Текст книги "Маскарад"

Доктор (берет деньги). Однако вы еще очень нездоровы! Вам бы надобно…

Марья Дмитревна (значительно взглянув на него). Прощайте!

Доктор, раскланявшись, уходит с недовольною миной.

Этот человек в состоянии высосать последнюю копейку!

Аннушка. Вы совсем расстроены! Ваше лицо переменилось! Ах! Сударыня! Присядьте, ваши руки дрожат!

Марья Дмитревна. Мой сын имеет одну участь со мной!

Аннушка (поддерживая ее). Видно, вам, сударыня, так уж на роду написано – терпеть!

Марья Дмитревна. Я хочу умереть.

Аннушка. Смерть никого не обойдет… зачем же звать ее, сударыня! Она знает, кого в какой час захватить… а назовешь-то ее неравно в недобрый час… так хуже будет!.. молитесь Богу, сударыня! Да святым угодникам! Ведь они все страдали не меньше нас! А мученики-то, матушка!..

Марья Дмитревна. Я вижу, что близок мой конец… такие предчувствия меня никогда не обманывали. Боже! Боже мой! Допусти только примириться с моим мужем прежде смерти; пускай ничей справедливый укор не следует за мной в могилу. Аннушка! Доведи меня в мою комнату!

Уходят обе.

Сцена IV

17-го октября. Вечер.

Комната студента Рябинова. Бутылки шампанского на столе и довольно много беспорядка.

Снегин, Челяев, Рябинов, Заруцкой, Вышневской курят трубки. Ни одному нет больше двадцати лет.

Снегин. Что с ним сделалось? Отчего он вскочил и ушел, не говоря ни слова?

Челяев. Чем-нибудь обиделся!

Заруцкой. Не думаю. Ведь он всегда таков: то шутит и хохочет, то вдруг замолчит и сделается подобен истукану; и вдруг вскочит, убежит, как будто бы потолок проваливался над ним.

Снегин. За здоровье Арбенина; sacré-dieu![24]24
  черт побери! (фр.)


[Закрыть] Он славный товарищ!

Рябинов. Тост!

Вышневской. Челяев! Был ты вчера в театре?

Челяев. Да, был.

Вышневской. Что играли?

Челяев. Общипанных разбойников Шиллера. Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе. Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз; таким образом он теряет репутацию.

Вышневской. И ты, верно, крепко боялся в театре…

Челяев. Боялся? Чего?

Вышневской. Как же? – ты был один с разбойниками!

Все. Браво! Браво! Фора! Тост!

Снегин (берет в сторону Заруцкого). Правда ли, что Арбенин сочиняет?

Заруцкой. Да… и довольно хорошо.

Снегин. То-то! Не можешь ли ты мне достать что-нибудь?

Заруцкой. Изволь… да кстати… у меня есть в кармане несколько мелких пиес.

Снегин. Ради бога покажи… пускай они пьют и дурачатся… а мы сядем там… и ты мне прочтешь.

Заруцкой (вынимает несколько листков из кармана, и они садятся в другой комнате у окна). Вот первая; это отрывок, фантазия… слушай хорошенько!.. Создатель! Как они шумят! Между прочим, я должен тебе сказать, что он страстно влюблен в Загорскину… слушай:

1

 
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала; я любил
Все обольщенья света, но не свет,
В котором я мгновеньями лишь жил,
И те мгновенья были мук полны;
И населял таинственные сны
Я этими мгновеньями, но сон,
Как мир, не мог быть ими омрачен!
 

2

 
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века, и жизнию иной,
И о земле позабывал. Не раз,
Встревоженный печальною мечтой,
Я плакал. Но создания мои,
Предметы мнимой злобы иль любви,
Не походили на существ земных;
О нет! Все было ад иль небо в них!
 

3

 
Так! Для прекрасного могилы нет!
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймет их, удивленный свет
Благословит. И ты, мой ангел, ты
Со мною не умрешь. Моя любовь
Тебя отдаст бессмертной жизни вновь,
С моим названьем станут повторять
Твое… На что им мертвых разлучать?
 

Снегин. Он это писал в гениальную минуту! Другую…

Заруцкой. Это послание к Загорскиной:

 
К чему волшебною улыбкой
Будить забвенные мечты?
Я буду весел, но – ошибкой:
Причину – слишком знаешь ты.
Мы не годимся друг для друга;
Ты любишь шумный, хладный свет,
Я сердцем сын пустынь и юга!
Ты счастлива, а я – я – нет!
Как небо утра молодое,
Прекрасен взор небесный твой;
В нем дышит чувство всем родное,
А я на свете всем чужой!
Моя душа боится снова
Святую вспомнить старину;
Ее надежды – бред больного.
Им верить – значит верить сну.
Мне одинокий путь назначен;
Он проклят строгою судьбой;
Как счастье без тебя – он мрачен.
Прости! Прости же, ангел мой!..
 

Он чувствовал все, что здесь сказано. Я его люблю за это.

Сильный шум в другой комнате.

Многие голоса. Господа! Мы (честь имеем объявить) пришли сюда и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и б…й!

Рябинов. Тост! Еще тост! Господа! Коперник прав: земля вертится!

Шум утихает. Потом опять бьют в ладони.

Снегин. Оставь! Не слушай их! Читай далее…

Заруцкой. Погоди. (Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание «The Dream» Байронову. Все это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)

 
Я видел юношу: он был верхом
На серой, борзой лошади – и мчался
Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер
Погас уж на багряном небосклоне,
И месяц с облаками отражался
В волнах – и в них он был еще прекрасней!..
Но юный всадник не страшился, видно,
Ни ночи, ни росы холодной… жарко
Пылали смуглые его ланиты,
И черный взор искал чего-то всё
В туманном отдаленье. В беспорядке
Минувшее являлося ему —
Грозящий призрак, темным предсказаньем
Пугающий доверчивую душу;
Но верил он одной своей любви
И для любви своей не знал преграды!
 
 
Он мчится. Звучный топот по полям
Разносит ветер. Вот идет прохожий;
Он путника остановил, и этот
Ему дорогу молча указал
И удалился с видом удивленья.
И всадник примечает огонек,
Трепещущий на берегу другом;
И, проскакав тенистую дубраву,
Он различил окно, окно и дом,
Он ищет мост… но сломан старый мост,
Река темна, и шумны, шумны воды.
 
 
Как воротиться, не прижав к устам
Пленительную руку, не слыхав
Волшебный голос тот, хотя б укор
Произнесли ее уста? О нет!
Он вздрогнул, натянул бразды, ударил
Коня – и шумные плеснули воды
И с пеною раздвинулись они.
Плывет могучий конь – и ближе, ближе…
И вот уж он на берегу противном
И на гору летит… И на крыльцо
Взбегает юноша и входит
В старинные покои… нет ее!
Он проникает в длинный коридор,
Трепещет… нет нигде… ее сестра
Идет к нему навстречу. О! когда б
Я мог изобразить его страданье!
Как мрамор бледный и безгласный, он
Стоял. Века ужасных мук равны
Такой минуте. Долго он стоял…
Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,
Как будто сердца лучшая струна
Оборвалась… он вышел мрачно, твердо,
Прыгнул в седло и поскакал стремглав,
Как будто бы гналося вслед за ним
Раскаянье… и долго он скакал,
До самого рассвета, без дороги,
Без всяких опасений – наконец
Он был терпеть не в силах… и заплакал!
Есть вредная роса, которой капли
На листьях оставляют пятна – так
Отчаянья свинцовая слеза,
Из сердца вырвавшись насильно, может
Скатиться, но очей не освежит.
 
 
К чему мне приписать виденье это?
Ужели сон так близок может быть
К существенности хладной? Нет!
Не может он оставить след в душе,
И как ни силится воображенье,
Его орудья пытки ничего
Против того, что есть и что имеет
Влияние на сердце и судьбу…
 
 
Мой сон переменился невзначай.
Я видел комнату: в окно светил
Весенний, теплый день; и у окна
Сидела дева, нежная лицом,
С глазами полными огнем и жизнью.
И рядом с ней сидел в молчанье мне
Знакомый юноша, и оба, оба
Старалися довольными казаться,
Однако же на их устах улыбка,
Едва родившись, томно умирала.
И юноша спокойней, мнилось, был,
Затем, что лучше он умел таить
И побеждать страданье. Взоры девы
Блуждали по листам открытой книги,
Но буквы все сливалися под ними…
И сердце сильно билось – без причины!
И юноша смотрел не на нее, —
Хотя она одна была царицей
Его воображенья и причиной
Всех сладких и высоких дум его,
На голубое небо он смотрел,
Следил сребристых облаков отрывки
И, с сжатою душой, не смел вздохнуть,
Не смел пошевелиться, чтобы этим
Не прекратить молчанья; так боялся
Он услыхать ответ холодный или
Не получить ответа на моленья!..
 

Все, что тут описано, было с Арбениным; для другого эти приключенья ничего бы не значили; но вещи делают впечатление на сердце, смотря по расположению сердца.

Снегин. Странный человек Арбенин!

Оба уходят в другую комнату.

Вышневской. Господа! Когда-то русские будут русскими?

Челяев. Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова-здорова.

Вышневской. Прекрасное средство! Если б тебе твой доктор только такие рецепты предписывал, то я бьюсь об заклад, что ты теперь не сидел бы за столом, а лежал бы на столе!

Заруцкой. А разве мы не доказали в двенадцатом году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира! Мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! Господа! Здоровье пожара московского!

Звук стаканов.

Сцена V

10-го января. Утром.

В доме у Белинского; его кабинет, по моде отделанный.

Окна замерзли; на столе табачный пепел и пустая чайная чашка.

Белинской (один; прохаживается по комнате). Судьба хочет непременно, чтоб я женился! Что же? Женитьба – лекарство очень полезное от многих болезней, и от карманной чахотки особенно. Теперь я занял денег, чтоб купить деревню; но тысячи рублей недостает; а где их взять? Женись! Женись! Кричит рассудок. Так и быть! Но на ком? Вчера я познакомился с Загорскиными. Наташа мила, очень мила; у ней кое-что есть! Но Владимир влюблен в нее. Что ж? чья взяла, тот и прав. Я нахожусь в таких опасных обстоятельствах, что он должен будет мне простить. Впрочем, я не верю, чтоб он уж так сильно ее любил! Он странный, непонятный человек: один день то, другой – другое! Сам себе противуречит, а все как заговорит и захочет тебя уверить в чем-нибудь – кончено! Редкий устоит! Иногда, напротив, слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит, глаза остановятся, как будто в этот миг все его существование остановилось на одной мысли.

Молчание.

Однако я ему ничего не скажу про свое намерение, прежде чем не кончу дело. Буду покамест ездить в дом, а там – увидим!..

Входит Арбенин скоро.

Владимир. Белинской! Что так задумчив?

Белинской. А! здравствуй, Арбенин! Это планы… планы…

Владимир. И тебя судьба не отучила делать планы?

Белинской. Нет! Если я твердо намерен сделать что-нибудь, то редко мне не удается. Поверь: человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться: судьба – женщина!

Владимир. А я так часто был обманут желаньями и столько раз раскаивался, достигнув цели, что теперь не желаю ничего; живу как живется; никого не трогаю, и от этого все стараются чем-нибудь возбудить меня, как-нибудь вымучить из меня обидное себе слово. И знаешь ли: это иногда меня веселит. Я вижу людей, которые из жил тянутся, чтоб чем-нибудь сделать еще несноснее мое существование! Неужели я такое важное лицо в мире, или милость их простирается даже до самых ничтожных!

Белинской. Друг мой! Ты строишь химеры в своем воображенье и даешь им черный цвет для большего романтизма.

Владимир. Нет! Нет, говорю я тебе: я не создан для людей: я для них слишком горд, они для меня – слишком подлы.

Белинской. Как, ты не создан для людей? Напротив! Ты любезен в обществе; дамы ищут твоего разговора, ты любим молодежью; и хотя иногда слишком резкие истины говоришь в глаза, тебе все-таки прощают, потому что ты их умно говоришь и это как-то к тебе идет!

Владимир (с горькой улыбкой). Я вижу! Ты хочешь меня утешить!

Белинской. Когда ты был у Загорскиных? Могут ли там тебя утешить?

Владимир. Вчера я их видел. Странно: она меня любит – и не любит! Она со мною иногда так добра, так мила, так много говорят глаза ее, так много этот румянец стыдливости выражает любви… а иногда, особливо на бале где-нибудь, она совсем другая, – и я больше не верю ни ее любви, ни своему счастью!

Белинской. Она кокетка!

Владимир. Не верю: тут есть тайна…

Белинской. Поди ты к черту с тайнами! Просто: когда ей весело, тогда твоя Наташа об тебе и не думает, а когда скучно, то она тобой забавляется. Вот и вся тайна.

Владимир. Ты это сказал таким нежным голосом, как будто этим сделал мне великое благодеяние!

Белинской (покачав головой). Ты не в духе сегодня!

Владимир (вынимает изорванное письмо). Видишь?

Белинской. Что такое?

Владимир. Это письмо я писал к ней… прочти его! Вчера я приезжаю к ее кузине, княжне Софье; улучив минуту, когда на нас не обращали внимания, я умолял ее передать письмо Загорскиной… она согласилась, но с тем, чтобы прежде самой прочитать письмо. Я ей отдал. Она ушла в свою комнату. Я провел ужасный час. Вдруг княжна является, говоря, что мое письмо развеселит очень ее кузину и заставит ее смеяться! Смеяться? Друг мой! Я разорвал письмо, схватил шляпу и уехал…

Белинской. Я подозреваю хитрость княжны. Загорскина не стала бы смеяться такому письму, потому что я очень отгадываю его содержание… зависть, может быть и более, или просто шутка…

Владимир. Хитрость! Хитрость! Я ее видел, провел с нею почти наедине целый вечер… я видел ее в театре: слезы блистали в глазах ее, когда играли «Коварство и любовь» Шиллера!.. Неужели она равнодушно стала бы слушать рассказ моих страданий? (Схватывает за руку Белинского.) Что, если б я мог прижать Наталью к этой груди и сказать ей: ты моя, моя навеки!.. Боже! Боже! Я не переживу этого! (Смотрит пристально в глаза Белинскому.) Не говори ни слова, не разрушай моих детских надежд… только теперь не разрушай!.. а после…

Белинской. После. (В сторону.) Как? Ужели он предугадывает судьбу свою?

Владимир. О, как сердце умеет обманывать! (Беспокойно ходит взад и вперед.)

Белинской (в сторону). И я должен буду разрушить этот обман? Ба! Да я, кажется, начинаю подражать ему! Нет! Это вздор! Он не так сильно любит, как показывает: жизнь не роман!

Входит слуга Белинского.

Слуга. Дмитрий Василич! Какой-то мужик просит позволения вас видеть. Он говорит, что слышал, будто вы покупаете их деревню, так он пришел…

Белинской. Вели ему взойти.

Слуга уходит. Входит мужик, седой, и бросается в ноги Белинскому.

Встань! Встань! Что тебе надобно, друг мой?

Мужик (на коленах). Мы слышали, что ты, кормилец, хочешь купить нас, так я пришел… (кланяется) мы слышали, что ты барин доброй…

Белинской. Да встань, братец, а потом говори!.. Встань прежде!

Мужик (встав). Не прогневайся, отец родной, коли я…

Белинской. Да говори же…

Мужик (кланяясь). Меня, старика, прислали к тебе от всего села, кормилец, кланяться тебе в ноги, чтобы ты стал нашим защитником… все бы стали Богу молить о тебе! Будь нашим спасителем!

Белинской. Что же? Вам не хочется с госпожой своей расставаться, что ли?

Мужик (кланяясь в ноги). Нет! Купи, купи нас, родимой!

Белинской (в сторону). Странное приключение! (Мужику.) А! так вы, верно, недовольны своей помещицей?

Мужик. Ох! Тяжко! За грехи наши!..

Арбенин начинает вслушиваться.

Белинской. Ну! Говори, брат, смелее! Жестоко, что ли, госпожа поступает с вами?

Мужик. Да так, барин… что ведь, ей-богу, терпенья уж нет. Долго мы переносили, однако пришел конец… хоть в воду!..

Владимир. Что же она делает? (Лицо Владимира мрачно.)

Мужик. Да что вздумается ее милости.

Белинской. Например… сечет часто?

Мужик. Сечет, батюшка, да как еще… за всякую малость, а чаще без вины. У нее управитель, вишь, в милости. Он и творит, что ему любо. Не сними-ко перед ним шапки, так и нивесь что сделает. За версту увидишь, так тотчас шапку долой, да так и работай на жару, в полдень, пока не прикажет надеть, а коли сердит или позабудет, так иногда целый день промает.

Белинской. Какие злоупотребления!

Мужик. Раз как-то барыне донесли, что, дескоть, «Федька дурно про тея говорит и хочет в городе жаловаться!» А Федька мужик был славной; вот она и приказала руки ему вывертывать на станке… а управитель был на него сердит. Как повели его на барской двор, дети кричали, жена плакала… вот стали руки вывертывать. «Господин управитель! – сказал Федька. – Что я тебе сделал? Ведь ты меня губишь!» – «Вздор!» – сказал управитель. Да вывертывали, да ломали… Федька и стал безрукой. На печке так и лежит да клянет свое рожденье.

Белинской. Да что, в самом деле, кто-нибудь из соседей, или исправник, или городничий не подадут на нее просьбу? На это есть у нас суд. Вашей госпоже плохо может быть.

Мужик. Где защитники у бедных людей? У барыни же все судьи подкуплены нашим же оброком. Тяжко, барин! Тяжко стало нам! Посмотришь в другое село… сердце кровью обливается! Живут покойно да весело. А у нас так и песен не слышно стало на посиделках. Рассказывают горнишные: раз барыня рассердилась, так, вишь, ножницами так и кольнула одну из девушек… ох! Больно… а как бороду велит щипать волосок по волоску… батюшка!.. ну! Так тут и святых забудешь… батюшка!.. (падает на колени перед Белинским). О, кабы ты нам помог!.. купи нас! Купи, отец родной! (Рыдает.)

Владимир (в бешенстве). Люди! Люди! И до такой степени злодейства доходит женщина, творение иногда столь близкое к ангелу… О! проклинаю ваши улыбки, ваше счастье, ваше богатство – все куплено кровавыми слезами. Ломать руки, колоть, сечь, резать, выщипывать бороду волосок по волоску!.. О боже!.. при одной мысли об этом я чувствую боль во всех моих жилах… я бы раздавил ногами каждый сустав этого крокодила, этой женщины!.. Один рассказ меня приводит в бешенство!..

Белинской. В самом деле ужасно!

Мужик. Купи нас, родимой!

Владимир. Дмитрий! Есть ли у тебя деньги? Вот все, что я имею… вексель на тысячу рублей… ты мне отдашь когда-нибудь. (Кладет на стол бумажник.)

Белинской (сосчитав). Если так, то я постараюсь купить эту деревню… поди, добрый мужичок, и скажи своим, что они в безопасности. (Владимиру) Какова госпожа?

Мужик. Дай Боже вам счастья обоим, отцы мои, дай бог вам долгую жизнь, дай бог вам все, что душе ни пожелается… Прощай, родимой! Благослови тебя Царь небесный! (Уходит.)

Владимир. О мое отечество! Мое отечество! (Ходит быстро взад и вперед по комнате.)

Белинской. Ах, как я рад, что могу теперь купить эту деревню! Как я рад! Впервые мне удается облегчать страждущее человечество! Так: это доброе дело. Несчастные мужики! Что за жизнь, когда я каждую минуту в опасности потерять все, что имею, и попасть в руки палачей!

Владимир. Есть люди, более достойные сожаленья, чем этот мужик. Несчастия внешние проходят, но тот, кто носит всю причину своих страданий глубоко в сердце, в ком живет червь, пожирающий малейшие искры удовольствия… тот, кто желает и не надеется… тот, кто в тягость всем, даже любящим его… тот! Но для чего говорить об таких людях? Им не могут сострадать: их никто, никто не понимает.

Белинской. Опять за свое! О, эгоист! Как можно сравнивать химеры с истинными несчастиями? Можно ли сравнить свободного с рабом?

Владимир. Один раб человека, другой раб судьбы. Первый может ожидать хорошего господина или имеет выбор – второй никогда. Им играет слепой случай, и страсти его и бесчувственность других – все соединено к его гибели.

Белинской. Разве ты не веришь в Провидение? Разве отвергаешь существование Бога, который все знает и всем управляет?

Владимир (смотрит на небо). Верю ли я? Верю ли я?

Белинской. Твоя голова, я вижу, набита ложными мыслями.

Владимир (помолчав). Послушай! Не правда ли, теперь прекрасная погода? Пойдем на булевар!

Белинской. Чудак!

Входит слуга Марьи Дмитревны.

Что тебе надобно? Кто ты?

Владимир. Слуга моей матери!

Слуга. Я прислан к вам, сударь, от Марьи Дмитревны. Искал я вас с полчаса в трех домах, где, как мне у вас сказали, вы часто бываете.

Владимир. Что случилось?

Слуга. Да барыня-с…

Владимир. Что?

Слуга. Сделалась очень нездорова и просит вас поскорее к себе.

Владимир. Нездорова, говоришь ты? Больна?

Слуга. Очень нездорова-с.

Владимир (задумчиво). Очень! Да, я пойду! (Подавая руку Белинскому.) Не правда ли, я тверд в своих несчастиях? (Уходит.) (В продолжение этой речи он менялся в лице, и голос его дрожал.)

Белинской (глядя вслед ему). Тебя погубит эта излишняя чувствительность! Ты желаешь спокойствия, но не способен им наслаждаться, и оно сделалось бы величайшею для тебя мукой, если бы поселилось в груди твоей. Я веселого характера обыкновенно, однако примечаю, что печаль Арбенина прилипчива. После него часа два я не могу справиться. Ха! Ха! Ха! Испытаю верность женщины! Посмотрим, устоит ли Загорскина против моих нападений. Если она изменит Арбенину, то это лучший способ излечить его от самой глупейшей болезни.

Слуга Белинского входит.

Чего тебе?

Слуга. Да я ходил в театр за билетом-с, как вы приказывали. Вот билет-с.

Белинской. Хорошо! В первом ряду? Хорошо. (Про себя.) Скучно будет сегодня во Французском театре: играют скверно, тесно, душно. А нечего делать! Весь beau monde![25]25
  светское общество! (фр.)


[Закрыть] (Закуривает трубку и уходит.)

Сцена VI

10-го января. День.

В доме у Загорскиных. Комната барышень.

Княжна Софья сидит на постели; Наташа поправляет волосы перед зеркалом.

Княжна Софья. Ма chère cousine![26]26
  Милая кузина! (фр.)


[Закрыть] Я тебе советую остерегаться!

Наташа. Пожалуста, без наставлений! Я сама знаю, как мне поступать. Я никогда не покажу Арбенину большой благосклонности, а пускай он будет доволен малым.

Княжна Софья. Ведь ты его не заставишь на себе жениться… он вовсе не такой человек!..

Наташа. Разумеется, я сама за него свататься не стану; а если он меня любит, так женится.

Княжна Софья (насмешливо). Не правда ли, как он интересен, как милы его глаза, полные слез!

Наташа. Да, для меня очень занимательны.

Княжна Софья. Поверь, он только дурачится и шалит; а именно потому, что уверен, что ты в него влюблена.

Наташа. Ему не отчего быть уверену.

Княжна Софья. А попробуй показать холодность… тотчас отстанет!

Наташа. Я пробовала, и он не отстал и только больше с тех пор меня любит…

Княжна Софья. Но ты не умеешь притворяться, ты…

Наташа. Поверь, не хуже тебя!

Княжна Софья. Арбенин точно так же куртизанил прошлого года Лидиной Полине; а тут и бросил ее, и смеется сам над нею… Ты помнишь? То же будет и с тобой.

Наташа. Я не Полина.

Княжна Софья. Посмотрим.

Наташа. Да что ты так на одно наладила?

Княжна Софья. Уж что я знаю, то знаю… вчера…

Наташа. Что такое? Впрочем, я и знать не желаю.

Княжна Софья. Вчера Арбенин был у нас.

Наташа. Ну что ж?

Княжна Софья. Любезничал с Лизой Шумовой, рассказывал ей бог знает что и между тем просил меня отдать тебе письмо: вот мужчины! В одну влюблены, а другой пишут письма! Верь им после этого. Я его прочла и отдала назад, сказав, что ты будешь очень этому смеяться. Он разорвал и уехал. Какова комедия!

Молчание.

А еще, знаешь: мне сказывали наверное, что он хвалится, будто ты показывала особенные признаки любви. Но я не верю!

Наташа (в сторону). Он делает глупости! Я теперь на него так сердита, так сердита! Хвалится! Кто б подумал! Это слишком! (Громко.) Ты знаешь, кузина, у нас был вчера Белинской! Un jeune homme charmant![27]27
  Очаровательный молодой человек! (фр.)


[Закрыть] Прелесть как хорош, умен и любезен. Вот уж не надует губы! Как воспитан, точно будто всю жизнь провел при дворе!

Княжна Софья. Поздравляю. И ты, я надеюсь, ему очень понравилась! (В сторону.) Я в восхищении: мои слова действуют! (Громко.) Вчерась же Арбенин чуть-чуть не поссорился у нас с Нелидовым. Последний, ты знаешь, такой тихий, степенный, осторожный; а Волдемар этого не слишком придерживается. Нелидов разговорился с ним про свет и общественное мнение и несколько раз повторял, что дорожит своею доброй славой, таким тоном, который давал чувствовать Арбенину, что он ее потерял; этот понял и побледнел; после и говорит мне: «Нелидов хотел кольнуть мое самолюбие, он достиг своей цели; это правда: я потерян для света… но довольно горд, чтоб слушать равнодушно напоминания об этом!» Ха! Ха! Ха! Не правда ли, Наташа, это показывает твердость характера!

Наташа. Конечно! Арбенин не совсем заслуживает дурное мнение света; но он об нем мало заботится; и этот Нелидов очень глупо сделал, если старался его обидеть! (Наташа подходит к окну.)

Княжна Софья. Поверь мне: Арбенина так же огорчает злословие, как и другого; он только не хочет этого показать.

Молчание.

Наташа (с живостью). Ах! Сейчас приехал Белинской!

Сцена VII

3 февраля. Утро.

Кабинет Павла Григорича Арбенина. Он сидит в креслах, против него стоит человек средних лет в синем сюртуке с седыми бакенбардами.

Павел Григорич. Нет! Братец, нет! Скажи своему господину, что я не намерен ждать. Должен? – плати. Нечем? – на что задолжал. В России на это есть суд. Ну если б я был бедняк? Разве два месяца пождать ничего не значит?

Поверенный. Хоть две недели, сударь. На днях мы денег ждем с завода. Неужели уж мы обманем вас?

Павел Григорич. Ни дня ждать не хочу.

Поверенный. Да где же денег взять прикажете? Ведь восемь тысяч на улице не найдешь.

Павел Григорич. Пускай твой господин продаст хоть тебя самого; а мне он заплотит в назначенное время. И с процентами – слышишь?

Поверенный. Да помилуйте-с!..

Павел Григорич. Ни слова больше. Ступай!

Поверенный уходит.

Вишь, какой ловкий! Всё бы ему ждали! Нет, брат! Нынче деньги дороги, хлебы дешевы да еще плохо родятся! Пускай графские сынки да вельможи проматывают именье; мы, дворяне простые, от этого выигрываем. Пускай они будут при дворе, пускай шаркают в гостиных с камергерскими ключами, а мы будем тише, да выше. И, наконец, они оглянутся и увидят, хоть поздно, что мы их обогнали. (Встает с кресел.) Ух! Замотали меня эти дела. А все-таки как-то весело: видеть перед собою бумажку, которая содержит в себе цену многих людей, и думать: своими трудами ты достигнул способа менять людей на бумажки. Почему же нет? И человек тлеет, как бумажка, и человек, как бумажка, носит на себе условленные знаки, которые ставят его выше других и без которых он… (Зевает.) Уф! Спать хочется! Где-то сын мой? Он, верно, опять задолжал, потому что третий день дома обедает. Вот! Прошу покорно иметь детей!

Владимир, бледный, быстро входит.

Владимир (громко и скоро). Батюшка!

Павел Григорич. Что тебе надобно?

Владимир. Я пришел, чтобы… у меня есть одна единственная просьба до вас… не откажите мне… поедемте со мною! Поедемте! Заклинаю вас; одна минута замедленья, и вы сами будете раскаиваться.

Павел Григорич. Куда мне ехать с тобою? Ты с ума сошел!..

Владимир. Не мудрено. Если б даже вы увидали, что я видел, и остались при своем уме, то я бы удивился!

Павел Григорич. Это уж ни на что не похоже! Ты, Владимир, выводишь меня из терпения.

Владимир. Так вы не хотите со мною ехать! Так вы мне не верите! А я думал… но теперь вынужден все сказать. Слушайте: одна умирающая женщина хочет вас видеть; эта женщина…

Павел Григорич. Что мне за дело до нее?

Владимир. Она ваша супруга!

Павел Григорич (с досадой). Владимир!

Владимир. Вы, верно, думаете меня испугать этим строгим взглядом и удушить голос природы в груди моей? Но я не таков, как вы; этот самый голос, приказывающий мне повиноваться вам, заставляет… да! Ненавидеть вас! Да! Если вы будете далее противиться мольбам моей матери! О! нынешний день уничтожил во мне все опасенья: я говорю прямо! Я ваш сын и ее сын; вы счастливы, она страдает на постели смерти; кто прав, кто виноват, не мое дело. Я слышал, слышал ее мольбы и рыданья, и последний нищий назвал бы меня подлецом, если б я мог еще любить вас!..

Павел Григорич. Дерзкий! Я давно уж не жду от тебя любви; но где видано, чтобы сын упрекал отца такими словами? Прочь с глаз моих!

Владимир. Я уж просил вас не уничтожать во мне последнюю искру покорности сыновней, чтоб я не повторил эти обвиненья перед целым светом!

Павел Григорич. Боже мой! До чего я дожил? (Ему.) Знаешь ли…

Владимир. Я знаю: вы сами терзаемы совестью, вы сами не имеете спокойных минут – вы виновны во многом…

Павел Григорич. Замолчи!..

Владимир. Не замолчу! Не просить пришел я, но требовать! Требовать! Я имею на это право! Нет! Эти слезы врезались у меня в память! Батюшка! (бросается на колени), батюшка! Пойдемте со мною!

Павел Григорич. Встань! (Он встревожен.)

Владимир. Вы пойдете?

Павел Григорич (в сторону). Что если в самом деле? Может быть…

Владимир. Так вы не хотите? (Встает.)

Павел Григорич (в сторону). Она умирает, говорит Владимир! Желает получить мое прощенье… правда! Я бы… но ехать туда? Если узнают, что скажут?

Владимир. Вам нечего бояться: моя мать нынче же умрет. Она желает с вами примириться, не для того, чтобы жить вашим именем; она не хочет сойти в могилу, пока имеет врага на земле. Вот вся ее просьба, вся ее молитва к Богу. Вы не хотели. Есть на небе Судия. Ваш подвиг прекрасен; он показывает твердость характера; поверьте, люди будут вас за это хвалить; и что за важность, если посреди тысячи похвал раздастся один обвинительный голос. (Горько улыбается.)

Павел Григорич (принужденно). Оставь меня!

Владимир. Хорошо! Я пойду… и скажу, что вы не можете, заняты. (Горько.) Она еще раз в жизни поверит надежде! (Тихо идет к дверям.) О, если б гром убил меня на этом пороге; как? Я приду – один! Я сделаюсь убийцею моей матери. (Останавливается и смотрит на отца.) Боже! Вот человек!

Павел Григорич (про себя). Однако для чего мне не ехать? Что за беда? Перед смертью помириться ничего; смеяться никто над этим не станет… а все бы лучше! Да, так и быть, отправлюсь. Она, верно, без памяти и меня не узнает… скажу ей, что прощаю, и делу конец! (Громко.) Владимир! Послушай… погоди!

Владимир недоверчиво приближается.

Я пойду с тобою… я решился! Нас никто не увидит? Но я верю! Пойдем… только смотри, в другой раз думай об том, что говоришь…

Владимир. Так вы точно хотите идти к моей матери? Точно? Это невероятно! Нет, скажите: точно?

Павел Григорич. Точно!

Владимир (кидается ему на шею). У меня есть отец! У меня снова есть отец! (Плачет.) Боже! Боже! Я опять счастлив! Как легко стало сердцу! У меня есть отец! Вижу, вижу, что трудно бороться с природными чувствами… О! как я счастлив! Видите ли, батюшка! Как приятно сделать, решиться сделать добро… ваши глаза прояснели, ваше лицо сделалось ангельским лицом! (Обнимает его.) О мой отец, вы будете вознаграждены Богом! Пойдемте, пойдемте скорей – ее надобно застать при жизни!

Павел Григорич (хочет идти; в сторону). Итак, я должен увидеться… хорошо! Да нет ли тут какой-нибудь сети? Однако отчаяние Владимира!.. Но разве она не может притвориться и уверить его, что умирает? Разве женщине, а особливо моей жене, трудно обмануть… кого бы ни было? О, я предчувствовал, я проникнул этот замысел, и теперь все ясно. Заманить меня опять… упросить… и если я не соглашусь, то сын мой всему городу станет рассказывать про такую жестокость! Она, пожалуй, его подобьет! Признаюсь! Прехитрый план! Прехитрейший!.. однако не на того напали! Хорошо, что я вовремя догадался! Не пойду же я! Пускай умирает одна, если могла жить без меня!

Владимир. Вы медлите!