Текст книги "Похождения Трусливой Львицы, или Искусство жить, которому можно научиться"

– Да вроде бы я «мама», а не тетя. Плохо, конечно. (Первой части фразы говорить не надо было.)

Попрощалась. Валя смотрела на нас, и в ее глазах было беспокойство. Я ушла.

Проявление Валиных желаний

Мы были у моих родителей. Когда стали уезжать, Валя разрыдалась и в ультимативной форме потребовала остаться:

– Когда я еще здесь побуду?! Потом у меня то Турция, то Новочеркасск! Я хочу остаться здесь! Мама, позвони папе, я с ним поговорю!

Я онемела! Вот как, значит, она может поступить, когда ХОЧЕТ. И страх перед Богданом отступил на второй план, на первом осталось ее желание. Получается, что в Ростов ко мне она просто НЕ ОЧЕНЬ ХОЧЕТ! Так это же здорово! Значит, мне просто надо постараться, чтобы ко мне она ХОТЕЛА, когда мне это надо. А если нет, так и слава богу! Есть что-то, что она может хотеть вопреки желаниям папы. И страх свой она может побороть. Я, преодолев желание расцеловать ее за это, набрала номер Богдана и предоставила ей возможность самой договориться. И она – договорилась. А моя мама еще и сыграла на его нежелании показаться необъективным, запретив быть ребенку с другими родственниками, то есть с ней.

С чувством глубокого удовлетворения я увидела, как Валя, подобно магнитику, вырвавшемуся из зоны влияния Богдана, начала бунтовать и высказывать свое мнение. А именно: что ей надоело в Новочеркасске, что она хочет побыть в Шахтах и переночевать с мамой Галей. Я теперь начинаю немножко понимать ее и перестаю беспокоиться, что она вырастет бессловесной и робкой. Вне зоны досягаемости она начинает формулировать свои мысли и собственные желания. Что до меня, то жить со мною ей тоже будет плохо. Но плохо по-другому, не так, как с папой. Материальная ограниченность; необходимость быть самостоятельной (причем я не всегда понимаю норму самостоятельности, соответствующую ее возрасту, и иногда требую больше, чем нужно); необходимость учиться и преодолевать (уже преодолевать) себя – вот то, что ей предстоит в жизни со мной. Плюс, если по-честному, постоянное бремя ответственности за дочь для меня сейчас тоже нежелательно. (Мой инфантилизм еще есть.)

Еще один мой ход с позиции силы

Утром я зашла к ним домой, как договорились вечером. Разулась, прошла в кухню и посадила Валю к себе на колени. Богдана попросила сесть рядом. У Вали никаких следов простуды не было.

– Валя, мне папа сказал, что ты постоянно болеешь, после того как погуляешь со мной. Во время прогулок может пойти и дождь, и ветер, и снег. Может быть, папа прав, что он против прогулок. Я не смогу сделать так, чтобы не шел дождь. Мы можем с тобою не встречаться, раз папа так считает, а только разговаривать по телефону.

– Ну-у, я вовсе не против, чтобы вы гуляли. Просто надо предусматривать естественные события. А ты, Валя, чтобы не плюхалась голыми ногами, а сама думала.

– А мама говорила, что она в детстве даже в луже лежала.

– Мама может лежать где угодно. А тебе не стоит.

– Мама, а когда мы с тобой в музей пойдем?

– В субботу или воскресенье.

– В субботу мы можем уехать. Если не уедем, пойдете.

– Валя, когда с папой договоришься, позвони мне. А сейчас иди умывайся, я папе еще несколько слов скажу.

– Что за комедию ты ребенку устроила?

– Богдан, послушай меня две минуты. Ты меня обвинил, что со мной она заболевает. Когда она жила у меня, она не болела. Давай договоримся, что я с ней сейчас гулять не буду. Но если она заболеет, то перейдет ко мне.

– Ребенок не мячик. Обсуждать больше с тобой ее переезд я не буду. Я у тебя ее не забирал. Ты сама мне ее отдала. И сейчас она уже никуда не переедет. Ты должна это знать.

– Богдан, ты про меня сейчас ничего не знаешь. Я кое-чего добилась за это время. И у меня есть связи. До сих пор, когда ты мне угрожал, я в ход их не пускала, чтобы не сделать Вале больно. Но ты меня провоцируешь к этому. Так что ты подумай хорошенько, прежде чем мне угрожать. Подумай.

Он сильно разозлился.

– Галя, ты мне угрожаешь? Тот, кто угрожает, достоин жалости!

– Ну, значит, пожалей. Но подумать – подумай.

– Да иди ты на…

– У тебя есть что мне сказать что-то новое?

– Нет ничего. Иди отсюда.

Я подошла к Вале и сказала, чтобы она позвонила мне, если они не уедут.

В коридоре я в том же духе продолжила, чтобы он подумал. В ответ он грубо послал меня туда, куда обычно посылал в гневе, и пообещал что-то там еще, типа оградить Валю, что ли? На мой вопрос, что в этом случае она ему скажет, ответил, что как-нибудь разберется. Я давящей походкой подошла вплотную и сказала, чтобы он еще крепко подумал. Затем с каменным лицом попрощалась. Его перекосило от злости. В дверях он съехидничал, я не ответила и громко стукнула дверью на площадке. (Милая дискуссия двух интеллигентных людей с престижным образованием об эффективности различных методов воспитания детей.)

Конечно, половину этой сцены я уже точно не помню. Где-то вытеснение, наверное, сработало. Сейчас у меня уже злости не осталось. Только чувство, что сама позволяю себя провоцировать и раздуваю из мухи слона. Может быть, в дальнейшем просто с ним не разговаривать?

Я начинаю смиряться. Затеплилось в отношениях

Сейчас перечитываю написанное, думаю, что сократить. Впечатление от перечитанного – какая-то тягомотина, растянутая во времени. Похожие ошибки, похожие верные действия… Хочу четко выразить мысль и проиллюстрировать ее примером из той моей «практики», а как-то не выходит. Не выходит из-за того, что обучалась я этой трудной науке через муки повторных ошибок. И через те же небольшие победы, которые только через очень долгое, как мне казалось, время перешли в уверенный успех. И этот успех в текущих эпизодах просматривается только специалисту. А нам всем, простым смертным, с большим трудом. Поэтому – извините, что я это «обучение» сократила только до этого состояния, тем самым затруднив вашу науку постижения психологических приемов общения.

Валя 1 сентября пошла в школу. Я в окружении огромной семьи Богдана чувствовала себя очень напряженно, будто в стане врага. Меня одолевал страх, что я на дочку прав не имею. Интересно, а что означает эта моя фраза про права?

Во вторник великолепно погуляли с Валей. Вдруг захотелось рисовать – красками или мелками, природу или предметы, все, что вижу. Я раньше никогда этого не делала. А тут вдруг осенило. Следующий ход мысли – Валя тоже любит рисовать. Богдан запретил нам ходить в бассейн с «замечательным» обоснованием, что «хотя туда и пропускают по справкам, но все равно там грязно, потому что все писают: и Валя писает, и ты, Галя, большая дура, делаешь то же самое, – Валя рассказала». Итак, бассейн для нас закрыт, но зато мы можем рисовать!

Нанесли визит хорошей знакомой, посмотрели ее новую отличную квартиру (Валя – любительница ходить по гостям). И запланировали на субботу покупку красок, рисование и игру на пианино на моей старой квартире. Я попросила Валю подучить меня – она-то, мол, уже умеет. Дочка с радостью ухватилась за эту идею. И вообще мысль о субботе привела ее в восторг.

Второй мой успех – это отношения с Богданом. В иерархии его жизненных ценностей близкие родственники занимают едва ли не первое место. Поэтому на похороны моей бабушки Валю он отпустил без вопросов. Но начал звонить мне (это его состояние повышенной тревожности я про себя называют истерическим, а его в этом контексте именую придурком, причем в душе сразу ощущаю благодушное к нему отношение) за 5 минут до назначенной встречи с вопросом: где я?

Когда мы вернулись в строго назначенное время, Валя подошла к нему с просьбой отпустить ее на три дня в Шахты. Богдан жестко ответил, что нечего ребенку делать в обстановке, где бабушкин муж пьет и ругается матом (по мне – куда приятнее слушать добродушный мат маминого мужа, чем тихие и злобные правильные слова Валиного папы). Валя разревелась и ушла. Я оставила это без комментариев. В последние два месяца, спустя шесть с половиной лет трудного для меня общения с ним, я нахожусь в состоянии постоянной боевой готовности.

Я позвала Валю попрощаться. Взяла ее, плачущую, за руки и спросила:

– Ну что, строгий папа?

Она кивнула.

– Не отпустил в Шахты?

Она кивнула.

– Валя, вырастай поскорее большой и самостоятельной, и тогда тебе никто указывать не будет. А в Шахты мы с тобой на Новый год съездим.

Поцеловала ее и ушла. Богдан стоял черный, как туча. Скорее даже не стоял, а нависал. Разговора нашего он не слышал, но почувствовал заговор.

Я почти не переживала за Валю. Раз мне удалось вырваться из-под ига бабушки – и ей удастся освободиться от гнета отца.

* * *

Наступила суббота. Мы приехали домой, разложили книги и краски и начали рисовать каждый свое. Узнаю в Вале себя. Ровно через полторы минуты, не дорисовав даже кружок (голову доброй феи), она начала рыдать со словами: «Ну почему у меня ничего никогда не получается?!» Я, тихонько посмеиваясь, дала ей выреветься, а потом показала, как лучше рисовать. Она рыдала все время, что я рисовала свои маки, поминутно подбегая ко мне со словами: «Ну почему у меня не так красиво, как у тебя?» А когда я закончила – успокоилась и с удовольствием дорисовала фею. Потом мы поскакали и потанцевали под музыку. Валя разрисовала себе мордочку и изображала кошечку.

Пришло время погулять. Мы шли по осенней аллее, пинали листья. Насобирали кучу и повалялись в них. Потом купили селедки и дурацкого безалкогольного пива. Вернулись домой, начали есть, и тут позвонил истеричный Богдан со «страшным» сообщением, что уже 11 ночи. Я ответила, что сегодня надо переводить часы на зимнее время и сейчас 9:07. Но мы уже скоро будем. Я отвела Валю и после очередного наскока Богдана договорилась с ним, что после Нового года она побудет у меня несколько дней.

* * *

Валя начала звонить мне сама и рассказывать о своей жизни. Потихонечку начинает жаловаться на запреты папы. Мой с нею план рисования работает. Она с нетерпением ждет воскресенья (дни считает), чтобы мы с нею продолжили.

* * *

Я начала получать удовольствие от УПРАВЛЕНИЯ Богданом да и остальными членами его семьи. Раньше я если и амортизировала, то робко, из необходимости хоть что-то говорить в ответ на его грубости. Сейчас с удовольствием отрабатываю азы психологической подготовки. У Богдана родилась вторая дочка. По этому поводу приехала его мама. Отступление: я начала не только понимать причину их семейной агрессии, но и чувствовать ее. Все дело в очень высокой внутренней тревожности. После сегодняшнего выходного Валя активно говорила бабушке, что ей важнее пойти завтра со мною гулять, нежели с папой выбирать коляску сестричке. Бабушку накрыла волна тревоги, и она несколько раз повторила, что этот вопрос Валя решит с папой. Я не возражала.

Разговор с ним по телефону доставил мне просто наслаждение:

– Галя, мы завтра можем не успеть.

– Ничего, успевайте спокойно, я могу зайти на полчаса позже.

– Но вы же не на конкретное время куда-то идете? Если не успеете – ничего страшного. Сходите в другой раз.

– …Хорошо, я жду звонка.

– Как твое здоровье? (Валя рассказала, что у меня был тяжелый почечный приступ.)

Мне его беспокойство о моей персоне всегда неприятно, так как он не осознает даже, что свою мнимую заботу использует для того, чтобы в дальнейшем шантажировать меня Валей. Поэтому отвечаю вежливо и холодно:

– Спасибо. Лучше.

– Что это у тебя за приступы такие?

– Сама не знаю. Это мое слабо место…

– А тебя просветили, что больные щитовидка и почки говорят о том, что ты энергию не туда расходуешь?

– Да, сказали.

Не знает, что добавить:

– Ну, пока. Ты девчонка умная – сама разберешься.

– Умная. Спасибо за комплимент.

У меня было такое чувство, что он, не отдавая себе в этом отчета, сильно раздражен и обескуражен моими ответами. Потому что из-за моей четкой амортизации свое раздражение он на меня «не слил». Придется «сливать» в другом месте.

Несмотря на нашу договоренность, он опоздал на 2 часа.

Когда я забирала Валю, то угодила в эпицентр ее скандала с бабушкой – мамой Богдана. Валя возмущенно говорила, что она уже самостоятельная и может сама одеваться и ходить в школу. Дина Харитоновна в учительской манере отвечала, что раз она самостоятельная, то пусть за собой вещи убирает. А между домами по ночам ходить нечего. И если у кого-то на это сердца хватает, значит, он так сильно тебя любит.

Последняя фраза была сказана для меня. В прошлые выходные, когда у меня был почечный приступ и температура 40°, я в 18:00 отправила Валю к подружке в соседний дом. Она до сих пор боится остаться одна даже на минуту – вне зависимости от времени суток. Мы с Валей вместе преодолели этот ее страх. Именно такие действия Фромм называет любовью, а не гиперопеку с целью лишить человека самостоятельности. Пока Валя в слезах бежала к подружке, я по телефону рассказывала ей историю. Это была наша маленькая победа.

Дочка похвасталась ею папе, после чего он на пару с бабушкой пилил и ругал ее четыре дня. Она с ними пререкалась и скандалила, а я стала свидетелем этого еще не остывшего спора. Я молчала, хотя слова Дины Харитоновны, намекающие на мою бессердечность и то, что я не люблю Валю, меня задели. Сначала я думала самортизировать, сказав, что, по-видимому, я действительно не люблю Валю, раз приучаю ее к самостоятельности. Потом представила тираду, которая неизбежно последует за любым моим словом. И ко мне опять вернулись страхи перед Богданом и всей его семьей. Мне стало страшно говорить, чтобы не раздражать его. Но его и его мать раздражает любая мелочь, исходящая от меня. Потом я подумала, что напрямую на меня Дина Харитоновна не нападала: сказала хотя и для меня, но в воздух. И зачем мне из воздуха это ловить? Рационализация трусости. Надо доводить до конца, чтобы быстрее избавляться.

Оставшись с Валей наедине, я спросила:

– Как ты считаешь: я тебя люблю?

– Считаю, что любишь.

Потом мы говорили обо всем на свете. Валя спрашивала, как лучше поступать в ситуации, когда ее лишают самостоятельности. Я советовала не скандалить, стараться слушаться, где-то поступая по-своему, и поскорее вырастать и быть самостоятельной по-настоящему. Научиться хорошо танцевать, плавать и т. д. Еще дочь говорила о том, что папа и его родня меня не то что не любят, но считают чокнутой (я посмеялась), о том, что ее ко мне не пускают, а ей хочется.

Общением с Валей я осталась довольной. Не сильно тревожат вернувшиеся страхи и слабость.

* * *

На седьмом году знаний психологией меня осенила мысль. Поскольку дети удовлетворяют именно чувство собственной значительности родителей, то моя чувствительность к тому, что я практически не участвую в воспитании дочери и получаю часто подтверждение, что я ей не нужна, говорит о моей неудовлетворенности чувством собственной значимости. Вывод: когда я в полной мере удовлетворю это чувство, то меня перестанут задевать отношения с Валей.

* * *

В последнее время стала замечать, что Вале особенно не хочется быть ни с отцом, ни со мною. Она разрывается и даже придумала фразу: «Ну у меня же нет близняшки, мне что – разорваться, что ли?» И будто отбывает время.

Взглянула на нашу с Богданом ситуацию по-другому. У нас идет семилетняя война, наподобие войны Монтекки и Капулетти в «Ромео и Джульетте». Сначала стало очень смешно, а потом я вспомнила, чем эта история закончилась у Шекспира, и задумалась, чем она может закончиться у нас, если я не решу ее. Если Богдан в нашей пьесе дурак, то роль умного придется брать на себя именно мне – больше некому. Эта роль – хорошая, и надо ее освоить. И второй образ, подсказанный Литваком Борисом Михайловичем: мы с Богданом – владельцы акционерного общества «Валя» с равными долями в уставном капитале 50/50. И один из акционеров (Богдан) претендует безосновательно на долю второго акционера (Гали). У Гали возможности силового и законного воздействия на Богдана нет. Поэтому ей остается обыграть акционера Богдана с помощью грамотного поведения. Есть над чем задуматься.

Результаты двух разговоров с Богданом. Я умнею

После того как в прошлые выходные Богдан сорвал мне поход с дочкой в театр, я позвонила Вале, расспросила, как она погуляла с папой, рассказала о себе, пригласила ее к бабушке в Шахты. Валя мне не ответила, хочет она или нет, а сразу спросила разрешения у отца. Ответ такой: она больше в Шахты ездить не будет, так как каждый раз забывает там свои вещи. Я сказала:

– Ну, раз вы так с папой решили, значит, так и будет.

Попрощавшись, я позвала к телефону Богдана (при этом контролировала, чтобы «родительских» и жестких ноток в голосе не было):

– Богдан, хорошо, что ты с ней сам погулял в воскресенье. Конечно, мне тоже хотелось, но так как у меня освободилось время, то я успела много полезного сделать по работе… Богдан, я знаю, что ты запретил Вале ездить в Шахты… Может быть, это и правильно…

– Галь, ты же знаешь, что я против твоей мамы ничего не имею (далее – что-то там про ее мужа в Шахтах, причем ничего – про забывание одежды), если ей надо, пусть приезжает и встречается с внучкой.

Я согласилась и положила трубку, предварительно договорившись о встрече на понедельник.

В понедельник утром он позвонил мне сам в 8 часов и панибратским тоном спросил, что это я сплю, когда работать надо. Я ответила, что уже проснулась.

– Да ладно тебе, я же слышу!

– Конечно, слышишь.

После этого он сказал, что у Вали сегодня поход со школой в театр, и я могу сходить вместе с нею и заодно погулять. Я согласилась без вопросов.

* * *

С Валей полностью наладила отношения: мы встречаемся только тогда, когда она хочет, причем с удовольствием. Она этим встречам радуется, и чувствуется, что мое мнение для нее важно.

С Богданом случилось чудо. Вернее, закономерность. Когда я приняла для себя, что с Валей у меня может ничего не получиться и она будет жить у отца; когда я поняла, что в этой ситуации меня мучают только социальные нормы, по которым дети должны жить с мамой, – я начала спокойно действовать с Богданом по отработанной схеме, то есть не выказывать эмоций. Он перестал чувствовать с моей стороны угрозу. Я перестала его ненавидеть. Такого у меня еще не было. Всплыли наружу его недостатки, и мне стало его жалко. Стало понятно, как им нужно управлять, чем я и занимаюсь. И тут же я начала радоваться по-настоящему своему положению. Удобство наличия свободного времени, которое не нужно отдавать ребенку, я осознавала и раньше, но радоваться этому начала только сейчас.

09.05.05. «Психологический развод» с дочкой

Сегодня 9 Мая. Утром проснулась на базе, куда с Колей и его сетевой маркетинг приехали вчера. Вчерашнее томление на солнышке и слушание соловья закончились проливным дождем, который размыл все дороги. И после того как Колина машина застряла в жирном черноземе в чистом поле, я потопала 4 километра пешком до Богаевки, чтобы вовремя встретиться с дочкой. Эту встречу с третьей попытки я обговорила с Богданом 5 мая, после того как уже почти месяц не видела Валю. Я договорилась с фотографом, что она пофотографирует нас с дочкой. Подстраиваясь под Богдана, я трижды передоговаривалась с фотографом о времени.

Пока я добиралась, Богдан позвонил мне четыре раза. Он то согласовывал, то пытался перенести нашу прогулку. И все время выспрашивал, куда мы собираемся. Когда я подъехала на такси к дому, во дворе стоял новый Богданов джип «Тойота», из которого ко мне Валя выбежала. Она меня поцеловала и сразу попросила, чтобы мы вернулись к 8 вечера. Взяла меня за руку и повела к Богдану. За последние полгода я гуляла с Валей не более трех раз. Все остальное время Богдан находил поводы срывать наши встречи.

Так и сейчас. Девочка стояла на подножке машины, держа Богдана за руку и упрашивая меня, чтобы мы вернулись к 8 вечера, так как она хочет погулять еще с «папой и мамой» (т. е. его женой. Написала это «мама» – и разрыдалась в голос).

Я растерялась. У Вали на лице – чувство вины перед Богданом. Я сказала, что до 20:00 мы точно не успеем, и если она хочет погулять с «папой и Симой», то лучше пусть остается сейчас с папой, а мы погуляем в следующий раз. Валя облегченно и радостно кивнула. У меня было впечатление, что ей хочется, чтобы я поскорее ушла, что ей неудобно разговаривать со мною при Богдане. Я задержала ее на минуту. Сказала, что жаль, конечно, что у нее сейчас не получается, так как я договорилась с профессиональным фотографом, что бы он нас с нею вместе пофотографировал. Но ничего – она погуляет со мною в следующий раз. Когда Валя просила меня вернуться к 20:00, то говорила, что она соскучилась по «маме и папе», так как только что приехала из Новочеркасска, а потом была у папиных друзей в гостях. Меня опять сильно резануло, что времени и желания у нее хватает на всех, кроме меня. Но уже на автомате получилось не высказать это вслух. Дочь с облегчением попрощалась со мной. Именно в этот момент я попросила ее позвонить мне завтра, но напрасно, так как она уже ничего не слышала, оглядываясь на Богдана. Я разговаривала с нею, стоя во весь рост (а надо было нагнуться) на расстоянии метра. Как с чужим человеком.

Валя села в машину, новую и очень красивую. А я повернулась и пошла отмывать грязь, чтобы ехать самой на фотосъемку (которая, кстати, удалась на славу, а фотограф сказала, что с моей фотогеничностью можно и на модель попробоваться).

Это была иллюстрация того, как Богдан неосознанно формирует у Вали те рычаги вины, на которых потом будут ездить все окружающие. А слияние с влиятельным отцом для Вали выльется большой бякой. И бог его знает, в какой форме. Лучший вариант, если ей как-то удастся потом оторваться от него. Но он-то посильнее моей бабушки и будет преследовать и терзать. Это я на себе испытала.

Есть еще другие опасности. У моей московской знакомой дочка ушла в монастырь, после того как они с мужем делили ее на части. О наркомании или суициде не хочется говорить. Представляю, как М.Е. будет орать на меня за эти слова. Это малоадаптивные мысли, которые просто нужно блокировать

Сильно терзает мысль, что как мать я не состоялась. Несколько раз возникала идея позаниматься еще лет пять укреплением собственного положения и родить ребенка, с которым уже с уверенностью не допускать тех промахов, что с моей любимой дочкой. Эту мысль я отгоняю как неправильную, так как способов самоутвердиться, помимо заведения детей, – большое количество. Приехала с фотосъемки, от которой получила большое удовольствие. Те кадры, которые мне показывала фотограф во время процесса, мне очень понравились. Я выглядела и озорной, и игривой, и серьезной.

В душе – одиночество. Я чувствую, как связка с дочерью разрушается.

13.05.05

После того как в очередной раз на согласование с Богданом времени встречи с Валей ушло полчаса, мне пришло следующее решение.