Текст книги "Вначале будет тьма // Финал"

7

Мама, видела бы ты, кем вырос твой старший сын…

Мама, видела бы ты отца… Он подурнел и очень плакал, когда Андрей привел его вчера…

Он хотел, чтобы я выпил с ним, а когда узнал, что от алкоголя мне дурно, то принялся развивать теорию, будто я вырос щуплый, потому что не пью, потому что поддался всем этим модным веяниям начала века и предал идеалы московского мужчины.

Но я же сибирский мужчина, он что, забыл?

В окно я видел, как Андрей запихивает отца в такси. Он не оставил его переночевать на диване, может, из-за того, что диван занял я, а может, у них такие отношения… Мама, меня предал Вадим… а Мальта… Мальта даже не связалась со мной, и это неправильно. Она же подходила, подходила, помогала, даже когда я не просил, – я практически никогда не просил, – а после этой мнимой смерти… Я не понимаю, почему Мальта не пытается меня найти? Мы же на одной стороне. Я не Вадим, я никогда не шутил по поводу ее внешности, не трепал ее по голове, не рассматривал ее голые ноги в высоких сапогах.

Я никакого неуважения к ней не выказывал: пару раз делился среди ночи тем, что беспокоит, иногда просил обезболивающее, но у меня и мысли не было громко высказать предубеждение, будто она, как женщина, требует особого отношения. Она – коллега, и эта коллега выступает перед камерами, загоняет, именно загоняет, но не скот, а дичь, про молодежные волонтерские инициативы и обязательную годовую службу в каком-нибудь ресурсном министерстве – как раз мои идеи! Моя дичь!

Не нашедшая поддержки, осмеянная!

«Игорь, ну кто из молодых ребят захочет чахнуть в пыльном министерстве?»

«Игорь, в ресурсной политике выживают одни хамелеоны и улитки».

«Игорь, я, конечно, ненавижу Т1, но нефть и газ вот так, голыми руками, не взять, мудрее надо быть!»

Ага, мудрее. Вижу, где вы оба сейчас, дорогие улитки.

Мама, я подвел тебя. Мама, я потерял САП.

Наверное, стоило больше общаться со стажерами, а не избегать их. Наверное, стоило не стыдиться прямых включений и выбрать себе характерное и настраивающее на позитив приветствие, вроде того «Хей», что использовал Вадим.

Хей всем, это Игорь Королев!

Мама, наверное, футболка с моим лицом кажется чуть менее глупой, чем раньше…

Наверное, сделать дело в одиночку кажется теперь не столь заманчивым, хотя все еще воодушевляет, да…

Наверное, нужны люди, но пока их нет… их нет, ну и пусть!

– Игорь! – В хрупком, полупрозрачном появилась Лиза. Она пришла откуда-то издалека. Пришла тоже послушать его.

Ну и пусть они его бросили! Это они – предатели, а вовсе не он.

Ну и пусть они думают, будто один он пропадет.

Он оказался в Москве не просто так, праздно, нет, это провидение заставило его, да, заставило лежать на диване, но это пока и… Ну и пусть! Может, в этом его шанс открыть свою партию, вроде не САП, а Игорь-АП, а еще сделать все так, как он хочет, без компромиссов. Потому что быть под чужим крылом, оказывается, опасно.

Удивительно, как опасно жить под чужим крылом.

– Игорь! – Женская ладонь обхватила плечо.

Он подскочил, силясь открыть глаза, что удалось не сразу.

Он, что, и сейчас под чужим крылом? Где это он летит?

Игорь снижался где-то в далеких сумерках. Его дыхание и сердцебиение немного успокоились, когда он различил, нет, не кроны деревьев, а женские черты. Игорю показалось, что ее лицо изменилось: Лиза была взволнована. Она волновалась о нем?

– Что случилось? – спросил он хрипло, и по горлу будто прошлись наждачкой.

– Ты разговаривал во сне, кричал: «Ну и пусть!»

Лиза подсела ближе, коснулась его лба влажной рукой.

– Вроде не горячий. Так что тебе снилось, Игорь? Кошмар?

– Моя жизнь, – рассмеялся Игорь устало, но Лиза не оценила.

Она заправила тонкую прядь ему за ухо, и у Игоря непроизвольно дернулась рука. Своей левой он перехватил запястье Лизы: он все еще не привык к тому, как эта женщина обрушивалась на него со своей нежностью, подобно девятому валу. Тому самому, репродукцию которого ему показывал предатель Вадим.

– Тебе выпал редкий шанс начать все заново, – сказала она.

– Я могу жить, как ты? – спросил Игорь, приподнимаясь на подушках. Теперь он мог смотреть ей прямо в глаза, их лица оказались на одном уровне. – Ты живешь в каком-то, прости, потрясающем, невероятном принятии: себя, мира, его неправильного устройства, ты… ты даже Андрею прощаешь его снисходительные смешки. Он же говорит, ты ерундой маешься.

Лиза несколько раз моргнула, словно открещиваясь от его слов, а затем снисходительно улыбнулась.

– На самом деле он так не думает. Он просто шутит, но никто этого не понимает. Может, он боится…

Она задумалась, подбирая емкое и точное выражение, но только отмахнулась:

– Ну не знаю, может, боится, что не удержится и пополнит наши ряды.

– Лиза, какие ряды? – ухватился за ее слова Игорь. – Ты где-то состоишь?

Он бы не удивился, узнав, что теперь в этом мире у каждого есть своя организация, свое ИП или какой-нибудь стартап по контрабанде. У всех, за исключением него. Игорь почувствовал себя нищим, но Лиза так вовремя улыбнулась – широко и искренне, – что задвинула это его чувство подальше под кровать.

– Скажешь тоже! Не организация это в твоем смысле, нет… в том смысле, что мы ничего особенного не делаем: собираемся, разговариваем, иногда фестивали устраиваем. Вот онлайн-магазин открыли. С полезными товарами.

– Ты сказала, фестиваль? То есть вы собираете людей и…

– И продвигаем идеи экологии, – пояснила Лиза, опуская ладони себе на колени. – Рассказываем об этичном потреблении, об экономии электроэнергии, о поиске внутренней гармонии. Поем, танцуем, медитируем, мантры скандируем.

– Похоже на митинг, – заметил Игорь.

Лиза усмехнулась. Тут же встала с дивана и потянулась, рассматривая комнату, будто в первый раз. Она любила этот дом, устроила его и под себя, и под Андрея, о чем он, естественно, не догадывался, даже сидя в кресле, подобранном под его рост и фигуру. Сможет ли она прожить все свои годы, и молодые, и поздние, в этой квартире? Она старалась не думать об этом. По крайней мере, по будням. Однако с появлением Игоря она совершенно перестала следить за временем.

– Ну знаешь, – продолжила она шепотом, – сейчас под митинг можно вообще все подвести. Расплатиться наличкой, а не по электронке, – уже политический акт. Хотя есть в этом что-то… например, производство купюр, оно же вредит природе и, кроме того, совершенно бессмысленно.

– Здесь я с тобой согласен, – кивнул Игорь. – Как-то в средней школе учительница по русскому спросила: «Дети, вы пойдете на митинг за мир или против коррупции?» У нас тогда никто ничего не понял, дома взрывались и не до рассуждений было. Но потом я узнал, что это был тест на особенности мышления.

– И что ты ответил?

Игорю на миг показалось, что ей действительно интересно, что ей действительно важен его ответ. И поэтому он ответил:

– Конечно, на митинг за мир.

– И я за мир!

Она хлопнула в ладоши и начала рассказывать про экологический активизм, как будто давно ждала повода. Про самый честный и беззубый из всех, и при этом самый убедительный, а Игорь разрешил себе думать, что вот оно, наконец, перспективное направление, и хорошо все-таки, что Андрей так грубо ему отказал, потому что Игорь уже выходил один и с бомбой, и ничего толкового у него не вышло.

У Лизы нет никакой электромагнитной бомбы, зато есть люди.

6

Гала уже плохо помнила, сколько раз за эти дни делала генеральную уборку: драила, чистила, стирала, вытирала, раскладывала. Снова и снова боролась с беспорядком и грязью в квартире, хотя ни того, ни другого давно не было. Главное, о чем она жалела, так это о том, что у нее такое скромное жилище – всего одна комната, одна гардеробная, один санузел и одна кухня. Нечем заняться, в сущности: сейчас бы ей хотелось иметь настоящий дворец, на полную уборку которого ушли бы недели, месяцы, годы. Вот это было бы в самый раз. А тут что?

Смех один и тоска. Ведь уборка была единственным средством борьбы с навязчивыми мыслями о Марке: о его вечном брюзжании, недовольстве, надоедливости – и о его очаровании, приятном табачном парфюме, шутливой интонации, лукавых глазах. В сущности, она его сейчас ненавидела и была готова растерзать, если бы он попался ей где-то на улице: она понимала, что они друг другу не муж и жена, но все же занять ее дачу, воспользоваться помощью, а потом просто взять и сбежать, пропасть, перестав отвечать на ее сообщения, – это вообще как? Конечно, он и раньше неожиданно исчезал из поля зрения – уходил в запой, например, – но всегда отвечал ей, когда она хотела с ним поговорить. А тут как раз было о чем поговорить – все же не каждый день на даче твоих родителей прячется человек, одержимый мыслями о бомбах. Гале было обидно, она казалась себе полной дурой. Такого низкого поступка она от него не ожидала.

В момент, когда она решила вновь протереть полы, в дверь позвонили – три раза, именно так обычно звонил Марк. Встрепенувшись, бросившись в прихожую, она оглядела себя в зеркале, пригладила волосы и подумала, с каким удовольствием сейчас будет глядеть на него – с высокомерием, сложив руки, процеживая слова сквозь зубы: и чего же ты пришел ко мне, несчастный?! За секунду в ее голове пронеслось одно свидание, на которое она успела сбегать: в больнице за ней давно ухаживал ее бывший однокурсник, высокий блондин с тяжелым подбородком и крепкими плечами. Он позвал ее поужинать в ресторан, Гала согласилась, а потом, когда он положил свою ладонь ей на руку, она вдруг поняла, что ей физически неприятны прикосновения кого-то, кроме этого проклятого Марка.

Ей стоило больших усилий скрыть свое ужасное разочарование, открыв дверь, – на лестничной площадке стоял какой-то молодой парень в спортивных брюках и ярком красном свитшоте с глупой надписью «Мир». «Что за идиот?» – раздумывала Гала, когда он с каким-то нелепым восторгом воскликнул:

– Черт возьми, вы дома!

– Простите, но кто это «вы»? Мы разве знакомы?

– Я – Андрей.

– А я Гала, но я вас никогда и нигде не видела.

– Мне о вас рассказывал отец – вернее, не совсем о вас, а о вашем друге, Марке, они с моим отцом давние знакомые. Собутыльники, проще говоря.

– Но я-то здесь при чем? – недоверчиво сказала Гала, приоткрыв, тем не менее, дверь.

– Отец говорил, вы – единственная, о ком рассказывал Марк: то есть вы – единственная женщина, о которой он упоминал. Он даже как-то отправил ему вашу совместную фотографию. Он говорит, с Марком такого никогда не случалось.

Гала фыркнула.

– Но в сторону это. Я пришел узнать, где сейчас Марк.

– Вот уж я точно не знаю, где он – Марк мне таких подробностей о себе не сообщает.

– Сукин сын, да где же он! – вдруг выругался Андрей и хлопнул ладонью по дверному косяку. – Но это, в конце концов, попросту странно: вы встречаетесь с ним и не знаете, где он! Предупреждаю, не стоит мне врать!

– Странно? Вру? Это я вам вру?! – Гала чувствовала, как ее распирает от злости. – Да, действительно, во всем этом есть что-то странное! Мне уже и успокоительные не помогают, я вообще без понятия, что с ним, как он и что с этой его бредовой… Ладно, проехали.

– Нет уж, договорите, с чем там у него неладно.

Она смерила Андрея оценивающим взглядом.

– Это не имеет значения, забудьте.

– Я знаю о бомбе, – шепнул ей на ухо Андрей, быстро приблизившись к двери.

– Черт возьми, так это вы? Это вы – тот чертов мудак, с которого началась вся история с бомбой? – Гала буквально была ошарашена своим открытием, отчего ее брови резко взметнулись вверх: как она забыла его имя – Андрей!

– Хватит орать.

– Хватит орать?! Да вы вообще в своем уме? Ведь именно из-за этой вашей бомбы он и спятил окончательно! Нет уж, я молчать не буду.

Андрей стал озираться – вдруг кто-то еще покажется на лестничной площадке?

– А знаете что? Вы не волнуйтесь, – вдруг сказала Гала и метнулась к тумбе в прихожей: на ней лежала та самая подвеска с сапфиром, которую ей подарил Марк, – вы вот всю кашу заварили, вы и разбирайтесь в ней. Увидите Марка – передавайте ему от меня пощечину и этот его сраный подарок! – Она ткнула в Андрея кулаком с зажатым украшением, которое он быстро взял, и звонко хлопнула дверью.

Оставшись одна, она вышла на балкон и закурила. Сколько они здесь провели вечеров с Марком! Смотрели на город, курили, обсуждали качество марихуаны, античность, его любовь к феминисткам и ее – к взрослым мужчинам. А теперь как же?.. И зачем она отдала единственный подарок от Марка – тот ведь ничего не перевозил к ней: боялся зависимости, старый дурак, боялся попасться ей на удочку. Гале стало больно и грустно. Она увидела, как далеко внизу по дорожке, ведущей от дома, шел Андрей. Она замахала руками, закричала ему изо всех сил: «Эй, эй, э-эй! Я передумала, я передумала, верните кулон!»

Но он, конечно, ее не услышал.

5

Пусть Философ так и не объявился, Шестакову очень хотелось верить, что это все-таки не подстава. Просто человек тихо-мирно отработал свою часть и ненадолго ушел в запой, просто забыл их предупредить в силу возраста. Нормальная же версия? Ничуть не хуже остальных.

Даже брат, увязавшийся следом, вроде был согласен.

Игорь втопил звонок до упора – так, что даже палец побелел. Звук шел, совершенно точно шел, но хозяин квартиры не спешил выползать навстречу гостям. Игорь вздохнул и в очередной раз пнул дверь.

– Перестань, – одернул брата Шестаков.

– Позвони еще.

– А смысл? Телефон выключен, абонент – не абонент.

– Запил, что ли?

– Скорее всего.

– И ключей нет. Да?

Шестаков одернул рукав, вытащил наружу часы:

– Ключи не нужны. Сейчас наберу одного мужика, он нам за десятку что угодно вскроет без лишних вопросов…

– Пусти, дай сам посмотрю.

В темном капюшоне и со складным ножом Игорь смахивал не на цивильного гостя, а на приличную проблему, и Шестаков действительно отступил подальше, заодно перекрыв спиной соседский глазок. Так, просто. На всякий случай.

– Замок с язычком, – приглядевшись, сообщил Игорь.

– Это плохо?

– Для Марка – плохо, – он вогнал лезвие в щель, поковырялся с полминуты и пинком распахнул дверь перед братом. – Дома отсюда бы вынесли вообще все. Включая стены.

– Ну мы-то уже не в Сибири. Тут народ поделикатнее… – Шестаков осекся под внимательным взглядом. – Неважно. Ты давай буди его, я пока чайник поставлю.

Он прошлепал на кухню прямо в ботинках, стараясь не наступать на подозрительные липкие пятна. В лучшем случае это чай или коньяк, а вот в худшем… Фу, блин. Даже думать противно.

Кухонный срач он оценил где-то на три звезды из пяти. Традиционная гора грязной посуды – есть, застоявшаяся вонь – на месте, обои все те же, прокуренные до желтизны. В кастрюле с позеленевшей водой тихо булькал не менее цветущий фильтр.

По крайней мере, признал Шестаков, раковина все еще целая. Да и на новые окна Философ уже пару лет не занимал.

Он залил чайник мутной водой из-под крана и от скуки начал изучать холодильник, обвешанный рекламными магнитами, записками и диковатыми стихами. На второй странице частушек про Мопассана на кухне появился Игорь.

– Его нет нигде.

– Под кроватью смотрел? – не отрываясь, отозвался Шестаков. – Или в ванной, такое тоже часто бывает…

– Везде смотрел, я ж не дебил, – огрызнулся парень. – Я там в целом глянул, по верху бомбы нигде не видно. В сейф мог упрятать?

– Мог. А ты и сейфы умеешь ломать?

– Эй, ты за словами следи! Я тебе не домушник по вызову! – взвился Игорь, потом добавил уже спокойнее: – Вообще умею… но не такие.

Сейф – блестящее железное чудовище, почти метр в холке – даже под грудой одежды смотрелся внушительно, если не сказать монолитно. Шестакову хватило одного взгляда, чтобы убедиться: на такие сюжеты он не подписывался. Не его профиль.

– Что думаешь?

– Четыре цифры, – объявил Игорь, копаясь в телефоне. – Модель старая и дверцы дохлые. Если с балкона на асфальт…

– Нет, – отрезал Шестаков. – Не катит, бомбу повредим. Или давай подбирать, или я лучше специалисту позвоню.

Игорь присел на корточки, пригляделся к кнопкам и, кажется, даже принюхался. Ковырнул пальцем:

– На «один» и «девять» херня какая-то… Липкая.

– Да тут весь дом – липкая херня. Что это меняет?

– Может, это год? Тыща девятьсот…

Он защелкал кнопками, подергал дверцу:

– Не. Не год рождения. Так, может, развал Союза…

Щелчки. Тоже глухо.

– А женщина его какого года? – задумчиво спросил Игорь.

– Точно не один-девять. Слушай, давай я лучше мастера наберу…

– Не надо никого впутывать! Сами разберемся.

Шестаков пожал плечами: сами так сами. Пока Игорь возился с кодом, он неторопливо обошел всю спальню: потрогал пыльное зеркало, поправил сползшее покрывало, заглянул за сейф. Даже в лучшие времена по квартире Философа можно было давать задачки типа: если одна уборщица за полчаса оттирает метр серо-бурого линолеума до его изначального цвета беж, а метров тут явно не больше ста пятидесяти… то какого хрена Марк до сих пор не доверил свой свинарник паре теток со швабрами? Не так уж дорого бы и вышло. Точно не дороже пары дней запоя.

Кнопки щелкали, Игорь кривился и одними губами повторял: один… девять… три…

– Есть идея, – подал голос Шестаков. – Тысяча пятьсот сорок первый.

– С чего бы?

– Просто попробуй. Нет так нет.

Игорь вздрогнул, когда последний щелчок прозвучал громче обычного. Он потянул – дверца поддалась и отошла.

– Как?..

– Да я подумал… Важная же дата.

– Какая дата?

– Ну рептилоиды.

– Кто?

Шестаков поднял брови:

– Погоди, ты правда не в курсе? Как на востоке раскрыли ложу ящеров и все такое… Потом годами политиков проверяли, пытали, кое-кого даже совсем… насмерть.

– Гонишь, – неуверенно отозвался Игорь.

– Да ладно! То есть ты даже слова такого не слышал?

– Слово слышал. Но дичь же полная…

– Не, ну в учебниках не напишут, понятное дело. Но люди-то знают.

– М-м, тогда понятно, – кивнул Игорь. – Кажется, я что-то похожее в сети читал…

Шестаков фыркнул, не удержав серьезную мину, а потом и вовсе заржал в голос:

– Блин, ты бы видел… У тебя такое лицо было! Ящеры, блин… Ладно, открывай сейф, посмотрим, что там внутри.

Уши Игоря вовсю полыхали, но тон остался на удивление ровным:

– Так откуда цифры?

– Там бумажка на задней стенке. Я бы сказал, да ты тут так в шпионов заигрался…

В любой другой момент Шестаков бы уже и сам себя одернул: нет, ну что за детский сад, а? Перед кем ты тут выделываешься? Мелкий ведь понтуется, потому что ни капли в себе не уверен; откуда ему вообще в двадцать пять взять уверенности или мало-мальской осознанности? В кружках юных маргиналов такого не дают. Вот он и пушит хвост – что с замками, что с Лизой. А ты-то зачем до его уровня опускаешься?

Игорь уже вытащил из сейфа бомбу и деловито ощупывал матовые бока.

– Дай сюда, – Шестаков выхватил коробку. – Еще запустишь случайно.

– Почему случайно? – Игорь обернулся. – Я хочу ее запустить. В здравом уме, в твердой памяти, все риски понимаю и так далее. Верни бомбу.

– Отбери, – почти ласково предложил Шестаков.

– Прекрати дурью маяться, – знакомо буркнул Игорь с чисто материнскими интонациями. – Так надо. Я не жду, что ты поймешь, просто отдай мне бомбу.

– Не-а, – Шестаков поднял руку повыше, почти цепляя пальцами потолок. – Хочешь развлекаться – садись на поезд, уматывай обратно в Энск и там взрывай все, что хочешь. А тут – не имеешь права.

Игорь оказался на ногах быстрее, чем брат успел моргнуть:

– Ты, что ли, решать будешь? Кто тебя главным назначил? Ты тут, значит, – человек, а я так, биомусор?

– Ага, – просто подтвердил Шестаков. – Хорошо, что сам это понял. Давай, на выход.

– Знаешь что, – Игорь старался говорить медленно и весомо, но возмущение все равно прорывалось – резкими вдохами, перекошенным ртом, – если ты правда думаешь, что твое тупорылое мнение тут хоть кому-то важно…

– Да заткнись ты уже.

Игорь ударил в живот – коротко, практически без замаха. Получилось скорее внезапно, чем действительно больно, но и этого хватило, чтобы Шестаков растерялся и опустил руку пониже.

Игорь дотянулся до бомбы, по одному начал отрывать чужие пальцы от пластика. Очень цепкие, с-сука, пальцы…

Ему прилетело уже по лицу.

– Что, полезло из тебя наконец?! – Игорь отскочил, встряхнулся. – Давай, давай! Давно пора!

– Отвали. – Шестаков пытался подавить растущую злость. Ладонь горела после оплеухи. – Не люблю бить детей.

– Что ты вообще любишь, торгаш ты хренов?! Страна к чертям катится, а ты тут выбираешь, кому единственный шанс толкнуть подороже! Ты же нас всех продать готов! За бочку варенья и корзину печенья… урод, блин…

– Все сказал?

– Упырь ты, короче. Даром, что брат героя…

– Точно, – Шестаков неприятно усмехнулся, прислонил к косяку немеющую руку, – ты же у нас герой, Человек-бдыщ… Целое шубохранилище подорвал. Какой следующий подвиг, товарищ герой? Химки обесточишь? Водокачку снесешь?

– И снесу. Надо будет – всю Москву снесу.

– Вот что обидно, – продолжал Шестаков, не слыша ответов. – Ты же и правда в новостях орел! Красавец! А на деле отсиживаешься по клоповникам и ничего не получаешь – ни славы, ни денег, ни телочек восторженных. Все мимо утекает… Ты вот сходи, такой живой и красивый, с фанатами пообщаться. А? Не хочешь? Или просто в автобус зайди? Тебя же прямо на ходу выкинут! Причем из разных дверей…

Игорь молчал. Молчал и стискивал зубы.

– А все почему? Родила мама идиота…

Этого Игорь уже не смог стерпеть. Он рванул вперед: пнул старшего под коленку, добавил тычком в ребра, потянулся за бомбой…

Шестаков не нашел ничего лучше, чем рухнуть, подмяв под себя брата. Пол ударил по коленям, он охнул: з-зараза… Игорь тоже зашипел: при ударе затылком тонкий линолеум ничего не смягчал.

Шестаков сжал его шею свободной рукой:

– Ну что? Успокоился?

Вместо ответа Игорь дернул чужую руку на себя. Бомба маячила на краю сознания: такая далекая, такая прекрасная.

Они продолжали – то ли бороться, то ли просто барахтаться. Шестаков держал бомбу на отлете, так и не решаясь закинуть ее подальше. Игорь размахивал руками и ногами без разбору, как перевернутый жук. Рывок! Перекат, – он вытянул руку в сторону бомбы. Ну давай же, ну!..

Шестаков ударил брата прямо в лицо растопыренной пятерней. Тот изловчился и укусил его за ладонь. Шестаков взвыл, дернулся: на коже остались отметины в набухающих каплях крови. Он забыл про бомбу буквально на пару секунд. Игорю этого было вполне достаточно: доползти, выхватить, нащупать кнопку дрожащими пальцами – и нажать.

Шестакову показалось, что он закричал, хотя на деле пересохшее горло едва выдало какой-то бессмысленный хрип.

Ничего не произошло. Свет в прихожей горел. У соседей все так же глухо бубнил телевизор.

Игорь нахмурился и надавил на кнопку еще раз. И еще. Осмотрел коробку: может, есть другая?

– Зря стараешься, – подсказал с пола Шестаков. – Это фейк. Подделка. Философ, жучара… Настоящую уже продал или спрятал получше.

– Как же… – Игорь все еще растерянно тряс коробку. – Почему фейк?..

Шестаков поднялся, двинул на кухню, к аптечке. Залил ладонь перекисью, поискал рядом хоть одну чистую тряпку, не нашел – и вытер лишнее прямо об рубашку. Кое-как залепил укус пластырем.

Когда он вернулся на поле боя, брат уже взял себя в руки.

– Забирай, – Игорь кинул ему бесполезную черную коробку. – Толкнешь кому-нибудь за пару сребреников… А я пошел.

– Куда? Тебе нельзя светиться. И денег у тебя нет, давай хоть такси вызову.

– Без тебя справлюсь. И без твоих чертовых денег.

Шестаков подумал, что по-хорошему стоило бы сейчас перехватить его. Сказать: извини. Сказать: ты посмотри на нас, взрослые вроде люди, а ведем себя как трехлетки в песочнице. Я виноват, ты тоже молодец, давай уже наконец нормально помиримся. Или нет, вот еще лучше: давай выйдем из игры? Оба, прямо сейчас? А то сам понимаешь, когда бомба всплывет и все начнется – мы уже не отмоемся.

Ранки на руке внезапно защипало, и он сказал:

– Ну, удачи тогда.

Поддельную бомбу он и правда сунул в карман пальто. Машинально, без особого плана. Просто чтобы не оставлять ее без присмотра.