Текст книги "СССР-2061 (сборник)"

5

– Вот теперь вы наконец-то выглядите точь-в-точь как девушки с советских постеров, – довольным тоном заметил Крамер.

Я скептически хмыкнула, вспомнив свою физиономию в зеркале. Девушки с плакатов хоть немного пользуются косметикой. И пятнистого «космического» загара у них нет, и кожа от сухого воздуха герметичной станции не шелушится. И уж наверняка у них больше поводов получать комплименты, чем грубая лесть американского шпиона.

– Просто решили одну мелкую техническую проблему, за которой скрывалась очередная непознанная тайна природы.

А теперь, по законам жанра, ему следовало бы осторожно развить тему, чтобы выпытать подробности.

– Ну, ведь ради подобных моментов вы и выбрали эту профессию, верно?

– По крайней мере, так мне казалось во время учебы в университете.

– Вот за что мне нравится ваша система образования, – вздохнул американец. – Есть одна коварная иллюзия, подстерегающая каждого молодого специалиста: во время обучения студент решает задачи, ответ на которые знает преподаватель. А для космоса нужен иной подход. Нужно учить решать нерешаемые задачи. Кажется, именно этим занимаются ваши студенты?

– Мой научный руководитель еще считал, что очень важно научить студента мечтать, – ностальгически усмехнулась я. – Что решение невыполнимых задач начинается именно с мечты.

– Вроде этих яблонь из старой песни, – подхватил Крамер. – Вот, например, глядя на этот апокалиптический пейзаж, кто сможет представить себе цветущие яблони? И, как наяву, почувствовать дурманящий запах осыпающихся бело-розовых лепестков?

Он так убедительно заливал про эти яблони, что я и правда будто бы почуяла тонкий, с детства знакомый аромат. Показалось вдруг, что ветер гонит по унылым красноватым холмам не светло-серую пыль с высоким содержанием минеральных солей, а облака сорванных с ветвей лепестков. И что-то зашевелилось в груди, нечто давно забытое и странно похожее на стихи, в тот миг, когда они уже готовы сорваться с кончиков пальцев в неровные строчки в блокноте или аккуратные столбики слов на экране…

– Давайте прогуляемся в одно любопытное место. Тут недалеко, – небрежным тоном предложил геолог, и все мое мечтательное настроение как рукой сняло.

Топая вслед за спутником, я с удивлением отметила, что впервые за долгое время ощущаю неподдельный интерес к происходящему. Даже бактерии проклятые на минуту подзабылись – совсем невиданное дело! Шпион этот субъект или нет, мы еще посмотрим, но часть работы наших психологов он, сам того не зная, выполнил, причем совершенно бесплатно – стыд и позор для капиталиста, однако.

А что поделать: с ним просто не получалось общаться механически. Ты ему стандартные фразы, а он в ответ как ляпнет что-нибудь этакое, несуразное и неуместное, что ни в какие логические схемы не уложишь. С самой первой встречи – то ему улыбок не хватает, то у него яблони в цвету.

Наверное, это какая-нибудь хитрая психотехника, не иначе. Разработка американских спецслужб. Технологии управления сознанием – в этом, говорят, они преуспели. Небось читали ему отдельный спецкурс где-нибудь там в Лэнгли – как сбивать с толку советских научных сотрудников.

Никольскому я сказала, как бы невзначай, о настойчивом интересе Крамера к нашему сектору. Тот, кажется, не особенно и удивился. Буркнул себе под нос: «Разберемся». И, поскольку особых указаний больше не поступало, на предложение прогуляться я согласилась. В конце концов, как показал недавний опыт, иногда это бывает полезно для процесса мышления – прекратить таращиться в журнал или на экран портативного секвенатора и выбраться, так сказать, на свежий воздух. В среднем минус пятьдесят по Цельсию, куда уж свежее.

Место, куда притащил меня американец, находилось на «нейтральной территории» и на карте имело пока только ничем не примечательное цифро-буквенное обозначение. Однако и нам, и американцам было прекрасно известно, что в новой редакции карт ему непременно дадут какое-нибудь громкое имя. «Аномалия Буровицкого», например, раз уж именно наш Костя Буровицкий первым потерял там зонд. Потерял, конечно, не навсегда: оказавшись рядом, он смог вывести аппарат практически вручную.

Уникальная структура местных скал вместе с близкими к поверхности массивными залежами маггемита создавала весьма неприятную для наших зондов зону радиомолчания. К слову, о важности магнитных полей, да. С этого небольшого пятачка невозможно было связаться ни с одной из баз. Подслушать разговор, происходящий по ближней связи, впрочем, тоже.

– Вы умная девушка, Марина, – проникновенно сказал американец, остановившись на дне оврага, покрытого необычайно яркими для марсианской поверхности красными и желтыми пятнами. – И наверняка уже догадались, зачем я вышел с вами на контакт.

– Несколько версий есть, да.

Я уже некоторое время размышляла над вопросом: что именно из стандартного оснащения скафандра можно использовать в качестве оружия? Выходило, что немногое. Даже выстрелив сигнальной ракетницей прямо в грудь противника, я смогу разве что ненадолго его оглушить. Можно, конечно, направить на него выхлоп реактивного ранца, с помощью которого я сюда и прилетела. Но атаковать шпиона, развернувшись к нему спиной, – не лучшая идея.

Впрочем, с чего мне беспокоиться насчет оружия? Пожалуй, голливудские боевики стоило бы вообще запретить к просмотру, если бы это было технически возможно во всепроникающем инфопространстве. Все-таки они порождают в голове зрителей довольно идиотские представления.

Вряд ли моей жизни что-то угрожает в таких условиях. Скорее всего, меня просто сейчас попробуют завербовать. Видимо, Крамер все-таки принял мое постоянное брюзжание за недовольство жизнью. А недовольному жизнью человеку агент противника всегда найдет что предложить. Ну-ка, ну-ка, что ты мне предложишь, Бонд космического розлива? «Пойдем со мной в новый мир, где можно заниматься чистой наукой, не разгружая контейнеры, и где результаты экспериментов раз за разом воспроизводятся, как и должны?»

Не деньгами же меня соблазнять после речей о том, как благоухает яблоневый цвет на Марсе по весне!

– Здесь нас не смогут подслушать, – сообщил американец.

– Зато сам факт нашего разговора прекрасно фиксируется со спутника. Об этом вы подумали?

– Насчет этого не беспокойтесь. Мои коллеги на базе уверены, что у нас с вами роман и сейчас происходит объяснение в любви. Впрочем, есть подозрения, что и на вашей базе думают примерно так же.

– На нашей базе люди работают, а не болтают о чужой личной жизни! – возмутилась я. Несколько покривила душой, конечно: подобная болтовня неистребима. Трех десятилетий нового общества явно маловато, чтобы настолько переделать человеческую природу…

– Если так, у меня только что стало на одну причину больше сказать то, что я собираюсь… Марина, помогите мне перебраться в СССР.

«Хитрая у него схема вербовки, однако, – одобрительно подумала я. – Хочет использовать доказательство от противного, что ли?»

– Я не врал, что заплатил большие деньги, чтоб оказаться здесь. Наши спецслужбы ничего не заподозрили – в их глазах я был мальчишкой-энтузиастом. Инфантильным наследником богатых родителей: такой мог увлечься космосом, как очередной игрушкой. И это было убедительно, потому что было правдой. У меня ведь было все, о чем может мечтать ребенок, и тогда я начал мечтать о большем. О решении заведомо нерешаемых задач, понимаете, о чем я? А может, дело в том, что мой дед был русским. Айвен-Иван, меня ведь назвали в честь него. Все это томление духа, стремление ввысь из стихов русских поэтов… как знать, может, его частичка осела и в моих генах?

– Менталитет, записанный в генах, – полная чушь, поверьте мне как биологу. Насчет нерешаемых задач… Вы ведь и так на Марсе. Куда уж больше?

– Вы знаете, я всегда был уверен, что делаю правильные вещи. Правильным способом. Но даже если завтра мы найдем здесь нефть, что это изменит? «Арес» восстановит капитализацию? Под участок на Марсе станут давать больший кредит? Вам не кажется, что это мелко?

Мать его так, он ведь это, похоже, всерьез…

Из-за ближнего к нам края оврага показался робот-зонд. Оценив крутизну и сыпучесть склона, наш потрепанный «Семеныч» поджал гусеницы, выпустил длинные паучьи ноги-ходули и принялся спускаться.

Повернувшись в его сторону, я помахала рукой в камеру и показала пальцами V-образную «галочку» – универсальный знак, символизирующий, что все в порядке. Символизирующий победу, если уж на то пошло.

– Вы мне не доверяете. – с грустью сказал Крамер. – А мне показалось, именно с вами у меня есть шансы на доверительные отношения. Потому я к вам и обратился. Шутка про КГБ была шуткой только отчасти. Я еще на земле вычислял, к кому из вашей экспедиции могу обратиться. Вы сможете связать меня с нужными людьми?

– Я поговорю с теми, в чьей компетенции решать такие вопросы.

– Спасибо, – американец сверкнул улыбкой за стеклом шлема. – Пока что это все, о чем я прошу. Да, чуть не забыл: на остатки своего наследства я скупал акции «Ареса». Часть на себя, часть на подставные фирмы. Если сложить все вместе, наберется блокирующий пакет. Вы понимаете перспективы?

– Однако странный же способ вы выбрали для эмиграции! В Москву через Марс?

– К моим партнерам приходили люди из FTC. Похоже, моей маскировке конец. А жаль, она неплохо работала: несколько раз слетал на Луну, убедил их в серьезности своих намерений, от меня и отстали, записав в романтические дурачки… Так что дома меня уже будут ждать… заинтересованные лица. Боюсь, до Москвы я могу и не доехать.

– Бизнесом вам у нас заниматься не разрешат, имейте в виду, – строго сказала я. Крамер лишь отмахнулся.

– На это все я с детства насмотрелся, хватит. Мне другое нужно, понимаете?

– Что ж, если это и правда так… искренне желаю вам вернуться на Землю уже советским космонавтом. Ох, и шума же будет в международном сообществе!

– Непременно будет, – рассмеялся американец. – Пожалуй, нам стоит расходиться. Буду ждать от вас сигнала. Я пойду первым, чтоб вам не пришлось поворачиваться спиной к вероятному противнику.

– Я не настолько параноик, – сконфуженно пробормотала я.

– Нет-нет, вы совершенно правы. Я думал о ваших словах насчет психологического отбора космонавтов. Сюда рвутся романтики и мечтатели, но, может, стоит отбирать, напротив, людей ответственных? Дисциплинированных, склонных подозревать худшее и быть готовым ко всему?

– Айвен, – окликнула я его, и удаляющаяся фигурка в белом скафандре замерла на склоне оврага. – У нас есть мечтатели. И романтики, и восторженные энтузиасты. Девушки с плакатов, которыми вы восхищались. Вы не разочаруетесь. Пожалуйста, не судите по мне обо всех советских людях. У меня отвратительный характер, эмоциональное выгорание и кризис какого-то там возраста. Вряд ли после этой миссии психологи еще хоть раз пустят меня в космос. Но у нас не все такие, вот увидите, вы найдете, с кем работать и дружить.

– Вы себя недооцениваете, Марина. – Крамер был уже довольно далеко, но я слышала улыбку в его голосе. – Хотел бы я однажды послушать ваше недовольство чересчур быстро эволюционирующими бактериями, прогуливаясь с вами под руку по яблоневым аллеям на берегу озера Кассини.

– Договорились. Вот когда яблони вырастут, тогда и будут романтические прогулки. Никак не раньше, – серьезно ответила я. – Сначала яблони, потом озеро и Есенин.

– Разумная расстановка приоритетов, – одобрил американец и исчез за краем холма.

«Семеныч» копошился где-то на горизонте: пока мы болтали, я кинула Никите текстовое сообщение с предложением набрать местного маггемитового песка, чтоб добавить в экспериментальную среду еще и магнитный материал. Ну, раз уж он все равно пригнал сюда зонд.

Оглядев окружающий пустынный пейзаж, я собиралась было продемонстрировать ему холодную усмешку, достойную майора КГБ из голливудского боевика, однако из груди вдруг вырвалось совершенно неуместное хихиканье. Странный звук, лет семь его уже, наверное, не издавала. К счастью, никто не мог его услышать – хвала магнитной аномалии.

Александр Горбов
Зарянка

Кто бросил клич «Марс – дело общее»? Этот вопрос долго интересовал часть работников Звездного городка. Очень уж хотелось поймать этого умника в темной подворотне и применить к нему непарламентские аргументы.

Вторая Марсианская экспедиция с самого начала подготовки ажиотажа не вызывала. Один раз были? Ну и хорошо, гнаться за третьей американской экспедицией или четвертой китайской смысла нет – лучше лунную базу до ума доведите. Но экспедиция потихоньку набиралась, модули корабля строились, финансирование приходило. Космонавты начали тренировки, утверждалась научная программа, выбирали место высадки.

Пока тот самый умник не спросил: «Марс – дело общее?» Нестройный хор голосов энтузиастов подтвердил: «Общее!» А умник спросил снова: «А что же тогда обычных людей в экспедиции нет? Хоть пять мест могли бы выделить!» Кто-то на скорую руку слепил видеоролик с красивой нарезкой о космосе и с неудобным вопросом в конце. Через неделю лозунг «Марс дело общее! Даешь Марс для всех!» облетел страну. Вопрос, к великому удивлению, замять или спустить на тормозах не удалось. Волна требований докатилась до Верховного Совета и не успокоилась, пока в экспедицию не включили два места для людей «с улицы». Любой мог подать заявку на открытый конкурс в надежде стать участником марсианской экспедиции. С условием: хорошее здоровье и личная исследовательская программа. После первичного отсева одного должно было выбрать жюри из участников Первой Марсианской, а второго – народное голосование. Тысячи людей вспомнили о мечте стать космонавтом, удивленно воскликнули «О!» и встали в очередь к приемной комиссии в Звездном городке.

* * *

Лихнецкому не повезло. Когда в очередной раз запороли тесты четвертого блока, он попался Старику под горячую руку.

– Сережа, вы мне опять устраиваете клоунаду. Вам наверняка надо сходить и помочь нашему цирку.

Так Старик называл приемную комиссию для добровольцев, куда и командировал Лихнецкого в помощь. Через три дня Сергей чуть ли не в ногах валялся у Старика с просьбой вернуть его обратно, но тот был непреклонен. Так и пришлось долгих два месяца сидеть на собеседованиях, принимать документы и мечтать вернуться к нормальной работе.

Сегодня первыми кандидатами оказались двое студентов и модель – Сергей с чистой совестью завернул их за отсутствие научной программы. Следующим оказался длинноволосый поэт, высокий, нескладный, с тоской в больших серых глазах, готовый долететь до Марса в поисках своей музы. Его он тоже отправил вслед за остальными.

Образовалась пауза и, уже раздумывая об обеде, Лихнецкий расслабился, не ожидая подвоха. И получил его: следующим кандидатом оказалась пожилая женщина. Кудрявые седые, как снег, волосы, мягкое лицо, прочерченное морщинами, яркие голубые глаза, похожие на летнее небо. И популярный среди добровольцев синий комбинезон на лямках.

– Добрый день. Добро пожаловать в Звездный городок. – Сергей заученно улыбнулся, заранее готовясь отказать. – Меня зовут Лихнецкий Сергей. Могу я увидеть ваши документы?

– Здравствуйте, Сергей, вот, пожалуйста. – Голос гостьи оказался мягкий и мелодичный. И вся она производила успокаивающее впечатление. Такой Сергей мог представить бабушку. Не свою, а среднестатистическую, пекущую блины и пирожки, подкармливающую голубей в парке, бабушку, к которой приезжают внуки на каникулы. Что она делает здесь? Что ей нужно в космосе?

К удивлению Сергея, у нее оказалось все в порядке со здоровьем, естественно, с поправкой на возраст. Но полет в космос – это не прогулка в парке, и уже возраст мог бы стать основанием для отказа. Но Лихнецкий, не желая сразу расстраивать такую милую женщину, листал документы дальше, обнаружив любопытную научную программу: немного биологии, немного астрономии, немного физики. Не для фундаментальных исследований, нет. Упор делался на трансляцию образовательного курса для школьников на Землю. Увлекательно и полезно. Ах, если бы не возраст, ей, пожалуй, в команде были бы рады. Но увы-увы. Сергей с сожалением закрыл папку с документами.

– Екатерина Ивановна, я посмотрел ваши документы. У вас чудесная научная программа. Действительно интересно.

– Спасибо, – от улыбки вокруг ее глаз разбежались морщинки, – мне помогали несколько моих знакомых педагогов. Если у вас будут замечания, мы их быстро устраним.

– Да нет, замечаний не будет. Мы не корректируем программы кандидатов. Только в случае попадания в экипаж – чтобы совместить с остальной командой. Проблема в другом.

Сергей потер переносицу, подбирая слова, чтобы не обидеть собеседницу.

– При всех наших технических возможностях экспедиция на Марс остается очень сложным и дорогостоящим предприятием. Ограничения в тоннаже отправляемых на орбиту грузов лимитируют нас в оборудовании. – Лихнецкий засыпал ее словами, чтобы отказ не прозвучал слишком резко. Ему была симпатична эта женщина, и отказать в лоб казалось слишком грубым. – Увы, но экспедиция в течение всех месяцев полета должна будет обходиться минимумом медицинского оборудования. Только самое необходимое, рассчитанное на возможные несчастные случаи. Помните вторую американскую? С такими авариями мы справимся. Есть даже реанимационный блок и возможность провести экстренную операцию.

Женщина удивленно смотрела на него, не понимая, зачем он ей это рассказывает.

– Но мы не можем обеспечить длительное лечение и проведение процедур, – Сергей непроизвольно отвел взгляд, – тем более постоянный плотный контроль в процессе высадки экспедиции. Размер экипажа ограничен, и выделение отдельного врача для контроля здоровья во время непосредственной работы на Марсе для нас непозволительная роскошь.

– Но у меня же все хорошо со здоровьем.

– Да, конечно, текущее состояние у вас удовлетворительное. Однако в экспедиции предполагаются существенные нагрузки, тяжелые даже для совершенно здоровых молодых людей.

– Вы хотите сказать, что я слишком старая, чтобы лететь в космос? – В ее голосе прорезались нотки обреченности. – Так? Но ведь у вас нет ограничения по возрасту. Нигде не указан предельный возраст для кандидатов. Я специально смотрела.

– Да, конечно, предельного возраста нет. Мы опираемся на разумную оценку здоровья и возможностей кандидата.

– Но на орбитальную станцию летали люди старше меня. Я смотрела в сети, все было хорошо, никаких ограничений для них не было.

– Я помню эти случаи. Но фактически это были туристы. С кратким пребыванием на орбитальной станции. Никаких долгих полетов, ограниченные нагрузки. А с Земли их постоянно вели врачи.

Сергей развел руками.

– Но ведь это не наш случай. Почти два года в космосе – это не шутка. Случись что – необходимого лечения экипаж обеспечить не сможет. Упомянутые вами туристы по возвращении на Землю проходили курс реабилитации. А миссии предстоит высадка на поверхность, затем взлет. Серьезные перегрузки после длительной невесомости. Даже если вы останетесь в орбитальном модуле – кто даст гарантии, что экипажу не придется прерывать программу для помощи вам?

На посетительницу больно было взглянуть. С потухшим взглядом, вся сникшая, она сидела на краю кресла.

– Простите, – Сергей чувствовал себя палачом, – я не могу принять у вас документы.

– Не извиняйтесь. Я все понимаю. Вы ни в чем не виноваты.

– Если вы так интересуетесь космосом, я знаю, у нас есть несколько вакансий на станциях слежения. Это, конечно, даже не взлет на орбиту, но тоже очень нужная работа, – это звучало так, как будто он оправдывается, Лихнецкий сам не ожидал от себя такого.

– Спасибо, – она внезапно тепло улыбнулась и пожала его руку, – в любом случае спасибо. Если совсем ничего не получится, я посмотрю ваши вакансии.

* * *

Расстроенная Екатерина Ивановна вышла из дверей приемной комиссии. Яркое весеннее солнце резануло по глазам, заставляя зажмуриться. Опустив голову и прикрывая от света рукой лицо, она спустилась по широким ступеням и повернула на аллею, обсаженную с двух сторон елями.

Недалеко от кованых ажурных ворот, где металл причудливо сплетался в контур посадочного лунного модуля, на скамейке между зеленых еловых лап сидел юноша. Низко склонившись, закрыв лицо ладонями, с подрагивающими, будто от рыданий, плечами. Екатерина Ивановна остановилась, удивленно рассматривая фигуру на скамейке, а затем решительно двинулась к ней.

– Вам плохо?

Юноша отнял лицо от ладоней и непонимающе посмотрел на женщину. Будь здесь Лихнецкий, он бы узнал в нем поэта, отправленного восвояси.

– Вам плохо, молодой человек?

Тот что-то неразборчиво буркнул и снова уронил голову на ладони.

Екатерина Ивановна присела на скамейку рядом с юношей и положила руку ему на плечо.

– У вас не приняли документы? Не переживайте, через неделю можете подать еще раз.

Поэт нерешительно дернул плечом, словно пытаясь сбросить чужую руку.

– Бесполезно.

– Ну почему же? Ведь вам сказали, в чем причина отказа?

Наконец оторвавшись от ладоней, юноша выпрямился и с обреченностью вздохнул?

– У меня нет научной программы. Да и откуда она у меня? Я поэт, – в голосе юноши удивительно сплелись гордость за себя, почти самолюбование, и отчаяние, – я не придумаю программу и за год. А она там ждет меня. Только я не прилечу к ней.

– Кто ждет?

– Муза. – Юноша покраснел и отвернулся, словно сказал что-то неприличное.

Екатерина Ивановна улыбнулась и стала искать что-то у себя в сумке.

– Держите, – она протянула ему визитную карточку.

– Что это?

– Скорее, кто, – Екатерина Ивановна рассмеялась, – это мой старый знакомый, Петр Алексеевич. Прекрасный биолог, но сейчас на пенсии.

– Зачем он мне? – раздраженно отозвался поэт. – Он может написать программу на заказ? Так денег у меня все равно нет.

– Нет, он не станет ничего делать за вас. Что он может – это подсказать, к кому обратиться в своем институте. Там много хороших студентов, они смогут вам помочь придумать что-то такое, что вы сможете в космосе делать вместе с ними. Что-то, что будет интересно для них. Будет ли интересно вам, я не знаю. Но свою программу вы получите.

Поэт поджал губы, всем видом выражая, что ни за что не пойдет к кому-то на поклон.

– Никто за вас работать не будет. Если хотите чего-то добиться, работайте, – Екатерина Ивановна улыбнулась и потрепала его по голове, – делайте, и у вас все получится. Старайтесь. Это же ваша мечта. Если она вас там ждет – вы должны сделать все, чтобы ее достичь. Так?

Она поднялась, собираясь уйти.

– Удачи вам. И подстригитесь. Вряд ли такая прическа уместна в космосе.

Юноша еще долго сидел на скамейке, смотря вслед ушедшей женщине.

* * *

На следующий день Лихнецкого прямо с порога вызвал к себе начальник приемной комиссии Мусабаев. Подмигнув секретарше, Сергей нырнул в кабинет.

– Вызывали, Юрий Талгатович?

– А, Сереженька, заходи, садись, дорогой. Чай не предлагаю, видишь, некогда, к Старику бежать надо, да.

Сергей, встав у края длинного стола, смотрел, как хозяин кабинета собирает в папку какие-то бумаги.

– Я чего тебя вызывал, не помнишь? – Бывший космонавт потер переносицу.

– Нет, Юрий Талгатович, мне Леночка не говорила.

Хмыкнув, тот продолжил собирать документы.

– Ах да. Точно. Ты же вчера на приеме сидел?

– Да, там.

– У тебя была старушка? Приносила документы?

– Была такая. Помню.

– А чего документы не принял?

– Так ведь возраст, Юрий Талгатович. Куда ей в космос? Мы молодых через одного пропускаем.

– Знаю, знаю. А документы зря не принял.

Сергей удивленно поднял брови.

– Жалуются мне на вас. Говорят, нет уважения к пожилым людям. Кому, как не опытным аксакалам, помогать в нелегком деле освоения других планет. – Хозяин кабинета иронично покачал головой. – Из Лиги пожилых людей мне звонили. Говорят, обижаем. И программа у нее есть, и здоровье без болячек, а мы не принимаем. Нехорошо.

Мусабаев направился к выходу, махнув Сергею рукой следовать за собой. Выйдя в приемную, глава комиссии, остановившись, развернулся к Лихнецкому.

– Так что будь добр, найди эту старушку и возьми ее документы. Сам к ней съезди, уважь. А там на комиссии посмотрим, уважительно откажем.

Сергей кивнул и отправился в центр приема искать телефон неугомонной старушки.

* * *

Через неделю Старик сменил гнев на милость и забрал Лихнецкого из приемной комиссии. На радостях Сергей клещом вцепился в работу, месяц нещадно гонял монтажников и сдал четвертый блок приемке без замечаний. Старик по такому случаю без возражений отпустил Сергея в отпуск, и тот на две недели улетел на море. Отдыхал, отсыпался, не интересуясь ничем, кроме курортной жизни.

В конце июня загоревший и свежий Лихнецкий вернулся на работу и с порога был вызван Стариком.

– Сережа, вы в курсе, что вчера было итоговое заседание приемной комиссии по «народным космонавтам»?

Старик беспокойно вышагивал взад и вперед по своему кабинету.

– Отобрали двадцать финалистов. Тех, что пойдут на общий курс обучения. На мое удивление, там есть человек десять толковых. Посмотрим, как они себя проявят, но я человек пять из них взял бы работать на орбитальную. Так что, возможно, из этой затеи будет хоть какой-то толк.

Остановившись у окна, Старик долго стоял молча, о чем-то размышляя. Лихнецкий, замерший на стуле, в недоумении пялился в монументальную спину начальства, не понимая, зачем он понадобился.

– Так вот, Сережа, – не поворачиваясь, Старик закончил паузу, – среди финалистов оказалась и ваша протеже.

Лихнецкий судорожно пытался понять, кого может иметь в виду Старик.

– Екатерина Ивановна, милейшей души женщина. Будь она лет на тридцать моложе, у меня бы не было возражений. Но сейчас?! Риск в такой дальней экспедиции слишком велик. Впрочем, вы сами прекрасно знаете, – старик невесело усмехнулся, – комиссия не пропустила бы ее. Однако у нее нашелся защитник – целый директор Института геронтологии Тоцкий. Даже на совещание в министерство пролез, устроил мне знатный скандал.

Старик снова зашагал из угла в угол. Зная шефа достаточно долго, Лихнецкий чувствовал, в каком он бешенстве.

– В любом случае сейчас этот доброхот будет таскаться тут у нас, пробивая себе новое поле для исследований. Будет капать мне на мозги, требовать, упрашивать и всячески действовать на нервы. Мне с ним нянькаться – ни времени, ни сил. Поэтому я попрошу вас, Сергей, взять это на себя. Прикроете старика от этого клеща, хорошо? Я вас назначу куратором «бабушки Кати» и по всем вопросам буду направлять Тоцкого к вам. Вы уж побегайте от него, устройте ему цирк, как умеете. Пусть погоняется за вами, может, не будет лишний раз мешать работе. А если сумеете выбить из него что-то полезное, можете рассчитывать на премию. Договорились?

– Хорошо, Михаил Григорьевич, – удивленный до предела от таких новостей, Сергей кивнул, – сделаем все в лучшем виде.

* * *

Неделю Лихнецкий успешно бегал от Тоцкого. Особенно подошли на роль убежища отдел кадров и бухгалтерия. Болтая о пустяках с девчонками в отделах, он перебегал из одного в другой, мороча голову незваному гостю. Но враг был хитер и тоже не лыком шит. Первой перед конфетами и обаянием Тоцкого пала бухгалтерия, а спустя пару дней – и кадровики. Сергей вовремя заметил это и отступил в тренировочный комплекс на занятия группы своей подопечной, там, где его заведомо не будут искать.

Шел цикл гидроневесомости. В громадном бассейне, в толще прозрачной, как стекло, голубоватой воды, на глубине восьми метров плавала копия корабля экспедиции. Где, кстати, был и тот самый злосчастный четвертый блок. Лихнецкий устроился на балконе и с высоты наблюдал за группой: пять человек в громоздких желтых скафандрах, неспешное погружение, черные костюмы сопровождающих водолазов. На своем планшете Сергей зашел в сеть и подключился к камерам на костюмах и модели станции. Ему всегда нравилось это неспешное действо, похожее на танец. Почти четыре часа он наблюдал за отработкой ручного раскрытия солнечных батарей. Четыре раза, уткнувшись в экран планшета, ходил за кофе, чуть не врезавшись в коридоре в лаборанта в белом халате. Шея от такого обращения затекла и ныла.

Наконец всех пятерых подняли на берег и стали вытаскивать из скафандров. Лихнецкий специально не смотрел в списках, кто работает под каким номером, пытаясь угадать, где его подопечная. Даже поспорил сам с собой, но проиграл. Восьмой номер отработал всю программу на «отлично», второй результат в группе по времени. А когда под шлемом обнаружились короткие седые кудри, Сергей мысленно дал себе подзатыльник. Не дожидаясь, пока группа разоблачится из доспехов, он отправился к лестнице, собираясь отловить свою протеже на выходе из комплекса.

* * *

Тренировка далась Екатерине Ивановне тяжело. Четыре часа в тесной скорлупе скафандра, давящая глубина, накатывающая тошнота от чувства невесомости. Когда шлем сняли, ей захотелось кричать от облегчения. Пока снимали скафандр, она с трудом сдерживалась, чтобы не выдать усталость, улыбалась, шутила, вызывая взрывы хохота у помогавших ей парней. А когда наконец оказалась свободна, стала успокаивать запаниковавшую при всплытии девушку, чтобы никто не видел, как у нее самой дрожат руки. Ей было странно видеть, как плачущей девушке, молодой, сильной, начальник погружения ставит в карточку «негоден», а ей, улыбаясь, пишет «сдано» и, пожимая руку, наклоняясь, шепчет: «Не подведите, мы за вас болеем».

Выходя из зала, их группа столкнулась с другой пятеркой кандидатов. После выбора двадцатки финалистов, разбитые по пять человек, они ни разу не собирались вместе и теперь оценивающе и настороженно оглядывали друг друга. Когда они почти разминулись, к Екатерине Ивановне шагнул парень с колючим ежиком коротко стриженных волос.

– Здравствуйте! Вы, наверное, меня не помните? Весной еще, около приемной комиссии вы мне дали телефон Петра Алексеевича.

Екатерина Ивановна всматривалась в лицо юноши, пытаясь вспомнить.

– Ну, поэт, помните? Вы меня тогда утешали еще.

– Да, я помню, – женщина улыбнулась и пожала протянутую ей руку, – я вижу, у вас все получилось. Не сразу вспомнила, вы так поменялись, – она жестом обрисовала его прическу.

– Спасибо, спасибо вам огромное! Если бы не вы, я не смог бы. Все бросил и ничего бы не сделал. Спасибо.

– Пожалуйста. Я рада за вас.

– Я Леша, Леша Савушкин. Я так рад, что они вас тоже взяли. Удачи вам, и спасибо огромное еще раз.

Парень неожиданно обнял ее, смутился и бегом бросился догонять свою группу.

* * *

Улица дохнула в лицо теплым августовским ветром. После прохлады бассейна он показался горячим, почти обжигающим. На скамейке между кустами давно отцветшего жасмина группу ждал Лихнецкий, длинным прутиком чертивший видимые ему одному рисунки на асфальте. Услышав гомон выходящей из дверей группы, он поднял голову и, найдя взглядом Екатерину Ивановну, кивнул, улыбаясь.