Текст книги "Жена проклятого князя"

Глава 9, между нами, мальчиками

Франкия, баронство Грасси

Андре

Замок Грасси не понравится Андре с первого взгляда. Мрачный, массивный, окруженный зеленым вонючим рвом, он ощетинился пушками, словно в гости к барону пожаловал сам Франциск Молниеносный, а не посланник младшего принца в сопровождении всего-то полудюжины гвардейцев.

Честно говоря, Андре не хотел брать даже их, но капитан Драккар настоял. Де Грасси, сказал он, имеет нрав бешеного кабана и такие же мозги.

Судя по пушкам, отлично смазанному механизму подъемного моста, крепкой решетке и суровым мордам баронских солдат на стене, Драккар был прав: барон обожал подраться и был готов к осаде в любой момент. Дикость несусветная!

Похоже, на драки с соседями барон и потратил все деньги. Те самые, что должен был выплатить по закладной, принадлежащей Первому Имперскому Банку.

Вот, кстати, названием Андре по праву гордился. Сразу же понятно, что это не какие-то там сионайские ростовщики, а серьезное, государственное заведение!

– Чего приперлись? – раздался со стены пропитый бас, стоило копытам Бриза ступить на подъемный мост.

– Сэр Вульф с поручением от его высочества Мориса Ланжерского, – отозвался Андре, в очередной раз пожелав сынку Радетеля перевернуться в гробу.

Называться новым именем он не любил. Не звучало оно. И пока не вызывало у франков ничего, кроме недоумения и раздражения принцевыми милостями, внезапно свалившимися на голову никому не известного бритта. Впрочем, во владениях барона Грасси имя принца Ланжерского тоже не пользовалось почтением: со стены никто не отозвался, только проворчали что-то на тему паяца в маске, а решетка ворот осталась опущенной.

Упоминание маски, которую Андре не решался снимать ни днем, ни ночью, его взбесило.

– Эй вы, сукины дети! Именем императора, откройте ворота! – Андре жестом велел одному из гвардейцев протрубить «императорский указ».

Замок отозвался тишиной. То есть обычными замковыми звуками: конским ржанием, куриным квохтаньем, стуком кузнечного молота и прочая, прочая, включая смешки стражи.

Merde!

– Будут распоряжения? – через пару минут молчания спросил гвардейский лейтенант, выразительно опуская руку на притороченный к седлу мушкет.

Какие тут могут быть распоряжения? Брать штурмом замок полудюжиной гвардейцев? Ждать перед воротами час, пока демонами драный барон соизволит его впустить? Ему, князю Волкову?! Клятый барон не ценит вежливого обращения – ему же хуже! Что ж, посмотрим, как он запоет, когда Андре привезет судебное постановление о переходе баронских земель и замка в собственность банка!

Андре уже открыл рот, чтобы командовать возвращение, но перед глазами потемнело, внутренности скрутило болью, словно он проглотил раскаленный гвоздь.

Проклятье! Неужели он подхватил какую-то неизвестную науке заразу? Не иначе как в борделе, где женился на шлюхе. Приступы начались на следующий же день, поначалу слабые, но с каждым днем все сильнее. Морису он, разумеется, не сказал, сразу пошел к лейб-медику. Но тот лишь руками развел: вы совершенно здоровы, никаких известных болезней не обнаружено.

– Воды, – похрипел Андре.

И лишь когда он выхлебал полную флягу, поданную гвардейцем, его отпустило, огонь внутри погас, и Андре снова смог мыслить здраво, без желания поубивать всех вокруг. Не для убийства он сюда приехал. Он вообще не убийца! О чем не далее чем вчера и заявил Морису в ответ на прозрачный намек…

Демон с ним, с Морисом и его намеками. И с бароном Грасси тоже. Теперь Андре – всего лишь сэр Вульф, ему положено смиренно ждать положенный древними законами час, а не бросаться на штурм крепости и не вызывать баронишку на дуэль за оскорбление княжеской чести.

По счастью, ждать час не пришлось. Через минуту или две решетка заскрипела, поднимаясь, и Андре жестом велел гвардейцам: вперед.

Во внутреннем дворе замка было пусто. Самое странное, не видно было даже солдата, который бы крутил подъемное колесо. Даже стража со стен, и та куда-то подевалась.

– Вымерли они тут, что ли, – пробормотал Андре, настороженно озираясь.

– Вымрут они, как же. Дармоеды, – ворчливо отозвался незнакомый голос.

Андре обернулся, невольно схватившись за эфес шпаги, и встретился взглядом с мужчиной – совершенно седым, высоким, одетым в отороченный соболями упелянд по моде вековой давности. Пронзительные черные глаза, орлиный нос и горделивая осанка подсказывали, что перед Андре сам хозяин замка.

– Барон Грасси?

– К вашим услугам, мессир, – сдержанно поклонился барон, но в глазах его мелькнула радость, искренняя и совершенно неуместная при визите кредитора. – Прошу прощения, обитатели этого замка совершенно отбились от рук и позабыли, что такое манеры. Окажите честь быть моим гостем.

– Благодарю. – Андре спешился и тоже поклонился. – Сэр Вульф, к вашим услугам.

– Чрезвычайно рад встрече! – Барон просиял. – Идемте, мессир. Я давно не имел удовольствия беседовать с поистине благородным шевалье!

Следуя за ним через низкую, обитую железом дверь, Андре поймал себя на мысли, что старый барон ему нравится. И совершенно не похож на бешеного кабана! Напротив, с ним Андре чувствовал себя как минимум дорогим гостем. А барон тем временем кивнул на украшающие холл гобелены и штандарты:

– Былая слава. Когда-то наш род был богат и уважаем.

– Весьма необычный герб. – Андре задержался перед ростовым щитом, на котором были изображены серп и грифон на черно-зеленом поле. – Основатель рода был некромантом?

– Магом Смерти, – поправил его барон. – Одним из сильнейших в королевстве.

Всего неделю назад Андре бы презрительно скривился: некроманты, проклятое и презираемое семя! Церковь Единого велит искоренять его во славу Света. Но сейчас, после того как его самого велели искоренить во славу все того же Света, юношеская вера в высшее добро и справедливость куда-то подевалась. Даже не так, Андре точно знал, где оставил их: в казематах Второго Управления.

– Вы гордитесь предками, несмотря на заветы Единого? Право, это вызывает уважение.

– Заветы жрецов Единого, не стоит путать людские измышления с гласом божьим. А вы, мессир Андре, интересуетесь древними искусствами?

Андре пожал плечами.

– Теоретически.

Барон сдержанно улыбнулся.

– Интересоваться теорией в вашем возрасте весьма похвально.

– К сожалению, Единый не наделил меня даром, так что остается лишь теория.

– Хм… не наделил, говорите… – Барон как-то странно усмехнулся и показал рукой на глухую стену. – Прошу в библиотеку, дорогой мой друг.

На миг Андре замялся. Это что, шутки такие, приглашать проходить сквозь стены?.. И тут же обругал себя слепым остолопом. Вот же она, дверь! Старая и темная, почти не отличимая от стены, но с вязью храмовых символов. Не только храмовых, каких-то еще, похожих, но незнакомых. Магических? Жаль, что в отрочестве Андре не интересовался ни теорией, ни историей магии. Наверняка старый пень-наставник что-то об этих символах говорил, но Андре пропустил мимо ушей. Его куда больше интересовали юные барышни и юные служаночки… А, к демонам недобрую память о доме!

Подавив неуместное желание потрогать вырезанные на мореном дубе символы, Андре толкнул дверь, открывшуюся с протяжным скрипом несмазанных петель.

– Дармоеды, – нахмурился барон. – Мало их пороли, мало! Никогда, мессир Андре, не балуйте слуг и домочадцев. Не оценят. Сядут на шею и ножки свесят! А ты потом красней за них… – Барон вздохнул, проходя вслед за Андре в просторную, заставленную стеллажами с книгами, комнату, освещенную шарами с магическими огнями. – Развели тут…

В библиотеке в самом деле было несколько пыльно и затхло, словно сюда не заходили долгие годы. Вряд ли, конечно, ведь магические огни (роскошь, доступная лишь сильным магам и очень богатым людям) светили, словно только что заряженные. Чуть непривычным голубоватым светом вместо желтого, но даже ярче привычных.

– У вас огромное собрание, – восхитился Андре, оглядывая полки.

– Здесь лишь малая часть. – Барон указал гостю на глубокое, обитое черным бархатом с золотыми гвоздиками кресло, массивное и древнее, как сам замок. – Все, что мне удалось спасти от инквизиции. Невежды! Не желают слышать ничего, кроме сказок! Знаете ли вы, мессир Андре, что всего два века назад магов Смерти почитали так же, как магов Жизни? Что в храмах Единого были статуи Молчаливой Сестры, коим приносили дары и просили о милости? О, я вижу, что не знаете. Готов спорить, вы даже не слышали о Сестре Милосердной.

– Не слышал, – согласился Андре, начинающий подозревать неправоту капитана Драккара: барон – не тупой кабан, а хитрый старый еретик. Очень, очень интересный человек! Возможно, ценный. И плевать, что Храм не одобрит. Им с Морисом барон может оказаться полезен. – Но буду рад услышать. Барон, скажите мне, почему вы вот так запросто делитесь всем этим с первым встречным? Вдруг я – верный сын Храма и сегодня же сдам вас инквизиции?

Барон искренне, весело рассмеялся.

– Ох вы и шутник, юноша! Кстати, позвоните в этот колокольчик, прошу вас. Негоже морить молодого, полного сил мужчину голодом после долгой дороги. Как вы добрались из Брийо? Что слышно в столице?

– Ничего особо выдающегося. – Андре позвонил в большой бронзовый колокольчик, стоящий на столе около его кресла. Раздался громкий, звонкий и чистый звук. – Вы интересуетесь политикой?

– Всем, мой друг, всем! Я так редко слышу новости, все больше солдатские байки о том, кто и когда задрал подол кухарке. Семья выродилась. – Он сокрушенно покачал головой. – Так расскажите же мне, кто нынче император?

– Роланд Второй, милостью Единого. Послушайте, барон, вы шутите надо мной. Его величество, да продлятся его годы, правит уже два с лишним десятка лет.

– Всего два десятка? Молодой император, это же прекрасно! И что, он тоже воюет? А драконы, драконы вернулись?..

«Все демоны преисподней, старик что, сумасшедший? Вот же я вляпался», – подумал Андре и уже собрался было вежливо спросить, нет ли в замке кого-то более здравомыслящего и способного заниматься реальными финансовыми делами, как барон тяжело вздохнул.

– Извините, юноша. Я несколько… не то чтобы не в себе, но… – Он махнул рукой и внезапно переменил тему, а взгляд его стал острым и внимательным. – Кто сказал, что у вас нет дара? Отец? Наставник? Священник?

– Я не помню, барон. – Андре слегка растерялся от такого напора.

– Вас обманули. Ваш дар весьма силен, юноша, и вам необходимо учиться. И срочно, немедленно избавиться от проклятия, пока оно вас не сожгло.

– Поясните. – Андре растерялся окончательно. – Какое проклятие?

– То, что храмовники называют анафемой. Нет, не надо мне рассказывать, как вам удалось выжить, и ни в коем случае не произносите своего прошлого имени. Впрочем, об этом вы знаете, раз до сих пор живы… давно ли?

– Чуть больше недели.

Барон нахмурился и постучал пальцами по подлокотникам.

– Огонь чувствуете?

– Огонь… вот сукины дети! – Андре зажмурился и сжал кулаки. – Так это от анафемы?!

– Разумеется. Эх, молодежь… вы ничегошеньки не смыслите в менталистике, юноша, это непозволительно для такого мага, как вы! Тем более у вас прекрасный покровитель. Кстати, герцог Ланжерский – маг?

– Менталист, – кивнул Андре. – Правда, не самый сильный. Барон, если у меня и открылся дар, то он не годен даже свечу зажечь. Максимум – я вижу, когда кто-то колдует. Но сам я ни демона не могу.

– Хорошенькое не могу, – снова развеселился барон. – Вы открыли эту дверь, юноша!

Андре не успел спросить, что такого было в этой двери – самой обычной, даже не запертой на замок – как эта самая дверь отворилась, и на пороге показался огромный, косматый и явно перепуганный человек.

За ним толпились стражники, перепуганные не меньше и оттого похватавшие оружие. Сам же косматый, похожий на медведя, беззвучно шевелил губами, глядя на сидящего в кресле Андре.

– А-а, племянничек пожаловал, – насмешливо протянул старый барон. – Скажите ему, мессир Андре, чтобы убирался из моей библиотеки и не смел заходить, не постучавшись.

– Отчего вы не скажете сами, барон? – Андре никак не мог понять, что за балаган тут творится.

– Я бы с удовольствием, но эта бездарность меня не видит.

– Так вы?..

– Неграмотный народ называет подобных мне призраками. Но это чушь! Мы, маги Смерти, вполне способны оставаться здесь по своей воле, в здравом уме и трезвой памяти, даже если тело умерло. В отличие от тупых, трусливых недоразумений. Представьте, единственную дочь, которой досталась кроха фамильного дара, со страху продал бродячей ведьме. Подлец. Эй ты! – Старый барон поднялся с кресла, прошагал к барону молодому (относительно, лет ему было не меньше сорока) и помахал у него перед носом рукой. – Как видите, бесполезно.

Андре видел: живой барон смотрел сквозь мертвого, словно того и не было, и беззвучно шевелил губами. М-да. Забавная ситуация.

– Э… Гастон, барон Грасси? Вы ли это? – окликнул его Андре. – Странно вы встречаете гостей.

– Вы… это вы звонили в Вестник? – наконец барон сумел издать звук. Хриплый и неуверенный, что в исполнении этакого кабана было как минимум смешно.

– Я звонил в колокольчик. Мне подадут хотя бы вина? Ваш дед прав, манеры ваши далеки от каких-либо манер.

Косматый барон выругался вполголоса, заставив призрака поморщиться, и махнул страже, мол, убирайтесь. Сам же застыл на пороге, не решаясь ступить в библиотеку.

– Будьте любезны, Гастон, выйдите и постучите в дверь. Не нервируйте вашего уважаемого предка.

На это Гастон разразился потоком ругательств, из которых следовало, что зря дед не забил в грудь проклятого еретика осиновый кол, а потом не сжег богопротивные останки Светлым пламенем.

Старый барон опять рассмеялся и пояснил:

– Он бы рад сжечь, да вот беда, мой младший братец не унаследовал ни дара, ни мозгов. Бесполезнейший человечишка. Кстати, брат мне только по матери. Я все понимаю, благородной даме не грех развлечься со смазливым жрецом, но забыть о предохранении – это уже глупость, недостойная баронессы. Как видите, глупость мой внучатый племянник унаследовал в полной мере. В отличие от красоты.

– Заткнитесь уже, Гастон. И исполните просьбу предка.

– Да уж, – вздохнул старый барон и махнул рукой. Тут же дверь с душераздирающим скрипом покачнулась… и ударила все еще ругающегося Гастона.

Ругань на миг оборвалась, тут же сменившись громкими воплями боли и возмущения. Старый же барон лишь пожал плечами:

– Пороть, конечно, было бы полезнее. Но раньше, раньше. – Барон сел обратно в кресло и мечтательно улыбнулся. – Как орет! Как думаете, сколько ему потребуется, чтобы вспомнить о манерах?

– Надеюсь, не слишком долго. И надеюсь, ему не придет в голову отыграться на моих гвардейцах, а главное, коне.

– Ну что вы, не настолько еще внучатый племянничек сошел с ума. Все в замке знают, что я не люблю, когда обижают животных.

– То есть все здесь знают о вас, но не видят?

– Ну отчего же. Иногда видят. Но видимые формы требуют слишком много энергии, потому я их не балую своим присутствием. Разумеется, иногда приходится.

– То есть ко мне вы пришли в невидимой форме… Ничего не понимаю, барон.

– Можете называть меня по имени, тезка. Я Шарлемань Андреде Грасси, тринадцатый и последний барон Грасси.

– Благодарю, Шарлемань. – Андре поклонился. – Но ведь ваш младший брат получил титул, как и его сын, и внук.

– Незаконно. Завещание моего отца, где он лишает второго сына имени и права наследования, хранится здесь же, в библиотеке. Конечно же, его искали и хотели уничтожить, но кто ж им позволит. Кстати, вам не кажется, что Гастон утомился орать в достаточной мере, чтобы вспомнить о воспитании? Его матушка, да пребудет ее душа в покое, изо всех сил пыталась привить на этот дичок хоть какое-то представление о благородстве. Иногда даже с толком. По крайней мере, он выучился держать вилку и отличать геральдического грифона от лося.

Слушая тезку-барона, Андре невольно улыбался. Не увидев косматое нечто воочию и не услышав потоков площадной брани, он бы посчитал Шарлеманя желчным старикашкой, завидующим живым. Но не сейчас.

– Сочувствую, тезка. Но почему, если вам столь неприятен внучатый племянник, вы остаетесь здесь?

– Увы, мое тело захоронено неправильно, и это привязывает меня к данной местности. Вот если бы вы оказали любезность и провели нужные ритуалы…

– С удовольствием, Шарлемань. Если бы я знал, что это за ритуалы.

– О нет, не торопитесь, Андре. Видите ли, если провести нужные ритуалы, то я смогу перемещаться вместе с вами. Те же полмили, максимум – миля. Но мы будем связаны.

– Вот как…

– Только так, увы. С другой стороны, это – один из возможных способов обмануть вашу анафему. Не углубляясь в дебри менталистики, проклятие завязано на имени и самоидентификации личности. Имя вы сменили, по счастью – официально. Его высочество Морис оказал вам бесценную услугу, но ее недостаточно.

– И?..

– Вы предоставите мне свое тело, я вам – свое имя и самосознание. Временно! Достаточно будет мгновения, чтобы проклятие убедилось в вашей гибели и самоуничтожилось. Видите ли, проклятие действует не на тело, а на дух… да не бледнейте вы так, Андре! Разумеется, я клянусь не причинять вам вреда и покинуть ваше тело немедленно. Я категорически против подобных экспериментов, протяженных во времени! Знаете ли, сумасшествие – вовсе не то, о чем я мечтал. Короче говоря, мы останемся связаны, сможем общаться мысленно, но ваше тело, разум и воля останутся вашими. Я же смогу учить вас, ну и выбраться наконец из этой дыры! Кстати, официальный титул барона Грасси вы тоже получите, если сочтете нужным. Завещание-то цело, и любой имперский маг подтвердит его силу. Ну, что скажете?

– Скажу, что это безумно заманчивое предложение. Особенно в части «снять проклятие». – Андре скептически оглядел стеллажи с книгами. – А сделать так, чтобы ваши знания стали моими напрямую, никак?

Шарлемань рассмеялся.

– Ох уж эта молодежь… Андре, друг мой, знания – это неотъемлемая часть личности. Передав вам свои знания напрямую, я сольюсь с вами, и мы дружно сойдем с ума. Только представьте себе, что за монстр из нас выйдет! И хорошо, если этот монстр быстренько сам себя уничтожит, а если нет? Сохрани Единый от такой напасти! – и барон осенил себя святым кругом.

– Да уж, перспектива не блестящая. Но вы уверены, что у вас получится не слиться со мной?

– Весь вопрос в степени слияния, друг мой. За мгновение, требуемое проклятию, мы оба несколько изменимся. Скажем… как меняются близкие друзья за год-два. Может, три. Возможно, мгновение слияния скажется и на вашей внешности, но незначительно. Впрочем, для вас это будет скорее плюсом, ведь вы и без анафемы не собираетесь возвращаться к прежнему имени и прежней жизни.

– Вы правы, Шарлемань.

У Андре голова шла кругом, и тоненький голосок внутри пищал: нет, ни за что, я боюсь! Призрак только и думает, как украсть мое тело! Все люди сволочи! Никому не верю!..

– Не торопитесь, подумайте, друг мой. Возможно, мы сумеем найти и другой способ избавить вас от анафемы. В этой библиотеке собрана древняя мудрость, наверняка найдется и рецепт вашей свободы. А для меня десятилетием больше или меньше – не так уж важно.

В библиотеке повисло молчание, прерываемое лишь глухими звуками ударов в дверь. Надо же, Андре и не обратил внимания, что Гастон пытается ее выломать.

– А, плюньте, друг мой. Он пытается каждый раз, когда дверь становится видимой, но она как стояла, так и стоит. Ее зачаровал еще мой трижды прадед. Скоро Гастону надоест.

– То есть считать эти звуки вежливым стуком вы отказываетесь.

Андре внимательно посмотрел на дверь, которая даже не вздрогнула от очередного удара, да и звук слышался еле-еле, как сквозь толстенный слой ваты.

– Ну… – Шарлемань сделал вид, что прислушивается и размышляет. – Слишком настойчиво, вы не находите?

– Пожалуй, пожалуй, – кивнул Андре… и рассмеялся.

Несколько мгновений они смеялись вместе, а затем Андре, послав все внутренние голоса в пень трухлявый, решился:

– Я согласен на ритуал. Не вижу смысла чего-то ждать.

– Уверены? Процесс необратим.

– Уверен. Мне давно надо было что-то кардинально поменять в этой жизни.

– Что ж… встаньте, будет удобнее.

Андре поднялся, опять же не обращая внимания на доносящуюся из-за двери брань и отзвуки ударов. Шарлемань тоже поднялся и, не давая себе труда изображать человека из плоти и крови, подплыл к нему, коснулся…

Сначала Андре обдало холодом – нежным, невероятно приятным, словно глоток ледяной воды в жаркий полдень. А потом мир изменился. Проступили нити, потоки, целые пласты разноцветных энергий, организованные в завораживающе прекрасные системы. Показалось, он понял, как все устроено! Мало того, мог менять мир по собственному желанию! И он захотел – увидеть, понять! Повинуясь его желанию, стены стали прозрачными, и он проследил за самой яркой, самой важной нитью – до ниши в винном подвале, до скелета в нише. Откуда-то он знал, что Шарлеманя замуровали живым, вместе с родовым перстнем, который не желал даваться в руки бездарным. И ровно на одно мгновение он сам стал Шарлеманем, окунулся в пыльную горечь его воспоминаний, в прохладные струи надежд… и перестал быть.