Анвар был назначен командиром Северного сектора. После этого Хуршид Анвар отправился в Пешавар и с помощью Хана Кайюм Хана сформировал лашкар, который был сконцентрирован в Абботабаде»⁴⁸. По-видимому, еще один лашкар для вторжения в Кашмир был сформирован им в пакистанском городе Хазара. Впоследствии, Хуршид Анвар прославился как один из устроителей кровавой резни в городе Барамулла, в Кашмирской долине. Своими злодеяниями он сумел вызвать ненависть даже среди тех, кто в принципе поддерживал Пакистан в кашмирском вопросе, и в конце концов, по словам лорда Бирдвуда, он «встретил смерть, которой заслуживал».

Впрочем, Хуршид Анвар был не единственным, кто занимался «налаживанием контактов» с вождями патанских племен – масудов, момандов, афридиев, шинвари, вазиров и других. Среди тех, кто вербовал добровольцев для вторжения в Кашмир, был, например, известный британский агент в Полосе племен Бахадур Кули Хан. Когда-то он помогал англичанам вести переговоры с вождями племен об освобождении 17-летней Молли Эллис, дочери английского майора, взятой в заложницы одним из патанских племен в 1923 году. Вербовкой среди патанов занимались Бадшах Гюль, один из племенных вождей-маликов, а также некоторые офицеры Пакистанской армии – полковник Шах Пасанд Хан и майор Мохаммед Аслам. Последний впоследствии командовал отрядом боевиков, присоединившимся к мятежу роты «Гилгитских скаутов» на севере Кашмира, а затем пытался вторгнуться со своими людьми в буддистский округ Ладакх. Военной подготовкой, обучением и организацией патанов руководил английский полковник Инголл, являвшийся в то время начальником Пакистанской военной академии.

В первых числах октября 1947 года в Равалпинди и в Пешаваре, столице Северо-Западной пограничной провинции, состоялся целый ряд встреч вождей патанских племен с официальными и неофициальными эмиссарами пакистанского правительства. Примерно до 2 октября в Равалпинди побывали некоторые вожди (малики) племени момандов, которые имели тайную беседу с кем-то из официальных лиц Пакистана или пакистанских военных.

А 3 октября в отеле «Париж» в Равалпинди собрались бежавшие в Пакистан лидеры Мусульманской конференции Джамму и Кашмира, которые обсуждали вопрос о создании «временного революционного правительства» по образцу того, что было создано в Джунагадхе с целью свержения правителя (наваба), заявившего о желании присоединиться к Индии. Так было создано «правительство Свободного Кашмира в изгнании» которое, как сообщило пакистанское радио, возглавил некий «Анвар». Кто скрывался под этим псевдонимом, так и осталось тайной, хотя целых три бывших деятеля Мусульманской конференции впоследствии уверяли, что это были именно они. Некоторые заявляли, что под этим псевдонимом скрывается Гулям Наби Гилкар, член Рабочего комитета Мусульманской конференции Кашмира. Но возможно предположить также, что это имя не было псевдонимом, и что это был сам Хуршид Анвар, будущий командир боевиков в Кашмирской долине. Премьер-министром «правительства» стал Сардар Мохаммед Ибрагим Хан, кашмирский мусульманин, получивший образование в Англии. В результате дележа несуществующих должностей, министром обороны стал Гулям Хайдер Джандалви, а министром финансов – Назир Хуссейн Шах. Остальные министерские посты разделили между собой некие Алим, Лакман, Кархана и Фахим (все четыре последних имени были псевдонимами). По окончании совета, новоявленные «министры» приняли бесподобную по своей наглости прокламацию, немедленно переданную в эфир пакистанским радио:

«Полномочия махараджи истекли 15 августа 1947 года, и он не имеет никакого конституционного или морального права управлять народом Кашмира против его воли. Поэтому его следует считать отстраненным от власти с 4 октября 1947 года. Все министры и официальные лица княжества будут обязаны с этого времени выполнять указания и инструкции Временного правительства. Всякий, кто не подчинится этому правительству, учрежденному народом Кашмира, или тем или иным путем будет помогать бывшему махарадже в узурпации власти в Кашмире, будет считаться виновным в измене и подвергнется соответствующему наказанию»⁴⁹.

Встреча в отеле «Париж» не ограничилась раздачей министерских портфелей и изданием прокламации. Там же, по-видимому, состоялись переговоры «министров в изгнании» с вождями пуштунских племен с целью выработки плана вторжения в Кашмир. Разведка и полиция махараджи давно уже следили за некоторыми деятелями Мусульманской конференции и за самим Ибрагим Ханом. 5 октября помощник суперинтенданта полиции в кашмирском городе Музаффарабад сообщил своему начальству в Сринагар о том, что Ибрагим Хан из Пунча и султан Боя, один из патанских вождей, на днях побывали также в Пешаваре, где останавливались в «Мусульманском отеле Карачи». (По всей видимости, там их принимал не кто иной, как Абдул Кайюм Хан, глава провинциального правительства). Из Пешавара Ибрагим Хан возвратился лишь накануне, сразу отправившись в Марри, пакистанский курортный городок на границе с Кашмиром. Оттуда он якобы пытался переправить через реку Джелам партию оружия и боеприпасов в Пунч, на территорию княжества.

Через несколько дней с вождями патанских племен изъявил желание встретиться сам премьер-министр Пакистана Лиакат Али Хан. С этой целью 8 октября 1947 года они были приглашены в Равалпинди, фактически вторую столицу Пакистана в те годы. На этот раз встреча прошла на официальном уровне и широко освещалась прессой. Официальная пакистанская газета «Dawn» писала по этому поводу:

«Они [вожди] заверили премьер-министра, что будут сражаться за Пакистан на любом фронте и готовы пожертвовать людьми, деньгами и материалами ряди дела Пакистана. Они только ждут приказов от Каид-и-Азама [ «Великого вождя», то есть Джинны]. Мистер Лиакат Али Хан выразил глубокую признательность и удовлетворение такой поддержкой»⁵⁰.

А еще неделю спустя, 14 октября 1947 года, все та же газета «Dawn» объявила о начале «новой политики» в отношении оружия, которым традиционно владели воинственные патаны Северо-Западной пограничной провинции. Отныне, – писала газета, – правительство изъявляло готовность «выдавать лицензии на ношение винтовок и пистолетов всем достойным гражданам, за исключением тех, кто известен своими антипакистанскими настроениями». (Под последними, без сомнения, подразумевались «краснорубашечники» Абдул Гаффар Хана и отряды Факира Ипи). Мало того, правительство объявляло, что «в связи с изменившимися условиями», все конфискованное ранее оружие будет вывезено из «нынешних мест хранения» и вновь роздано местному населению⁵¹. После того, как раздача оружия была завершена, вождям племен было предложено начать пропагандистскую кампанию, распространяя среди патанов слухи о том, как притесняют мусульман в Кашмире, и призывая их к освобождению своих единоверцев из под власти индуса-махараджи. Где же все эти вожди были раньше, когда их единоверцев притесняли в Восточном Пенджабе? Почему не пытались защитить своих братьев-мусульман от зверств сикхских и индусских фанатиков? Причина проста: большинство простых патанов просто не знало об этом. Неграмотные горцы газет не читали…

Итак, вождям племен – маликам и сардарам – разрешили беспрепятственно вооружаться, а те в знак благодарности принесли «клятву верности» новому хозяину, обещав бороться за интересы Пакистана «на любых фронтах». Теперь пакистанские войска можно было беспрепятственно вывести из Полосы племен. Их предполагалось сконцентрировать в нескольких центрах и там провести реорганизацию, чтобы сформировать новую, Пакистанскую армию. Весь план по выводу войск, который предполагалось осуществить в декабре 1947 года, получил кодовое название «Операция «Кёрзон» – в честь лорда Кёрзона, бывшего министра иностранных дел Великобритании, который в 1899–1905 гг. был вице-королем Индии и прославился своей одержимостью идеей «русской угрозы» для Британской Индии.

Но этим «плата за лояльность» вождям племен не ограничивалась. Некоторые из зажиточных патанских вождей обзавелись городскими домами в Пешаваре, которые были брошены индусами и сикхами, бежавшими в Индию или убитыми мусульманскими фанатиками. Менее богатые патаны последовали за ними и получили возможность найти работу в густонаселенных дистриктах. Так племена патанов впервые столкнулись с переделом собственности, сравнимым разве что с «Хрустальной ночью» в гитлеровской Германии. События в пакистанском Пенджабе стали прецедентом; Кашмир должен был стать продолжением. Те, кто не успел обзавестись собственностью в Пенджабе, надеялся разжиться в Кашмирской долине. Тем более, что грабежи являлись традиционным ремеслом многих племен в течение многих веков. Земли, пастбища, дома и фабрики были бы разделены между сардарами и маликами, а простым горцам, как обычно, хватило бы и того, что каждый из них сможет награбить и унести с собой.

…20 октября 1947 года первые новости о передвижении боевиков-пуштунов из Полосы независимых племен к границе Кашмира дошли до сведения командира Пешаварской пограничной дивизии Пакистанской армии, английского генерал-лейтенанта Росса Маккея. Ему сообщили, что около 900 боевиков из племени масудов на грузовиках пересекли Аттокский мост через реку Инд у Хушалгарха. Маккей запросил губернатора Северо-Западной Пограничной провинции Каннингэма о том, какие превентивные меры следует принять в связи с этим, однако, по его словам, «он сам едва ли мог предпринять что-либо, так как в то время в его распоряжении практически не было организованных частей».

Два моста, которые соединяли Пакистан с Кашмиром, не составляло труда перекрыть; тем более не составляло труда обнаружить места скопления рейдеров в некоторых районах Пограничной провинции, где, равно как и в Пограничной полосе, существовало постоянное правительство. Очевидное явно не было случайностью, – замечали многие в Индии. Таким образом, остановить вторжение на начальной стадии было вполне возможно. Почему же ни один из английских военных ничего не предпринял для этого?

О том, что отряд масудов на грузовиках пересек Аттокский мост, одновременно с Маккеем узнал генеральный инспектор полиции в Пешаваре Грэйс. Он также не предпринял никаких мер. Губернатор Северо-Западной Пограничной провинции Пакистана Джордж Каннингэм, чья резиденция находилась в Пешаваре, в тот же день получил сообщение, что около 900 боевиков из племени махсудов выехали на грузовиках из г. Танк в направлении кашмирской границы. Каннингэм, по его словам, немедленно приказал остановить их продвижение в Кушалгархе, но оказалось что те уже пересекли реку Инд.

Джордж Каннингэм, узнав о вторжении от Маккея, позвонил главнокомандующему Пакистанской армии генералу Фрэнку Мессерви и поинтересовался, какова политика правительства Пакистана в этом вопросе, поскольку премьер-министр управляемой им Пограничной провинции, Абдул Кайюм Хан, подстрекает племена к вторжению в Кашмир и даже собирает транспорт среди Пограничных скаутов и милиции. Генерал Мессерви обратился «за разъяснениями» к Лиакату Али Хану. О результатах его «настойчивых обращений» к пакистанскому премьер-министру не известно, так как Мессерви на следующий день вылетел в Лондон «по военным делам». В течение следующих нескольких дней в Лахоре проходила конференция высшего руководства Пакистана с участием Джинны, Лиаката Али Хана и Абдула Кайюм Хана. Впоследствии Мессерви заявлял, что ее результаты ему были неизвестны, так как он находился в то время в Лондоне. Алиби было безупречным…

Но Мессерви не мог не знать о результатах совещания в Лахоре. После своего возвращения из Лондона, главнокомандующий отправил одного из офицеров своего штаба по какому-то делу в дом комиссара Равалпинди (откуда, по слухам, осуществлялось руководство операциями в Кашмире). Офицер случайно застал там целый военный совет, узнав среди присутствующих Бадшаха Гюля и некоторых других племенных вождей. Обо всем увиденном, разумеется, было сразу доложено генералу Мессерви, но тот и не подумал принимать мер.

Таким образом, еще как минимум за два дня до крупномасштабного вторжения в Кашмирскую долину, властям Северо-Западной Пограничной провинции было известно о передвижениях боевиков. Однако, по тем или иным причинам, ни один из высших военных и гражданских чиновников не принял мер, чтобы воспрепятствовать этому. А сделать это было легко. Пакистан с Кашмиром соединяло всего два моста через реку Джелам, которые не составляло труда перекрыть. Для этого хватило бы даже одного батальона!

В ночь с 20 на 21 октября 1947 г. вторгшиеся на территорию княжества боевики (возможно те самые, которых якобы «не успел» задержать Каннингэм) сожгли деревни Биласпур, Пархала, Чанор, Дхангот и Никковал, расположенные в провинции Джамму.

Наутро, 21 октября, правительство Пакистана направило последнюю телеграмму властям Кашмира, в которой говорилось, что теперь уже невозможно остановить военнослужащих Пакистанской армии из числа уроженцев Пунча, которые беспокоятся за свои семьи, и что правительство Пакистана снимает с себя всякую ответственность за все дальнейшие события. Следующая ночь – с 21 на 22 октября 1947 года – стала началом крупномасштабного вторжения боевиков в Кашмирскую долину…

Армия махараджи накануне вторжения

Княжество Джамму и Кашмир располагало одной из самых сильных армий среди индийских княжеств. Тем не менее, англичане были невысокого мнения о кашмирских солдатах в частности и о войсках индийских княжеств – вассалов Британской короны – вообще. «Кашмирский солдат – это противоречие в терминах», – заявлял еще в начале ХХ века первый британский агент в Гилгите Фрэнсис Янгхазбенд, намекая тем самым на мнимую «безобидность» местных жителей. Впоследствии кашмирцы своим мужеством наглядно показали, насколько тот ошибался.

Общая численность армии Джамму и Кашмира на 1945 год составляла 10.000 человек. К концу Второй мировой войны (по данным германской разведки, подтвержденным более поздними англо-индийскими источниками) вооруженные силы княжества состояли из 9 батальонов пехоты, организованных по образцу Британской армии. Численность каждого батальона в мирное время составляла по 772 человека (в военное время меньше); 8-й Джамму и Кашмирский учебный батальон в мирное время насчитывал 659 человек. Артиллерия состояла из двух батарей горных орудий (1-я и 2-я Джамму и Кашмирских горно-артиллерийских батареи), штатной численностью по 261 человек и по 4 орудия (4,7 дюймовых гаубицы) в каждой. Они дислоцировались в г. Джамму и образовывали 28-й Джамму и Кашмирский горно-артиллерийский полк. Помимо этого, имелся Джамму и Кашмирский кавалерийский полк личной охраны, находившийся постоянно при махарадже и выполнявший в основном церемониальные функции.

В годы Второй мировой войны многие батальоны из армии махараджи воевали за пределами княжества: 2-й батальон находился в подчинении британского «Персидско-иракского командования» и нес службу в Иране и Сирии; 4-й воевал против японцев в Бирме, участвуя в охране дороги Импхал – Тиддим, в штурме укрепленных Пика Кеннеди и Форта Уайт и в боях в районе Мейктила; 7-й нес гарнизонную службу в Вазиристане, на северо-западной границе Британской Индии; 9-й действовал в составе бригады «Вана», также на северо-западной границе Индии с Афганистаном, а одна горно-артиллерийская батарея несла службу в Восточной Африке и на Ближнем Востоке, где отличилась в боях при Керене (Эритрея) и под Дамаском (Сирия).

После войны численность пехотных батальонов и других частей войск княжества опять достигла штатов мирного времени; все части вернулись в места своей постоянной дислокации: 1-й, 2-й и 6-й батальоны – в г. Джамму, 3-й, 4-й, 5-й и 8-й – в столицу княжества г. Сринагар, а 7-й был в 1945 г. временно расформирован и набран заново лишь осенью 1947 года, после начала вторжений на пакистанской границе.

В войсках индийских княжеств вообще и в армии Джамму и Кашмира в частности постоянно не хватало квалифицированных офицеров. Правда, еще в 1940 г. в Кашмире и четырех других крупнейших княжествах были открыты военные школы по ускоренной подготовке офицеров, а в военных училищах в Мхау и Бангалоре и в Военном колледже Дехра Дун ежегодно резервировалось 230 мест для офицеров войск княжеств. Но в том же колледже Дехра Дун они классифицировались значительно ниже, чем офицеры Индийской армии. К тому же, в армиях индийских князей практически не было возможности для продвижения по службе, и квалифицированные офицеры не всегда возвращались туда. Второй проблемой было плохое снабжение оружием и боеприпасами. Еще в 1930-е годы Военный департамент индийского правительства прекратил передачу армиям княжеств незадействованного оружия со складов Индийской армии. Впоследствии поставки возобновились, но по-прежнему осуществлялись «по остаточному принципу». Объем поставок определял английский военный советник (при штабе вооруженных сил каждого княжества) из фондов правительства Индии.

К началу вторжения боевиков из Пакистана, вооруженные силы княжества были рассредоточены вдоль пакистано-кашмирской границы. Эта диспозиция сил княжества была определена самим махараджей. Рекомендации главнокомандующего силами княжества, английского бригадира Скотта, который предлагал не дробить силы и собрать их в одном месте, махараджа проигнорировал. По мнению историка и современника этих событий лорда Бирдвуда, «тем самым была исключена всякая надежда на использование их в виде сплоченной, мобильной силы для эффективного удара по вражескому вторжению».

Но помимо разрозненности гарнизонов кашмирских войск, бросалось в глаза и другое: основные силы войск княжества были переброшены в провинции Джамму и Пунч и размещены вдоль южного участка границы с Пакистаном. Так, в Джамму (дистрикт Мирпур) находились целых два батальона, еще один – в самом городе Джамму. В маленьком вассальном пограничном княжестве Пунч – еще два батальона (один в г. Пунч, другой – вдоль пакистанской границы). Обе Джамму и Кашмирские горно-артиллерийские батареи, по-видимому, также находились в месте своей постоянной дислокации – в городе Джамму. В Кашмирской долине находился всего один боеспособный батальон, да и тот был развернут вдоль пакистанской границы. Таким образом, весь гарнизон Сринагара составляли только полк личной охраны махараджи, который по численности был примерно равен эскадрону, и учебный батальон, занимавшийся подготовкой новобранцев. И тот, и другой не представляли реальной силы.

Такая диспозиция не удивительна, поскольку все вторжения боевиков происходили на южном участке границы – в провинциях Джамму и Пунч. В то же время на северо-западном участке границы, прикрывавшем вход в Кашмирскую долину, до 22 октября 1947 г. не было ни одного пограничного инцидента! А между тем, крупномасштабное и целенаправленное вторжение боевиков с целью захвата столицы княжества города Сринагара началось именно здесь, в Кашмирской долине. Главный удар захватчиков 22 октября 1947 года пришелся как раз на тот участок границы, где его практически не ждали.

В связи с этим возникает вопрос: не были ли вторжения рейдеров в Джамму и Пунч всего лишь отвлекающим маневром для того, чтобы оттянуть войска княжества на южный участок границы и оставить беззащитной Кашмирскую долину и расположенную в ней столицу княжества, город Сринагар? Этот вывод напрашивается сам собой. Но каким образом вожди пуштунских племен смогли в одиночку задумать и осуществить такой маневр? Для этого требовались как минимум высшее военное образование и стратегическое мышление, а также известная доля фантазии и знание местности на уровне генштабовских карт. И это не говоря уже о значительных воинских силах, хорошо налаженной транспортной службе для быстрой переброски войск из Северо-Западной Пограничной провинции, а затем с южного на северный участок границы, и многом другом… Таким образом, пограничные бои в Джамму и Пунче в сентябре-октябре 1947 года явно были отвлекающим маневром, план которого едва ли мог родиться в головах пуштунских феодальных вождей. Такой план мог быть разработан только в Генштабе Пакистанской армии при участии английских военных с целью оттянуть основные силы противника от направления главного удара.

Вторжение в Кашмирскую долину

Утром 22 октября 1947 года командир небольшого гарнизона кашмирских войск в приграничном городе Домел передал по рации, что его пост атакован боевиками, числом около 500 человек, пришедшими со стороны пакистанской границы. Он успел сообщить также, что захватчики хорошо вооружены, оснащены и обучены. В 11 часов утра патрули подтвердили информацию о вторжении, сообщив, что со стороны пакистанской границы в направлении кашмирского села Лохаргалли движутся 60 грузовиков с вооруженными людьми. Так началось широкомасштабное вторжение в Кашмир под лозунгами «джихада» против неверных.