Текст книги "Вначале будет тьма // Финал"

Приезжая в гости, он любил рассуждать о разнице культур, чем изрядно донимал дочь и зятя. Они призывали его взять с них пример и обещали поддерживать, но он отказывался, аргументируя это так: «Того, кто в России был стоиком, Европа делает нытиком». Хелена тоже уговаривала его перебраться в Данию, а он отшучивался: «Однажды тебя неодолимо потянет на родную сторонку – я дождусь».

Но когда она прилетела в Москву после пятнадцатилетнего отсутствия, ехать из аэропорта ей было не к кому. Не потому, что дедушка умер. Она прекратила общение с ним из-за ссоры по поводу гибридной войны. «Тем странам, у которых главное давно в прошлом, остается лишь надеяться, что все будут соблюдать правила. А у России государственный интерес – творить историю, вершить судьбы мира», – обидная насмешка в голосе дедушки застала Хелену врасплох. «Хорошо бы и Северный Казахстан вернуть», – заявил он, выходец из народа, высланного в 1937-м в узбекскую пустыню тогдашними творцами и вершителями. «Ну, если так, мне с тобой говорить не о чем. Звонить больше не буду. И ты мне не звони!» – бросила она и отключилась. И не отступила, не пожалела ни разу. Но и многие его слова не забыла.

При последней личной встрече за рождественским ужином в честь несостоявшегося конца света дедушка поведал Хелене, что в России люди всегда делились на два типа. Первые не боялись ничего, кроме как утратить власть. Вторые боялись всего, и им было все едино. Когда и тем, и другим становилось нестерпимо страшно, возникали третьи. Первые продвигали их – и они сами выдвигались – из числа вторых. Третьи боялись только первых и были беспощадны ко вторым. Первые были беспощадны ко всем. Темные времена наступали, когда вторые наиболее охотно шли в третьи, а третьих особенно легко разжаловали во вторые.

«Хуже всего стало, когда третьи сравнялись с первыми. Но первые справились и восстановили порядок. Так-то, Ленка».

Удобство дедушкиной теории, путаной и вместе с тем упрощенной, покорило юную Хелену. Ее отец, выслушав тестя, возразил, что первые слишком углубились в свои частные дела, чтобы уследить за третьими, и отдали им на откуп вторых. «То, что положение безнадежно, лично мне стало ясно в двухтысячном. На России свет клином не сошелся, хватит», – подытожила мать.

В коридоре Колчанов что-то победительно обсуждал с двумя товарищами по команде. Они вели себя свободно, как дети, которым не мешали играть. От них требовалось одно – быть первыми, что избавляло их от необходимости самоопределения: добровольцами идти в третьи или оставаться вторыми. Стоило это записать. Хелена села на табуретку, взялась за ручку и блокнот, поднесла их к свету и наткнулась на автографы Остапченко.

Солнечный портал мигнул – в здание вошли еще двое. Сначала внимание Хелены привлекла их неторопливая поступь, а уже потом на одном из них оформился полицейский мундир. Фуражку он держал в руке и протирал платком лоб. Второй был в обычном костюме и при галстуке. Они миновали группу футболистов и остановились рядом с подсобкой у автомата с едой и напитками. Хелена до минимума сузила щель для подглядывания и прислушалась.

– В западной прессе опять русофобская провокация? – спросил полицейский, изучая ассортимент вендинговой машины.

– Не просто провокация, – отозвался человек в костюме.

Он обошел полицейского, прочитал надпись на двери подсобки и прислонился к стене почти напротив Хелены. Полицейский надел фуражку и уточнил:

– Массированная атака?

– Да, каскадирование идет. Без малого полмиллиона репостов.

– Кто за этим стоит?

– Откуда ноги растут – не секрет. Карьеров только что на пресс-конференции высказался.

– А отключить нельзя? Ну, перекрыть.

– Пока нет. Да и не тот момент сейчас. Но работа в этом направлении ведется.

– Долго?

– Год, от силы полтора.

– Гхм. Но доказательств-то у них нет?

– «Но»? – изумился человек в костюме. – Каких доказательств?

Полицейский пожал плечами. Он выбрал что-то среди трехцветных упаковок и баночек, скормил автомату две сторублевки с Львом Яшиным, нажал кнопку и сообщил:

– Я распоряжусь ужесточить надзор.

– Да, обязательно. СМИ начнут обсасывать тему, подошлют журналисток с крепким телом. Ты их в дверь, они в окно ломятся за комментариями.

– Комментарии – это мелочи. Как бы нашим не подсыпали чего! Или не вкололи, – поделился опасением полицейский, забирая из лотка выдачи пакетик.

– Вашими стараниями личный состав у вас во всеоружии, чтобы пресекать диверсии.

– Пресекать – это пожалуйста, дело святое. Средствá есть. Но тут, извините, такой контингент – спортсмены! Если б у нас были полномочия по своему усмотрению применять, так скажем, мягкое силовое воздействие, я бы не жаловался.

Полицейский насыпал из пакетика на ладонь кучку каких-то продолговатых драже красного, голубого и белого цветов и ловким движением метнул несколько себе в рот.

– Так вы и не жалуетесь, – возразил человек в костюме.

– Были инцинденты, были. К примеру, Остапченко перед Колхидой от моих парней бегом убегал.

– Но не убежал.

– Вашими бы устами… А отвечать мне, – посетовал полицейский. – Хорошие фисташки, кстати! Интересно, как они их красят?

– Я обратился к Виктору Петровичу. Профилактику излишней болтливости среди членов команды, для тупых, он проведет. Очень разумный человек.

– Малость не в себе он человек, это да. Заехал я, значит, проконтролировать, на ребят полюбоваться, отдохнуть душой полчаса, не покидая поста. А Еремеев на меня наехал. Что за надобность, говорит, футболистов беспокоить? На перерыв отправил их раньше зачем-то.

– Беспокоится сам Еремеев, это очевидно. Неудача на чемпионате для него не вариант. Он не хочет, поджав хвост, возвращаться в Байзерджан и лезет из кожи вон. Как любой узкий специалист, неизбежно впадает в заблуждение, что все зависит от него. Простим ему это. Кое-что ему знать не положено. Что-то касается его постольку-поскольку. Взять текущую ситуацию. Его задача – и задача его подопечных – не вступать в полемику, в которую их попытаются втянуть.

Полицейский вытряхнул в ладонь оставшееся содержимое пакетика, выбросил его в урну и вопросительно посмотрел на человека в костюме.

– На Россию оказывают давление, – произнес тот. – По инерции обвиняют нас в использовании допинга. Несмотря на многочисленные тесты. Настойчиво разыгрывают эту засаленную карту. От бессилия, конечно. Но это горько. А если Горький не сдается…

– Его уничтожают? – подхватил полицейский, хрустя фисташками.

– Ему дают усладиться.

– Усладиться?

– Лев Борисович придумал. Помните народную мудрость: «Сколько ни повторяй “халва”, во рту слаще не станет»? С редькой сложнее. Если талдычить «это не халва, а редька», ваш оппонент опять же вряд ли почувствует горечь, зато сладко будет вам самому. От уверенности, что вы режете правду-матку, – человек в костюме улыбнулся так, что Хелене стало не по себе. – Пусть суетятся. Они ничего не найдут. Их пиар закончится пшиком.

– А чего они так суетятся-то?

– Не могут достойно принять отказ. Мелко с их стороны. Некрасиво. А ведь мы не разглашаем, какую сделку они стремились нам навязать. Нагло и безуспешно.

– Что за сделка?

– Победа в чемпионате.

Хелена и полицейский синхронно выпрямились от волнующей близости к государственной тайне. Словно услышав шорох платья-фартука, человек в костюме покосился на подсобку.

– На самом деле ничего особенного, – бесстрастно заметил он.

– И сколько стоит Кубок мира? – поинтересовался полицейский и закинул в рот все орешки разом.

– Для сделок такого класса уместнее не денежная оплата.

От жевательного и мыслительного напряжения полицейский сгорбился. Он огляделся в поисках подсказки.

– Если они хотели не денег, тогда чего?

– Они предложили пустить наблюдателей и заново провести референдум.

– То есть… перепроверить то, что и так отлично известно?

– Вот именно.

– И все?!

Человек в костюме пристально посмотрел на полицейского и язвительно подтвердил:

– Да, всего-то. Но даже если бы это не было вопиюще неприемлемо, в потенциале нашей сборной мы не сомневаемся.

Полицейский растерянно кивнул.

– Кроме того, было бы ошибкой трактовать это как консолидированную позицию Запада. Европейская бюрократия неоднородна. Нас многие поддерживают. И ищут нашей поддержки. Все эти «Альтернативы», «Фронты», «Народные партии» – полезные идиоты никуда не делись, – человек в костюме снова улыбнулся так, что Хелена поежилась, и вполголоса добавил: – Как говорится, разница между разведкой и разводкой в одной букве. Вы не уезжайте пока, Алмаз Ильясович, я отлучусь на пару минут.

Следя за удалявшимся человеком в костюме, Хелена поняла, что не запомнила его лицо. Смысл его предпоследней фразы тоже ускользал, слово «разводка» смахивало на знакомую с детства «разборку», но это не помогало. «Развести можно руки, мосты, женатых людей, детей по разным комнатам, – размышляла Хелена. – При чем здесь разведка? Надо было больше актуального читать по-русски!» Для ответа ей нужен был смартфон. Но не тот, что стоял в туалете.

Туда ли зашел человек в костюме, она не увидела. Полицейский засек неплотно закрытую подсобку. Хелена осторожно отстранилась, уперлась лопатками в стеллаж, уронила голову на грудь, сомкнула веки и обмякла.

Дверь отворилась. Тормозя, шаркнула по кафелю туфля. Хелена представила, как мужской взгляд спустился по ее телу, остановился на расставленных коленях, устремился под подол. Как полицейский машинально облизнул нижнюю губу. Как задумался, не окрикнуть ли заснувшую уборщицу. Как не сделал этого и продолжил глазеть. Она стала считать секунды. На девятнадцатой полицейский переступил с ноги на ногу. «Чтобы свет не загораживать», – догадалась Хелена. С пятьдесят шестой она непроизвольно начала тихонько посапывать, к восемьдесят восьмой – засыпать. После сто двенадцатой сбилась, потому что раздались шаги.

– Что у нас тут? – осведомился человек в костюме.

– Дрыхнет девка. Во народ! – отрекомендовал полицейский.

– Умаялась за мужиками разгребать. Ну, пускай отдохнет, заслужила. А мы пойдем.

Полицейский негромко хохотнул и закрыл дверь. Хелена шепотом досчитала до тридцати, села поудобнее и помотала головой, чтобы взбодриться. Включив свет, она посмотрела на часы: прятаться предстояло не меньше получаса – достаточно, чтобы составить конспект услышанного.

Записывая, Хелена проговаривала реплики человека в костюме и удивлялась его будничному тону. Не иначе высокий уровень допуска обязывал его обходиться без эмоций, но подвели тщеславие и самоуверенность. «С одной стороны – подлецы с манией величия, с другой – беспринципные жалкие политиканы. Эта сделка плюс к допингу – настоящая бомба!» – позлорадствовала она.

Наметив план будущей статьи, Хелена выглянула в коридор – его пустота поманила ее. Она мигом оказалась у туалета, установила знак «Идет уборка» и вошла. Смартфон был на месте и работал. Хелена надела перчатки, нарвала салфеток и грациозно подступила к писсуарам. Зрелище неопрятности не испортило ей настроение. Она достала левый цилиндр, положила его на бумагу и нацелилась на средний, но ее прервал стук.

Из-за двери высунулась голова с длинными ушами и вытаращенными от нетерпения глазами. Хелена едва не прыснула со смеху. «Я извиняюсь, можно?» – мужчина состроил просительную гримасу и протиснулся по плечи. На нем была футбольная форма. Хелена невозмутимо отступила и жестом пригласила его к среднему писсуару. От неожиданности футболист подпрыгнул и, смущенно потупившись, пробежал в дальнюю кабинку.

Пока он был занят, она вынула средний цилиндр, вставила сеточки и тщательно промокнула добычу. Футболист вымыл руки и, уходя, одарил Хелену таким сердечным «спасибо», будто благодарил ее за чистоту не в сортире, а во всей стране. Стряхнув наваждение неловкости, она сорвала мешок с правого писсуара, выкатила тележку в коридор, подобрала предупреждающий знак и под веселый визг колесика быстро преодолела расстояние до подсобки.

Там Хелена перед камерой затолкала цилиндры в пакет с белой карточкой и туго перетянула его припасенным скотчем. Затем извлекла из смартфона SD-карту, завернула ее в салфетку и примотала к пакету так, что получился кокон из клейкой ленты. Сняв перчатки и платье, она нацепила поверх джинсовых шорт поясную сумку, сложила туда сверток с уликами, смартфон, блокнот и пропуск, одернула футболку, погасила свет и отправилась к выходу.

На открытом воздухе на нее навалилась жара, шею обожгла солнечная патока. В долетевшем с поля случайном звуке Хелене почудился окрик, но она не обернулась. На КПП на нее никто не посмотрел. Маленький телевизор на стойке охраны показывал что-то вроде парада: грузовик тащил платформу с гигантским мячом, по экватору которого кружилась карусель с орущими детьми. Хелена приложила пропуск к турникету и вышла на улицу.

Ждать автобуса не хотелось, тем более что спрогнозировать время пути на общественном транспорте до следующего пункта назначения было невозможно. Хелена решила пройтись пешком и поискать такси. По сравнению с некоторыми районами Москвы, где она успела побывать, этот пригород выглядел безупречно. Больших спортивных денег хватало даже на истребление окурков в газонной траве.

У факелообразного монумента с олимпийскими кольцами и надписью «Новогорск» Хелена по разметке перебежала дорогу и махнула автомобилю с плафоном TAXI на крыше, но он не остановился. Спустя три минуты второй тоже пронесся мимо. Зато со скрипом затормозили помятые старые «Жигули», приехавшие оттуда, откуда пришла Хелена.

– Подвезти вас, девушка? – приветливо спросил немолодой лысый водитель, до странности похожий на тренера Еремеева.

– У вас не такси, – недоверчиво сказала Хелена.

– Если заплатите – будет такси. Вам куда?

– Большая Филевская, 65.

– Не ближний свет. Сколько дадите?

Хелена выудила из сумки серебряно-золотую купюру. Мужчина присвистнул и толчком открыл пассажирскую дверь.

– Садитесь. Да я нормальный, не бойтесь. Хотите, сфотографируйте номер машины и пошлите кому-нибудь.

– Не могу, – Хелена продемонстрировала разбитый смартфон.

– А, вот вы почему по старинке ловите! Тут можно долго так простоять, все же через приложения заказывают.

Хелена забралась в машину, и водитель резко тронулся.

– Вы в тренировочном центре работаете, да? Я по вашей бумажке смекнул. Такие ведь только в обменниках за валюту дают, а там, значит, прямо расплачиваются ими?

– Ага, – Хелена согласилась, чтобы не вызвать подозрений, и мысленно обругала себя за непредусмотрительность.

– Удачно я заехал, сувенир будет! Я в Химках живу, сюда специально езжу – вдруг удастся подвезти кого-то из сборников.

– Сборников?

– Ну, игроков Сборной. Но это так, детский сад. Их же с охраной возят… Вот скажите, какие они в жизни?

– Обыкновенные. Одни забавные, другие неприятные.

– И кто неприятные? – насторожился мужчина.

– Остапченко. Познакомился со мной сегодня, номер свой оставил, – она подняла руку.

– Серьезно?!

– Можете позвонить и убедиться, – раздраженно предложила она.

Несколько секунд водитель боролся с искушением.

– А что в этом неприятного? Он парень видный, вы девушка интересная…

– Поэтому на мне можно расписаться? – строго перебила Хелена и осеклась. – У меня блокнот был… А это не отмывается.

Какое-то время они ехали в молчании.

– Вы не обижайтесь на него, – примирительно сказал водитель. – Представляете, в каком он стрессе? Как им всем трудно? Обвинения эти еще!

– Какие?

– Так с утра во всех новостях!

– Я футбол не люблю.

– Ну, это понятно, – мужчина снисходительно ухмыльнулся. – Хотя у меня самого смешанные чувства были, если честно. Я обычно, когда по телику смотрел, думал: господи, как же вы задрали. Ноги бы вам всем поотрывал! А на этом чемпионате их как подменили!

– Так какие обвинения?

– Типа что они на допинге. Какая-то желтая газетенка в Гейропе пустила слушок, и все давай лясы точить.

– Не допускаете, что это может быть правдой?

– Человек допускает, а бог не спускает. С чего я должен своим верить меньше, чем чужим, спрашивается? Хрен знает, может, они сами тогда после Олимпиады похимичили с нашими пробами? Привыкли вешать на нас всех собак, и сейчас то же самое.

– Хорошо, как лично вы можете объяснить успехи российской сборной? – вопрос получился таким формальным, что Хелена поморщилась.

– Лично я? Ну-у, я так считаю: их победы – это и есть их допинг. Кто в них верил? Фанатики разве что или дураки. А они доказали, что способны на многое. Все теперь – отступать некуда! – он ударил по рулю, и машина слегка вильнула. – У них вариантов нет, придется биться до последнего. Такое событие раз в сто лет бывает, его нельзя профукать. Это не просто игра. На нашей земле мы победу не отдадим! На Западе доперли, что Россия не сдастся, и начали давить.

– Любопытно.

– Очень любопытно, – желчно передразнил водитель. – Клеветать на нас зачем? Радость народу портить? Мы ее не заслужили, что ли? Надо обязательно изгадить нам все, да?

– Не без того, – она вздохнула. – А вы на Еремеева похожи.

– На тренера-то? Вы не первая заметили. – Сравнение явно льстило мужчине, и он тоже отпустил комплимент: – Вы по-русски так чисто говорите. Учились здесь?

– У меня отец русский.

Они проехали белую табличку «МОСКВА», но трасса с обеих сторон была зажата лесом. Зелень блестела, природа ликовала, будто июнь не заканчивался, а только начинался, а то и вообще мог продлиться вечно.

– Можете музыку включить? – попросила она.

Водитель ткнул пальцем в магнитолу. Хелена узнала одну из любимых песен родителей, они иногда развлекались тем, что придумывали свои куплеты. Точнее, это была мелодичная кавер-версия. Вокалист с интонациями пьяного кота умудрился сохранить высокое поэтическое отчаяние неблагозвучного оригинала. Дорога вывела в поля, и солнце моментально нагрело машину. Песню сменил джингл, затем рекламный блок. Хелену разморило, и, напевая про себя «моя оборона», она задремала.

– Просыпайтесь, девушка. Приехали.

Хелена очнулась, огляделась, достала деньги и протянула их водителю. Он порылся в бумажнике и разочарованно сообщил:

– Черт, сдачи-то у меня нет…

– Ничего, – она вручила ему банкноту. – Всего доброго.

– А вы и английский знаете? – он кивнул на ее футболку.

– Нет, – соврала Хелена и вылезла из машины.

Футболку ей привезла с квир-конференции Пернилла. Принт представлял собой горизонтальную гистограмму, состоявшую из четырех полосок равной длины со вписанными в них английскими словами «clever», «upbeat», «noble» и «tenacious»[5]5
  Умная, радостная, благородная, упорная (англ.)


[Закрыть]. Вспомнив о возлюбленной, Хелена улыбнулась. Она умолчала об истинной цели командировки в Москву, но в аэропорту всегда жизнерадостная и бойкая Пернилла внезапно испугалась, что Хелена не вернется, заплакала, заметалась. Сердце Хелены екнуло от нежности. Она зажмурилась, медленно вдохнула и выдохнула. Пора было завершать операцию.

Хелена пересекла улицу и резво зашагала по парку заранее выученным маршрутом. Дойдя до широкой прогулочной лестницы, уходившей круто вниз к реке, она спустилась до промежуточной площадки и спрыгнула на склон. Зной не проникал под сень высоких деревьев, а под лестницей было даже прохладно. Хелена отвалила большой камень рядом со сваей и озадаченно уставилась на обнажившуюся сырую землю.

Инструкция, приложенная к набору из пропуска, смартфона и платья-фартука, предписывала оставить улики под камнем. Однако там не было ни ямки, ни углубления, и Хелена побоялась, что тяжелый груз повредит сверток. Превозмогая брезгливость и жалея о резиновых перчатках, брошенных в подсобке тренировочного центра, она попробовала рыть руками, но почва была плотно утрамбована. Хелена взяла разбитую пивную бутылку и принялась копать ею.

Уложить сверток вровень с землей удалось лишь после третьего подхода. Водворив камень на место, Хелена кое-как выковыряла из-под ногтей грязь и прислушалась. Из-за кустов шиповника доносилось какое-то сопение. Она подкралась и сквозь ветки различила в ложбине между двух огромных лип лошадь и стоявшего за ней человека. На нем была полицейская форма. Хелена отпрянула и поскользнулась на траве. Предательски участившийся пульс спутал мысли. Она представила, что ее сейчас закуют в наручники, положат поперек седла и так поскачут в участок.

Полицейский не мог видеть ее, но с его позиции просматривалась часть лестницы. Прячась в ее тени, Хелена на корточках пробралась вверх по склону. Вскарабкавшись на твердую поверхность, она встретилась глазами с мужчиной, сидевшим на скамейке неподалеку. Одной рукой он придерживал у лица белый провод мобильной гарнитуры. Появление Хелены его нисколько не удивило, он отвернулся и продолжил свой разговор.

Стараясь не слишком ускоряться, она двинулась к выходу. На Большой Филевской выкинула в урну бесполезный смартфон и, чтобы отвлечься, побежала вдоль парка. Очень быстро она очутилась на Минской улице, села в автобус и тогда наконец испытала облегчение.

В арендованной квартире на Мосфильмовской Хелена разделась, доплелась до ванной, выбрала самый жесткий режим душа и только под больно жалящими струями позволила себе содрогнуться и всхлипнуть от выпавших ей в этот день контактов и приключений. Постепенно ее дыхание выровнялось, нервы успокоились. Она выключила воду, завернулась в полотенце, босиком прошла в комнату и села за стол у большого окна.

Москва лежала у ее ног, бескрайняя, сверкающая, загадочная, но при всей торжественности картины Хелена не ощущала торжества. Она разбудила ноутбук, загрузила страницу видеохостинга и ввела логин и пароль, но ошиблась. Нахмурившись, она заново набрала символ за символом – безрезультатно. При попытке восстановить пароль сервис выдал сообщение, что указанный адрес электронной почты не соответствует ни одному аккаунту.

Хелену охватило тягостное предчувствие. Она вынула из сумки блокнот и открыла свой конспект. Слово «разводка» было подчеркнуто дважды. Ей не понадобилось искать его в словарях – она все поняла, полностью перечитав предыдущую реплику человека в костюме. Горько усмехнувшись, она натянула на голову полотенце и сидела так, свыкаясь с позором и обдумывая, что предпринять дальше, пока не раздался звонок.

– Могу я вас поздравить? – Бентсен звучал отвратительно фамильярно.

– Лауритц, вы знали, что все подстроено от начала до конца, или вас тоже использовали втемную? – сухо спросила Хелена.

– Простите, что?

– Вы подставили меня, Лауритц. Я хочу знать меру вашей ответственности.

– Хелена, будьте так любезны, объясните толком, о чем вы, черт возьми?

– Я о том, что русские скормили легенду об инсайдере кому-то в Народной партии Дании. Ваш приятель Кристер Тей, председатель НПД, слил ее вам. А вы отправили меня за доказательствами применения допинга.

– Информацию я действительно получил через Тея, но какое это имеет значение?

– Никакого допинга нет. Это фейк. Они обвинили сами себя, чтобы потом выйти триумфаторами. Это ловушка для дурака! Вы дурак, Лауритц?

– Хелена, сделайте милость, ведите себя профессионально, – прикрикнул Бентсен. – У вас есть доказательства вашей версии?

Она промолчала.

– Хей, вы еще здесь? – крикнул он.

– Есть мое собственное свидетельство, – уныло отозвалась она.

– Я почему-то так и подумал. А план вы реализовали?

– Да.

– Прекрасно. На вашем месте я взял бы себя в руки и немедленно засел за работу, потому что статью мы должны подготовить через два дня.

– Забудьте, я больше на вас не работаю, – бросила она и отключилась.

Одеваясь и складывая вещи, Хелена напевала услышанную в старых «Жигулях» мелодию со словами, которые сочинила ее мать:

 
Бессовестный век победил,
А я оказался глупей –
Никчемный нелепый герой,
Случайно утративший рай.
Кому рассказать – засмеют, будут правы.
 

Заготовленное для Перниллы письмо она удалила и послала сообщение: «Уволилась. Расскажу потом. Задержусь до истечения визы, хочу кое с кем повидаться. Ты догадаешься. Не волнуйся за меня. Люблю. ХХХ».