Текст книги "Вначале будет тьма // Финал"

[2028]

Когда Андрей изображал из себя слабого и обиженного, Игорь бежал жаловаться маме. Когда Андрей задевал Игоря грубыми словами, Игорь бежал жаловаться маме. Мама отмахивалась, рассказам Игоря не верила, а ночью думала: как вышло, что младший – такой фантазер? Тяжело ему в жизни придется, если не научится ладить с близкими и смотреть на вещи с юмором. Десять лет-то уже, подрос Игорек.

«Неужели ты научишь?» – спрашивала она себя и вздыхала, потому что ответ был очевиден. Ответ хлопал дверью после очередной ссоры и приползал обратно под утро, мокрый и липкий от алкоголя. Беспощадный и бессмысленный патриархат – в молодости Света о таком и не мечтала.

Поэтому она, к стыду своему, обрадовалась, узнав, что маме поплохело. Мама у нее крепкая, обязательно выкарабкается – по-другому и быть не может, – но навестить ее, помочь, чем сможет, непременно стоит. Игоря прихватить, а то останется совсем один. Отец воспитанием не озаботится, а брату надо поступать в университет.

Игорь не хотел ехать ни в какую Сибирь. О которой и не знал почти ничего. Отчасти в этом была виновата московская школа: на уроках географии о городах вне европейской части, городах с длинными названиями старались не упоминать. Там не пойми что происходит. Да и зачем что-то рассказывать, если есть интернет, благоразумно говорили в учительской.

Игорь быстро убедился: все, что нужно, ты можешь узнать сам. Он как-то по глупости или наивности попросил Андрея помочь с русским языком (у него самого язык заплетался), – так брат высмеял его, после чего Игорь к нему больше не подходил. Он решил, что брат его – монстр с двумя лицами из комикса про супергероев и суперзлодеев, который Игорь когда-нибудь обязательно создаст.

Единственный плюс переезда был в том, что Андрей не едет, а значит, Игорь от него отдохнет. Главное, удержаться и не сказать это в лицо.

Еще хорошо, что школу наконец сменит. Мама надеялась, Игорь взбодрится и с учебой у него заладится лучше. Но и в Новосибирске он быстро стал прогуливать. Учителям врал: не ходил, потому что бабушка умерла. Позже бабушка действительно умерла. А мама с каждым днем слышала его все хуже, потому что была подавлена. Или потому, что не хотела слышать. Она не вникала в проблемы сына и отвечала на его вопросы невпопад. Всегда одно и то же, так что Игорь перестал спрашивать.

Он понял, что для мамы он – плохой. А раз так, то зачем что-либо рассказывать? Зачем жаловаться на одноклассников, которые его толкают и обзывают? Мама все равно не услышит.

Игорь шел в школу, но до школы часто не доходил. Бродил по улицам, а когда днем бывал дома, то запирался в комнате и писал в дневник. На самом деле это был не его дневник. Игорь шатался по городу, залезал в оставленные людьми дома, но обычно чужого не брал. Одно исключение – дневник, который Игорь нашел в чьей-то бывшей гостиной. Комната опустела после первой волны вооруженных столкновений. Тогда закрыли границы, и бабушке стало хуже. Хуже ей стало не из-за политики, а просто от старости, был уверен Игорь. Мама сказала к бабушке не подходить. Мама сказала на митинги не ходить.

Под Новый год над мамой рассыпалась взорванная граната. Яркая, как фейерверк. Игорь так и записал в дневник, который прежде принадлежал революционеру XIX века. Он продолжал его размышления, переписывал их на свой лад и своим детским почерком – неровным и размашистым. Он кутался в три одеяла, потому что в городе не топили, потому что сам не хотел окоченеть, как бабушка, или сутками дрожать, как мама.

Папа говорил, что котел у бабушки не варил никогда. Папа говорил, что будет ждать маму. Наверное, ждет. Андрей, наверное, поступил в университет. Андрей никого не ждет. Наверное, Андрей никогда не станет папой. Андрей женат на себе.

Игорь тоже решил, что не станет папой, потому что Вадим говорил, что есть вещи важнее, чем семья. И это общество. Игорь ненавидел общество. Вадим был старше Игоря на пять лет и тоже ненавидел общество. Отец Вадима раньше был мэром, но во время митингов общество от него избавилось. А Вадим бросил школу и мечту поступить в британский университет. Игорь тоже бросил школу. В тринадцать лет, когда над мамой прогремело, мама прогремела, и ее не стало.

Мама сказала, я плохой. Это потому, что мои друзья ей не нравятся. За что она не любит людей, которые ее даже не грабили? Она сказала, я плохой, потому что прогуливаю школу. Но ведь она сама гнала на улицу! А Вадик знает гораздо больше, чем учителя. Он и английский знает!

Мама спросила, зачем я разбил телевизор. Я его не бил. Зачем я ударил одноклассника. Я не бил. Зачем я ругался в кабинете директора. Я вообще там не был. Кругом – ложь, одна ложь. Только Вадику можно доверять.

Вадим сказал, что смерть теряет силу, когда идет война. Люди почему-то воспринимают ее как норму. Игорь спросил его, почему. Вадим не ответил. Игорь спросил, почему папа и брат не забрали их к себе, не спрятали, если кругом – война. Вадим не знал, как и не знал, почему и у него самого почти ничего не осталось.

Игорь записал свой вопрос в дневник. Он и не ждал, что его забытый собеседник, некий Б.К. из XIX века, подскажет ответ, но чем больше Игорь перечитывал его заметки, тем отчетливее понимал: причина всегда сверху. В том, что его обижают в школе, виноват не сам Игорь и не его одноклассники. Нет, в этом виноваты учитель и директор, которые не замечают проблем. В том, что отца Вадима больше нет, виновата не толпа, которая ворвалась в его дом. Нет, в этом виноваты конкуренты, идеология, газеты, интернет. Игорь ненавидел интернет, ненавидел технологии, но и жить без них не мог.

В интернете говорили, что в Москве – болезни и голод, и Игорь испытывал противоречивые чувства. Когда он оставался один, его распирало болезненное любопытство: он фантазировал, как живут отец и брат, и каждая следующая фантазия была страшнее предыдущей. Отец представлялся ему на самом дне, а Андрей – и того ниже. Он проломил собой пол, и сама земля отказалась его носить, и где он сейчас – непонятно. Когда накатывали воспоминания, Игорь сдерживал порыв перейти через границу и всех спасти. Мысль, что его не ждут, здорово отрезвляла. Обида крепла. Хотелось бунтовать и делать наперекор, но какой смысл, если им все равно? Обида крепла сильнее.

Подростком Игорь боготворил Вадима. Если бы не он, Игорь не знал бы, куда податься, стал бы бродягой. В принципе, неплохо: должен же он что-то найти в этой жизни? Трудность лишь в том, что он не знает что.

Сперва Игорь и не думал оставаться в Новосибирске. Он был уверен: они с мамой поживут тут неделю, максимум месяц. Прошло три года, и мамы не стало. Отец и брат вели себя отстраненно, писали все реже.

Это Андрей думает, что я – ненормальный. Они все так думают, только не Вадик.

Когда Игорю исполнилось пятнадцать, Вадим сообщил ему, что теперь они – банда. Это его подарок.

Вадим сказал Игорю, что официальная власть – всегда зло. И поэтому они должны стать властью неофициальной. Которая притворяется официальной. Игорь запутался, но вовремя вспомнил слова «равенство» и «братство» – они не раз встречались на страницах дневника. Тогда Вадим сказал, что пора создать партию. Он предложил Игорю стать его правой рукой. Он научил его драться, и Игорь почти не плакал. Не плакал, когда умерла бабушка и погибла мама. Когда переписывался с братом. Когда побили в школе. Когда сам побил кого-то за школой. Вместо того, чтобы плакать, он думал о котах.

На биологии говорили про слезные железы, которые есть у котов. Значит, они есть и у людей, люди же немного сложнее, но это не точно. У меня никогда не было кота, потому что у Андрея – аллергия. Ему неважно, что и кого я хотел, если ему плохо. А в Новосибирске я притащил домой кошку, но мама не разрешила ее оставить.

Вадим объявил набор в команду, которая должна была стать группировкой или партией. Он говорил, что разница невелика. Он даже завел телеграм-канал с вакансиями. Требования к соискатели были самые разнообразные: от развитого художественного вкуса (вандализм и арт-активизм) до гибкого подтянутого тела (проникновение под дулом автоматов и под прицелом камер). Литературные предпочтения тоже учитывались – за это отвечал Игорь. Он также должен был контролировать, чтобы у каждого был позывной или творческий псевдоним.

Во время митинга мой дом был смят и раздавлен. Вадик тогда жил в большом и уцелевшем, из которого вынули все, а я впервые услышал слово «мародеры» и подумал, что оно очень пиратское, и даже захотел взять его себе как позывной и представляться «Игорь из Мародеров». Вадик сказал, что не стоит, и спросил, кого я боюсь. И когда я ответил, что тараканов, Вадик сказал, что мародеры хуже тараканов. А я впервые в жизни заплакал, потому что вспомнил, что больше всех боялся одну только маму, но это раньше, а теперь вроде как нет. Вадик молча сел рядом, снял с себя черную бандану и отдал мне высморкаться. Позже я спросил, как мне надо назваться, чтобы вернуть маму. Если «Игорь из Мародеров» не то слово, то какое слово будет верно?

«Задавай вопросы не людям, а Богу. Он ответит. Он так устанет от тебя, что обязательно ответит», – уверял Шестаков-старший, когда возвращался поддатый. Игорь долго думал, что Бог обижен на него, раз не отвечает, почему взрослые предают своих детей. Потом он решил, что молчание или молчаливое «нет» и есть главный ответ на вопрос жизни, смерти и прочего. Потому что философы и писатели говорили, что мир несправедлив, а утверждения из серии «воздастся, непременно воздастся»… проще говоря, не стоит на них уповать. Стоит уповать только на себя.

Игорь пообещал себе, что зло не останется без ответа и платить будет каждый. Они с Вадимом переоткроют и переизобретут справедливость. И начал он с уничтожения слабых мест: избавился от дневника со своими детскими записями. Дневника с мыслями Б.К. из XIX века.

Игорь стал записывать все в голове, на жестком диске где-то внутри. Еще стал заместителем Вадима, председателя новой Сибирской Анархистской Партии (САП), и сменил фамилию на более значительную и благородную. Так он стал Королев.

САП понадобился не один год, чтобы закрепиться среди многочисленных партий на одного-два человека. После того, как границы закрыли, политическая активность жителей Сибири росла, будто сорная трава, заметил Игорь. Ежедневно появлялись и исчезали новые партии. Политика задавала моду на все, под нее менялась и перекраивалась жизнь. И за первый год к Вадиму с Игорем присоединились всего два человека: девушка Мальта и парень под таблетками, который ушел на следующее утро. Потому что никто не хотел подчиняться, но каждый хотел командовать.

Вадим работал официантом в дорогом ресторане и там же брал заказы на мелкое вредительство той или иной конкурентной стороне. Иногда стороны эти сидели за соседними столами.

Когда Вадиму надоело ходить с подносом, а Игорю – подрабатывать курьером, они начали вести интернет-трансляции. Снимала Мальта. На камеру они взрывали заброшенные здания или устраивали провокации у административных. Например, это они облили мазутом дом мэра Новосибирска.

Тогда и появились сторонники, и вакансии Вадима впервые попали в топ популярных. Но Игорь был против того, чтобы принимать всех подряд: он считал, что с человеком, чем бы он ни занимался, должно быть интересно разговаривать. Что ради кратковременной славы не стоит пренебрегать качеством. Поэтому они остановились на двадцати семи.

Двадцать семь постоянных членов в трех главных городах – Красноярске, Новосибирске, Челябинске. Сеть свободных агентов-блогеров. Показательное игнорирование Москвы и программа на полную независимость Западно-Сибирской Социал-Демократической Республики.

Члены САП продвигали идеи адекватного анархизма – так их обозначил Игорь. Он перечитал столько всего про революционеров XVIII–XX веков, что понятия, взгляды, люди, кони, выстрелы смешались у него в голове – и получилась вермишель с десятком соусов.

Поэтому Игорь всегда напрягался, когда Вадим просил сказать что-то на камеру: боялся, что его подловят на неточностях и непроверенных фактах, обвинят во лжи, которую он не признавал. Поэтому был очень осторожен в формулировках и вместо цитирования переизобретал понятия и определения. И это спорило с его истинной натурой – резкой, отчаянной. Потому что внутри себя Игорь кричал, и когда оно прорывалось наружу – а оно прорывалось, – Вадим потом не раз извинялся, не раз объяснял, что заместитель его имел в виду совсем другое.

Что бы Игорь ни делал, он верил, что делает все правильно. Верил, что, оставаясь честным с собой, ставя себя в оппозицию практически ко всему, он потихоньку меняет мир. Верил, что после того, как САП одолеет идеологических противников, а граждане ЗССДР будут жить гораздо лучше, чем сейчас, мама назовет его хорошим. Возможно, тогда мама попрощается с Игорем и перестанет ему сниться.

Как-то раз он едва не выпал из окна. Из-за нее. В тот день штаб партии переехал в бывшую водонапорную башню, Игорю исполнилось девятнадцать, и мама приснилась ему особенно ярко. Ветки дерева за окном обратились в мамины руки. Игорь хотел их коснуться.

Ветки подпирали небо. Руки и голос убаюкивали. Не только меня, но и непутевых отца и брата. Как так вышло, что один спился, а другой бездействует? Мама гладила меня по волосам. Я вспомнил, что они начали седеть. Мне стало неловко. Я сильный, только ты, мама, не смотри.

Игорь посмотрел вниз и вспомнил, как мама сказала, что Вадим не Бог, что он его не подхватит и не спасет. Игорь проснулся.

Когда штаб переехал в здание бывшего пивоваренного завода, мама спросила Игоря, почему и он бездействует.

Мама звенела, как церковные колокола. А потом оказалось, что да, колокола звенят. И в этом что-то было… Странность. Или знак?

После того сна Игорь долго подыскивал оправдание себе и всей САП, но так и не нашел его. Они и правда расслабились. Бездействовали. Вадим только говорил, и говорил, и говорил. Они не обливали дом мэра мазутом, не взрывали заброшенные здания, не творили искусство. Члены партии – настоящей партии! – занялись менеджментом, пусть и политическим. Продавали футболки, разыгрывали фотосессии со сторонниками, собирали деньги на краудфандинге. Нет чтоб идти свергать плохих людей!

Вадим видел в этом «возможность бороться за власть легитимно». У партии появились деньги, но ведь любая валюта, электронная или нет, может рухнуть.

Игорю казалось, что он единственный замечает, что они неуклонно правеют, не бегают от представителей нынешней власти, а здороваются с ними. Неправильно это. Игорь понимал, что он не самый сильный, видный и громкий, но зато звучит раскатисто. Потому что в нем есть потенциал делать больше, он уверен в этом.

Кто услышит впервые – содрогнется. Скоро вся разделенная Россия у него содрогнется. И для этого ему не нужны никакие дебаты и никакие трансляции.

Чертов интернет.

[2018]

Света любила Игоря, своего младшего сына. И Андрея, конечно. Старшенького.

Света вела Андрея из школы домой и обдумывала, как выстроить с ним разговор. Сначала остановиться. Присесть на корточки, чтобы быть на одном уровне, смотреть в глаза (всё по Петрановской и Гиппенрейтер!) – и не орать, главное, не орать. Спокойно спросить, как ему такое в голову пришло.

Сын размахивал мешком со сменкой и без умолку тарахтел о своих автоботах и десептиконах. Надо сосредоточиться и хотя бы сделать вид, что она слушает, но не получалось. В голову все лез разговор с учительницей и этот ее взгляд.

«Может, она перепутала?» – тоскливо подумалось Свете. Верить в то, что ее умный и послушный мальчик, закончивший первый класс с грамотой, мог вытворить такое, не хотелось.

Света почувствовала, как внутри растекаются ручейки раздражения. «Дома, – твердо решила она, – все разговоры дома». И тут Андрей остановился.

– Мам, а Тима мне свою коллекцию пивных крышек показал. Знаешь, какие крутые у него есть! Я тоже решил собирать. Вот эта первая будет у меня, – и он поднял с земли проржавевшую крышку из-под «Балтики».

– Пошли, – прошипела Света и дернула сына за руку, не рассчитав силу.

– Эй, мам, ну больно же!

– Больно? Больно, говоришь? – Раздражение, сметая все дамбы на своем пути, уже неслось вперед и накрывало Свету с головой. – А снять трусы и бегать по раздевалке – не больно было? – захлебывалась она. – А девочкам причиндалы свои показывать – не больно? А родителей позорить? Стыдобища-то какая, господи! И как тебе в голову пришло такое, а? Может, дома у нас так делают, а? Папа или я? Или, может, другие дети тоже без трусов бегают? Я тебя спрашиваю, как тебе это в голову пришло?

Андрей молчал. На его лице не было ни раскаяния, ни сожаления, словно он был сосредоточен на чем-то другом. Наконец что-то похожее на гримасу стало собираться у него в районе переносицы.

«Сейчас расплачется», – со злобным удовлетворением подумала Света.

В этот момент сын чихнул. Громко и даже радостно. Шмыгнул, вытер нос рукой.

Света вздрогнула, огляделась и тихо сказала:

– Пошли в садик. За Игорем.

Пока шли, Андрей рассказывал, как они играли на продленке в царя горы, про новые модели лего, которые видел в магазине, про Жанну Аркадьевну, которая сегодня ругалась и задала кучу домашки, про то, что скучал и хотел домой. Мама отвечала редко и невпопад.

– Андрюш, поиграй с Игорем, – сказала она дома, привычно усаживалась на табуретку у кухонного стола. Он уже знал, что будет дальше, если не произойдет ничего необычного. А обычно она доставала телефон. Листала инстаграм, с азартом лопала разноцветные шарики, переписывалась в каких-то чатах. Иногда плакала – Андрей видел. Он подходил, чтобы обнять ее, – она сразу вспыхивала, раздражалась.

– Андрюш, ну чего ты, дай отдохнуть, я устала сегодня как собака.

– Игорек есть просит. И я хочу, – он пытался заглянуть ей через плечо в телефон.

– Да, сейчас, – рассеянно отвечала она.

Через полчаса спохватывалась, бежала варить макароны с сосисками.

– Уроки сделал?

– Да.

– Портфель собрал?

– Да.

– Хорошо все собрал? Ничего не забыл?

– Да, хорошо собрал. Можно я планшет возьму?

– Да, недолго только.

Иногда она засыпала прямо на диване, неловко свесив руку с подлокотника, и тогда можно было играть час или даже два, особенно если включить Игорьку мультики.

Она просыпалась поздно вечером, вскакивала с дивана и неслась делать дела. Закидывала белье в стиралку, готовила им с Игорьком чистую одежду на завтра, гладила.

Отец приходил домой поздно, когда Андрей с Игорем были уже в кроватях. Поддатый, молчаливый. Мать начинала злиться, как только звонил домофон, Андрей чувствовал это даже из кровати. Не говоря ни слова, отец показывал ей на свой рот – мол, есть давай. Мать начинала кричать, что она не служанка и что только что вымыла посуду, что она устала от бесконечных пьянок и неужели нельзя разогреть еду самому.

Самые любимые минуты у Андрея были ночью. Мать приходила к ним с Игорем в комнату, укрывала поплотнее одеялом и тихо целовала в шею. Андрей делал вид, что крепко спит и не чувствует, как по его щекам бегут мамины слезы.

29

Андрей проснулся на полу, укрытый пледом. На всякий случай аккуратно потрогал пол вокруг себя: вдруг Лиза рядом заснула? Но по тишине, стоявшей в квартире, было ясно: Лиза уже ушла на работу. Все не наиграется в свои экологические игры… Открыл глаза, посмотрел на светильник в форме китайского фонаря – на нем почему-то висела новая черная ленточка.

Андрей сел рывком. Игорь.

Последний раз они виделись в Домодедове. Посадку на Новосибирск уже объявили.

– Почему ты не летишь со мной и мамой? – Игорь в смешной шапке с миньонами обиженно водит пальцем по стеклу и не смотрит на Андрея. С ним маленький синий рюкзак, доверху набитый детальками лего.

– Эй, Игорьмэн, ну я же объяснял уже: мне в институт надо поступать, а вы ненадолго – бабушка поправится и вернетесь домой.

– А если не поправится?

– Такое тоже бывает, братан. Она серьезно заболела.

– Тогда она умрет?

– Все может быть.

– А мама сказала, что точно поправится…

– Мама не хочет тебя расстраивать.

– Значит, она врет?

– Не врет, просто надеется на лучшее.

– А ты не надеешься?

– Я реалист.

– Реалист – это тот, кто никогда не врет?

– Типа того.

– А ты всегда не будешь мне врать?

– Всегда.

– Я буду скучать.

– Я тоже. И папа. Эй-эй-эй, вытри слезы! А то сейчас все догадаются, какая у Игорьмэна суперсила! Помни, слезы надо беречь, а то все израсходуешь, и как врагов тогда побеждать? Скоро увидимся!

Бабушка умерла через восемь месяцев. К этому времени уже ввели военное положение, и из части Андрея не отпустили даже на похороны.

Мать с Игорьком могли вернуться в Москву сразу же: на тот момент страна еще сохраняла подобие целостности, отвалился только Кавказ.

Но мать сказала, что в Новосибирске безопаснее (хотя там каждый день шли митинги) и что Игорьку надо закончить учебный год (хотя школьные программы в Москве и Новосибирске не отличались друг от друга).

Андрей только потом понял: мать и не думала возвращаться. В соцсетях начали мелькать ее фотографии с каким-то незнакомым мужиком – кажется, тренером по теннису, отец стал пить еще больше, и их семья развалилась на части в унисон со страной.

Андрей пытался какое-то время поддерживать отношения с Игорем, но тот отвечал односложно, хмуро, а потом перестал писать вообще. Теперь за него говорила страница «ВКонтакте».

Игорь Шестаков поменял статус:

«Из брошенных детей вырастают брошенные родители».

Игорь Шестаков поменял статус:

«Любой может стать отцом, но только особенный – папой».

Игорь Шестаков поменял статус:

«В чем сила, брат?» – «Сила в правде: у кого правда, тот и сильнее».

Игорь Шестаков поменял фамилию на «Королев».

Андрей откинул надоевший плед и сердито потряс головой. Интересно, Лиза оставила завтрак?