Текст книги "Маскарад"

Действие второе

Сцена первая

В комнатах князя Лиговского. Князь и Вера.

Князь. Вера! Посмотри, как переделали твой бриллиантовый фермуар.

Вера. Очень мило – но тут есть новые камни.

Князь. Это любезность бриллиантщика.

Вера. А! понимаю… ты не хочешь моей благодарности… ты с каждым днем делаешься милее…

Князь. Я рад, что угодил тебе.

Вера (в сторону). Угодил! – право, другой подумает, что он мой управитель.

Князь. Мне очень понравился второй сын Дмитрия Петровича, – не знаю, как тебе.

Вера. Я его давно знаю.

Князь. Он веселого нрава.

Вера. Слишком веселого.

Князь. Признаюсь, я сам таков и люблю посмеяться, и, право, ты, наконец, надоешь мне своей задумчивостью – а ведь Юрий Дмитрич недурен. Мне выражение лица его очень нравится.

Вера. Какая-то насмешливая улыбка – я боюсь говорить с ним.

Князь. Какое предубеждение – напротив, у него в улыбке-то именно есть что-то доброе, простое… я его раз видел, а уж полюбил… а ты?

Слуга (входит). Юрий Дмитрич Радин.

Юрий (входит). Князь, я почел обязанностию засвидетельствовать вам мое почтение…

Князь. Мы с женой постараемся превратить эту обязанность в удовольствие! Прошу садиться – а вы легки на помине – мы с женой сейчас лишь об вас говорили… и я ее выведу на свежую воду. Вообразите, она утверждает, что у вас в лице есть что-то ядовитое, злое…

Юрий. Может быть, княгиня права. Несчастие делает злым.

Князь. Ха! Ха! Ха! Каким у вас быть несчастиям – вы так молоды.

Юрий. Князь! Вы удивляетесь, потому что слишком счастливы сами.

Князь. Слишком! О да, это в самом деле колкость – я начинаю верить жене.

Юрий. Верьте, прошу вас, верьте – княгиня никогда еще никого не обманывала.

Вера (быстро прерывает его). Скажите – вы прямо к нам или были уж где-нибудь?

Юрий. Я сегодня сделал несколько визитов… и один очень интересный… я был так взволнован, что сердце и теперь у меня еще бьется, как молоток…

Вера. Взволнованы?..

Князь. Верно, встреча с персоной, которую в старину обожали, – это вечная история военной молодежи, приезжающей в отпуск.

Юрий. Вы правы – я видел девушку, в которую был прежде влюблен до безумия.

Вера (рассеянно). А теперь?

Юрий. Извините, это моя тайна, остальное, если угодно, расскажу…

Князь. Пожалуйста – писаных романов я не терплю, а до настоящих страстный охотник.

Юрий. Я очень рад. Мне хочется также при ком-нибудь облегчить душу. Вот видите, княгиня. Года три с половиною тому назад я был очень коротко знаком с одним семейством, жившим в Москве; лучше сказать, я был принят в нем как родной. Девушка, о которой хочу говорить, принадлежит к этому семейству; она была умна, мила до чрезвычайности; красоты ее не описываю, потому что в этом случае описание сделалось бы портретом; имя же ее для меня трудно произнесть.

Князь. Верно, очень романическое?

Юрий. Не знаю – но от нее осталось мне одно только имя, которое в минуты тоски привык я произносить как молитву; оно моя собственность. Я его храню как образ благословения матери, как татарин хранит талисман с могилы пророка.

Вера. Вы очень красноречивы.

Юрий. Тем лучше. Но слушайте: с самого начала нашего знакомства я не чувствовал к ней ничего особенного, кроме дружбы… говорить с ней, сделать ей удовольствие было мне приятно – и только. Ее характер мне нравился: в нем видел я какую-то пылкость, твердость и благородство, редко заметные в наших женщинах, одним словом, что-то первобытное, допотопное, что-то увлекающее – частые встречи, частые прогулки, невольно яркий взгляд, случайное пожатие руки – много ли надо, чтоб разбудить таившуюся искру?.. Во мне она вспыхнула; я был увлечен этой девушкой, я был околдован ею, вокруг нее был какой-то волшебный очерк, вступив за его границу, я уже не принадлежал себе; она вырвала у меня признание, она разогрела во мне любовь, я предался ей как судьбе, она не требовала ни обещаний, ни клятв, когда я держал ее в своих объятиях и сыпал поцелуи на ее огненное плечо; но сама клялась любить меня вечно – мы расстались – она была без чувств, все приписывали то припадку болезни – я один знал причину – я уехал с твердым намерением возвратиться скоро. Она была моя – я был в ней уверен, как в самом себе. Прошло три года разлуки, мучительные, пустые три года, я далеко подвинулся дорогой жизни, но драгоценное чувство следовало за мною. Случалось мне возле других женщин забыться на мгновенье. Но после первой вспышки я тотчас замечал разницу, убивственную для них – ни одна меня не привязала – и вот, наконец, я вернулся на родину.

Князь. Завязка романа очень обыкновенна.

Юрий. Для вас, князь, и развязка покажется обыкновенна… я ее нашел замужем, я проглотил свое бешенство из гордости… но один Бог видел, что происходило здесь.

Князь. Что ж? Нельзя было ей ждать вас вечно.

Юрий. Я ничего не требовал – обещания ее были произвольны.

Князь. Ветреность, молодость, неопытность – ее надо простить.

Юрий. Князь, я не думал обвинять ее… но мне больно.

Княгиня (дрожащим голосом). Извините – но, может быть, она нашла человека еще достойнее вас.

Юрий. Он стар и глуп.

Князь. Ну так очень богат и знатен.

Юрий. Да.

Князь. Помилуйте – да это нынче главное! Ее поступок совершенно в духе века.

Юрий (подумав). С этим не спорю.

Князь. На вашем месте я бы теперь за ней поволочился – если ее муж таков, как вы говорите, то, вероятно, она вас еще любит.

Вера (быстро). Не может быть.

Юрий (пристально взглянув на нее). Извините, княгиня, теперь я уверен, что она меня еще любит. (Хочет идти.)

Князь. Куда вы?

Юрий. Куда-нибудь.

Князь. Поедемте вместе на Кузнецкий. (Два слова на ухо.)

Юрий. Извольте, куда хотите.

Выходят.

Князь. Прощай, Веринька. (Идет и в дверях встречает Александра.) Извините, Александр Дмитрич, – а вот жена целое утро дома. (Уходит.)

Александр входит медленно, смотрит то на них, то на Веру. Вера, опрокинув голову на спинку стула, закрыла лицо руками.

Александр (про себя.) Он был здесь, она в отчаянье – (глухо) я погиб.

Вера (открыв глаза). А! опять передо мною.

Александр. Опять и всегда, как жертва, на которую ты можешь излить свою досаду, как друг, которому ты можешь вверить печаль, как раб, которому ты можешь приказать умереть за тебя.

Вера. О, поди, оставь меня… ты живой упрек, живое раскаяние – я хотела молиться – теперь не могу молиться.

Александр. Если б я умел молиться, Вера, то призвал бы на твою голову благодать Бога вечного – но ты знаешь! Я умею только любить.

Вера. Я ничего не знаю… уйди, ради неба, уйди.

Александр. Ты меня не любишь.

Вера. Я тебя ненавижу.

Александр. Хорошо! Это немножко легче равнодушия – за что же меня ненавидеть… за что? Говори, за что!..

Вера. О, ты нынче недогадлив… ты не понимаешь, что после проступка может оставаться в сердце женщины искра добродетели; ты не понимаешь, как ужасно чувствовать возможность быть непорочной… и не сметь об этом думать, не сметь дать себе этого имени…

Александр. Да, понимаю! Несносно для самолюбия.

Вера. Если б не ты, не твое адское искусство, если б не твои ядовитые речи… я бы могла еще требовать уважения мужа и, по крайней мере, смело смотреть ему в глаза…

Александр. И смело любить другого…

Вера (испугавшись.) Нет, неправда, неправда, такая мысль не приходила мне в голову.

Александр. К чему запираться? – я не муж твой, Вера, не имею никаких прав с тех пор, как потерял любовь твою… и что ж мне удивляться!.. я третий, которому ты изменяешь, – со временем будет и двадцатый! Если ты почитаешь себя преступной, то преступления твои не любовь ко мне – а замужество; союз неровный, противный законам природы и нравственности. Признайся же мне, Вера: ты снова любишь моего брата?..

Вера. Нет, нет.

Александр. Если хочешь, то я уступлю тебя брату, стану издали, украдкой, смотреть на ваши свежие ласки… и стану думать про себя: так точно и я был счастлив… очень недавно…

Вера. Да ты мучитель… палач… и я должна терпеть!..

Александр. Я палач? – я, самый снисходительный из любовников?.. я, готовый быть твоим безмолвным поверенным – плати только мне по одной ласковой улыбке в день?.. многие плотят дороже, Вера!

Вера. О, лучше убей меня.

Александр. Дитя, разве я похож на убийцу!

Вера. Ты хуже!

Александр. Да!.. такова была моя участь со дня рождения… все читали на моем лице какие-то признаки дурных свойств, которых не было… но их предполагали – и они родились. Я был скромен, меня бранили за лукавство – я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло – никто меня не ласкал – все оскорбляли – я стал злопамятен. Я был угрюм – брат весел и открытен – я чувствовал себя выше его – меня ставили ниже – я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир – меня никто не любил – и я выучился ненавидеть… Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с судьбой и светом. Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубину сердца… они там и умерли; я стал честолюбив, служил долго… меня обходили; я пустился в большой свет, сделался искусен в науке жизни – а видел, как другие без искусства счастливы: в груди моей возникло отчаянье, – не то, которое лечат дулом пистолета, но то отчаянье, которому нет лекарства ни в здешней, ни в будущей жизни; наконец, я сделал последнее усилие, – я решился узнать хоть раз, что значит быть любимым… и для этого избрал тебя!..

Вера (смотря на него пристально). О боже!.. и ты надо мной не сжалился.

Александр. Бог меня послал к тебе как необходимое в жизни несчастье. Но для меня ты была ангелом-спасителем. Когда я увидал возможность обладать твоей любовью – то для меня не стало препятствий; всей силой неутомимой воли, всей силою отчаянья я уцепился за эту райскую мысль… Все средства были хороши, я, кажется, сделал бы самую неслыханную низость, чтоб достигнуть моей цели… но вспомни, вспомни, Вера, что я погибал… Нет, я не обманул, не обольстил тебя… нет, было написано в книге судьбы, что я не совсем еще погибну!.. Да, ты меня любила, Вера! Никто на свете меня не разуверит – никто не вырвет у меня из души воспоминаний о моем единственном блаженстве! О, как оно было полно, восхитительно, необъятно… видишь, видишь слезы… не изобретено еще муки, которая бы вырвала такую каплю из глаз моих… а теперь плачу, как ребенок, плачу… когда вспомнил, что был один раз в жизни счастлив. (Упадает на колени и хватает ее руки.) О, позволь, позволь мне, по крайней мере, плакать.

Вера. Послушай, Александр, послушай… что же мне делать?.. мне жаль, но я не люблю тебя, не могу, не могу больше любить, – я всегда ошибалась – мы не созданы друг для друга… что же мне делать!..

Александр встает.

Послушай, забудь, оставь меня… или нет, я уеду, далеко, далеко… не обращай на меня внимания, – я не ангел, я слабая, безумная женщина… Я тебя не понимаю… я тебя боюсь! Презирай меня, если тебе от этого будет легче, но оставь, не мучь…

Александр. Хорошо, хорошо, Вера… я тебя оставлю – ты меня не увидишь… но я, моя мысль, мой взор, мой слух будут вечно с тобой, – когда ты будешь весела и довольна, то я об себе не напомню, но в минуты печали я буду тебе являться, и ты утешишься, видя, что есть на свете человек, который несчастнее тебя!..

Вера. Но зачем же, зачем… попробуй полюбить другую – я знаю много женщин, которым ты нравишься, а меня оставь жить как судьбе угодно!.. что может быть между нами общего – без любви… я тебя прощаю!.. прощаю от всего сердца.

Александр. Какое великодушие!..

Вера. Обещаюсь забыть все мучения, которым ты был причиной.

Александр. И ты думаешь обмануть меня! И ты думаешь, что я не лучше тебя самой читаю в глубине души твоей? Меня обмануть? Да знаешь ли, что это почти невозможно… ты выбрала минуту слабости – ты думала, что слезы помешают мне видеть всю тонкость твоего намерения! Я знаю, что ты хочешь избавиться от моего надзора, как от любви моей, чтоб на свободе отдать мое место другому – эта мысль еще не развилась в уме твоем, ты говоришь по какому-то невольному побуждению… но я вижу эту мысль во всей ее ужасной наготе… и этого не будет… нет, что хоть раз мне принадлежало, то не должно радовать другого… а этот другой – мой брат Юрий. Слышишь ли, я и это знаю.

Вера (с гордостью). Такое подозрение слишком обидно… с сей минуты мы чужды друг другу… прощайте, я вас не знаю – позволяю вам мстить всеми возможными, даже низкими средствами.

Александр. Как, неужели и ты, и ты не нашла в душе моей ничего благородного…

Вера. Не знаю.

Александр. О!..

Вера. Оставьте, оставьте меня… еще одна минута, и я умру… (Упадает на кресла.)

Александр. Я иду… только он никогда не будет твоим – никогда… (Подойдя к двери, оборачивается.) Слышишь ли, никогда.

Конец 2 акта

Действие третье

Сцена первая

Дмитрий Петрович входит. Александр его ведет под руку и сажает.

Александр. Вы нынче что-то необыкновенно слабы, батюшка.

Дмитрий Петрович. Старость, брат, старость – пора убираться… да ты что-то мне хотел сказать.

Александр. Да, точно… есть одно дело, об котором я непременно должен с вами поговорить.

Дмитрий Петрович. Это, верно, насчет процентов в Опекунский совет… да не знаю, есть ли у меня деньги.

Александр. В этом случае деньги не помогут, батюшка.

Дмитрий Петрович. Что же такое…

Александр. Это касается брата…

Дмитрий Петрович. Что?.. что такое с Юринькой случилось?

Александр. Не пугайтесь, он здоров и весел.

Дмитрий Петрович. Не проигрался ли он?

Александр. О нет!

Дмитрий Петрович. Послушай… если ты мне скажешь про него что-нибудь дурное, так объявляю заранее… я не поверю… я знаю, ты его не любишь!

Александр. Итак, я ничего не могу сказать… а вы одни могли бы удержать его.

Дмитрий Петрович. Ты во всех предполагаешь дурное.

Александр. Я молчу, батюшка.

Дмитрий Петрович. Видно, я правду говорю, коли ты не смеешь и защищаться!..

Александр. Я чувствую, что человеку не дано силы противиться судьбе своей!

Дмитрий Петрович. Ты меня выведешь из терпения… ну, скажи, что ли, скорее, что ты еще открыл, – в чем предостерегать!..

Александр. Юрий влюблен в княгиню Веру.

Дмитрий Петрович. Да, я сам подозреваю, что он не совсем ее забыл… а она?

Александр. Она – его любит страстно – о, я это знаю… я имею доказательства… я вам клянусь честью… спасите хоть ее. Еще два, три дни… и она не будет в силах ни в чем противиться… вы до этого не допустите брата.

Дмитрий Петрович. Да, да, – это нехорошо… но Юрий не захочет, не решится.

Александр. А минута страсти, самозабвения?.. одна минута?

Дмитрий Петрович. Это нехорошо… ты прав… благодарю, что сказал… да что же делать? Поговорить разве Юрию…

Александр. О, это хуже всего… он уж слишком далеко зашел… надо, чтоб князь уехал… потом брату кончится отпуск… и они никогда, по крайней мере долго, не увидятся…

Дмитрий Петрович. Бедная женщина!..

Александр. О, если б вы видели, как она страдает в борьбе с собою… но я ее знаю… еще несколько дней… и она погибнет!..

Дмитрий Петрович. Я хвалю тебя, Александр!.. ты всегда был строгих правил, хотя не очень чувствителен… но как же быть?

Александр. Предупредить князя! – сказать ему просто!..

Дмитрий Петрович. Рассорить его с женой?..

Александр. Он благоразумный и добрый человек… скажите ему только, что Юрий влюблен в княгиню… это ваш долг, долг отца и честного человека… объясните ему, что вы нимало не подозреваете его жены… но что, живя в одном доме, ее репютация может пострадать – брат может проболтаться, похвастаться двусмысленным образом – из самолюбия… мало ли!.. одним словом, князь должен уехать…

Слуга (входит). Князь Лиговский.

Дмитрий Петрович. Надо подумать… как же так опрометчиво поступать – надо бы подумать.

Александр. Минуты дороги… вы видите, сама судьба его вам посылает.

Входит князь.

Князь. А я сейчас с Кузнецкого моста, покупал всё жене наряды к празднику… Столько хлопот, что ужасть… Вот эти молодые люди не знают, что такое жениться.

Дмитрий Петрович. Приятно со стороны смотреть, как вы любите вашу супругу, князь.

Князь. Я жену очень люблю – однако, видите, я со всем тем муж благоразумный, – хочу, чтоб меня слушались, и в случае нужды имею твердость – о, я очень тверд! Как вы нынче в своем здоровье?

Дмитрий Петрович. Благодарю… я нынче что-то слаб… и к тому же расстроен… ох, дети, дети!

Князь. Расстроены… помилуйте, вы, кажется, так счастливы детьми.

Дмитрий Петрович. Это правда… но иногда и самые лучшие дети делают глупости.

Князь. Да помилуйте!.. вы несправедливы. Какие же глупости… но извините, это слишком нескромно…

Дмитрий Петрович. Ничего, князь, напротив… это дело даже больше касается до вас, нежели до меня.

Александр делает знак отцу и уходит.

Князь. До меня?..

Дмитрий Петрович. Мой долг повелевает мне сказать… но я не знаю, как решиться.

Князь. Разве это что-нибудь…

Дмитрий Петрович. Вот видите, я не знаю, как вы примете.

Князь. Да разве?..

Дмитрий Петрович. Успокойтесь – это еще не опасно.

Князь. Слава богу… так еще не опасно – уф!..

Дмитрий Петрович. Мой сын Юрий…

Князь. Юрий Дмитрич? Он со мной никаких не имел сношений!..

Дмитрий Петрович. Я не говорю, чтоб он имел сношение с вами – или с кем-нибудь из вашего дома – но ваша жена… еще до замужества… ее красота, любезность!..

Князь. Вот видите, Дмитрий Петрович… я этих достоинств еще сам в ней хорошенько не рассмотрел… не потому говорю так, что она моя жена, – но ведь я не поэт! О, вовсе не поэт!.. Я женился потому, что надо было жениться, – женился на ней потому, что она показалась мне доброго и тихого нрава, люблю ее потому, что надобно любить жену, чтоб быть счастливу!.. я вас прервал, пожалуста, продолжайте!

Дмитрий Петрович. Это не так легко, князь.

Князь. Прошу вас, для меня себя не принуждайте.

Дмитрий Петрович. Одним словом, мой сын Юрий был влюблен в вашу супругу до ее замужества и, кажется, был несколько ей приятен.

Князь. О, я уверен, что теперь эта страсть прошла.

Дмитрий Петрович. К сожалению, не прошла! Со стороны моего сына.

Князь. Тем хуже для него.

Дмитрий Петрович. Я боялся, чтоб это и вам было неприятно! – по долгу честного человека решился вас предупредить на всякий случай…

Князь. Лишь бы жена была мне верна – больше я и знать не хочу!

Дмитрий Петрович. Я не сомневаюсь в добродетели княгини.

Князь. И я также.

Дмитрий Петрович (со вздохом). Вы очень счастливы…

Князь. Не спорю-с. (Вдруг, как бы вспомнив что-то, хватает себя за голову и вскакивает.) О, я дурак, о, я пошлая дурачина… о, глупая ослиная голова!.. вы правы – а я дубина!.. теперь вспомнил… о, пошлая недогадливость!.. теперь понимаю… понимаю… этот анекдот!.. все было на мой счет сказано… а я, сумасшедший, – ему же советую волочиться за моей женой – а ее смущение… ведь надо было мне жениться – в сорок два года!.. с моим добрым, простосердечным нравом – жениться!..

Дмитрий Петрович. Успокойтесь – прошу вас, все еще поправить можно.

Князь. Нет, никогда не успокоюсь. (Садится.)

Дмитрий Петрович. Я вам это сказал по долгу честного человека… и потому, что знаю сына: он легко может наделать глупостей – и невинным образом в свете компрометировать княгиню, – притом она молода – может завлечься невольно… скажут, что, живя в одном доме…

Князь. Вы правы – посудите теперь! Ну не несчастнейший ли я человек в мире.

Дмитрий Петрович. Утешьтесь… я очень понимаю ваше положение – но что же делать.

Князь. Что делать? Вот видите, я человек решительный – завтра же уеду из Москвы в деревню – нынче же велю все готовить.

Дмитрий Петрович. Это самое лучшее средство – самое верное – тихо, без шуму…

Князь. Да, тихо, без шуму!.. уехать из Москвы, зимой, накануне праздников – вот женщины! О женщины!.. Прощайте, Дмитрий Петрович, прощайте – о, вы увидите, что я человек решительный!

Дмитрий Петрович. Не взыщите, я говорил от сердца, князь, – по-стариковски, – притом я всегда был строгих правил… (Хочет встать.)

Князь. Не беспокойтесь – вы истинный мой друг, – прощайте… о, я человек решительный!.. (Уходит.)

Дмитрий Петрович. Ну, слава богу, с плеч долой – все уладил – ох дети, дети…

Юрий входит и хохочет во все горло.

Юрий. Вообразите, ха-ха-ха-ха… нет, я век этого не забуду… Князь, ха! Ха! Ха! Я подаю ему руку и говорю: здравствуйте, князь… что нового… а он – ха! Ха! Ха! – скорчил кошачью мину и руку положил в карман: ничего-с – к несчастию, все старое… потом шаг назад и стал в позицию… я скорей бежать, чтоб не фыркнуть ему в глаза… не знаете ли, батюшка, отчего такая немилость?

Дмитрий Петрович. А ты хочешь волочиться за женой и чтоб муж тебе в ноги кланялся! Кабы в наше время, так ему бы надо тебя не так еще проучить.

Юрий (серьезно). Я волочусь за его женой? Кто ему это сказал?

Дмитрий Петрович. Ну, ведь признайся: ты в нее влюблен?..

Юрий. Он о прежнем ничего не знает и слишком глуп, чтоб теперь догадаться.

Дмитрий Петрович. Долг всякого честного человека был ему сказать!

Юрий. А позвольте: кто ж этот чересчур честный человек?

Дмитрий Петрович. А если б даже я.

Юрий. Вы, батюшка?

Дмитрий Петрович. Да, я не терплю безнравственности, беспутства… в мои лета трудно смотреть на такие вещи и молчать… хороший отец должен удерживать сына от бесчестных поступков – а если сын его не слушает, то мешать ему всеми средствами…

Юрий. А, так вы ему сказали.

Дмитрий Петрович. Да, не прогневайся – и князь завтра же увозит жену в деревню.

Юрий. О! это нестерпимо!

Дмитрий Петрович. Вздор, вздор! Что такое за упрямство, будто нет других женщин.

Юрий. Для меня нет других женщин… я хочу, хочу… да знаете ли, батюшка, что это ужасно… кто вам внушил эту адскую мысль!

Дмитрий Петрович. Кто внушил!.. и ты смеешь это говорить отцу, и какому отцу! Который тебя любит больше жизни, тобою только и дышит – вот благодарность! Разве я так уж стар, так глуп, что не вижу сам, что дурно, что хорошо!.. нет, никогда не допущу тебя сделать дурное дело, – опомнишься, сам будешь благодарен и попросишь прощенья.

Юрий. Никогда!.. прощенья! Мне еще вас благодарить – за что? Вы мне дали жизнь – и теперь ее отняли – на что мне жизнь?.. я не могу жить без нее. Нет, я вам никогда не извиню этого поступка.

Дмитрий Петрович. Юрий, Юрий, – подумай, что ты говоришь.

Юрий. Я не уступлю – борьба начинается – я рад, очень рад! Посмотрим – все против меня – и я против всех!..

Дмитрий Петрович. Сжалься, Юрий, над стариком – ты меня убиваешь.

Юрий. А вы надо мною сжалились – вы пошутили – милая шутка.

Дмитрий Петрович. О, ради бога, перестань!

Юрий. Князь завтра едет, а нынче Вера будет моя. (Идет к столу.)

Дмитрий Петрович. Александр! Александр! Он убил меня – мне дурно!

Александр вбегает, подымает и ведет его под руку.

Он злодей – он убил меня!..

Юрий (один). Нынче она будет моя – нынче или никогда… они хотят у меня ее вырвать – разве я даром три года думал об ней день и ночь – три года сожалений, надежд, недоспанных ночей, три года мучительных часов тоски глубокой, неизлечимой – и после этого я ее отдам без спору, и в ту самую минуту, когда я на краю блаженства – да как же это возможно! (Пишет записку и складывает.) Кажется, так оно удастся. (Отворяет дверь и кличет.) Ванюшка!

Входит молодой лакей в военной ливрее.

Послушай! От твоего искусства теперь зависит жизнь моя…

Ванюшка. Вы знаете, сударь, что я вам всеми силами рад служить.

Юрий. Когда ты сделаешь, что я прикажу, то проси чего хочешь.

Ванюшка. Слушаю-с.

Юрий. Если же нет – ты погиб!

Ванюшка. Слушаю-с.

Юрий. Видишь эту записку – через час, никак не позже она должна быть в руках у княгини Лиговской.

Александр показывается в другой двери.

Ванюшка. Помилуйте, сударь, да это самое пустое дело – я познакомился уж с ее горничною, – а у нас в пустой половине такие закоулки, что можно везде пройти днем так же безопасно, как ночью…

Юрий. Я на тебя надеюсь – только смотри не позже как через час. (Уходит.)

Ванюшка. Через пять минут, сударь… (Про себя.) Мы с барином, видно, не промахи – четыре дни как здесь, а уж дела много сделали. (Хочет идти.)

Александр (подкрался сзади и схватывает его за руку.) Постой!

Ванюшка (испуганный). Что это вы, барин!

Александр. У тебя вот в этой руке записка…

Ванюшка. Никак нет-с.

Александр (хочет взять). А вот увидим.

Ванюшка. Я закричу-с, ваш братец услышит!

Александр (в сторону.) Попробую другой способ! (Ему.) Видишь вот этот кошелек, в нем двадцать червонцев – они твои – если ты дашь мне ее прочесть – так, из любопытства.

Ванюшка. Только никому сами не извольте сказывать.

Александр. Я буду молчалив, как могила. (Высыпает деньги в руки.)

Ванюшка. А если изорвете, сударь, – так я скажу своему барину.

Александр (про себя). Я умру, а не уступлю ему эту женщину!.. (Читает.)

«Ваш муж все знает… Я вас люблю больше всего на свете, вы меня любите, в этом я также уверен… Сегодня вечером в 12 часов я должен с вами говорить, будьте в этот час в большой зале пустой части дома; вы спуститесь по круглой лестнице и пройдете через коридор, – если через 2 часа я не получу желаемого ответа, то иду к вашему мужу, заставляю его драться и, надеюсь, убью. В этом клянусь вам честию… ничто его не спасет в случае вашего отказа. Выбирайте».

А! искусно написано!..

Ванюшка. Пожалуйте, сударь, записку, мне пора.

Александр. А если я ее изорву – говори, что ты хочешь за это – все, что попросишь… тысячу – две?..

Ванюшка. И миллиона не надобно-с.

Александр. Я тебя умоляю!..

Ванюшка. Вот видите, сударь, – мне велено ее отнести, и я отнесу; об том, чтоб ее не показывать, ничего не сказано, и я ее вам показал.

Александр (подумав). Хорошо, отнеси ее.

Слуга уходит.

(Про себя). Я все-таки найду средство им помешать.

КОНЕЦ 3 АКТА