Текст книги "Вначале будет тьма // Финал"

Москва. 31 день до финала

«Этот матч войдет в историю. Этот матч должен войти в историю. Это будет исторический матч».

Банальная присказка который день повторялась в голове Евгения Остапченко. Будто в ней засел комментатор-идиот и репетировал бессмысленное предисловие. Навязчивая фраза проглядывала в новостях и слышалась в болтовне вокруг. Она скрипела на зубах, когда Евгений упражнялся в технике. Выстреливала, когда он отрабатывал удары. Бубнила сама себя, когда под конец изнурительной тренировки у него звенело в ушах. Пелась в дýше. Во сне раздавалась из-за спины.

Еремеев был доволен самоотдачей своего центрального нападающего, но, видя его остервенение, как-то раз с ехидцей поинтересовался: «Как нервы, сумрачный Евгений?» – «Да этот матч должен войти в историю! – чуть было не заорал Остапченко, но, прикинувшись простачком, ответил: – Нормально. Выиграть хочу, Виктор Петрович». Тренер хмыкнул то ли с сомнением, то ли с одобрением и оставил его в покое. Объяснять Евгений ничего не хотел. Лысый черт, наверно, и так все просек, но предпочел пока обойтись без нотаций.

Понимая, что любой матч такого уровня становится историческим, Остапченко тем не менее продолжал мусолить надоевшие слова. Ситуацию усугубляло то, что встреча, открывавшая Кубок мира, и впрямь была обязана войти в историю – победой хозяев. Желательно всухую, ведь сразиться предстояло с идеологическим врагом – Колхидой.

На непременный разгром противника, однако, настраивались не столько футболисты, сколько особо неравнодушные граждане. Эфир и интернет наполнились бравурным эхом прошедшей войны. Там и тут между патриотических строк читалось «сейчас повторим». Некоторые пассионарии сожалели, что придется ограничиться футболом, и существенная часть колхидской диаспоры в России на всякий случай репатриировалась на время чемпионата.

В какой-то момент политическое значение события превысило спортивное, словно успех был не то что гарантирован, а уже достигнут. Между тем сборная Колхиды вовсе не была мальчиком для битья. Зарубежные эксперты хвалили быстроту и цепкость ее игроков и восхищались послужным списком главного тренера Фелицио Феррини, приводившего каждую вверенную ему команду к триумфу. Как злословили эксперты внутренние, его гонорар прописали специальной статьей в государственном бюджете Колхиды. В Москву со всего света прибывали болельщики. Поначалу, боясь попасть в историю, они робко осваивали столичные масштабы и приноравливались к ценам. Для их удобства была организована обширная сеть маршрутов русских троек с полусферическими кибитками, стилизованными под футбольные мячи. А чтобы гостям было интереснее расплачиваться, «Гознак» выпустил серию двухцветных банкнот номиналом 1988 рублей в честь серебряной медали чемпионата Европы и олимпийского золота, завоеванных сборной СССР в соответствующем году. Впечатленные такими диковинками, приветливостью местного населения и обилием полиции, интуристы расслабились и занялись интенсивным культурным обменом.

Пестрый шумный праздник раздражал Остапченко. Он чувствовал себя солдатом, чье поле битвы отвели под народные гулянья. Евгения бесило, что, несмотря на мастерство и доблесть, одна-единственная оплошность могла снова сделать его всеобщим посмешищем. Он исступленно тренировался, пытаясь заглушить неуверенность, но опасения только крепли. Этот матч должен был войти в историю как его личный реванш.

Отыгрываться Евгению было не привыкать. С семи лет он усвоил, что такая необходимость иногда возникает и после победы. Тогда родители, укатившие в летний отпуск, оставили его на попечение деда в другом районе города. В первый же вечер Женька напросился погонять мяч к пацанам года на три старше и за восемь минут забил два гола. Рассерженные соперники, недолго думая, расквасили ему нос, а потом стащили с него новенькие кроссовки и швырнули их в пруд. Давешние товарищи за него не заступились. Дед, раздосадованный тем, что его оторвали от футбольной трансляции и пива с воблой, не дослушав рассказ внука, посоветовал ему впредь не лезть на рожон.

Две недели Женька наблюдал за обидчиками. Он узнал их адреса и запомнил комбинации кодовых замков на дверях их подъездов. В ночь перед возвращением домой под громовой храп деда он выскользнул из квартиры и, напевая песенку о Черном Плаще, по очереди выкрал и утопил в том же пруду велосипеды трех врагов. Их потрепанный мяч, спрятанный на крыше трансформаторной будки, Женька, провозившись до утра, разрезал на лоскуты. Анонимность расплаты была предметом его гордости – он сыграл роль безжалостной и непостижимой судьбы. Радость не омрачили ни отчим, выпоровший его из-за кроссовок, ни мать, не воспрепятствовавшая наказанию.

Жизнь часто подбрасывала Женьке такие уроки, и он ими не пренебрегал. Не ждал хорошего, всюду искал подвох и рассчитывал лишь на себя. Будучи припертым к стенке, бил первым. Держал удар, а если противостоять превосходящей силе не удавалось, мириться с поражением не желал и придумывал способ поквитаться. И чем старше и сильнее он становился, тем более открыто мстил.

Действовать на опережение Женька тоже умел, но научился этому без подсказки. Однажды во втором классе он после школы привычно носился с ребятами во дворе. За неимением футбольного мяча они использовали волейбольный, единственными воротами служила конструкция для выбивания ковров, сваренная из ржавых труб. На эту возню пялился какой-то тип в олимпийке с круглой оранжево-черной эмблемой «Шахтера». Заметив ее, Женька ощутил неведомый прежде азарт. Он улучил момент, подошел к незнакомцу и спросил: «Вы тренер?» Тип надменно усмехнулся, сказал, что в секции осталось одно место, назвал адрес и велел Женьке и «тому мальцу в кедах» явиться завтра к двум.

Годы спустя, став бомбардиром во взрослом составе «Шахтера», Остапченко в интервью травил эту байку и горделиво заявлял, что главное решение своей жизни принял без малейших колебаний. О «том мальце» и не переданном ему приглашении на отбор Евгений умалчивал.

Остапченко был талантлив, амбициозен, усердно работал и строил карьеру. В мечтах он подписывал контракт то с одним, то с другим европейским клубом. Но из-за матча «Фритцбург» – «Шахтер» переезд на Запад отложился надолго.

В том сезоне при новом наставнике дончане выступали достойно и прорвались в полуфинал Лиги чемпионов. Однако на домашнем стадионе «фритцев» игра у оранжево-черных почему-то сразу не заладилась. Они заваливали атаки, много ошибались, нервничали и грубили, хотя на утренней тренировке все было идеально. К тридцатой минуте хозяева забили дважды и до перерыва практически не покидали гостевую половину поля.

Во втором тайме «горняки» навалились и зажали противника в его штрафной. Ожесточенная борьба закончилась угловым. Коренастый Миць разбежался, как для навеса, но послал передачу низом. Ее на краю вратарской подобрал Остапченко, и на нем тут же повисли два защитника. Голкипер Эскарниу метнулся, снял мяч у Евгения с носка и свечой зарядил его к средней линии. Рассвирепев, Остапченко кинулся вдогонку. Шпотт опередил Кушнировича и с лету дал пас на ход Тобидзе, центральному нападающему «Фритцбурга». Колхидец издевательской «рулеткой» обвел Чуйного, взял левее и устремился в свободную зону. Максимально ускоряясь, Остапченко рявкнул: «Эй, гоги!» Тобидзе сбавил темп, глянул назад, а когда Евгений нагнал его и включился в борьбу, молниеносно развернулся и резко пробил. Не успев среагировать, Остапченко запнулся за мяч и врезался в соперника. Тобидзе, выставив вперед левую ногу и отведя правое плечо, устоял, а Евгений перекувырнулся через него и рухнул.

Со стороны выглядело так, будто Остапченко упустил мяч и попытался снести Тобидзе. При падении Евгений сильно ударился челюстью о ногу форварда и проехал щекой по газону. Превозмогая боль, ошарашенный донецкий форвард вскочил на ноги. Он тряс головой и отплевывался. Слюна с ошметками травы и земли угодила на майку судьи Хаузиссона, подбежавшего с желтой карточкой. Увидев горчичник, Евгений в негодовании взмахнул руками и задел арбитра. Зрители заулюлюкали. Хаузиссон хладнокровно двинулся прочь, но Остапченко, крича и жестикулируя, преградил ему путь. Рефери на шаг отступил и вынул красную карточку. Выругавшись, Евгений покосился на Тобидзе – колхидец взирал на него с грустью и сочувствием.

Гневно харкнув вслед Хаузиссону, Остапченко под гиканье и свист медленно ушел с поля. Прежде чем удалиться под трибуны, он обернулся, и его насупленное, измазанное грязью, красное от унижения лицо запечатлел знаменитый спортивный фотограф Жонге. Снимок быстро сделался мемом среди болельщиков сначала в Тевтонии и Галлии, затем во всей Европе. А когда какой-то насмешник добавил вторым кадром Сердитую Кошку с репликой «At last, someone’s worse off than me»[1]1
  Наконец кому-то еще хуже, чем мне (англ.)


[Закрыть], слава Остапченко распространилась за пределы футбола. Он не обладал ни достаточно прочной репутацией, чтобы сослаться на случайность, ни артистическими навыками, чтобы обратить все в шутку. Да и вряд ли это получилось бы на фоне провала его команды. Реализовав одиннадцатиметровый, хозяева рассеяли два отчаянных наступления гостей, продавили их оборону и вкатили четвертый мяч. «Шахтеры» окончательно приуныли, и «фритцы» педантично довели счет до 7:0.

Позже, когда ярость утихла, Евгений поразмыслил и пришел к заключению, что свалял дурака, предупредив Тобидзе. Но ловкость, с которой тот исполнил свой трюк, обескураживала! Вот тебе и хинкали, которых не ждали. Из множества интервью, которые дал колхидец, выделялось видео в блоге Георгия Басова. Продемонстрировав замедленный эпизод столкновения и падения Остапченко под музыку Ханса Циммера, Басов с убийственной серьезностью сказал:

– Хотите верьте, хотите нет, дорогие друзья, но я так и знал: этот матч должен войти в историю. И не факт, что он запомнится нам количеством голов, а не вот этой абсолютно эпической сценой. Давид, здравствуйте! Что это было?

– Здравствуйте, Георгий. Ничего такого.

– Остапченко вроде что-то крикнул вам. Поде́литесь?

– Ему срочно понадобился мяч, – Тобидзе пожал плечами.

«Ах ты мразь!» – воскликнул Евгений.

– Вы мастер уклоняться. Айкидо увлекаетесь?

– В том числе.

– У вас вообще широкий спектр интересов. Вы занимаетесь спортивным образованием детей и подростков, благотворительностью, защитой прав меньшинств и сохранением культурного достояния. Похоже, футбол для вас не главное?

– Я люблю футбол, тренируюсь с семи лет, на поле всегда выкладываюсь на сто процентов. И я счастлив, что мне удается радовать болельщиков. Но есть вещи гораздо более значительные. Популярного спортсмена слушают охотнее, чем гражданского активиста или историка. Мое положение дает доступ к широкой аудитории, и я пользуюсь им, чтобы поднимать важные вопросы.

– Не только положением, но и ресурсами вашей семьи, – Басов лукаво прищурился.

«Ну ясно», – Остапченко ухмыльнулся.

– Так и есть, – спокойно подтвердил Тобидзе.

– А ресурсы-то немаленькие. Для справки, друзья: усыновитель моего сегодняшнего собеседника – Константин Кмеришвили, колхидский магнат, в девяностых сколотивший состояние на шоколаде и прочих сладостях. Своих российских активов он лишился во время известных событий. Помню репортаж на НТВ – «Швили Вонка. Шоколадный инсургент».

Остапченко не уловил, почему Тобидзе засмеялся.

– На родине, – продолжил Басов, – Кмеришвили стал национальным героем, когда предоставил вертолеты своей авиакомпании для эвакуации беженцев из зоны конфликта, а многодетные семьи, стариков и инвалидов поселил в принадлежащих ему гостиницах и пансионатах. Это вам не студенток в Куршавель возить! – вдруг выпалил он, отчетливо закавычив «студенток» интонацией. – Кмеришвили также взял под крыло девять осиротевших детей. Самому старшему, Давиду, было семнадцать, самой младшей девочке – два года. Тяжелый сюжет. Давид, расскажете?

Тобидзе чуть помедлил.

– Когда начались боевые действия, я был на сборах. Связи не было, информации никакой. Директор моего клуба был знаком с Кмеришвили и по моей просьбе позвонил ему. В списках раненых родителей не оказалось. Вскоре Константин Нодарович лично встретился со мной, сообщил новости и пообещал поддерживать. Позже он растолковал мне природу этой войны, убедил меня, что мы, дети, ставшие ее жертвами, должны теперь стать…

– Элитой Колхиды? – предположил Басов, тряхнув щеками.

– Надеждой Колхиды, – мягко поправил Тобидзе. – Поэтому мои усилия направлены на то, чтобы мои сограждане, нуждающиеся в помощи, могли на нее рассчитывать.

Остапченко цокнул и закатил глаза.

– Кмеришвили учредил фонды для пригретых им сирот, так что Надежды Колхиды обеспечены, – колко отметил Басов. – Кстати, правда ли, что его родной сын Зура терпеть не может остальных наследников и даже уехал из страны?

– У вас ведь спортивный блог, Георгий? – иронично уточнил Тобидзе.

– Не менее спортивный, чем спортивная педагогика. Такая специальность указана в вашем дипломе бакалавра. Гейдельбергский университет – идея вашего приемного отца?

– Нет. Я учил тевтонский со второго класса, несколько раз ездил в Тевтонию по обмену. Для меня это был естественный выбор.

– А ваша футбольная карьера – это часть стратегии Кмеришвили по превращению Колхиды в ведущую футбольную державу? – нарочито вкрадчиво осведомился Басов.

Остапченко расхохотался. Тобидзе и бровью не повел.

– Стратегия Кмеришвили – всемерное развитие Колхиды. К слову, упомянутые вами фонды предназначены именно для этого. Константину Нодаровичу я многим обязан, но к футболу это не имеет отношения.

– Что все-таки для вас важнее: футбол или общественная деятельность?

– Как футболист я могу посвятить победу в матче своему народу. Помахать в камеру, перерезав ленточку на открытии стадиона. Призвать заниматься спортом. Этого мало.

«Мало ему!» – Остапченко фыркнул.

– Помилуйте, Давид! Футболисты – кумиры миллионов, звезды мировой величины. Чем там заняты космонавты на МКС, давно никого не волнует, а вот футболисты – это настоящие герои, реальные ролевые модели! – запальчиво бросил Басов. – Этого недостаточно?

– Да, – нисколько не смутившись, отозвался Тобидзе. – Безусловная гуманистическая ценность спорта заключается в сублимации агрессии, в возможности повоевать без кровопролития. Но создание спортивной инфраструктуры само по себе не снимет социальную напряженность. Товарищеский матч не остановит войну. Спортивная и околоспортивная повестка ограничена. Из-за этого я и занимаюсь благотворительностью, сотрудничаю с правозащитными организациями и общественными движениями.

Остапченко скривился.

– Болельщики ликуют или горюют в зависимости от исхода игры, притом что их жизни несравнимо сложнее и требуют куда большей смелости и стойкости, чем те матчи, за которыми они завороженно следят. Этот парадокс как бы возвышает меня над ними, хотя я не лучше их. Но я не хочу тратить выпавший мне шанс на одного себя. Я бы так сформулировал.

«Да кого ты лечишь-то?» – взревел Остапченко.

– Удивительный у вас подход. Может, вам и выигрывать не особенно нравится? – с нажимом спросил Басов.

Тобидзе помолчал.

– Мне нравится играть. А выигрывать – это необходимость.

– Книгу написать не думали? Впрочем, о вас и без вас напишут.

– Может, сразу кино снимут?

– Ага, или мюзикл поставят, – ехидно подхватил Басов. – Комедийный. «Офсайдская история».

– Почему бы нет!

Басов посмотрел на Тобидзе с неодобрением, Остапченко – на обоих – с презрением.

– Коль уж зашла речь об искусстве. В балете есть такой термин – корифей, вы в курсе? Это солист, танцующий не главные партии, а просто впереди кордебалета. Вам не кажется, что позавчера вы столкнулись с корифеем, отчаянно пытающимся выбиться в премьеры?

– По-моему, некорректная аналогия, – Тобидзе глядел слегка осуждающе. – Очень печально, что это происшествие было так неостроумно растиражировано. Евгений – одаренный футболист. И я уверен, когда вас, Георгий, опять посетит предчувствие, что матч с его участием войдет в историю, оно вас не обманет.

– Ну согласитесь, – не унимался Басов, – по той фотографии можно подумать…

– Что вся жизнь прошумела мимо него, как контратака, полная рывков и пасов, да, – перебил его Тобидзе. – Жаль, что Евгений так близко к сердцу принял эту случайность.

Басов покачал головой и рассмеялся. Тобидзе скромно улыбнулся.

– Любите русскую литературу, Давид?

– Моя мама преподавала ее в школе.

Что было дальше, Евгений знать не захотел.

После этого Остапченко долго не выпускал Тобидзе из виду, и колхидец регулярно поставлял поводы для зависти. Кульминацией стал трансфер в «Порталавес», куда его пригласили новые владельцы, выведшие захиревшую было команду обратно в Ла Лигу. Евгению казалось, что в течение сезона Тобидзе ничем не отличился, однако его назвали «открытием года» и «спортивным лицом евроинтеграции». Остапченко тоже укреплял дружбу народов, но проделал путь в противоположном направлении. И хотя в России он быстро заставил всех о себе говорить, да и платили прилично, все напоминало о том, что кое-кому повезло больше.

Это касалось и личной жизни. Тобидзе женился на красавице-басконке, пиар-директоре «Порталавеса», и, судя по их совместным фотографиям, супруга была от него без ума. Евгению же попадались исключительно коварные и вероломные женщины. В «Шахтере» он ради забавы закрутил интрижку с женой вратаря, и его угораздило увлечься сверх меры. Пассия исправно имитировала интерес, но потом ей надоела пылкость Евгения и она призналась, что у них нет ничего общего, кроме желания насолить мужу. С той поры Остапченко стал, по его выражению, твердым холостяком.

Со временем Евгений прекратил ревниво отслеживать биографию Тобидзе, но о том, что они наконец вновь сойдутся на поле, догадался, когда за полгода до чемпионата определился состав групп. В конце весны обстановка накалилась, мелькнул где-то Басов, и всплыла его роковая фраза.

Накануне исторического матча Остапченко в нарушение своих правил решил проконсультироваться с «мозговедом». Он обратился, конечно, не к главному психологу Сборной, а к его молодому помощнику, надеясь, что сверстник сохранит разговор в тайне. Евгений рассчитывал не столько на полезный совет, сколько на то, что, поговорив о проблеме, сам уверится в ее несущественности.

Зайдя в кабинет с видом на футбольное поле новогорской базы, Остапченко прислонился к стене, скрестил руки на груди и сбивчиво описал ситуацию.

– Женя! – жизнерадостно вскричал психолог. – Женя, ну что же вы раньше не рассказали! Зря! Но вы не переживайте, случай ваш вовсе не уникальный!

Евгению не понравилось буквально каждое слово.

– Вы обязаны отдать себе отчет в том, что вы сейчас другой человек, Женя! Вы звезда российской Премьер-лиги! Представить Сборную без вас невозможно. Вы на пороге великих свершений, и вас ничто не должно сдерживать!

Евгений пожалел, что связался с этим пустобрехом.

– Я помню, как вы тогда… ударились. Ничего удивительного, что у вас психологическая травма, а образ вашего соперника приобрел демонические черты! Но когда вы послезавтра встретитесь с этим Тобидзе, вы увидите, что он обычный человек, и этот гештальт закроется.

Пробормотав на прощание: «Гей-штальт, б…», форвард поспешил в лекторий. Отец Игнатий как раз закончил свое выступление, и к нему выстроилась очередь.

– А ты что тут делаешь? – спросил Остапченко у Рима Хализмутдинова.

Тот не ответил и кивнул на свой смартфон. Он рубился в рекламную аркаду «Жменьков-банка», где нужно было огненными мячами расстреливать вылетающие справа бумажные самолетики. Игра предусматривала денежные ставки со счета клиента. Остапченко усмехнулся.

– Какие планы после чемпионата, Рим?

Хализмутдинов что-то промычал.

– Рим! – Евгений поддел его под локоть, и на экране замигало «Ой…», а затем высветился слоган: «Не мучай в жмене рупь – вкладывай!».

Хализмутдинов шумно выдохнул, убрал гаджет и, не глядя на Остапченко, сухо произнес:

– Пару лет здесь поработаю и домой поеду. За родную команду поиграю. Дальше тренером буду. Если у нас на этом чемпионате сложится, мое имя сможет долго обеспечивать клуб.

– Ну а что, простенько и со вкусом, – одобрил Евгений.

– Завидуй.

– Кто? Я?

– Ты. Тебе-то возвращаться некуда, – Хализмутдинов толкнул Остапченко плечом и вышел в коридор.

Как ни противно было это признавать, татарин сказал правду. Но если бы и было куда возвращаться, весь смысл состоял именно в том, чтобы этого не делать.

Отец Игнатий распустил «паству», и Остапченко приблизился к нему, повинуясь непривычному импульсу.

– Нашел пять минут, чтобы поговорить о Боге, сын мой?

– Давно мучаюсь вопросом: новые корабли сперва святой водой сбрызгивают, а потом бутылку шампанского разбивают или наоборот?

– Поищи на Ютьюбе, – ласково посоветовал священник.

– Мне бы это, святой отец, – Евгений смиренно потупился, – благословение.

– Закончилось! Где ж ты раньше был?

– А если серьезно? – разозлился Остапченко.

– Если серьезно, то грех с души сними, иначе никакое благословение не поможет.

– Так мне для правого дела!

– А как же! Но у меня и впрямь больше нет при себе, – он с озабоченным видом похлопал по карманам рясы. – Ты не расстраивайся, завтра в «Лужники» мощи привезем, будет тебе полное благословение.

– Ясно, – проворчал Остапченко.

– Но учти, – отец Игнатий положил руку на плечо форварда и сильно сжал, – на чудо уповать – дохлый номер. Его заслужить надо. А твой ратный подвиг завтра – не успеешь. Так что придется своими силами обойтись. Усек? – он больно ткнул его пальцем в лоб.

– Усек, – машинально повторил Остапченко.

– Молодец. – Священник вытащил из-за его уха нательный крестик с цепочкой, только что висевший у Евгения на шее. – Чудо возможно, если все фокусы исчерпаны. А ты еще ни одного своего не показал.

Остапченко удалось убедить себя, что если он придумает, как подавить Тобидзе морально, то победа у Сборной в кармане. В машине по пути домой он, не откладывая, ознакомился с несколькими свежими видео, чтобы подпитать свою ненависть живой речью оппонента.

«И в Колхиде, и в России вроде бы наступила новая эпоха, но не до конца. Поэтому все вечно чего-то ждут. Отсюда агрессия, неверие в конструктивный диалог как таковой. Наши страны долго взаимно отдалялись, но сходств не меньше, чем различий», – констатировал Тобидзе в одном интервью.

«Если жопу с пальцем сравнивать, что-то общее тоже есть», – заметил на это Евгений. Он был в наушниках, и вышло громче, чем он рассчитывал, так что на него обернулись оба охранника.

В другом интервью колхидец апеллировал к неизвестному Остапченко эпизоду в истории советского футбола. Четверо братьев-основателей «Геракла» по сфабрикованному обвинению якобы уехали в лагеря на десять лет. Верилось с трудом. «Сейчас, к счастью, ограничиваются тем, что подрывают репутацию и лишают работы. Так легче вернуть человека из опалы, если он опять понадобится. Пример у нас перед глазами». Остапченко уловил намек, но не понял, зачем колхидец лезет не в свое дело.

Евгений всю дорогу смотрел ролики с таким напряженным вниманием, что в какой-то момент, закрыв глаза, увидел отпечатавшийся на сетчатке негатив лица Тобидзе с белой бородой.

Был ранний вечер, домой не хотелось, и Остапченко решил прогуляться. Охрана следовала за ним метрах в пяти. «Чисто конвой», – подумал он.

На выходе из двора парень в кепке с задранным козырьком зычно крикнул ему:

– Остап, ты лучший! – и помахал рукой, в которой держал зажженную сигарету.

– Дай дернуть, – сказал Евгений, подойдя к нему.

Тот немедленно протянул сигарету и расплылся в восторженной преданной улыбке. В другой руке у него был поводок. Остапченко затянулся и посмотрел на коротконогую лохматую собаку. Она облизнулась и уставилась на Евгения с тем же выражением, что и хозяин.

– Дашь автограф? – почему-то с опаской попросил парень.

– Ручку, бумагу.

– Нету.

– Ну и у меня нету, – сообщил Остапченко и затянулся снова.

– А у этих? – парень указал на сопровождающих. – Извините, у вас ручки и бумаги нет?

Охранники не ответили. Остапченко оглянулся – вид у них был осуждающий.

– Могу прижечь, – предложил он.

Молодой человек подумал секунды три и отрицательно покачал головой. Евгений выкинул сигарету.

– Курить вредно, – прокомментировал он и, не попрощавшись, зашагал к проспекту.

На оживленном пешеходном переходе охранники приблизились вплотную, ограждая его от потока людей. Остапченко побежал. Он свернул с проспекта и понесся через двор, перепрыгивая низенькие заборчики и быстро увеличивая отрыв от погони. Люди узнавали его и провожали восхищенными взглядами, некоторые кричали «Давай, Остап!» и «Россия, вперед!».

Миновав так еще пару дворов, Евгений вылетел на загруженную улицу у «Мясокомбината» и, смешавшись с толпой, зашел внутрь. Переоборудованная под рекреационно-творческий кластер заводская территория была полна молодежи, собравшейся на бесплатный концерт. Остапченко протолкнулся к сцене. На небольшом подиуме стояли два человека с лицами университетских профессоров, в нулевые увлекшихся хип-хопом. Один колдовал над электронными приборами, второй начитывал в микрофон:

 
…На западе и на востоке –
Про юг я вообще молчу –
Одно и то же везде в итоге,
И вот что сказать я хочу:
 
 
Позор благоразумию!
К черту трусливых мещан!
Владим Владимыч, прежде чем умер,
Это нам завещал.
 
 
Скучно и душно во аде
Обычных житейских проблем,
Но есть вариант и при этом раскладе
Красивый на зависть всем.
 
 
Это вовсе не трудно, ребята.
Это легко, друзья.
Все, что реально для этого надо –
Делать то, что нельзя.
 
 
Нельзя – привилегия гордых.
Это стезя крутых.
Но крутость не в том, чтобы дать по морде,
По яйцам или под дых.
 
 
Подлинное величье,
Души исполинской размах –
Высмеять наших врагов двуличье,
На головы им насрав,
 
 
Где и когда нам угодно.
И тот, кто держит бразды,
Не верит – и правильно – в стойкость модных,
Не бреющих бороды.
 
 
Им кажется неприличным
И странным этот подход,
Но, кроме травм их сугубо личных,
Есть то, чего хочет народ.
 
 
А нам ни костер не страшен,
Ни вечномерзлотный лед.
Отсутствие всходов из наших пашен
Не сдержит наш славный поход.
 
 
Неважно, с какого ты края,
Хазар ты или монгол,
Так уж и быть, мы с тобой сыграем,
Сыграем с тобой в футбол.
 

Мяч в самом центре поля, давление его в норме – 1,1 атмосферы. Пока команды занимали свои позиции, а судья смотрел на часы, дожидаясь момента, когда секундная стрелка доползет до двенадцати, Евгений Остапченко легкой трусцой подбежал к Давиду Тобидзе и, улыбаясь, протянул правую руку для рукопожатия:

– Гамарджоба, генацвале. – Руке Остапченко пришлось повисеть пару секунд в одиночестве, пока Тобидзе недоумевал, что именно задумал его соперник.

– Гамарджоба, – после короткой паузы все же протянул руку Давид. И посмотрел нападающему сборной России прямо в глаза.

Крепко сжимая руку колхидца, Остапченко прикрыл левой рукой рот и, не отводя взгляда, громко, чтобы было отчетливо слышно, сказал:

– Здорово ли в крови Колхиды колыханье, Давид? На свадьбу молодых доставлен без греха? На этом торжестве вас будем трахать не слегка.

Карие глаза Тобидзе остались непроницаемыми. Он повернулся, чтобы уйти, и только то, как сцепились и побелели их руки за мгновение до разрыва, только это выдало – снаряд достиг цели.

Остапченко удовлетворенно хмыкнул – матч начинался как надо.

Сборная России не понеслась «шашки наголо» вперед, забывая, как это частенько бывало раньше, о своей обороне. Она медленно, но настойчиво раскручивала маховик незамысловатых атак. Колхидцы до поры до времени держались и даже искали свои шансы у ворот Ивана Давыдова. Но все же дрогнули – Тобидзе был звездой европейского футбола, а вот его молодые и перспективные товарищи звездами могли считаться пока только на их маленькой гордой родине. Сборная Колхиды почти сплошь состояла из игроков ЛФК (Лиги футбола Колхиды). Азартные и резкие, они как стрелы носились по полю. Но в их действиях не хватало изящного профессионализма опытной команды. И главное – сыгранной команды. Они заняли второе место в отборочном турнире, но попали на чемпионат в самый последний момент из-за разгильдяйства ирландской сборной, проигравшей дома 2:3 совсем уж откровенно слабой Мальте.

И первый матч Чемпионата мира в России стал триумфом команды Еремеева. Когда первоначальный запал колхидцев погас в вязкой силовой борьбе, сборная России нанесла два разящих удара, определивших судьбу этого противостояния. Вначале Феев удачно подключился по своему флангу и забил гол-красавец, прямо с угла штрафной закрутив мяч в дальнюю «девятку». Практически сразу, в следующей же атаке, Остапченко не пожадничал, отпасовав на набегавшего Рима Хализмутдинова, и тот с ходу мощным ударом с подъема вонзил его в сетку ворот Колхиды.

Остальное было, как любят говорить в футбольных кругах, делом техники. Россияне вошли во вкус, разрывая оборону южан и на флангах, и по центру. Они уже немного куражились, по-мальчишески излишне долго возились с мячом, стараясь обыграть оппонента «на технике», один в один. Любая другая команда могла бы наказать их за эту браваду, но колхидцы вместо этого пропустили к восьмидесятой минуте еще дважды.

Разгром завершил Евгений Остапченко. Обыграв на противоходе защитника, он уже занес ногу для удара и мог спокойно забивать, но специально подождал стелющегося в подкате Давида Тобидзе. И пробил «на силу». Увернуться от удара у Тобидзе не получилось, в самый последний момент он попытался закрыть лицо руками, но получилось только хуже – удар пришелся и в лицо и в руки одновременно. Когда медицинская бригада унесла колхидского игрока с поля, судья жестом пригласил россиян пробить пенальти.

И Евгений исполнил. Неспешно разбежавшись, он резко, на сто восемьдесят градусов, развернулся и пробил пяткой. Вратарь, не ожидавший такого трюка от нападающего, даже не прыгнул.

5:0. Этот матч вошел-таки в историю.