Текст книги "О себе, о людях, о фильмах"

Луазо делает еще один шаг к лестнице. Он вытягивает шею. И вдруг молниеносно скатывается.

Он вылетает в гостиную и начинает в бешеном восторге отплясывать какой-то экзотический танец диких. Граф поспешно хватает его руку.

Но Луазо не в силах сдерживать восторга, целует графа в бороду. Обхватывает его в бешеной кадрили.

У двери немца стоят обе монахини. Старшая послушала, вздохнула, загнула еще палец: «Еще мол, одна». Младшая перекрестилась.

А в гостиной идет кадриль. Луазо вертит графа. Господин Каррэ-Ламадон, графиня. Бросив графа, Луазо подхватывает супругу.

Проплывают, кружась, перед нами сияющие пары.

Лицо за лицом, сияющие, оживленные, проплывают перед аппаратом.

Мрачное лицо немецкого солдата. Он смотрит, прищуриваясь.

Он стоит в дверях гостиной рядом с трясущимся от смеха хозяином. Он взглядывает на хозяина и, резко повернувшись, выходит.

Он входит в полутемную кухню. У стола сидит горничная. Солдат подходит к ней, останавливается.

Он стоит около нее, и горничная робко, снизу вверх, глядит на него. Он берет ее за руку. Он ведет ее.

Они выходят в темный ночной двор.

Они садятся на край каменного колодца.

Они сидят рядом, посреди ночного двора, тускло освещенного фонарем. Солдат все еще держит девушку за руку.

Они не глядят друг на друга. Девушка придвигается к нему.

Они сидят молча. И вдруг девушка, повернувшись, обнимает немца. Они целуются. Да, да, товарищи! Целуются! Это случается сплошь и рядом. И, поцеловавшись, они продолжают сидеть, тесно прижавшись друг к другу. Немец напряженно думает о чем-то, и, выражая какую-то внутренне глубокую мысль, он неожиданно говорит:

– Война… это плохо…

Он говорит это как вопрос, решенный для него. Они сидят щека к щеке.

Ложатся карты на стол, ярко освещенный лампой.

Графиня весело играет с Каррэ-Ламадоном в лапки.

Плутует Луазо, показывая карты супруге, считающей медяки. Они оживлены, как в тот вечер.

Поет г-жа Каррэ-Ламадон, повернувшись к восхищенно слушающему ее графу:

– Любовь к отчизне движет нами…

Граф предупредительно вытаскивает клавиш.

У камина греются веселые монахини.

И на срубе каменного колодца все так же, тесно прижавшись друг к другу, сидят немецкий солдат и горничная.

Он напряженно думает. Он повторяет еще раз с упрямством крестьянина, понявшего простую, но бесспорную истину:

– Война это очень плохо…

Он напряженно глядит в пространство.

Они сидят, тесно прижавшись друг к другу.

Посреди темного двора неразличимы их неподвижные фигуры.

Пустой коридор. Беспорядок ботинок у дверей.

Нет ботинок у дверей Пышки.

Нет сапог у двери офицера.

Пустой коридор. Беспорядок ботинок.

Часть седьмая

Мохнатые голуби клюют просыпанное зерно.

Лошади мотают головами и жуют удила. Кучер поправляет сбрую.

Стоят неподвижной, глазеющей группой девочка, доившая корову, крестьянка, незнакомый немецкий солдат.

Стоят рядом, тихо разговаривая, горничная и наш немецкий солдат. Он в походной форме с ружьем. На крыльце позевывает хозяин гостиницы. Выходит Каррэ-Ламадон. Торопливо идет.

Посреди двора дилижанс, оживленная группа уезжающих патриотов. Все весело переговариваются. Проходит Каррэ-Ламадон.

Луазо радостно пожимает руку Каррэ-Ламадону, говорит:

– Он так любезен, что дал нам конвоира.

Оживленная группа патриотов. Каррэ-Ламадон оборачивается. Луазо показывает ему на…

…немецкого солдата в походной форме, стоящего около крыльца и разговаривающего с горничной. Позади них, на заднем плане крыльца, стоит хозяин. На крыльцо выходит Пышка.

Пышка стоит на крыльце. Она смущенно оглядывается. Хозяин равнодушно поглядывает на нее через плечо и отворачивается. Пышка сходит со ступеньки.

Она смущенно подходит к оживленной группе около дилижанса. Все разом, словно по команде, отворачиваются. Разглядывают небо, землю, дилижанс.

Пышка подходит к группе, в которой супруги Луазо и Корнюдэ. Супруги демонстративно поворачиваются к ней спиной. Корнюдэ, поглядев на них, на Пышку, снова на них – решается и, приняв монументально оскорбленную позу, поворачивается к Пышке спиной. Пышка растерянно поворачивается, идет.

Она робко подходит к группе, в которой графская чета и супруги Каррэ-Ламадон. Граф берет жену под руку и отводит ее подальше. Каррэ-Ламадон тоже берет жену под руку, но она прежде, чем отойти, окидывает Пышку презрительным взглядом. Пышка робко здоровается с ней.

– Здравствуйте.

Г-жа Каррэ-Ламадон отвечает ей дерзким, еле заметным кивком и отходит с мужем. Пышка растерянно глядит ей вслед.

Все повернулись к Пышке спиной. Девять спин в ее поле зрения. Монахини уже залезают в дилижанс. Граф готовится подсадить супругу. Пышка растерянно оглядывается.

Крыльцо. Немецкий солдат, держащий горничную за руку, пристально и серьезно глядит на Пышку. Хозяин равнодушно наблюдает сцену. На крыльцо выходит немецкий офицер. Как всегда, лощеный, как всегда, спокойный. Он дерзким жестом слегка прикасается к краю фуражки и останавливается на крыльце.

Пышка с негодованием отворачивается, делает шаг к дилижансу. Стоит, опустив голову. В дилижанс лезет г-жа Каррэ-Ламадон, подсаживаемая мужем.

Она оборачивается и кидает назад, через плечо, блестящий, томный взгляд, адресуемый офицеру.

Офицер с легким полупоклоном прикладывает руку к фуражке.

В дилижанс уже залезла г-жа Каррэ-Ламадон. Луазо готовится подсадить супругу.

Мрачно наблюдает эту сцену немецкий солдат.

Луазо подсаживает супругу. Корнюдэ делает движение к Пышке. Он явно колеблется, не зная, можно ли предложить ей услуги. Отходит. Решает лезть в одиночку. Пышка стоит, опустив голову.

Немецкий солдат неожиданно встряхивает руку горничной и быстро выходит из кадра.

Он подходит к Пышке, трогает ее за плечо, ведет к дилижансу. (Пышка машинально повинуется ему.) Подводит Пышку к дверце, хочет подсадить. И тогда, словно очнувшись, Пышка резко отталкивает руку немца.

Она гневно смотрит на него. Она, нагнувшись к нему, шипит:

– Бош, пруссак.

И лезет в дилижанс сама. Немец, подумав, растерянно оглядывается.

Смотрит на него горничная, явно опечаленная его отъездом. Смотрит хозяин и офицер.

Немец закидывает лесенку, вскакивает в дилижанс. Дверь захлопывается за ним.

Кучер дернул вожжи, взмахнул кнутом. Тронулись на аппарат лошади.

Дилижанс выезжает из кадра. Двор остается пустым. Расходятся зрители на заднем плане.

Уходит офицер. Уходит горничная. На крыльце остается один хозяин.

Он стоит на крыльце монументальный, огромный. Он зевает. Зевает во всю пасть. Отзевавшись, поворачивается.

Уходит в дом. Пустое крыльцо.

Слева направо, на аппарат проезжает дилижанс.

Справа налево, на аппарат проезжает дилижанс.

Слева направо, от аппарата проезжает дилижанс.

Справа налево, от аппарата проезжает дилижанс.

И вновь внутри дилижанса качаются головы десяти путешественников. Одиннадцатый конвоир. Он сидит на переднем плане, рядом с Пышкой.

Одно за другим проходят перед нами лица пассажиров правой стороны дилижанса. Здесь монахини. Они вновь молятся, перебирая четки, целуя медали и образки. Г-жа Каррэ-Ламадон, оживленно беседующая с графиней, очевидно, на «туалетные» темы, судя по жестам. Она пригибается к мужу и тихонько сообщает ему, презрительно кривя губы:

– Какое счастье, что я не сижу рядом с ней.

И, сказав эту фразу, она застывает в презрительном спокойствии. Муж, вытащивший из кармана колоду засаленных карт, очевидно, украденных в гостинице, взглядывает в угол и кивает головой. Вновь поплыли лица. Граф, поглядывая в угол, сообщил что-то Каррэ-Ламадону. Каррэ-Ламадон взглянул туда же.

Важно дремлет Корнюдэ. Сидит, опустив голову, Пышка. Сидит немецкий солдат. Он поглядывает то на Пышку, то на остальных пассажиров. Он зажал в коленях тяжелое ружье. Он взглянул еще раз.

Дремлет Корнюдэ. Тихо беседует граф с Каррэ-Ламадоном. Они не смотрят на Пышку. Она не существует для них.

Супруги Луазо дуются в карты, подозрительно поглядывая друг на друга, ибо знают свои способности к плутовству.

Оживленно беседуют дамы.

Молятся монахини.

Кончив обзор, конвоир взглянул на Пышку, хотел было сказать что-то, но сдержался. Сидит молча, отвернувшись.

Пышка, опустив голову, уставилась в покрытый соломой пол.

Она мрачно размышляет, она взглядывает исподлобья на патриотов.

Г-жа Луазо отрывается от карт, чтобы кинуть взгляд на Пышку. Она сообщает мужу:

– Она так увлеклась, что не ужинала и не завтракала.

Луазо складывает карты. Он взглядывает на Пышку, зевает, потом, вздохнув, говорит жене:

– Кстати, хочется есть.

Г-жа Луазо вынимает из-под сидения сверток. Начинает разворачивать.

Г-жа Каррэ-Ламадон и графиня, прервав разговор, обернулись и одновременно, как по команде, вынули из-под сидения по корзиночке.

Граф и Каррэ-Ламадон, прервав разговор, с приятностью улыбнулись, протянули руки, получили по блюду. Граф с паштетом, Каррэ-Ламадон с заливными цыплятами, точно такими же, какие были съедены во 2-й части у Пышки.

Корнюдэ, сидящий рядом с Пышкой, запустил руку в карман, вытащил пару крутых яиц, разбил яйцо, облупил и бросил скорлупу на пол. Пышка заволновалась, отвернулась, не в силах глядеть на жующего человека. Она явно голодна. (На переднем плане немецкий солдат, поглядывающий на всю эту сцену.)

Монахини уже распаковались. Старшая перекрестилась, передает младшей булочку и кусок колбасы. Младшая, перекрестясь, принимает.

Корнюдэ очищает второе яйцо. Ест, обсыпая крошками желтка свою густую и противную бороду. Пышка с яростным негодованием оглядывается и отворачивается.

Корнюдэ вынимает еще пару яиц. Пышка проглатывает слюну.

Едят граф и Каррэ-Ламадон.

Едят телятину супруги Луазо, целиком погрузившись в это занятие.

Деликатно кушают дамы. Графиня – паштет, г-жа Каррэ-Ламадон – заливного цыпленка.

Едят колбасу монахини, едят, покорно вздыхая, скромно потупив глаза.

Корнюдэ разбивает яйцо. Очищает. Ест. Запускает руку в карман и вынимает еще пару. Пышка сидит между ним и немецким солдатом. Она беспокойно оглядывается. Ей мучительно хочется есть. Комок подкатывает к ее горлу.

Она с понимающим голодным раздражением оглядывается по сторонам. Она негодует. Она явно готова разразиться яростной бранью. Но она сдерживается. Она вдруг нагибается. Шарит рукой под сиденьем.

Пустая корзина – та самая корзина, в которой лежала некогда ее провизия, съеденная в свое время патриотами. Теперь в ней валяются скомканная салфетка, перевернутые пустые бутылки, кости.

Пышка выпрямляется. Обида, негодование, гнев написаны на ее лице. Вот-вот она закричит. И вдруг она сникает. Губы ее вздрагивают, слезы показываются на глазах. Она сдерживает их. Она, как ребенок, старается не плакать, не показывать вида.

Равнодушно и жадно едят супруги Луазо.

Равнодушно и деликатно кушают дамы.

Едят мужчины с Корнюдэ на переднем плане. Он разбивает еще одно яйцо, запивая в то же время предыдущее вином из фляжки.

Потупившись, уплетают колбасу монахини.

Плачет Пышка. Плачет от обиды и голода, как ребенок. Она сидит выпрямившись, суровая и бледная, она неподвижно смотрит куда-то в пространство. Она старается не шевелиться, не всхлипывать, чтобы никто не заметил ее слез.

Но графиня замечает. Она легким кивком головы показывает на Пышку г-же Каррэ-Ламадон. Та пожимает плечиками: «Что ж, мол, делать, я здесь ни при чем».

Заметил Каррэ-Ламадон. Он тихонько указал графу на Пышку. Граф пожал плечами: «Что ж, мол, делать. Я здесь ни при чем».

Заметила г-жа Луазо. Она опустила руку с куском телятины, толкнула мужа локтем и засмеялась тихим, торжествующим смехом, говоря:

– Она плачет от стыда.

Луазо, прожевывая телятину, поднял глаза и пожал плечами: «А я-то тут при чем?».

А Пышка, сидящая между Корнюдэ и конвоиром, продолжает плакать. Слезы текут по ее щекам, слезы капают на высокую грудь. Корнюдэ стряхивает скорлупу с колен. Обтирает бороду. Откидывается к спинке, икает. Неподвижно сидит конвоир, глядя куда-то под ноги, зажимая в коленях тяжелое ружье.

Плачет Пышка, кусая губы, стараясь сдержать слезы, неподвижно уставившись в пространство.

Корнюдэ удовлетворенно икает. (Крутые яйца.) Довольство разливается по его лицу. Он важно произносит:

– Отлично…

Он искоса взглядывает на Пышку и, сытый, ублаготворенный, совершенно забыв о том, что Пышка голодна, что она отвержена, заклеймена позором, запускает руку назад и аппетитно щиплет куда полагается. Пышка сразу, точно от электрического разряда, выпрямляется. Секунду она, задыхаясь, с бешенством, еще заплаканная, но уже с совершенно новым лицом смотрит на Корнюдэ в упор и вслед за тем со всего размаха ударяет его по щеке.

Вздрагивают и застывают дамы.

Вздрагивают и застывают граф и Каррэ-Ламадон.

Пышка, яростно пригнувшись к остолбеневшему Корнюдэ, второй раз, с еще большим бешенством, ударяет его и, вдруг подавшись вперед, разражается залпом отчаянной ругани, на этот раз явно адресованной ко всем сидящим в дилижансе.

Застыли испуганно супруги Луазо. Луазо подносит руку к щеке, как будто это его, а не Корнюдэ ударила Пышка.

Застыли испуганно монахини. Старшая поднимает руку, чтобы перекреститься, но крестное знамение замирает на полдороге.

И так же внезапно, как она пришла в ярость, Пышка вдруг оседает. Она сникает, дрожа от волнения. Корнюдэ, не знающий, как ему реагировать на происшедшее, уже зашевелился. Он принимает на всякий случай монументально обиженную позу.

Переводя дух, разом, начинают креститься монахини.

Зашевелились супруги Луазо. Луазо проглатывает оставшийся во рту остаток телятины.

Повертев головой, как бы проверяя, на месте ли она, Каррэ-Ламадон укоризненно замечает прямому, как статуя, и несправедливо обиженному Корнюдэ:

– Вот она, ваша республика.

Корнюдэ не шевелится. Он сидит в позе обиженного монумента.

Дамы поспешно и испуганно упаковывают провизию, как будто им предстоит немедленно вылезать.

А Пышка сидит рядом с конвоиром, и слезы вновь навертываются на глаза. Конвоир держит в руках кусок хлеба, он взглядывает на Пышку и отворачивается.

Глядит прямо перед собой Пышка. Она кусает губы, она вздрагивает. Но она не плачет. На этот раз она не плачет.

Конвоир разламывает хлеб пополам и, не глядя на Пышку, с суровой деликатностью простолюдина, кладет ей на колени. Кладет незаметно, спокойно. Пышка быстро взглядывает на хлеб, на немца, уже начавшего жевать свою долю, опять на хлеб. Губы ее начинают дрожать сильнее. Она берет хлеб в руку, только берет, не начинает есть, а слезы уже вновь показываются у нее на глазах, слезы ползут по щекам, капают на высокую грудь.

А пассажиры уже успокоились. Дамы, уложив провизию, мирно беседуют, искоса поглядывая на Пышку.

Луазо уже вытащил колоду и тасует. Граф тихо говорит с Каррэ-Ламадоном.

А Пышка – бледная, суровая – сидит между обиженным Корнюдэ и спокойно жующим конвоиром, и слезы катятся по ее щекам.

Она откусывает кусок хлеба, и рот ее не знает, что делать с этим куском. Она медленно жует кусок и плачет, глядя невидящими глазами в пространство.

Граф оторвался от беседы с Каррэ-Ламадоном, взглянул искоса на Пышку и нагнулся вперед. Кивая головой в сторону Пышки, он спрашивает:

– Вы могли бы взять хлеб у врага?

Граф испытующе смотрит.

И г-жа Каррэ-Ламадон, сидящая против него, отвечает с преувеличенной выразительностью, содрогаясь при этой мысли о подобном кощунстве:

– Я… никогда…

Она откидывается назад, выразительно пожимая плечиками.

Пышка, может быть, услышав эти реплики, быстро оборачивается. Она выпрямляется. Она подымает голову, она крепче зажимает кусок хлеба в руке и вдруг демонстративно придвигается к конвоиру, почти прижимается к нему, словно она ищет защиты у этого спокойного бородатого человека.

Тихо молится, чуть шевеля бледными губами, подняв к небу глаза, младшая монахиня.

Неподвижно сидит, поджав злые губы, старшая монахиня.

Презрительно скривила губки г-жа Каррэ-Ламадон. Сентиментально склонив голову, глядит куда-то в пространство графиня.

Замкнувшись в ощущение собственного достоинства, выпрямилась ядовитая, как мухомор, г-жа Луазо.

Спокойно переваривает пищу Луазо.

Важно уставился в пространство предельно приличный и снисходительный граф.

Желчно скривился Каррэ-Ламадон.

Монументом оскорбленного достоинства высится Корнюдэ.

И вот они все перед нами – те, чьи портреты, чьи лица, физиономии, морды, хари, взятые с предельной выразительностью, проплыли на экране. Вот они все – патриоты, олицетворяющие собою родину, ту родину, любовь к которой они проповедуют, – герои картины, нет – один, коллективный герой картины во многих лицах. Они сидят, чуть покачиваясь, замкнувшись каждый в своем собственном сознании правоты и достоинства. Сидят похожие друг на друга, одинаковые и такие разные.

Открывается удаляющийся дилижанс. Тяжело месящие грязь колеса.

Дальше стал дилижанс. Грязная дорога легла между ним и аппаратом.

Еще дальше стал дилижанс.

Совсем маленьким квадратиком виден он далеко впереди на пустой дороге. Он исчезает за поворотом.

Конец.

«Мир сегодня»
Сценарий[83]83
  О своем замысле – создания документального фильма, развивающего принципы «Обыкновенного фашизма», – М. Ромм рассказал в статье «Мир-68», опубликованной в журнале «Советский экран» (1967, № 12; см. первый том настоящего издания). Однако болезнь помешала ему воплотить этот замысел; связанный с точной датой. Вскоре он возвращается к идее создания подобной картины, но в уже более обобщенном плане – так появился сценарий «Мир сегодня».
  Этот сценарий был направлен М. Роммом на закрытый конкурс сценариев, посвященных нашему современнику, который был объявлен Комитетом по кинематографии в 1969 году. В результате конкурса «Мир сегодня» оказался рекомендованным к постановке.
  На последующих этапах к работе над фильмом подключились драматурги С. С. Зенин и А. Е. Новогрудский. После кончины М. Ромма усилиями его друзей и учеников фильм был завершен и вышел на экраны под названием «И все-таки я верю». Сценарий «Мир сегодня» написан в 1967–1968 годах и является самостоятельным произведением; в нем воплощен круг идей и мыслей, волновавших Ромма в последний период жизни. Печатается по тексту, хранящемуся в архиве Ромма (ЦГАЛИ, ф. 844, оп. 3).


[Закрыть]

Маркс, Энгельс, Ленин говорили, что капитализм обесчеловечивает человека, что если не победит социалистическая революция, то неизбежна всемирная катастрофа. «Эта катастрофа особенно гибельна, – утверждал Энгельс, – если учесть развитие техники».

Мир сегодня подтверждает эти положения. Обесчеловечивание человека обрело сейчас новые изощренные формы. Взрыв научно-технической мысли наряду с блистательными достижениями создает в условиях капитализма неразрешимые узлы противоречий, некоторые из которых угрожающе опасны для мира, для жизни, для человека. Предсказанная опасность глобальной катастрофы сознается теперь не только отдельными мыслителями, – ее понимают и чувствуют миллионы. Речь идет не только об атомной бомбе и о возможности третьей мировой войны. Стремительное изменение мира в условиях буржуазной действительности приводит к парадоксальным, тупиковым явлениям в ряде важнейших, решающих областей жизни человечества.

Лицо мира стало иным. Капитализм переживает глубокий, я полагаю, смертельный кризис. Но тем опаснее попытки задержать неизбежный ход истории. В ряде стран к власти приходят военные и фашистские диктатуры, разжигается национальная рознь, культивируется шовинизм.

Поэтому чрезвычайно важно, чтобы наши зрители получили правдивую образную информацию о том, что происходит в капиталистическом мире. Не на поверхности его, а в глубине, в его существе. Разумеется, зарубежные фильмы, даже наиболее прогрессивные, не могут выполнить эту задачу, не ставят перед собою этой цели.

Я считаю, что должен сделать фильм «Мир сегодня», в котором попытаюсь рассказать с наших позиций о том, что происходит на Западе.

Естественно, что задуманный сценарий не может быть особенно веселым. Но на деле при будущем отборе материала, так же как и в «Обыкновенном фашизме», будут стоять рядом мрачное и смешное, трагическое и лирическое, светлое и темное. Пока же я сосредоточу внимание на тревожных явлениях нынешнего западного мира.

Фильм должен представлять собой авторское размышление. В этом смысле я хотел бы продолжить путь, нащупанный в «Обыкновенном фашизме». Картина будет состоять в основном из документального материала, но, так же как в «Обыкновенном фашизме», этот материал будет строиться и комментироваться по принципу художественного фильма.

В отличие от «Обыкновенного фашизма» в картину «Мир сегодня» я хочу включить ряд коротких и очень простых инсценированных эпизодов, новелл, жизненных случаев.

Картина должна начаться с Нового года.

Но я еще не знаю, какой именно год называть. Картина сложная, трудно угадать, сколько времени займет ее подготовка, предварительная организация. Возможно, это будет 1970 год.

Тем более я не могу предсказать, что произойдет в этом пока еще не известном нам году.

Поэтому приходится в качестве рабочего макета – пока еще сугубо временного – взять последний, недавно закончившийся год, тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.

Жизнь делается все сложнее. Клубки противоречий современного мира пока еще не разматываются, и даже, пожалуй, завязываются все новые узлы и узелки. Нам не грозит опасность, что неизвестный год близкого будущего, который мы изберем, окажется чересчур гладким, излишне спокойным, лишенным острых событий и парадоксальных поворотов. Что-что, а скучать в любом году последней трети XX века не приходится.

Как известно, Новый год начинается задолго до нового года, особенно в так называемом западном мире. Он начинается даже задолго до рождества. И опытный человек не отправится в деловую командировку, скажем, в Англию, Францию или США между 15 декабря и 5 января следующего года: он просто ни с кем не встретится, никого не увидит и ничего не успеет сделать. Все будут заняты одним-единственным событием: рождественско-новогодними праздниками.

Однако один командировочный рискнул предпринять деловую поездку перед рождеством, накануне 1968 года. У него были для этого особые основания: он должен был кое-что уладить, притом обязательно до Нового года. Он должен был поделиться новогодними мыслями, которые считал очень важными. Это был президент США Линдон Джонсон. Он посетил Австралию, Вьетнам, Пакистан, и с этого предновогоднего визита мы и начнем перечень больших и малых событий 1968 года.

Сто сорок один самолет сопровождал президента. Огромнейшие кортежи автомобилей окружали его. Многотысячная охрана была расставлена на аэродромах, на дорогах. Джонсон был бодр и энергичен.

«Мы не изменим своего курса, – заявил он, – мы будем твердо продолжать свое дело. На нашем пути лежит победа».

По дороге из Вьетнама в США Джонсон посетил папу римского и вручил ему ценный подарок: бюст самого Джонсона. Затем он прилетел к себе в Вашингтон, чтобы есть рождественскую индейку и праздновать Новый год в преддверии торжества великого американского общества, которое он обещал.

И вслед за тем Новый год пошел шествовать по миру, как положено природой, с Востока на Запад.

Новый год встречают по-разному. В одних странах он встречается на снегу, а в других – жарким летом. В одних странах стоят рождественские елки, а в других никто и в глаза не видел, что такое – елка. Во всех больших городах одинаково и на протяжении целой недели, а то и больше идет праздничная суматоха, толкотня. Универмаги битком набиты. Десятки миллионов людей готовятся к семейному празднику, к торжествам. Заготавливаются миллионы бутылок шампанского. Есть страны, где под Новый год выбрасывают все старое, и летят из окон мебель, ломаные табуретки, посуда. В других бьют в барабаны. В третьих звучат хоралы. И во всех странах мира газеты подводят итоги предыдущего года и занимаются предсказаниями на следующий.

В эти торжественные дни многие почти забыли, что предыдущий год прошел под знаком нескольких войн сразу: вьетнамской войны, войны на Ближнем Востоке, войны между Нигерией и Биафрой, партизанской войны в Анголе и Мозамбике, в Лаосе, гражданской войны в Йемене. Все эти войны продолжали кровоточить весь 1968 год.

Правда, это были далекие войны – войны третьего мира, и столицы передовых капиталистических стран знали о них по газетам. Только одна из этих войн – вьетнамская – близко коснулась США: уж слишком много гробов приходило из-за океана.

Но в общем новый, 1968 год был встречен торжественно. Перечислим прежде всего часть крупных и мелких событий этого года, не слишком соблюдая точность хронологии.

Открылся год, казалось бы, незначительным конфликтом в Западном Берлине: группа студентов во главе с Рудольфом Дучке вошла во время богослужения в церковь кайзера Вильгельма. Студенты несли плакаты с призывом покончить американскую агрессию во Вьетнаме. Они высоко подымали фотографии изуродованных трупов вьетнамских женщин и детей. Призыв был обращен к верующим, к христианам. Студентов стали выгонять. Но Дучке, человек энергичный и сильный, вырвался, вскочил на кафедру и начал свою речь словами: «Любимые братья и сестры!..» Больше ему не удалось сказать ни слова. «Братья и сестры» избили и Дучке и студентов в кровь, вышвырнули их из церкви вместе с плакатами, которые призывали к миру.

Таким образом, Новый год в Западном Берлине был чуть-чуть омрачен.

Вслед за тем газеты подсчитали убытки от новогодних краж. Оказалось, что только в больших универмагах США американские покупатели сперли игрушек, украшений и всякого ширпотреба чуть не на миллиард долларов. Этот размах воровства тем более поразителен, что в крупнейших универмагах организована система телевизионного подглядывания. Скрытые глазки телевизионных камер расставлены всюду. Камеры следят за прилавками, наблюдают за поведением покупателей. Они установлены даже в туалетных комнатах. Посетители, разумеется, и не подозревают, что невидимый глаз внимательно смотрит на них. Но в рождественские и предновогодние дни универмаги настолько забиты народом, что и телевизоры не справлялись, и контролеры не успевали хватать покупателей за руки.

Подсчитав убытки от краж, газеты мира объявили, что человеком номер первый 1968 года является профессор Христиан Бернард, который первым сделал операцию пересадки сердца. Вторая операция прошла особенно удачно, и, как мы знаем, зубной врач Блайберг жил в течение всего 1968 года, живет и по сей день.

Вслед за Христианом Бернардом врачи в ряде стран пересадили сердца, но почти все эти операции окончились печально.

Впервые в начале 1968 года была создана машина, основанная на принципе мускульного действия. Для этой машины не нужен ни паровой, ни электрический, ни бензиновый двигатель. Это пучок синтетических волокон, закрепленных на подвижных каркасах. Устройство погружается в раствор обыкновенной поваренной соли. Синтетическая мышца немедленно сжимается и приводит машину в действие. Изменяя концентрацию соли, можно распрямлять или сгибать рычаги. Это совершенно новый путь, и он обещает качественный скачок в развитии техники, ибо принцип мускульного движения живого организма в десятки раз эффективней любого мотора. Кроме того, это очень эффектное зрелище.

Электронный компьютер составил гороскоп канцлера ФРГ Кизингера. Гороскоп был весьма благоприятным.

В Париже состоялся очередной съезд ясновидцев и пророков.

Знаменитая Биби – Бриджит Бардо записала на магнитофоне и перевела на пластинку звуковое сопровождение любовной сцены, которая происходила между ней и ее партнером. Говорят, пластинка по своей натуральности была очень эффективна. Цензура запретила ее. В Париже можно достать эту пластинку за большие деньги.

Битлзы достигли апогея славы: их приняла сама английская королева. Кстати, они выступают против войны и занимают прогрессивную позицию.

Все, казалось бы, шло нормально, как должен идти всякий нормальный год. Но неожиданно – во всяком случае, для Джонсона – в феврале началось грандиозное наступление вьетнамских партизан, Это была самая крупная операция за все предыдущие годы. Партизаны ворвались в самый Сайгон, захватили американский штаб, посольство, овладели рядом районов Сайгона. Одновременно началось наступление на базы США. В двадцати пяти городах развернулись ожесточенные военные действия. Новогодние предсказания Джонсона были опровергнуты. Полумиллионная американская армия, вооруженная новейшей техникой, не в силах была справиться с партизанскими ударами.

Это была катастрофа для США, катастрофа военная, катастрофа политическая и в какой-то мере – финансовая.

В Западной Германии потерпела крах фирма Круппа, которая существовала сто пятьдесят шесть лет. Фирма перестала быть семейным достоянием.

Король Константин бежал из Греции. Даже для него режим черных полковников оказался чересчур крепким напитком.

В Сицилии произошло катастрофическое землетрясение. Второй раз с начала века.

Исполнилось пять лет междоусобной войны в Йемене. По случаю пятилетия опубликованы большие фотографии в журналах. Среди них можно увидеть трупы, отрубленные головы…

В США доктор Спок, священник Слонг, бывший сотрудник Белого дома Раскин, писатель Гудмен и другие преданы суду по обвинению в государственной измене: они протестовали против вьетнамской авантюры.

В Гренландии упал самолет с четырьмя атомными бомбами на борту. Это уже четырнадцатый случай такого рода катастроф за десять лет. Пока специальные команды пытались извлечь остатки радиоактивных материалов, Пентагон для разрядки обстановки прислал на гренландскую военно-морскую базу партию проституток. Опубликованы очень выразительные фотографии.

Сын министра иностранных дел ФРГ Вилли Брандта, студент, арестован за участие в демонстрации протеста против войны во Вьетнаме. Он заявил, что не согласен с отцом и что революционные студенты пойдут своим путем.

Западногерманский миллионер Порет открыто заявил, что он коммунист.

В Бельгии между фламандцами и валлонами разразился националистический конфликт, – настолько острый, что правительство зашаталось. Этот неожиданный взрыв национализма в одной из самых спокойных точек Европы тем более странен, что по прогнозам специалистов лет через тридцать Кельн, Брюссель и Амстердам сольются в один гигантский город с сорокапятимиллионным населением. В этом городе придется жить не только фламандцам и валлонам, но еще и немцам, и голландцам, а может быть, и французам.

Олимпийские игры в Гренобле в конце зимнего сезона были приятной передышкой среди тревожных событий мира.

Японцы спустили на воду очередной гигантский танкер вместимостью в сотни тысяч тонн. Дело в том, что Суэцкий канал все еще закрыт, и нефть идет вокруг всей Африки, как шел когда-то Васко де Гама. Длина пути увеличилась на 4700 километров. Гигантские танкеры призваны заменить Суэцкий канал.

Бургомистр Большого Берлина Шютц заявил на митинге, что в крайнем случае Берлин может обойтись без студентов: они только мутят воду. Основным лозунгом Шютца считается: «Студенты – за парты! Надо учиться, а не заниматься политикой».

Весна ознаменовалась в Индии традиционным праздником цветов. Но к вечеру в результате религиозной междоусобицы возникла резня. Убито несколько сот человек.

Президент ФРГ Любке уличен в том, что он на десять лет омолодил свою жену: пользуясь своим положением, он подделал документы. Одновременно разразился скандал с участием Любке в строительстве фашистских лагерей. На этом его карьера закончилась.

Председатель бундестага Герстенмайер заявил, что Гитлер в свое время нанес ему огромные убытки: он не дал ему звания профессора, и это стоило ему, Герстенмайеру, четверти миллиона марок. Ему удалось провести через бундестаг соответствующий закон, и он получил огромную компенсацию.

Начался суд над фармацевтической фирмой, которая выпускала таблетки для беременных, – они снимают тошноту, дурное самочувствие и успокаивают. Реклама была поставлена на широкую ногу, и таблетки раскупались во всем мире. Но они оказались генетически опасными: сотни и тысячи младенцев стали рождаться с различными уродствами: с недоразвитыми ручками, ножками, кривые, неполноценные. Кинокадры и фотографии производят ужасное впечатление.