Текст книги "Крепкий Турок. Цена успеха Хора Турецкого"

Глава 16
НАД СТРАНОЙ НА СВОЕМ САМОЛЕТЕ

«В 2004 году на очередном корпоративном мероприятии исполняем что-то вроде: «Промарматура, мы о любви тебе поем, как соловьи…» – с легкой усмешкой вспоминает Турецкий. – Заканчивается номер, присутствующие в восторге. Поворачиваюсь к одному из наших солистов Олегу Бляхорчуку и тихо говорю: запомни, Олег, мои слова, через полгода нас будут рвать на части по разным «заказникам»… У нас формат подходящий: «любимые песни поколения», переходящие по наследству, как салат оливье. И никакой идеологической подоплеки, зато есть ностальгический флер. Плюс, я умею вести концерты, так что конферанс фактически заложен в наш гонорар. Заказчику не надо тратиться отдельно на ведущего…»

Хормейстер ни на йоту не слукавил в обещании своему подчиненному. Уже через несколько месяцев после успешных сольников в «России» проект Турецкого включил такой «турбонаддув», что многим в отечественной поп-тусовке оставалось лишь завороженно-завистливо наблюдать за «вертикальным взлетом» серьезного конкурента. «Хор Турецкого» тотально и стремительно расширял репертуар за счет беспроигрышного, «ничейного» (как любил подчеркивать Михаил) материала. Маэстро подразумевал, что выбираемые им для переработки и исполнения бессмертные творения, вроде «Песни старого извозчика», тюремного плача «Постой, паровоз» или арии «Nessun dorma» из оперы Пуччини «Турандот», давно следует считать принадлежащими всему человечеству, а не кому-то конкретно. В том же 2004-м коллектив выпустил сразу два полновесных альбома, нашпигованных хитами и универсальными попурри. Арт-группа выступала повсеместно: от мероприятия, на котором присутствовал российский президент, до ночного концерта под открытым небом на прославленной венецианской площади Сан-Марко и, разумеется, активно гастролировала по стране.

«С 1999 года я, кроме того, что являлся солистом, выполнял в коллективе и администраторские функции, – говорит Кульмис. – Бывало, мы не сходились с Турецким по каким-то вопросам, спорили, ругались, но в целом я в одиночку справлялся с возложенными на меня дополнительными обязанностями. В середине «нулевых» стало куда сложнее. Административной, рекламной, пиаровской работы прибавилось столько, что понадобились специалисты по каждому из этих направлений. Я в основном принимал заявки на наши выступления, общался с организаторами концертов, но стоимость хора Турецкий определял сам. И в некоторых случаях я даже не рисковал называть приглашающей стороне нашу «стартовую» цену, пока Миша ее не «завизировал». Хотя пару раз «обжигался» на этом моменте, поддавался на уговоры промоутеров, и нам приходилось выступать не за ту сумму, которую предполагал Турецкий. С ростом популярности хора наш гонорар, разумеется, увеличивался. Думаю, за последние десять лет он вырос раз в пять».

В материальном плане «бойцам» команды Турецкого грех было жаловаться. Фортуна заулыбалась им во все 32 зуба. Еще не так давно некоторые из них пробовали сменить юдоль музыканта на что-нибудь менее одухотворенное, но доходное (ремонтный бизнес, торговлю, участие в финансовых «пирамидах»…) или, без особых иллюзий, тянули хоровую лямку, и вдруг певцы-«академики» начали превращаться в эстрадных героев с соответствующими перспективами «сладкой жизни». Что говорить о солистах хора, если сам Михаил лет шесть назад заявил мне: «Я вообще не верил, что столь удачное развитие событий, какое с нами произошло, возможно. Оно само так «нарулилось». Некоторые, наоборот, на первых порах советовали мне не экспериментировать, считали, что мой замысел – бред, что нужно последовательно заниматься тем, чем и раньше».

Так рассуждали сомневавшиеся в коммерческом успехе «апгрейта» еврейского хора. Им Турецкий все красноречиво доказал. Но остался риторический вопрос о мере профессионального компромисса, допустимого для артиста. Об этом, похоже, задумывались не только критики Михаила, бичевавшие хормейстера за конъюнктурность, но и участники его арт-группы, невзирая на рост своего благосостояния.

«Вообще, у нас достаточно давно уже художественным процессом руководит Евгений Тулинов, – объясняет Кульмис, – но окончательно утверждает репертуар Михаил. Он прослушивает то, что мы сделали, и периодически вносит коррективы: тут сократить, здесь изменить темп, там – бит другой и т. п. Именно с ним у меня частенько возникают творческие споры. Я люблю классическую музыку и постоянно с ней лезу. А он меня осаживает. Когда мы обсуждаем очередной концертный номер, Турецкий любит говорить: если Кульмису не нравится, значит, все отлично».

«В наши самые «пиковые» годы, где-то с 2005-го по 2009-й, мы обновили свой репертуар процентов на 75, – утверждает Тулинов. – И в основном этим занимался я, поскольку в то время уже вел репетиции хора. Кроме меня и Михаила Кузнецова, других кандидатур на эту роль не было. Миша тоже прекрасный концертмейстер, но как-то так сложилось, что мне перешли эти функции. Я предлагаю, к примеру, 15 аранжировок, Турецкий две-три. Порой приходится что-то делать исключительно потому, что он поручил. Например, песню «Ах, какая женщина…» я ненавижу, но мы ее поем, поскольку так решил Турецкий. На мой взгляд, объем классики в программе у нас регулярно сокращается, а ведь она всегда была нашим «коньком». Без классики все остальное не работает. Два отделения попсы – не для «Хора Турецкого». Эффект достигается, когда за «классическим» отделением у нас следует эстрадное».

Вот они – моральные издержки лидерства. И ближайшие соратники Турецкого порой ропщут на какие-то его популистские вроде бы решения, но он, даже разделяя их чувства, обязан поступать так, как задумал, чтобы проект сохранял устойчивость и продвигал свое понимание музыкального качества в массы. «Я готов согласиться с тем, что некоторые уступки шоу-бизнесу мы вынуждены были сделать, – признал Михаил в своей автобиографии. – Но иначе мы просто не смогли бы проникнуть в телеэфир с его «форматами», «идеологией продаж», рекламой…»

В декабре 2004 года «Хор Турецкого» сподобился на новое статусное шоу – «Когда поют мужчины». Теперь дважды был «взят» столичный шеститысячный Кремлевский дворец, а специальными гостьями программы выбрали французскую приму classical crossover Эмму Шаплин и заслуженную труженицу американского диско Глорию Гейнор. В отличие от январского выступления в «России», Турецкий уже мог позволить себе и такие недешевые «бонусы», как приглашение зарубежных звезд. «Гулял-то» не на свои. За «спиной» его впечатляющей арт-группы встал могучий «Сбербанк»…

«В том году нас попросила выступить на своем юбилее в «Национале» королева мехов, модельер Елена Ермак, – рассказывает Михаил. – Сказала: «Миш, денег дам мало, но ты не пожалеешь, что приехал. Публика соберется очень представительная». Я согласился. Мы отработали там свой сет и в самом его конце, когда Миша Кузнецов, запредельным фальцетом, в третьей октаве, «вживую» исполнял песню «Дива» на иврите, а весь хор в финале подхватывал: «Виват, Елена Ермак!», в зале появились тогдашний председатель «Сбербанка» Андрей Казьмин и его первый заместитель Алла Алешкина. Они услышали коду нашего выступления и изумились. Ничего себе! К нам в этот момент стали подходить гости, просили автографы, выражали восхищение. Алла Константиновна поздравила именинницу и затем пообщалась со мной. Я ей рассказал, что нашему молодому, на вид, уникальному коллективу на самом деле в следующем году исполнится уже 15 лет. У меня есть мечта – сделать по этому поводу тур по 50 городам России. Хочется, чтобы вы нас поддержали. Нам не нужны особые гонорары, нужны красивые декорации, качественный свет, звук, реклама в регионах. Алешкина ответила: «Давайте поступим так. У нас намечается вскоре одно торжественное мероприятие в «Сбербанке». Мы пригласим вас там выступить. А потом посмотрим…»

Андрей Ильич, к слову, восхищения Аллы Константиновны поначалу не разделял. Он считал, что каждый артист называет себя лучшим, уникальным, а на практике выходит – ничего особенного. Но идею пригласить нас на праздник в «Сбербанк» одобрил. Мы спели там перед всем советом директоров, после чего Казьмин воскликнул: «Вот кого надо поддерживать! В этом хоре вообще одни «золотые голоса России»!»

И первой лептой «Сбербанка» в процветание арт-группы Турецкого стало спонсирование вышеупомянутых кремлевских концертов коллектива в 2004-м. «Мы предложили нашим финансовым партнерам пригласить для совместного выступления с хором Шарля Азнавура, – говорит Михаил. – Но что-то не сложилось. Тогда подумали, раз у нас мужская группа, давайте для контраста попробуем сделать номер с какой-нибудь известной западной певицей. По стилистике нам вроде вполне подходила Эмма Шаплин. 30-летняя француженка, сочетающая оперное пение с поп-музыкой, в самом расцвете карьеры, только что выпустила на EMI новый альбом… Однако мы стали жертвами ее пиара. Когда Шаплин приехала в Кремль на репетицию, пришлось долго разбираться, почему у нее скачет фонограмма (а ведь у всех создавалось ощущение, что она поет «живьем»). Потом она отняла у нас целый час самого дорогого репетиционного времени с пяти до шести вечера и все равно на концерте пела под «фанеру». Причем то, как она это делала, тянуло, в лучшем случае, на 4-й курс училища. Мы к двадцатой минуте шоу уже раскачали публику, добились фурора, и тут вышла Эмма и прямо «посадила» зал. Люди скисли. Кузя начал с ней петь дуэтом, то есть, получались реально два женских голоса, и буквально «покрыл» ее звуком. А стоила она, между прочим, 100 тысяч долларов. Вот во втором отделении к нам присоединилась Глаша (Глория Гейнор) и всех завела. Потому что она профессиональный американский исполнитель, не придуманный, не распиаренный.

Наше кремлевское шоу потом показали по «России» параллельно с финалом «Фабрики звезд» на Первом канале. И говорят, у нас зрительский рейтинг оказался выше».

В Кремль «Хор Турецкого» опять приехал ровно через год. В декабре 2005-го здесь финишировал его эпохальный юбилейный тур «Рожденные петь». Михаил, с помощью «Сбербанка», осуществил-таки свою мечту о грандиозном вояже по стране. Если бы в середине 1990-х, на придорожном продуктовом торжище под Челябинском, где Турецкий, выйдя на стоянке из дребезжащего автобуса, с брезгливостью осматривал предлагавшуюся бабушками снедь и ничего не купил, ему сказали, что десять лет спустя он будет пролетать над теми же краями в именном самолете или проезжать по ним в собственном поезде, будучи руководителем популярнейшего коллектива, собирающего аншлаги в любой точке России, маэстро, вероятно бы, решил, что над ним издеваются. Но сказка стала былью…

«В 2005 году нас пригласили на Сбербанкиаду в Мурманск, – рассказывает Турецкий. – Там мы дали два великолепных концерта. А на банкете я переговорил с Андреем Ильичем и сказал ему примерно тоже, что ранее говорил Алле Константиновне в «Национале». Мол, нашему хору исполняется 15 лет. Я хочу юбилейный тур: с поездами, самолетами, по все стране. У меня есть силы, желание, программа: Петербург XIX века, Лас-Вегас, Бродвей, Венеция, «Мулен Руж», «Фридрих Штадт Палас», «Радио Сити Мьюзик Холл»… Все объединяю в одной программе и везу в регионы. Могу сделать людям большой, просветительский праздник. И мы с Казьминым договорились. У нас появился самолет, украшенный нашим логотипом и фотографией хора. РЖД выделили нам специальный поезд. Мы перемещались по всей стране по своей навигации. Там, где не могли проехать обычные поезда – мы проезжали. И жили всем коллективом в поезде, в комфортных условиях: большие кровати, душ и т. д. У нас даже был свой повар».

Михаил сотворил, бесспорно, монументальный для эстрадных подмостков перфоманс. С такой запредельной эклектикой наша публика еще не сталкивалась. Рискованейший трюк по сочетанию несочетаемого «Хор Турецкого» исполнил убедительно. Три десятка разномастных номеров каким-то образом компоновались общей драматургией. Выяснилось, что ария Лориса из «Федры», «Лирические сцены по Пушкину» из сочинений Чайковского могут сосуществовать в одной программе с песнями «Увезу тебя я в тундру» и «Голуби летят над нашей зоной», а фрагмент моцартовского «Реквиема», «Отче наш» и еврейскую литургическую «Ma tovu» можно поставить встык с «Папиросами» и «Муркой». Ханжам, педантам и консерваторам здесь не место, словно декларировал Михаил Борисович каждым своим художественным действием. И сие обернулось бы пустой бравадой, ни будь у него классного хора. Собранные Турецким солисты подавали сверхконтрастный материал органично и броско. Окажись на их месте другие исполнители, не столь мастеровитые или припаянные к какому-то единственному жанру (неважно – классике, джазу, року, «попсе») – получилось бы смешно. А у «Хора Турецкого» выходило достойно.

Глава 17
«ЕКАТЕРИНА ЕВЛАМПИЕВНА» НУЖНО ПРОИЗНОСИТЬ ЧЕТКО

Следующий год, 2006-й, и очередной тур с новой программой «Музыка всех времен и народов», где хор продолжил свое тотальное стилевое микширование. «Ave Maria» Баха и «битловская» «Ob-la-di, Ob-la-da», «Есть только миг» Зацепина и «Аллилуйя» Генделя…Этот «просветительский коктейль» публика с удовольствием поглощала «цистернами». «Хор Турецкого» работал с феерической интенсивностью. В офисе коллектива есть традиция – вывешивать подробные годовые гастрольные графики хора на стенах. Так вот, каждый год, начиная с середины «нулевых» и по сей день, это два-три, убористо заполненных датами, названиями залов и городов, длинных «папируса», свисающих с потолка до пола. Весной 2007-го Турецкий «жаловался» одной киевской газете: «Мы уже просто физически не можем осилить все, что нам предлагают, а это – от тысячи до двух тысяч выступлений в год… Бывают дни, когда нам предлагают по 15 концертов в день – вот 7 марта, например, нас звали одновременно в Петропавловск-Камчатский, на юг Франции, в московскую Счетную палату… В 2006-м у нас было почти 300 концертов! Сейчас я планирую выйти хотя бы на 200 – тоже много, но посильно. И учтите, что это все – в разных местах. Мы ведь не Селин Дион, которая живет в Лас-Вегасе в красивом замке в горах, на часовое шоу летает на собственном вертолете, а потом снова занимается собой. Живет человеческой жизнью! А мы летаем с Сахалина в Торонто, оттуда – в Майами, Тюмень, Ухту, Донецк… В результате – 115 полетов в год, 150 тыс. км автотранспортом. Это рекорды Гиннесса, наверное…»

«Я не слежу пристально за тем, что делают участники коллектива после концертов, – объяснял мне в том же 2007-м Турецкий, – но в принципе у нас сухой закон, и за его нарушение предусмотрены серьезные штрафы. Люди работают за деньги и должны нести ответственность за свои поступки».

Пятью годами позже Михаил развил эту мысль: «У нас так повелось, что „в служебное время” никому в коллективе особо пить не дозволялось. Я сам это делаю в меру, бокал вина, две-три рюмки водки иногда, после концерта, допустимо, но не более того. Стараюсь себя контролировать, даже если случаются какие-то особые застолья. Пока могу произнести «Екатерина Евлампиевна», значит, все в порядке. И ребята знают, что «Турецкий не любит, когда напиваются в его присутствии», поэтому тоже ведут себя сдержанно. Хотя у нас в хоре есть люди, способные, как говорится, «нажраться». Ну так, некоторые из них сразу в идиотов превращаются. А в 1990-х кому-то «море по колено» становилось. Могли где-нибудь в Америке, находясь в религиозной иудейской среде, начать громогласно высказываться, как их «достали евреи и негры». Вообще, если в коллективе появлялся человек-исключение по части соблюдения режима, мы начинали с его пристрастием к спиртному бороться. У нас Артур Кейш, один из самых ярких участников хора, проработавший в нем 13 лет, страдал алкогольным недугом. Приходилось на него всячески воздействовать. Случалось, выгонял его с репетиций, если он приходил «с запахом». Думаю, не боролись бы за него, он закончил бы карьеру году в 2001-м, а так продержался с нами до 2007-го. Но он все время был недоволен, что ему не дают ощущать себя полностью счастливым. Со временем Артур, видимо, перестал понимать, ради чего, собственно, так мучиться, подчиняться творческой воле этого «самодура» Турецкого, который пить запрещает, призывает спортом заниматься. Ему-то хотелось пить, гулять, отдыхать… Семьи у него не было, квартиру себе купил, денег лет на десять вперед заработал – довольно. И однажды он просто не приехал в аэропорт, когда мы вылетали на очередные гастроли. И с тех пор исчез. Сегодня он изредка кому-то из ребят «эмэйлы» пишет. Они его спрашивают: «Как ты, Артур? Может, встретимся? А он отказывается, говорит: сейчас так выгляжу, что из дома редко выхожу».

«Я сильно переживала, когда Артур ушел из хора, – признается Лиана. – Всегда считала, что второго Кейша, как, скажем, и второго Кузю, не найти. У него даже во взгляде есть какая-то сумасшедшинка, которой у других нет. Артур – человек тяжелый, капризный, но он настоящий артист шоу, наиболее заметный на сцене. Этакий Квазимодо, от которого не оторвать взгляда. Я его обожала. Помню, первую гастрольную поездку, в которую мы поехали с пятилетней Саринкой. Так Кейш все дорогу с ней играл…»

«Артур – отдельная статья, человек непредсказуемый, вспыльчивый. Он мог один выпивать, и никто к нему не стремился, – говорит Александров. – Правда, Боря Горячев с ним часто жил на гастролях, и Кейш на него, скажем так, в какой-то момент стал влиять не лучшим образом. Мы волновались за Борю. Некоторое злоупотребление спиртным начинало сказываться на его голосе. Миша, в конце концов, его предупредил: не «подвяжешь» – закончишь с хором. И Боря все понял правильно».

«К сожалению, Артур сам себя вычеркнул из активной жизни, – объясняет Кузнецов. – Как-то странно взял и исчез, отключил все телефоны. В течение трех лет не выходил с нами на связь! Это ж какую нужно силу воли иметь, упорство! В моей практике другого подобного примера нет. Даже если предположить, что у него возникли какие-то конфликты с Мишей, он ведь мог поделиться переживаниями с нами. Мы-то с ним в одних «окопах» лазаем. Такие же «наемники». От нас ему чего отгораживаться?»

В «комплекте» с большой популярностью Турецкий получил все ее «побочные эффекты». Досужие домыслы о нем и его коллективе, свидетельства некоторых «очевидцев», знающих про маэстро и хор что-то пикантное или видевшие где-то на их гастролях «та-а-акое!», расползались по таблоидам и Интернету с гоночной скоростью. Михаил эпизодически и сам провоцировал репортеров и «доброхотов» на буйство фантазии. То скажет в интервью, что домой с гастролей, без предупредительного звонка жене, не возвращается, то признает себя на очередной пресс-конференции «диктатором» и тут же «Моисеем, который привел своих музыкантов к свободе», или назовет Эмму Шаплин «безголосой девчонкой», а себя «борцом с дебилизацией нашего общества». Короче, самоуверенный, (в чьем-то восприятии – заносчивый, высокомерный), успешный, публичный человек, это всегда объект амбивалентных чувств. А у Турецкого еще и получилось сохранить фактически безупречное медийное реноме. Ну, не фигурирует он в громких скандалах и «сальной» светской хронике! Даже «разоблачающих» его фотографий не сыскать. А кто там, что-то о нем судачит, предполагает – частное дело рассказчика.

Неуязвимость хормейстера недавно вызвала забавный взрыв негодования в Сети у неких анонимов, сформулировавших рассерженный текст, растиражированный на ряде информационных сайтов. Выглядеть это, видимо, должно было, как серия наконец-то «правдивых» публикаций о зарвавшемся дирижере-продюсере. Но все заметки получились настолько мелочными и очевидно скроенными по одному лекалу, что напомнили хорошо известные в отечественной истории «подметные письма». Их преамбула в двух предложениях объясняла, что движет авторами-имяреками: «О Михаиле Турецком в Интернете невозможно найти негативную информацию. Все статьи, отзывы, обзоры исключительно лояльны и призваны прославлять имя основателя и действующего арт-директора «Хора Турецкого». И типа мы сейчас исправим ситуацию, и расскажем вам, что да как, на самом деле. Но первая же фраза текста уже стилистикой и обезличенностью своей вгоняла в скуку: «По информации, полученной от некогда приближенных к Турецкому лиц, у Михаила прогрессирует серьезное головокружение от коммерческих успехов…» Чуть натуральнее (но также пропитанное болезненной субъективностью) выглядело ретроспективное повествование в журнале «Атмосфера» бывшей жены солиста «Хора Турецкого» Игоря Зверева. «Сколько выпили – никто не помнит, где проснулись – да какая разница!», «Все перемешалось у новых хористов – жены, любовницы, одна родила, вторая на подходе…» И дальше, в аналогичном ключе, Алла Зверева, подчеркивающая, что никогда не ездила с группой на гастроли, не участвовала ни в одном мероприятии хора, повествует про внутреннюю конкуренцию в коллективе, поступки руководителя и прочее. «Это буйная фантазия обиженной женщины», – лаконично прокомментировал данную публикацию Турецкий в интервью глянцевому изданию «Караван историй». И пожалуй, закрыл тему.

«Да, бред сивой кобылы большая часть того, что сказано в той статье! – жестко констатирует Александров. – Там излагаются «подробности», которые даже представить себе невозможно. И не знаю, в каком коллективе подобное происходило. Может, у тех, кто в одной подворотне росли. В общем, смешно».

«Мы с ребятами особо содержание этого интервью не обсуждали, – говорит Тулинов. – Просто решили, что это ерунда, происки врагов. Хотя Игорь, конечно, легкомысленно поступал, сливая информацию жене. Некоторые факты ей совсем не обязательно было знать, чтобы не обнародовать их затем в несколько искаженной форме. Вообще, контролировать все, что пишется и придумывается о «Хоре Турецкого», невозможно. Сейчас же куча всяких «форумов» в Интернете, социальных сетей. Никого за руку не поймаешь. Хотя однажды нам удалось это сделать, когда появилась совсем уж навязчивая угроза. Повадился в Сети некто «Павлик» писать рассказики похабного содержания, особенно про Мишку Кузнецова. Показалось, что это уже переходит всякие границы. Кузнецов как-нибудь выйдет из подъезда, а его, грубо говоря, ножом пырнут. Всякие ж случаи бывают. Турецкий, правда, говорил: не обращайте внимания, плюньте на это бред! Но в рассказиках Павлика звучали такие вещи, что на безобидный бред уже не очень смахивало. И я нанял за пару тысяч долларов людей (Турецкий об этом не знает, он запретил что-либо предпринимать), которые выяснили, что под ником Павлик скрывается девочка из Южно-Сахалинска, младшая сестра поклонницы Миши Кузнецова. Она себя мнила будущим психологом и на основании каких-то отрывков слышанных ею разговоров делала свои странные умозаключения. Ну, объяснили ей, что больше так делать не надо. И опусы Павлика исчезли из Интернета. У меня, кстати, до сих пор эти рассказики лежат. Лет шесть назад это было».

«Пару раз, случалось, напивался в гостинице после концертов, – откровенничал Кульмис. – Утром едва не опаздывал на автобус, меня ребята будили. Турецкий автобусом не ездит и непосредственно этих моментов не видел. Но ему потом докладывали. Стукачков в нашей группе нет, но вот рядом с ней – вполне допускаю».

«На мой взгляд, у нас в группе все друг другу доверяют, – говорит Кузнецов. – По-другому нельзя. Недоверие разъедает рабочую атмосферу, как ржавчина. Если же кому-то что-то не нравится, мы в корректной форме можем высказать это тет-а-тет. Есть моменты, о которых мы и Мише говорить не станем. Сами разберемся. Он справедливо требует дисциплины, может применить жесткие санкции, если кто-то перед концертом не в форме, но следить ему за нами незачем. Мы охраняем наш общий бизнес и, грубо говоря, сами накажем «паршивую овцу», если потребуется, поскольку в хоре все взаимосвязаны и плевать в общий источник никому не позволено. Знают ли участники хора о зарплатах своих коллег по коллективу? Догадываются. И уверяю, разница между гонорарами солистов составляет не 200–300 процентов. Обсуждаем ли в своем кругу Турецкого? Конечно, постоянно, как обсуждают любого начальника. Чтобы бы не происходило, главное – мы понимаем: все, чего сейчас достигли и что имеем – его заслуга. Значит, в целом он прав».