Текст книги "Маскарад"

Действие четвертое

Сцена первая

Большая заброшенная комната. Развалившийся камин. С левой стороны виден коридор, освещенный в окна луной, в коридоре спускается лестница. Направо две ступени и дверь, а в середине стеклянная дверь на балкон – лунное освещение.

Александр (входит с правой стороны из двери и запирает их ключом. Он в широком плаще.). Хоть стар замок – а не скоро его сломаешь… и покуда я здесь царь!.. жалкая власть! Жалкое удовольствие, украденное из рук судьбы… и горькое, как хлеб нищего, – зато я, по крайней мере, хотя против ее воли, но еще раз прижму ее к груди своей; мой огненный поцелуй, как печать, останется на устах ее – и она будет мучиться этой мыслию; оно так и следует: вместе были счастливы, вместе и страдать! В темноте под этим плащом она не скоро меня узнает! Может быть, даже вероятно, что мне удастся под чужим именем выманить два-три ласковые слова… О! какой ангел внушил мне эту мысль – Бог, видимо, хочет вознаградить меня за тридцатилетние муки, за тридцать лет жизни пустой и напрасной. (Задумывается.) Да, мне тридцать лет… а что я сделал? Зачем жил?.. говорят, что я эгоист; итак, я жил для себя?.. Нет… я во всем себе отказывал, вечно был молчаливой жертвой чужих прихотей, вечно боролся с своими страстями, не искал никаких наслаждений, был сам себе в тягость – даже зла никому умышленно не сделал… итак, я жил для других? Также нет… я никому не делал добра, боясь встретить неблагодарность, презирал глупцов, боялся умных, был далек от всех, не заботился ни о ком – один, всегда один, отверженный, как Каин – бог знает, за чье преступление – и потом один раз встретить что-то похожее на любовь – один только раз – и тут видеть, знать, что я обязан этим искусству, случаю, даже, может быть, лишней чашке шоколаду, – наконец, против воли предавшись чудному, сладкому чувству – потерять все – и остаться опять одному с ядовитым сомнением в груди, с сомнением вечным, которому нет границы. (Ходит взад и вперед.) Отчего я никогда не могу забыться? Отчего я читаю в душе своей, как в открытой книге? Отчего самые обыкновенные чувства у меня так мертвы? Отчего теперь, в самую решительную минуту моей жизни, сердце мое неподвижно, ум свеж, голова холодна… я, право, кажется, мог бы теперь с любым глупцом говорить битый час о погоде, – видно, я так создан, видно, недостает какой-нибудь звучной струны в моем сердце… О! лучше бы уж я родился слеп, глух и нем… обо мне бы, по крайней мере, сожалели.

Вера показывается на лестнице.

Это она… так точно – теперь я должен призвать на помощь всю свою твердость.

Вера. Его еще нет… темно, страшно… Боже! Как я могла решиться… но что ж делать, я его знаю – он сдержал бы свое обещание – у меня сердце бьется, как молоток. Шорох, о кто это… Юрий!..

Александр (берет ее за руку). Это я!..

Вера. Довольны ли вы… что может сделать женщина больше… но это дурно, дурно принудить меня таким средством.

Александр. Я также выбрал между жизнью и смертию.

Вера. Решившись вам повиноваться, я решилась также вас забыть…

Александр (хочет ее обнять). О, это женская хитрость.

Вера. Нет… нет – я вам скажу также, что я люблю вас.

Александр. Меня одного?

Вера. Одного, клянусь небом! Я могла заблуждаться, но теперь чувствую, что сердце мое никогда не изменялось.

Александр вздыхает.

Однако, несмотря на это мы должны расстаться навсегда… мне трудно так же, как и вам, об этом думать – но теперь мы будем благоразумнее, чем в минуту первой разлуки нашей – я уж не могу быть счастлива, но спокойствие для меня еще возможно – оставьте мне хоть это!..

Александр. У меня и этого не останется.

Вера. Верьте мне, женщина благородная может на минуту забыть свой долг, но всегда приходит время, когда она чувствует, что должна возвратиться к нему, – время это для меня настало – никакое искусство, никакие угрозы не поколеблют моей твердости. Юрий! Дайте мне руку, обещайте как другу, как женщине, которой постоянною мыслью были вы; обещайте никогда не покушаться оторвать какую бы то ни было женщину от ее обязанностей – это ужасно, Юрий! Это иногда хуже убийства.

Александр. О, молю, один прощальный поцелуй.

Вера. Нет, расстанемся друзьями – зачем такое испытание!

Александр. Я буду покорен во всем – только один поцелуй – ты непременно должна – непременно – один – только один – и потом пусть между нами обрушится вечность. (Увлекает и целует ее – луч месячный упадает на его лицо, и она узнает… вскрикивает громко.)

Вера. О! опять он, опять!

Александр. Я уже сказал тебе, опять и всегда – никто не займет моего места.

Вера. Это обман неслыханный… пусти, пусти мне руку… я к тебе чувствую отвращение!..

Александр. Знаю, знаю все – но ты не уйдешь отсюда – и ты подумала, что я не останусь верен своей клятве… Да, я здесь, а твой страстный любовник теперь сидит крепко за двумя замками… видишь эту дверь, за нею еще дверь… они обе заперты… он должен сломать замки… может быть, это ему и удастся… но тогда он увидит тебя в моих объятиях…

Вера. Боже мой! Боже мой! Я должна была знать, что он на все способен!

Александр. Ха! Ха! Ха! – разве ты этого прежде не знала! Разве год тому назад, когда ты в упоении страсти лежала в моих объятиях, когда твои поцелуи горели на губах моих, разве тогда еще я не предварял тебя? Разве я не говорил: «Вера, ты любишь человека ужасного, который не имеет ничего святого, кроме тебя, и то пока он любим, человека с душой испорченной, который не боится ничего, потому что ничем не дорожит», – разве я не говорил: берегись, ты будешь раскаиваться… Но ты не верила, ты улыбалась, ты думала, что я шучу, – мне шутить в такие минуты! – ты думала, что я все это говорил, чтоб показаться интересным, удивить тебя, что я, следуя моде, фанфарон порока и эгоизма, ты даже хотела меня уверить, что я почти ангел доброты… потому что тогда кровь волновалась в твоих жилах, тебе нужны были ласки, чьи-нибудь ласки, чья-нибудь нежность, покуда, на время, до появления другого, достойнейшего… Не дрожи, не поднимай глаза к небу… наказание упало тебе оттуда… ты не мученица добродетели, не жертва страсти и обмана… ты просто слабая, ветреная, непостоянная женщина… ты вздумала по прихоти своей располагать судьбою трех человек, одному назначила покорность, другому вздохи и признания, третьему, самому послушному, ты назначила мучения ревности, пытки презрения, муки любви отверженной, обманутой – и этот последний теперь мстит за себя…

Вера (упадая на колени). Не подходи, не подходи…

Александр (подымая ее за руку). Встаньте, не унижайтесь, княгиня, до такой степени… после вашей надменности, это уж слишком смешно… На коленях, и перед кем? Одумайтесь – что это! Страх! Чего же вы боитесь? Времена кинжалов прошли – разве я вам угрожаю?

Вера (почти без чувств). Я не переживу этого.

Александр. Через два года, Вера, назначаю тебе свидание где-нибудь на бале, на лице твоем будет играть улыбка, в волосах будут блистать жемчуг и бриллианты, а в сердце твоем будет пусто и светло…

Слышен стук отломанного замка.

Вера. Это Юрий – он идет сюда.

Александр. Наконец!

Вера хочет убежать.

Постой!.. мне пришла мысль, – зачем оставлять дело неконченным – я хочу, чтоб он нашел тебя в моих объятиях, чтоб он насладился приятной картиной – это было бы божественно, как ты думаешь!.. (Обнимает ее.)

Вера. Мне все равно – делай что хочешь – у меня нет сил противиться.

Александр. Слышишь – вот его шаги… последний замок сейчас разлетится. Бешенство удвоивает его силы.

Молчание.

Нет, я вижу – это уж слишком много для тебя – обморок? – пустое. Я хочу, чтоб ты с ним говорила, – останься здесь, скажи ему, что ты его не любишь, – не любишь нисколько… я отойду в сторону… слышишь ли, отвергни его ласки так же холодно, как мои, – иначе я стану между вами, и тогда горе вам обоим.

Отходит и прячется – дверь с треском отворилась, и входит Юрий.

Юрий. А! меня заперли – это недаром – это с умыслом сделано. Но кто же? Брат? – зачем ему… О, если я опоздал… Вера!.. ничего не слышно… Чу! Шорох платья… она здесь – здесь, Вера! (Подходит и видит.) О, как я счастлив! (Берет ее за руку.) Вера, княгиня – простите меня.

Вера (слабо). Вас… я прощаю…

Юрий. Это был миг сумасшествия… но я хотел вас видеть перед тем, чтоб расстаться снова – и, может быть, навсегда… я хотел… о, я сам не знаю чего… да, только вас видеть, только… я надеялся, я полагал – что вы не можете любить вашего мужа, потому что он не стоит вас… я хотел найти вам в уме своем извинение… я даже… мечтал, что вы меня еще любите.

Вера. Вы совершенно ошиблись.

Юрий. Однако вы здесь, – вы не хотели огорчить меня – вы здесь – ваша рука горит в руке моей – женщина не любя не сделает этой жертвы…

Вера. Вы правы, я пожертвовала собой из любви, но не к вам.

Юрий. Вы хотели спасти мужа.

Вера. Да…

Юрий (обидясь). Если так, то прошу от меня его поздравить.

Вера (после молчания). Забудьте меня.

Юрий. Я не ожидал такого приветствия.

Вера. Чего же вы ожидали?

Юрий. В вас нет и тени той женщины, которая некогда любила меня так нежно, которой обязан я лучшими минутами в жизни… отчего ж бы, кажется, им не воскреснуть – зачем дарить сокровище тому, кто ему не знает цены, – а я, я, так долго живший одной надеждой обладать им, я брошен в сторону, со мной поступают как с игрушкой, то кидают огненный взор, то ледяное слово…

Вера. Лучше бы вы старались не понять ни того, ни другого.

Юрий. Боже, как вы переменились – бывало, вам стоило подумать, и я уж знал эту мысль, пожелать, и я невольно желал того же; бывало, нам почти не нужно было слов для разговора… Теперь, признаюсь, теперь я вас не понимаю.

Вера. О! слава богу.

Юрий. Слава богу… Ужель вы хитростью хотели избавиться от моей любви, обманом испугать меня – этому не бывать… вы теперь в моей власти… я не упущу этого случая… теперь или никогда – вы моя, вы будете моею… Судьба этого хочет…

Вера. Юрий, Юрий! Одна минута восторга и веки раскаяния.

Юрий. Я не буду раскаиваться.

Вера. А я?

Юрий. Вы меня любите.

Вера. Я слабая женщина… я имею обязанности… я знаю, что такое раскаянье.

Юрий. Ты об нем забудешь в моих объятиях.

Вера. Пощадите…

Юрий. Не доводи меня до крайности… я за себя не ручаюсь.

Вера. Шорох… нас подслушивают… здесь кто-то есть…

Юрий. Шорох… кто же смеет… (Осматривается.)

Вера (убегает.) Прощай, Юрий… прощай.

Юрий (бежит за нею). Нет, я вас не пущу… невозможно… я не хочу так расстаться.

В двери хватает ее за руку и упадает на колени; Александр является.

Вера (указывая пальцем на Александра.) Уйдите, уйдите! Это он… опять он!.. (Убегает.)

Юрий (оборачивается). А! – что такое!..

Александр. Свидетель твоих глупостей!..

Юрий. Этого свидетеля можно достойно наградить за труды.

Александр. Его награждение… здесь. (Указывает на сердце.)

Юрий. Брат… с этой минуты – я разрываю узы родства и дружбы – ты мне сделал зло – невозвратимое зло – и я отомщу!..

Александр (холодно). Каким образом?

Юрий. Ты мне заплотишь.

Александр (улыбаясь). С удовольствием – только чем!

Юрий (в бешенстве). Ценою крови…

Александр. В наших жилах течет одна кровь.

Юрий. Подслушивать – так коварно отравлять чужое счастие… знаешь ли, что это дело подлецов…

Александр. А обольщать жену другого…

Юрий. Она меня любит.

Александр. Неправда… разве это видно из ее поступков.

Юрий. Я знаю, что она меня любит… любила меня одного…

Александр. А я знаю кое-что другое.

Юрий. Что ты знаешь? Говори, сейчас говори!..

Александр. Я знаю, что в твоем отсутствии она имела любовника.

Юрий. Клевета, низкая клевета!

Александр. Я тебе покажу письма…

Юрий. Кто же он?.. назови его мне…

Александр (подумав). Изволь, я тебе его назову.

Юрий. Сейчас – сию минуту.

Александр. Завтра… когда она уедет. (Уходит.)

Юрий (задумчиво). Что, если он говорит правду!..

КОНЕЦ 4 АКТА

Действие пятое

Сцена первая

Комната князя. Он сидит. Перед ним управитель с бумагами.

Управитель. Ваше сиятельство, честь имею рабски донести, что все в подмосковной готово для принятия вашего сиятельства – и дом отоплен – и обоз должен сегодня туда приехать.

Князь. Хорошо… ты останешься здесь и сдашь квартиру… нынче, часа через два мы едем – вели укладывать карету…

Управитель. Слушаю-с – да что ваше сиятельство изволили так на Москву прогневаться…

Князь. Не твое дело рассуждать – дурачина.

Управитель. Слушаю-с, ваше сиятельство.

Вера входит.

Княгиня изволила пожаловать.

Князь. Пошел вон.

Управитель уходит.

(Жене.) Я очень рад, сударыня, что вы пришли – сделали мне эту честь, очень рад, в восторге… я должен с вами поговорить – сделайте милость, садитесь.

Вера. Что вам угодно?

Князь. Если б вы всегда мне делали этот вопрос, то было б лучше.

Вера. Вы этого не требовали…

Князь. Тогда было другое, тогда я был ваш покорный слуга, ваш прислужник, ваша постельная собачка, – только вы не умели ценить этого, сударыня… чего я не делал?.. надобны бриллианты – и бриллианты являются; бал? – и бал готов; коляски, кареты, шали, шляпы – я для вас разорялся, сударыня.

Вера. Я всегда была благодарна.

Князь. И из благодарности сами хотели мне подарить головной убор, в новом вкусе.

Вера хочет встать.

Сидите – останьтесь… я ваш муж и теперь попробую приказать – одним словом, мы нынче едем в подмосковную – а как только будет можно, то оттуда в симбирскую деревню…

Вера. Я пришла вас просить не откладывать отъезда.

Князь. Сами просите!.. вот новость!.. знаете ли, что это очень хитро – тут что-нибудь кроется… и я, право, из любопытства в состоянии остаться.

Вера. Нет, вы этого не сделаете – это невозможно… Мы должны ехать – сегодня же, сейчас… я вас умоляю.

Князь (про себя). Хоть убей – не понимаю! (Ей.) Я хочу знать, сударыня, отчего вы желаете ехать так скоро…

Вера. Я не могу вам этого объяснить…

Князь. Не можете – и не надо, я сам догадываюсь… вы желаете доказать мне, что вы добродетельная супруга, которая избегает своего любовника, а мне, сударыня, известно, что вы любите сами Юрия Дмитрича – мне известно…

Вера. Нет, нет – я его не люблю… но боюсь…

Князь. Полюбить его?

Вера. Женское сердце так слабо…

Князь. И так обманчиво. Вы моя жена, сударыня, и не должны любить никого, кроме меня…

Вера. Я всегда старалась не подать вам повода думать…

Князь. Теперь я буду стараться… запру вас в степной деревне, и там извольте себе вздыхать, глядя на пруд, сад, поле и прочие сельские красоты, а подобных франтиков за версту от дому буду встречать плетьми и собаками… ваша любовь мне не нужна, сударыня, – я, слава богу, не так глуп, но ваша честь – моя честь! О, я отныне буду ее стеречь неусыпно.

Вера. Я решилась искупить вину свою – беспредельной покорностью.

Князь. Образумиться надо было немного раньше.

Вера. Конечно, это было не в моей власти.

Князь. Что же! – судьба, во всем виновата судьба! Вот модные романы – вот свободные женщины – филозофия – черт ее возьми, сударыня. Вы слишком учены для меня, от этого все зло!.. Отныне не дам вам ни одной книги в руки – извольте заниматься хозяйством.

Вера. Я сказала, что буду покорна во всем, только прошу одного ради бога – никогда не напоминайте мне о прошедшем… я буду вашею рабою, каждая минута моей жизни будет принадлежать вам… только не упрекайте меня…

Князь. Вот мило, вот хорошо!.. нет, сударыня, отныне делаю все вам напротив, вы хотите обедать – я велю подавать завтрак, хотите ехать – я сижу дома, хотите сидеть дома – везу вас на бал… я вам отплачу, вы узнаете, что значит кокетничать, может быть, верно больше… с петербургскими франтиками, имея такого мужа, как я! (Уходит.)

Вера. И вот мне раскрылась целая жизнь страданий – но я решилась терпеть и буду терпеть до конца!

Входит слуга.

Слуга. Князь приказал вам доложить, ваше сиятельство, что извольте, дескать, одеваться – возок закладывают.

Вера. Скажи, что я иду. (Уходит.)

Сцена вторая

Комнаты у Дмитрия Петровича. Дмитрия Петровича несут на креслах. Александр входит.

Дмитрий Петрович. Так, так, – остановитесь здесь – я хочу, чтоб светлый луч солнца озарил мои последние минуты – в той комнате темно, страшно, как во гробе, – здесь тепло – здесь, может быть, снова жизнь проснется во мне… Дети… Юрий – где вы… ушли – никого.

Александр. Я возле вас, батюшка!

Дмитрий Петрович. Друг мой, я умираю – я заметил, как доктор нынче покачал головой и уехал, не сказав ни слова. Ты говорил с доктором?

Александр. Нет, батюшка.

Дмитрий Петрович. Ты боялся спросить… ты был всегда добрый сын – не правда ли, ты любил меня… Где Юрий?..

Александр. Его здесь нет.

Уходят за Юрием по знаку Александра.

Дмитрий Петрович. Ради неба – позовите его – моего милого Юрия… я умираю… хочу его благословить… он, верно, не знает, что я так дурен, верно, ты не сказал ему.

Александр. Я боялся его огорчить.

Дмитрий Петрович. Так, стало быть, я в самом деле так близок к смерти.

Александр (отвернясь). Не знаю, батюшка…

Дмитрий Петрович. О! ты камень – когда ты будешь умирать, то узнаешь, как тяжело не встречать утешения.

Александр. О, конечно, я тогда это узнаю!

Дмитрий Петрович. Тебе не жаль меня – ты даже не просишь моего благословения.

Юрий входит в волнении.

Александр. Батюшка – вот пришел брат…

Юрий (подходит. Про себя.). Боже мой! Как он переменился со вчерашнего дня…

Александр (Юрию). Он умирает… и ты убил его…

Юрий (закрыв лицо). О! говорить это… и в такую минуту!..

Дмитрий Петрович. Юрий!

Юрий. Я у ваших ног. (Стоя на коленях подле него.)

Дмитрий Петрович Я тебя прощаю – и благословляю отцовским благословением.

Александр (отходя к окну). А мне простить нечего, надо мной нельзя показать великодушия… и потому нет благословения! (Стоит у окна.)

Юрий (встает). Батюшка, я перед вами злодей – я недостоин.

Дмитрий Петрович. Полно, полно – пылкость, ребячество – я это понимаю, но мне было больно…

Федосей (за столом – Юрию). Уговорите его, барин, лечь в постель, ему так сидеть трудно – посмотрите, лишается чувств, ослабевает.

Юрий. Погоди – надо дать успокоиться.

Дмитрий Петрович (слабо). Я ничего не вижу – здесь ли ты, Юрий, – свет бежит от глаз моих… пошлите за священником.

Юрий. Он без чувств, руки холодны.

Федосей (Юрию). Вот уж дней с пять, сударь, как с ними это часто бывает.

Юрий. Боже, сколько мучений!.. здесь умирающий отец… там…

Александр (хватает брата за руку и тащит к окошку). Посмотри… посмотри – вот она выходит на крыльцо. Даже сюда не смотрит – бледна!.. но что за диво – ночь, проведенная без сна! – садится – улыбается мужу, а тот и не замечает… посмотри… еще раз выглянула в окно и опустилась в карету!.. Вера! Вера! – чего ищут глаза твои.

Слышен стук кареты.

Юрий. Все кончено.

Александр. Вздыхай – терзайся – воображай ее слезы и мысли, что вы никогда не увидитесь, воображай, какая ужасная борьба происходила в душе ее, когда она решилась противиться твоей страсти!.. О великий, святой пример добродетели… чистая душа… Ха! Ха! Ха!.. это был страх, страх – она знала, что я тут, за дверью.

Юрий. Замолчи, замолчи – видишь, здесь умирающий отец.

Александр. Что мне теперь отец, целый мир – я потерял все, последнее средство погибло, последнее чувство умерло – на что мне жизнь… хочешь взять ее? Возьми и хорошо сделаешь – вознаградишь себя за то, чего ты лишился. О, я тебе наскажу таких вещей, от которых и у тебя засохнет сердце, и у тебя в душе родится сомнение и ненависть… Глупец, глупец! Ты думал, что когда раз понравился семнадцатилетней девушке, то она твоя навеки, что она не может любить другого, видевши раз такое совершенство, как ты… а я тебе скажу теперь, подтвержу клятвою, что знаю человека, для которого она забыла мужа, долг, закон, честь, даже самолюбие, человека, для которого она была готова отдать жизнь, служить ему рабой, человека, который тысячу раз должен бы был задушить ее в своих объятиях – если б отгадал будущее…

Юрий. Наконец, ты должен мне сказать, кто он? Я вырву у тебя из горла это проклятое имя.

Дмитрий Петрович (слабо). Федосей – что они делают – позови их, я хочу проститься.

Федосей. Отвернитесь, батюшка, не смотрите.

Юрий. А, ты молчишь! – так я тебя принужу! (Хватает на столе саблю.)

Дмитрий Петрович. Дети, дети… убийство – остановите их – брат на брата! Господи, возьми меня скорей… (Упадает.)

Федосей. Помогите – холоден… (Упадает на колена и целует руку старика.)

Александр (вырывает саблю и бросает на пол). Дитя, и ты думаешь, что силой, страхом из меня можно что-нибудь выпытать, ты грозишь смертью, кому? Брату… что, если б я позволил тебе убить себя… но я не так жесток – я сам скажу все… твой соперник, счастливый соперник – я!..

Юрий. Ты?

Александр. Теперь продолжай верить женщинам, верь любви, верь добродетели – твой ангел лежал здесь, на этой груди, следы твоих поцелуев выжжены моими, я выжал из сердца Веры все, что в нем было похожего на добродетель, и на твою долю не осталось ничего.

Юрий, закрыв лицо руками.

Дмитрий Петрович (умирая). Дети… Юрий… Юрий…

Юрий. Мое имя… отец… он умирает. (Бросается к нему.)

Федосей. Скончался!..

Юрий. Не может быть… (Хватает руку.) О!

Юрий упадает без чувств на пол. Александр стоит над ним и качает головою.

Александр. Слабая душа… и этого не мог перенести…

КОНЕЦ