Электронная библиотека » Михаил Левидов » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 19:27


Автор книги: Михаил Левидов


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Глава 3
Свифт обманывает биографов


Смертный смертному неравен —

мерою одной не мерь!

Руставели


Главным занятием Урса было ненавидеть человеческий род.

Гюго

В 1678 или 1679 году, весной ли, летом или осенью, утром ли, в полдень или под вечер, – точнее не скажешь, да и нужно ли быть точнее? – одиннадцати или двенадцатилетний мальчик, на вид никак не заморыш, сидел на берегу реки и удил рыбу. Клев был неважный, и Джонатан хотел было сматывать удочку, и вдруг – о счастье! – леска задрожала, натянулась. Джонатан задержал дыхание, осторожно потянул – какая прекрасная, крупная рыба показалась из воды. И вдруг – о горе! – рыба сорвалась с крючка, вильнула хвостом и была такова. Это был, конечно, печальный случай.

Настолько печальный, что лет через тридцать с лишним знаменитый сатирик, памфлетист и политик, уже познавший радость славы, торжество успеха и прелесть власти над людьми, но и знавший яд разочарований и трагикомедию катастроф, пишет в автобиографических записях об этом печальном случае своих детских лет:

«Досада мучает меня до сих пор, и я верю, что это было предзнаменование для всех моих будущих разочарований».

И как все строки Свифта, и эти строки были прочтены его многочисленными биографами, его красноречивыми комментаторами. И прочтены с торжественным вниманием, но и со скрытой тихой радостью. Ибо – какое это авторитетное и блестящее доказательство знаменитого тезиса, тезиса, который так мил сердцу большинства биографов Свифта и исследователей творчества его. Великолепный этот тезис существует уже около двухсот лет и не показывает до сих пор признаков истощения. Покрытый пылью веков, он стал заслуженным, солидным, непререкаемым, почти священным; он оброс почтенной традицией и стоит, авторитетный и грузный, стоит, как замшелая глыба, заваливающая вход к изучению путей и судеб Джонатана Свифта – человека – художника – мыслителя – бойца. А между тем он очень нехитер, этот тезис, элементарен до вульгарности; а между тем из картона, из ваты эта глыба.


Кто же, хоть немного, понаслышке знакомый с жизнью и творчеством Свифта, не слыхал, что был у него очень плохой от рождения характер? И кто же не повторял, что был этот мрачный человеконенавистник несчастнейшим человеком?

Есть три знаменитых и весьма популярных критико-биографических этюда о Свифте: прекрасный литературовед, тонкий мыслитель, блестящий знаток английской литературы Ипполит Тэн – автор одного из них; второй написал талантливейший английский писатель, один из классиков – Уильям Теккерей; и первоклассный французский стилист, утонченный эстет Поль Сен-Виктор был автором третьего. Конечно, этими этюдами не исчерпывается громадная литература о Свифте, но именно они показательны, суммируя многочисленные и специальные биографические исследования, отражая и выражая установившуюся точку зрения европейской интеллигенции и европейского литературоведения девятнадцатого века. Прекрасно написаны все три этюда. «Думать о нем (о Свифте) – это значить думать о развалинах великой империи», – подытоживает свой анализ Теккерей. «Величественное здание, прекрасное, даже когда оно горит», – восклицает Тэн. «Английский гений не имеет представителя более неистового и отталкивающего, чем Джонатан Свифт», – судит Поль Сен-Виктор.

Прекрасно написаны все три этюда.

Но если подойти к этюдам этим по-свифтовски, если сорвать стилистические украшения, сбросить словесные побрякушки, – что останется от них в качестве решающего вывода? Вот это убедительное утверждение, что у Свифта был отчаянно плохой, дьявольски плохой характер.

Алексей Веселовский, выражая установившуюся точку зрения, так и пишет:

«Когда один из лучших объяснителей Свифта, затрудняясь найти подходящую характеристику, называет его демоническим существом и в злорадном его отношении к человечеству видит что-то дьявольское – это определение возвращает нас к старому эстетическому жаргону, но как будто подводит нас к решению смутной загадки» (о характере Свифта).

Хорошо. Веселовский, Вейнберг, Чуйко внимательно читали Тэна, Сен-Виктора, Теккерея. Кого же читали эти?

Помимо других исследователей и биографов, читали они, несомненно, примечательный опус великолепного лорда Оррери! Кто же такой лорд Оррери? Благополучный английский вельможа, сын маленького литератора, современника Свифта, который, не желая отстать от отца, также захотел быть литератором и написал – первый после смерти Свифта, в 1753 году, – опыт его биографии и примечаний к его сочинениям. Добропорядочный Оррери не отрицает, что Свифт был писатель талантливый, но решительно не одобряет свифтовское в Свифте. «Эта глава (глава 7-я – „Путешествие в Бробдингнег“) содержит такую массу язвительных насмешек над человеческим обществом, что для всякого становится совершенно ясным желание Свифта не упустить ни одного случая, дающего ему возможность унизить человеческую природу и насмеяться над ней». Ну как же не плохой характер! А вот еще красноречивей: «Я с грустью должен заметить, что подобные описания, в изобилии разбросанные во всех произведениях Свифта, не оправдываясь никакими мотивами, являются просто следствием необузданного характера юмора Свифта и мрачного настроения его духа». Грустно было лорду Оррери за Свифта, грустно было, что жил на свете человек с таким плохим и злобным характером.

Какой свежей и целостной в своей неприкосновенности дошла до наших дней эта «оррерийская» концепция! Неужели уж так гениален был этот забытый лорд? И неужели Тэн унизился до плагиата у Оррери? Нет, конечно. Просто благородный лорд первый ощутил себя в состоянии самообороны от «дьявола» Свифта и защищался весьма элементарно и бесхитростно – как мог. И такое же состояние самообороны, в конечном счете, обусловило пафос Тэна и прочих. Ибо нападал и воинствовал Свифт и после смерти своей, и приходилось же защищаться!

Итак, плохой характер – это основа человеконенавистнического творчества Свифта. Скудная все же формула, и как-то неловко опереться на нее такой величине, как Тэн. Вот если бы добавить что-то к субъективному этому моменту, какую-либо объективную данность, вот если б был Свифт хром – глух – слеп – горбат! Но, как назло, Свифт до последней его болезни был и в физическом плане прекрасным образчиком человеческой породы – красив, высок, строен, силен. Что ж добавить к плохому от рождения характеру?

Нашлось добавление – первый заговорил о нем все тот же Оррери. Жизненная обстановка, в которой находился Свифт, и особенно в дни своего детства, отрочества, юности, – вот это добавление. Несчастное детство, жестокое отрочество, мучительная юность и неудачи всей дальнейшей жизни – чего же нужно больше? В сочетании с прирожденным плохим характером это и создало величайшего в мировой литературе человеконенавистника. Так создан тезис, так возникает концепция, а затем начинается ее украшение, расцвечение, обряжение в нарядные одежды, дальше возникает эта лживая, сюсюкающе-сентиментальная беллетристика, от которой не удержался ни один из биографов Свифта.

Было ли детство Свифта печальным, ужасным, трагическим? Было – в той мере, каким было детство любого ребенка в бедной семье второй половины семнадцатого века. В той же мере, никак не больше, а вернее, меньше.

Несомненно, дом под номером семь по улице Хоэс-Корт в Дублине, где родился 30 ноября 1667 года Джонатан Свифт, был мрачный, нерадостный дом. И каморка в этом доме, где жила его мать, вдова маленького английского судебного чиновника, приехавшего в Дублин – столицу Ирландии – из Англии вместе со своими братьями в поисках карьеры, была жалкой, убогой каморкой. Верно и то, что если б Джонатану пришлось провести самые первые годы своей жизни в нищете и грязи дублинских задворков, то это были бы очень печальные годы. Случилось, однако, не так. У малютки Свифта была кормилица-англичанка. И по не выясненным доселе обстоятельствам, а впрочем, они и не так важны, кормилица увезла малютку в свое родное английское местечко Писхэвен – в переводе «Мирная гавань», увезла двухлетним, и он пробыл с ней до шестилетнего возраста. Очевидно, там, в этом тихом местечке, мальчику жилось не так уж плохо: кормилица настолько заботилась о нем, что обучила его азбуке; возвратившись в 1673 году в Дублин, он уже свободно читал – это встречалось не так часто в ту эпоху. И тогда же он был отдан на полное содержание в знаменитую начальную и среднюю школу в Килькенни – маленьком ирландском городке; это была лучшая в Ирландии школа, там обучались дети лучших семейств – среди прочих знаменитые впоследствии современники Свифта Конгрив и Беркли. Мать Свифта вскоре уехала на свою родину в Англию, содержание Джонатана взял на себя его дядюшка Годвин. Мальчик был, таким образом, лишен семейной атмосферы. Конечно, это не способствует радостному детству, но вызывает ли это необходимость декламации о каком-то особом роке, злосчастии? Однако декламируют. «Бывают люди, которых с раннего детства приходится назвать натурами надломленными, неудачниками… Какая-то горечь, скрытое озлобление и желание отомстить стоящим поперек дороги сказывается у них чуть не в отроческие годы… Порой достаточно незаметных, незатейливых причин для того, чтоб бросить человека в открытую борьбу с жизнью. Такие-то причины, в которых самому человеку может иной раз почудится злое вмешательство судьбы, рано обнаружились в жизни Свифта». Так декламирует почтенный Веселовский с чужого, конечно, голоса, подчиняясь все той же могучей традиции, повелевавшей декламировать о несчастном детстве сиротки, ставшего человеконенавистником.

Да и известно об этом детстве очень немногое. Рассказал сам Свифт один анекдот – о рыбе. Известен со слов Свифта и другой. Забавный анекдот. Джонатан купил где-то дряхлую, лишь на убой годную лошадь и торжественно привел ее в школу. Жалел ли он лошадь, хотел ли он похвастаться перед товарищами необычной покупкой – это неизвестно. Факт тот, что лошадь у него все же отняли и отвели на живодерню.

Смело можно было бы обойти анекдот этот молчанием, но вот воспоследствовал ему другой, и в самом деле примечательный, анекдот… «Эта история весьма характеризует его смелую гордость и честолюбие. Из нее он мог бы извлечь предзнаменование величественной катастрофы своей жизни».

Так пишет автор бесстрастной, серьезной статьи в таком авторитетном издании, как «Британская энциклопедия». Из пустячного случая, говорящего лишь о том, что у школьника Свифта была богатая фантазия, а также водились кой-какие деньжонки (все же лошадь!), выводить такое глубокомысленное следствие – это ли не характернейший анекдот! Но не о Свифте, а о биографах Свифта…

Пятнадцатилетним кончает Свифт школу в Килькенни. Для большинства его сверстников учение кончилось, начинается суровая реальная жизнь. Но не для Свифта. Находясь опять-таки на иждивении дяди, поступает он вместе со своим двоюродным. братом Томасом в дублинский университет. После Оксфорда и Кембриджа это был знаменитейший университет с хорошо поставленным обучением литературе, древним языкам и главным образом богословским наукам: большинство учащихся предназначалось к священнической карьере.

Шесть лет обучается там Свифт, живя в общежитии при колледже св. Троицы. Что сказать об этих шести годах? Если удалить обильный анекдотический материал, часть которого относится не к Джонатану, а к кузену его Томасу (всяческие мрачные истории, случившиеся с Томасом, с охотой приписывали впоследствии его кузену), то мало что остается. Но считается все же, что Джонатан чувствовал себя глубоко несчастным и в этой школе. Он находился на содержании у своего дяди, тот, очевидно, не прочь был подчеркивать свои благодеяния. Нетрудно представить, что это могло задевать самолюбивого юношу, но очень трудно представить, что чувство обиды было настолько велико и постоянно, чтоб отравить, испакостить все эти годы. Но известно, что юноша очень много читал в университете, марал уже бумагу, опыты его уже ходили по рукам, много кутил, за что и получал многочисленные взыскания начальства, много флиртовал… Товарищи относились к нему если и без особой любви, то с уважением, связанным с некоей боязнью: импонировали сила и сарказм его речи, настойчивость характера, острота суждений. Все это факты весьма нормальные, но никак не позволяют заикнуться даже о «печати трагизма», наложенной на юность Свифта.

Очевидно, именно поэтому все они отстраняются, тускнеют, бледнеют и исчезают в ослепительном свете одного случая. Оказывается, что этот как раз случай распростер свои мрачные крылья не только над юностью Свифта, но определил, дал установку и дальнейшей его судьбе. Оказывается, этот случай был провиденциальным и настолько важным, что нет ни одного биографа Свифта, прошедшего мимо него. Каков же этот случай? Пусть расскажет блистательный литератор, красноречивый психолог – Тэн.

«В 1685 году в большой зале дублинского университета профессора, раздававшие степень бакалавра искусств, были свидетелями особого зрелища: бедный студент, странный, неловкий, с голубыми, суровыми глазами, сирота, без друзей, получавший от одного дяди жалкое содержание, потерпевший уже раз неудачу из-за незнания логики, вновь появился пред экзаменаторами, не удостоив, однако, ознакомиться с учебниками – напрасно предлагали ему почтенные тома Смиглезиуса, Бургерсдициуса – он перелистывал их и быстро закрывал. Когда дело дошло до аргументации, пришлось формулировать его аргументы за него. Его спросили, как же сумеет он рассуждать, не зная правил логики, – он ответил, что сумеет рассуждать и без правил. Такой избыток глупости произвел скандал. Он получил все же степень, но едва-едва, по „особой льготе“, как было сказано в экзаменационном листе. И профессора разошлись, несомненно, с улыбкой сострадания, сожалея о ничтожных способностях Джонатана Свифта. Таковы были его первые унижения и первый повод к возмущению против людей. На этот момент была похожа вся его жизнь, заполненная и опустошенная страданьем и ненавистью».

Таков этот мрачный рассказ. Тэн красноречиво пишет, но, если откинуть жалкие слова насчет унижений, сиротства, бедности, что ж остается от рассказа? Что же в действительности произошло в этот знаменательный день 18 февраля 1685 года в большой зале университета?

Произошло лишь то, что семнадцатилетний студент провалился на одном экзамене, причем провалился по собственной воле, не желая изучать учебники, которые ему не нравились. Почему нужно связывать с этим случаем и бедность, и сиротство, и одиночество и декламировать тут же об унижении, о поводе к возмущению, чуть не предопределившем всю жизнь Свифта, – это секрет красноречивейшего психолога. Да секрет ли? Нужно ведь перебросить мост от юности к человеконенавистничеству, безумию и прочим «дьяволизмам»! Пусть будет этим мостом провал на экзамене логики.

Но если уж хотеть психологизировать, нетрудно заметить: этот именно случай говорит, что Свифт уже в семнадцать-восемнадцать лет знал себе цену и подчеркивал независимость своего мышления и характера. Средневековые схоластические трактаты Смиглезиуса и Бургерсдициуса раздражали его – гениального логика-реалиста своего времени, и он не желал терять время на бессмысленную зубрежку. Сохранившиеся за один учебный год его отметки говорят о том же: он интересовался языками и получил высшие отметки по-латыни и гречески; мало увлекала его основная дисциплина – теология, и экзаменационная отметка гласит – «небрежно»; математику же он всю жизнь терпеть не мог – и соответственно получает отметку «плохо». Свифт учился лишь тому, чему хотел учиться, – как это не вяжется с трагикомической фигурой, нарисованной Тэном…

Воспроизведенная Тэном мелодраматическая легенда о тупости, чуть ли не идиотизме Свифта-студента, откуда она взялась? Тэн заимствовал ее у Оррери, а тот? А тот… у самого Свифта. Свифт очень любил вспоминать в своих беседах уже на склоне лет об этом провале на экзамене и настойчиво убеждал собеседника, что действительно был почти полуидиотом. Собеседнику часто и невдомек было, что он лишь объект любимого свифтовского приема, применявшегося и в литературном и еще более в устном его творчестве: приема мистификации, дразнения. Ибо был Свифт великим мистификатором, мифотворцем, гениальным автором, режиссером и актером «театра для себя» – и особенно в устном своем творчестве. Но если иногда догадывались собеседники, что забавляется за их счет этот странный человек, то почему бы не догадаться об этом если не Оррери, то хотя бы Тэну? Невыгодно было догадаться: что станется тогда со знаменитой концепцией об уязвленной и отравленной уже в молодости душе? Этакая удобная концепция: все творчество Свифта – это месть, страшная месть человечеству за обиды, понесенные им в детстве – отрочестве – юности и на протяжении всей жизни; плохой от рождения характер плюс понесенные обиды, в том числе и сорвавшаяся с крючка рыба, и лошадь, отведенная на живодерню, и провал на экзамене, дают в итоге человеконенавистничество, которое и порождает «Сказку бочки», «Гулливера». Правда, сам Свифт, обманывая – при посредстве своих собеседников – своих будущих исследователей и биографов, давал повод к созданию этой концепции защитного цвета, но разве трудно понять, как настойчиво хотели быть обманутыми исследователи и биографы!

Следующее десятилетие в жизни Свифта – «страшное десятилетие» – тесно связано с именем, сэра Уильяма; считается, что в это десятилетие Свифт окончательно сделался Свифтом, то есть величайшим из живших когда-либо клеветников на человеческую природу.

Да, это было решающее десятилетие. Он и сделался – только не клеветником, не литературным садистом, не Луи Селином восемнадцатого века, извлекающим наслаждение из сознания деградации и дегенерации человеческого рода. Такой Свифт был бы нужен не нам, а фашизму – фашизм и взял себе Селина. Но «Путешествие Гулливера» отнюдь не «Путешествие на край ночи».

Свифт и сделался – нашим Свифтом. Великим гуманистом, самым свободным, наиболее трезво и реалистически мыслящим человеком своего времени…


В 1689 году, в связи с политическими событиями в стране, Свифт принужден был покинуть дублинский университет, не закончив образования, то есть не получив степени магистра искусств – она была необходимым условием для занятия священнической должности. Из Дублина Свифт отправляется в Англию, к своей матери, жившей в маленьком городке в графстве Лейстер. Несколько месяцев, проведенных им у матери, были месяцами выжидания и раздумья. У молодого Свифта не было ни денег, ни земельной собственности, ни связей, ни деловых способностей, ни даже степени магистра. Что же делать дальше, какой жизненный путь избрать? Выжидание должно было быть мучительным, раздумья – тягостными. Но это не мешало ему довольно беззаботно проводить время и даже ухаживать за местными красотками, на одной из них он чуть не женился. Он вполне нормальный молодой человек, этот молодой Свифт.

Вопрос о дальнейшей судьбе решает благодетельный случай. Мать Свифта Эбигейл вспоминает, что она землячка одной знатной дамы – жены сэра Уильяма Темпла, живущего в своем поместье в Шиине. Нельзя ли воспользоваться протекцией, чтобы пристроить сына? Оказалось – можно. И в конце 1689 года Джонатан живет у сэра Уильяма на полном содержании, с жалованьем двадцать фунтов в год. Обязанности его? Их трудно определить – что-то вроде секретаря или чтеца.

Но уже в мае 1690 года Свифт покидает свой пост и возвращается в Дублин – очевидно, в поисках какого-либо другого занятия. Несмотря на рекомендательное письмо от сэра Уильяма к лорду-наместнику Ирландии, поиски его безуспешны, и через год с небольшим – в августе 1691 года – он снова с сэром Уильямом, но уже в Мур-Парке. А через год, в июле 1692 года, он в Оксфорде, где защищает необходимую диссертацию и получает от университета желанную степень магистра. Затем снова Мур-Парк – до мая 1694 года, затем поиски священнического места в Ирландии. В январе следующего года он становится священником англиканской церкви, получает должность пребендария в округе Кильрут. Проводит там почти полтора года и с июня 1696 года – в третий раз у сэра Уильяма в Мур-Парке, где и безвыездно живет два с половиной года, вплоть до смерти сэра Уильяма – в январе 1699 года.

Такова внешняя история этих девяти лет: около шести лет с сэром Уильямом, около трех лет в Ирландии. Несколько раз за это время он посещает свою мать в Лейстере.

Что еще известно об этих годах – из области фактов?

Известно, что сэр Уильям знакомил своего секретаря с теми видными политиками, блестящими литераторами и знаменитыми поэтами, что так охотно посещали гостеприимного вельможу. Известно, что секретарь Темпла был даже представлен королю Вильгельму, неоднократному гостю Мур-Парка, что в одном случае Свифт был уполномочен передать королю темпловский доклад по важному политическому вопросу. Известно, что хотя доклад был холодно принят королем, но в знак благоволения к Свифту Вильгельм предложил ему чин капитана в драгунском полку. Свифт отклонил это предложение. Известно, что в 1694 году сэр Уильям предложил Свифту пост чиновника в управлении ирландскими архивами (сэр Уильям был начальником архивов). Свифт отклонил и это предложение, предпочтя священническую должность. Известно, что Уильям Темпл был очень обрадован возвращением к нему Свифта в 1696 году. Известно, что Свифт перечитал за эти годы громадное количество книг из библиотеки Мур-Парка. Известно, что с 1692 года он начал писать – главным образом торжественные оды по моде того времени, исписал громадное количество бумаги, большую часть которой уничтожил. Известно далее, что в Мур-Парке он написал два первых своих значительных произведения – «Битва книг» и «Сказка бочки» (1697), причем «Сказка бочки», наряду с «Гулливером», гениальнейшее произведение Свифта. Известно, наконец, что, умирая, сэр Уильям поручил Свифту редактирование и издание своих сочинений и завещал ему небольшую денежную сумму.

Вот что известно – из области фактов. Немного?

Но зато гораздо больше известно из области «психологии» Свифта за этот период. Известно – все тем же исследователям и биографам. Очевидно, это их домыслы. Но домыслы в литературе о Свифте ценятся больше фактов. И, суммируя эти домыслы, автор статьи в «Британской энциклопедии» – не в красочном этюде в стиле Тэна, – в серьезной работе, где на вес каждое слово, в сгустке всех знаний о Свифте за двести с лишним лет – торжественно заявляет:

«Мы, кто знает, что на месте патрона (Темпла) его подчиненный руководил бы нацией, не должны удивляться, что спустя целых двадцать лет клеймо рабства все еще горело в его высокомерной душе».

Выясняется, стало быть, что Свифт был рабом в Мур-Парке. И многое еще выясняется – хотя бы Тэном:

«Двадцати одного года, будучи секретарем у Темпла, он получал в год двадцать фунтов жалованья, ел за одним столом с прислугой, писал оды, подражая Пиндару, в честь своего хозяина, копил в течение десяти лет унижения рабства и фамильярность холопов, обязанный льстить придворному подагрику и избалованному вельможе… принужденный, после одной попытки стать независимым, снова надеть ливрею, которая его душила…» И дальше Тэн цитирует тот документ, увидевший свет спустя двадцать лет, который имеет в виду автор статьи в «Британской энциклопедии».

Выясняет многое и Теккерей:

«В Мур-Парке, с жалованьем в двадцать фунтов в год, столуясь с прислугой, этот одинокий и великий Свифт провел десятилетие ученичества, носил духовное одеяние, смахивающее на ливрею, гордый, как Люцифер, склонял колена, чтоб вымаливать благоволение миледи, или выполнял поручения лорда… Свифт страдал, возмущался, покидал свою службу, переживал унижения и вновь возвращался, проглатывая свою злобу, подчиняясь со скрытым бешенством своей судьбе».

Оказывается, можно быть красноречивее даже Тэна, конечно за счет Свифта.

Поль Сен-Виктор, тот прямо рубит сплеча:

«Вся его жизнь была злостной тиранией… Тирания эта началась с рабства. В двадцать лет секретарь… в сущности замаскированный слуга, Свифт испытал до дна все оскорбления и унижения. Он испытал, как горек хлеб лакея».

Вот что, оказывается, мы так неожиданно узнали. Сплошным, оказывается, рабством и унижением была жизнь Свифта в Мур-Парке!

Но разве это подтверждается приведенными фактами?

Лишний вопрос – зачем сухие факты, когда есть красноречивые домыслы, так ярко подтвердившие великолепную концепцию о человеконенавистнике, мстящем за понесенные обиды. И нельзя сказать, что серьезные исследователи жизни Свифта, как Вальтер Скотт, Форстер, Крэйк, Лесли Стивен и другие, были совершенно чужды этим домыслам. Но с досадой приходится констатировать, что отзвуки домыслов слышны и в советских работах о Свифте. «Незавидным было положение Свифта в доме старейшего аристократа. Он, по существу, являлся чем-то вроде старшего камердинера», – говорится в популярном очерке. «Старший камердинер»? Какой явственный отзвук Тэна и прочих. А в более серьезной работе читаем: «За детством и юностью следуют годы служения в Мур-Парке у барина в отставке – на положении не то слуги, не то наемного писаки, с робким заглядыванием в глаза старикашке-самодуру, постоянная необходимость льстить сибаритствующему вельможе». Теккерей, конечно, красноречивей, но так ли это непохоже на Теккерея?

Как все же возникла эта творимая легенда, только ли потому, что она была желательна, только ли в результате вольных домыслов? Неужели нет ни грана материальных оснований для нее?

Есть одно высказывание самого Свифта и одна литературная его работа. Эти как бы доказательства с торжеством приводятся всеми повинными в распространении легенды.

Высказывание довольно лаконично. В 1711 году, в «Дневнике для Стеллы», Свифт пишет:

«Разве вы не помните, как мне было больно, когда сэр Уильям Темпл казался холодным, в плохом настроении в течение трех или четырех дней, и я терялся в догадках? С той поры я ободрился, но, честное слово, он портил хорошего джентльмена».

И это все. Вот это не совсем ясное («он» – очевидно, сэр Уильям, «джентльмен» – по-видимому, сам Свифт), но, во всяком случае, небрежное, интимное, полушутливое замечание, походя брошенная фраза, подтекст которой – какой же я был щенок! – служит материальным основанием для тонких психологов и блестящих литературоведов в создании мрачной легенды.

Но как же не недоумевать, сопоставляя легенду с фактами? Так, значит, «полулакея», «слугу», «камердинера» посылает знатный вельможа к королю с докладом?

Так, значит, юноша «с клеймом унижения, горящим в высокомерной душе», предпочитает нести это унижение, хотя может освободиться от него, приняв лестное и почетное предложение Вильгельма?

Так, значит, этот «Люцифер», он же Свифт, уже имея место священника с неплохим материальным обеспечением и независимым положением, бросает место и возвращается в Мур-Парк, чтобы продолжать «влачить цепи рабства»?

Так, значит, этот человек гениального ума, с воинствующим ощущением собственной мощи и достоинства, «страдал» оттого, что принимал свою пищу не с барином и барыней, а с домашним врачом, управляющим и капелланом? Он, уже писавший тогда «Сказку бочки», – «какой я гений был, когда писал эту книгу» – скажет престарелый Свифт, – он, стало быть, страдал от недостаточного к нему внимания леди Темпл?

Какой поистине легендарный бред!


Но если этого всего не было, то что же было?

Совершенно ясно, что Свифт, жил в Мур-Парке, трижды туда возвращаясь, совсем не для того, чтобы помочь биографам создать концепцию: плохой от рождения характер плюс унижения породили человеконенавистника. Но также и не потому, что ему некуда было деваться: предложение короля, предложение Темплом должности чиновника, приход в Кильруте. Остается одно предположение: потому, что в Мур-Парке ему было удобнее и приятнее жить и писать. Простое предположение, но эта простота разве мешает его правдоподобности…

Почему же было удобно и приятно?

При всей неукротимой энергии своей мысли, Свифт был в житейских обстоятельствах, пожалуй, вялым и пассивным человеком. «Бороться за жизнь» он и не любил и не умел. Но как любил и умел он бороться за свое мнение о жизни! А для того, чтоб создать это свое мнение, ему нужна была, как воздух, как пища, возможность наблюдать и читать. И эта возможность целиком удовлетворялась жизнью у Темпла: прекрасная библиотека, громадное количество посетителей – сливки английской интеллигенции той эпохи, нескончаемые беседы о политике, литературе, морали, в которых он участвовал как равный, и, наконец, весьма поучительное общество сэра Уильяма, весьма полезные для Свифта рассказы его о своей жизни, хвастливые, самодовольные, тщеславные рассказы об этой вялой, бездарной жизни, – как полезны, как поучительны были они для Свифта!

Вот сидят они в прекрасной библиотеке Мур-Парка.

Строгая комната. Бюсты греков и римлян на низких консолях. Высокие книжные шкафы. Низкие, широкие окна выходят на приглаженные, аккуратные дорожки. Сэр Уильям в удобном кресле – у него сегодня легкий припадок подагры, и правая нога вытянута на бархатном пуфе. Как всегда, он щегольски одет, парик завит и надушен, и голос его звучен и бархатист еще больше, чем обычно. Он читает вслух свое знаменитое эссе о садоводстве.

Свифт слушает, прислонившись к камину, в позе, пожалуй, не слишком почтительной. Его бледное лицо в рамке густых черных волос как будто суровей, чем обычно, голубые глаза захолодели прозрачным, тонким льдом, на фоне камина он кажется очень высоким. Легкая морщинка вспухла на бледном лбу – Свифт слушает. Слушает почти с наслаждением: как оно закончено в полноте своей, это самовлюбленное ничтожество…

Звучно и вкусно льются фразы, начиненные дешевым изяществом, словно пирог трюфелями. Ловкий лоск грошовой учености, парад пышных имен, букет нарядных цитат – Эпикур и Диоген Лаэртский, Юлий Цезарь и Семирамида, гесперидские сады, ассирийские цари. И все – ложь! Пустая, вялая, страшная в никчемности своей ложь!

«Эпикурейцы нашли счастливо выраженную идею, когда они поставили в зависимость счастье человека от спокойствия его духа и бесстрастия тела; так как человек состоит из духа и из тела, то и дух и тело участвуют в нашем благополучии и в наших бедах… Поэтому Эпикур проводил всю свою жизнь в саду, там он учился, упражнялся, проповедовал свою философию. И действительно, никакая другая обитель не способствует так спокойствию духа и бесстрастию тела, что и было его главной целью. Чистота воздуха, приятный аромат, зелень растений, тихие прогулки и, важнее всего, свобода от забот успокаивали и облегчали тело и дух».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации