Текст книги "Рождество каждый день"

Он ожидал, что Бридж снова начнет насмехаться, но она молчала.

– Я тоже не уверен, во что верю, – добавил Джек. – Если бы мне подали знак, это помогло бы решить все проблемы с верой.

– Вера – это убеждение, не требующее доказательств, – высказалась Мэри.

– Какая мудрая голова на таких молодых плечах, – сказал Чарли. – Хотел бы я быть норвежцем.

– Я тоже верю в бога. Я не хожу в церковь и не стараюсь убедить остальных в своей правоте, но я читаю молитвы на ночь, перед тем как заснуть, – поделилась Мэри.

– На них когда-нибудь приходил ответ? – спросила Бридж.

– На некоторые, – то, как Мэри произнесла это, говорило, что она не собирается рассказывать подробности.

Мэри молилась о том, чтобы ее отец не страдал в конце жизни, и он не страдал. Она просила бога, чтобы шесть жен Генриха VIII оказались в ее экзаменационной работе по истории, ведь она знала о них все, и это случилось. Она просила бога, чтобы Джек Баттерли каким-то образом узнал о ее чувствах, и сделал бы шаг навстречу, если она тоже нравится ему. Эта просьба так и осталась невыполненной. Она также молилась о наставлениях перед тем, как отправиться с ним в эту поездку, и – о боже – он действительно ответил на эту молитву.

Глава 14

Надев веллингтоновые сапоги Чарли и Робина, подбитые мехом перчатки и зимние куртки, Джек и Люк отважились выйти на улицу, чтобы принести немного дров. Ветер завывал, подбрасывая снежинки в воздух, словно жонглируя ими. Такими темпами гостиницу полностью занесет в считаные дни.

Напротив них, под снежной пеленой, пустующие здания Фигги Холлоу выглядели, как коробки из-под шоколада.

«Летом здесь, должно быть, так живописно и спокойно», – подумал Люк. Когда-нибудь он хотел бы привезти сюда Кармен, может быть, даже снять один из коттеджей на выходные.

Дровяной склад был доверху забит заготовленными поленьями: слева – побольше, справа – потоньше, для растопки. В самом сухом углу лежало несколько мешков из дерюги и пачка газет, выпущенных много лет назад, с заголовками словно из другой эпохи: «Тони Блэр побеждает в борьбе за лидерство среди лейбористов», «Мандела становится первым чернокожим президентом Южной Африки», «Мадонна велит Леттерману „нюхать ее трусики “».

– Что ж, вот это подборка новостей, – сказал Джек. Он пролистал одну из газет, чтобы развлечься, и зачитал вслух: – «Почему новый американский сериал „Друзья “ обречен на провал?» Автор – ТВ-Тим.

– Интересно, почему я не слышал о ТВ-Тиме? – ответил Люк. – Жаль сжигать эти бумаги, это будет все равно, что сжечь учебники истории. Смотри: «Туннель под Ла-Маншем наконец-то открылся»; «Украденный шедевр „Крик“ восстановлен»; «Первый в Британии победитель национальной лотереи получил 17,9 миллионов фунтов стерлингов»; «Мир приветствует генетически модифицированные томаты».

Бушующий шторм грохотал стенами сарая, словно напоминая, зачем они здесь. Они прекратили читать и наполнили четыре огромных мешка дровами и бумагой. Пока они тащили их от склада, ветер подталкивал их сзади, словно торопя вернуться в убежище, которое давала гостиница.

Чарли передал хрустального ангела Мэри, которая стояла на табурете, чтобы дотягиваться до верхушки ели. Он не спрашивал, но ему было интересно, что произошло в подвале, когда они с Джеком искали игры. Потому что это была совсем другая Мэри, которая сейчас постепенно возвращалась к привычному состоянию, спускаясь по ступенькам. Она почти полностью восстановилась после их веселой игры в шашки и приятного обеда. Почти, но не совсем.

У Чарли была отличная интуиция, и он редко ошибался в своих выводах. Если и существовала женщина, более похожая на реальную Энн Эллиот, чем юная Мэри, то ему еще предстояло встретить ее. Такая правильная, способная и слишком прекрасная, чтобы сидеть на полке в ожидании своего капитана Уэнтворта, постепенно увядая. Он догадывался, что ее сердце уже приковало себя к кому-то, сердце, которое не соглашалось на другой вариант, и оно ждало ответа на ту любовь, которую она испытывала к Джеку, своему боссу, ведь когда он оказывался на ее орбите, в ее глазах загорался огонек.

Эти люди в его нынешнем мире нравились ему тем сильнее, чем больше времени они проводили вместе. Бридж, хотя поначалу он сомневался в своих выводах, была мягким ядрышком в твердой ореховой скорлупке. Люк – милым будоражащим мужчиной, прошедшим долгий путь. Но больше всего его заинтриговал Джек. Он казался не в ладах с миром, будто не совсем понимал его, но хотел понять. Возможно, именно поэтому он и был таким хорошим бизнесменом, потому что посвящал время занятию, которое давалось ему лучше всего. Но это не делало его счастливым человеком или человеком, который мог разглядеть чудо перед своими глазами, поскольку эти глаза были слишком сосредоточены на достижении иллюзорного горизонта. Чудо в облике такой правильной и такой способной Мэри.

– Там пустая ветка для ангела, моя дорогая, – указал Чарли.

– Да, Чарли, но у нас есть еще одна поблизости. Тут нужна малиновка, я думаю.

– Меня кто-то звал[27]27
  Игра слов: в английском языке «малиновка» звучит так же, как имя «Робин».


[Закрыть]? – спросил Робин, выгребая золу из камина в металлическое ведро, чтобы она остыла.

– Вернись к уборке, – сказал Чарли.

– Ты собираешься сам сесть на верхушку елки или в коробке есть еще одна красивая фея?

Чарли указал на Робина, обращаясь к Мэри.

– Видишь, с чем мне приходится мириться?

Мэри хихикнула. Она уже успела полюбить Робина и Чарли. То, что они заботились друг о друге, было очевиднее хрустального ангела, которого она собиралась повесить на дерево.

Все взгляды обратились к открывающейся двери. Вошел Джек, таща за собой мешки, как ярко-оранжевый Дед Мороз, за ним – Люк.

– Боже правый, – произнесла Бридж, почувствовав дуновение холодного воздуха за столом, где она собирала бумажную цепочку.

– О, Бридж, мы же старые друзья, зови меня просто Люк, – подколол он, на что Бридж не обратила внимания.

Взгляд Джека упал на Мэри, которая стояла на табурете и украшала елку, стараясь сделать все должным образом, – в этом он не сомневался. Мэри не умела иначе. Она все делала правильно, вплоть до кофе, который приносила. Она никогда не проливала его в блюдце. Кажется, она умела все.

«Но никто не может быть распорядительней», – так Чарли говорил о той женщине из книги Джейн Остин.

– Хорошо быть дома, а вот снаружи – как-то не очень, – сказал Люк.

И часть его души действительно почувствовала облегчение от того, что он вернулся в гостиницу. Он надеялся только, что Кармен сейчас окружала ее любящая семья и ему было не о чем беспокоиться. Он еще никогда прежде не оставлял ее так долго и остро чувствовал их разлуку. Особенно сейчас.

Гостиница была оазисом довольства. Чарли с удовольствием исполнял обязанности помощника Мэри, Робин наводил порядок у камина, а Бридж делала свою цепочку. По радио Брайан передавал песню Дорис Дэй «Устрой себе маленькое Рождество». Это могла бы быть сцена со страниц журнала 1940-х годов.

Джек и Люк опустошили два мешка, разложили у камина несколько влажных поленьев, чтобы они просохли, и развели голодный огонь, который принялся поглощать дрова с таким же рвением, с каким Чарли уплетает мясные пироги. Дорис закончила петь, и радио Брайана стало болтать в своем беззубом тоне.

– В любом случае, я собираюсь немного перекусить, – сказал он. – Время обеда уже давно прошло, не так ли? Думаю, миссис Брайан Бернард Косгроув приготовила для меня что-то мясное.

– Надеюсь, он наденет свои зубы, если будет есть стейк, – прокомментировала Бридж.

– …может быть, бокал глинтвейна, а почему бы и нет, – продолжал Брайан. – Итак, я оставляю вас с малоизвестной радиопередачей, которая всегда заставляет меня смеяться, хотя ей уже несколько лет: «Сэр Колин с Касл-стрит». И это специальный рождественский выпуск 1952 года. Я вернусь позже. Никуда не уходите.

– Шансов на это мало, – сказала Бридж Мэри. – Никогда не слышала о сэре Колине с Клифтон-стрит или как там его.

Но Мэри улыбалась, вспомнив о нем.

– Тогда садись и слушай. Мой отец обожал радиоспектакли; он умирал со смеху от сэра Колина – это очень смешно. Люди отошли от радиоспектаклей, но я думаю, что они еще вернутся. Аудиокниги, как я понимаю, сейчас в ходу, так что это лишь вопрос времени. Мне кажется, каждый из нас по-детски радуется, когда ему рассказывают истории. Просто иногда эта радость завалена более взрослыми вещами.

– «Джеканори»[28]28
  Детский телесериал ВВС, который первоначально транслировался в период с 1965 по 1996 год.


[Закрыть], – сказал Робин с нежностью. – Как я любил его в детстве.

Словно открылась старая шкатулка, и его голову наводнили образы Джун Уитфилд, Спайка Миллигана, Ричарда Брайера, Торы Хёрд. Людей из прошлого, стабильного и прочного, со вкусом сэндвичей с джемом и «Вимто»[29]29
  Марка безалкогольного напитка, продаваемого в Великобритании. зазвучала под одобрительные возгласы и оживленные хлопки слушателей.


[Закрыть]. Когда он был маленьким мальчиком, не представлявшим, что ждет его за углом.

– «Сэр Колин с Касл-стрит» был записан перед живой студийной аудиторией, – объявил пухлый мужской радиоголос, когда винтажная мелодия Бридж уже собиралась отгородиться от кучи несмешных старых оболтусов, рассказывающих о войне, но ее приятно удивила выходка сэра Колина, пенсионера, который «по слухам» происходил из королевской семьи и вел себя соответствующим образом. Старый скряга, который ужасно путался в словах. На первый взгляд это было так же смешно, как слово «геморрой», но актеры вдохнули магию в сценарий. Зрители рукоплескали. Бурлящий ручеек смеха Мэри, пока она наряжала елку, заразил остальных. По лицам Чарли и Робина покатились слезы, когда сэра Колина приняли за викария на Рождественской службе в детской церкви. Люк, гревшийся у костра вместе с Джеком и Робином, тайком наблюдал, как Бридж хихикала про себя, наматывая полоски бумаги одну на другую. Она выглядела совсем другой, когда улыбалась и не хмурилась. Они так много смеялись в первые дни. Смеялись над своими пустыми карманами, над своими попытками приготовить еду из самых скудных ингредиентов в шкафу. Они смеялись у постели и в ней. Когда же они перестали?

В конце этого получасового веселья все шестеро разразились аплодисментами вместе со студийной аудиторией, которая, вероятно, была уже не очень живой. Но их смех сохранили в тот самый момент, когда они выжимали каждую каплю удовольствия из здесь и сейчас, как из большого сочного апельсина.

– Это тонизирует[30]30
  Игра слов: в оригинале Робин использует слово «tonic», что созвучно с одноименным напитком.


[Закрыть], – простонал Робин, его щеки болели.

– Как джин с тоником? – спросил Чарли.

– Нет, – сразу же обрубил его Робин.

– Или, может быть, как глинтвейн радио Брайана? – предложил Чарли. – С тех пор, как он упомянул глинтвейн, я мечтаю о нем.

– Я делаю отличный глинтвейн, – сказала Мэри. – В него добавляют портвейн. Может, мне и правда сделать? Мы можем сесть вокруг огня, послушать колядки и наполниться духом Рождества. – Она набросила последнюю змейку мишуры на нижние ветки елки.

– Я тебе помогу, – произнес Робин, протягивая руку к Чарли, будто он вызвался идти вместо него. – Отдохни, милый. Ты, должно быть, устал, сидя в этом кресле и подавая Мэри украшения. – Затем он подмигнул ему.

– Не возражаешь, если я немного поделаю эту цепочку с тобой после того, как мы выпьем глинтвейна? – бросил Люк через плечо Бридж.

Он ожидал, что она предложит ему отвалить, и был приятно удивлен, когда она сказала:

– Если хочешь.

Глава 15

Робин извлек из-за барной стойки три бутылки красного вина и одну – портвейна, и они с Мэри направились на кухню. Он огляделся в поисках специй и обнаружил их в забитом доверху шкафу. Мэри поставила на плиту большую кастрюлю, влила в нее вино и щедрую порцию портвейна, добавила немного коричневого сахара, палочек корицы и гвоздики, а Робин по ее просьбе снял цедру с апельсина.

Покончив с этим, Робин проверил свои часы и стал негромко разговаривать сам с собой.

– Просто проверяю, график приема таблеток Чарли, – объяснил он, взял деревянную ложку и начал помешивать медленно нагревающееся вино. – Хорошо, что у него есть я.

– И правда хорошо, – сказала Мэри, ее голос был мягким, задумчивым.

– Эта жирная пища никак не поможет его несварению. Или метеоризму. А мне придется страдать ночью, если он переест.

Мэри потянулась к двери позади и закрыла ее, чтобы они могли уединиться.

– Таблетки в зеленой бутылочке, – начала она. – Те, которые я дала Чарли, когда ты был у машины. Оксикофин.

– Да, милая. Что-то не так? – спросил Робин.

– Я знаю, для чего они.

– У Чарли ужасная изжо…

– У моего отца были такие же, – оборвала его Мэри. – Он получил их одним из первых. Тогда их только выпустили после успешных испытаний.

Робин замер и повернул голову в сторону настенных полок.

– Теперь я уверен, что где-то видел банку с мараскиновой вишней. Чарли их обожает.

– Я знаю, для чего эти таблетки, Робин. Я знаю, почему люди их принимают. Я знаю, когда люди их принимают.

Паллиативное лекарство. Его название слишком сильно отпечаталось в ее памяти.

Мэри положила руку на руку Робина, и это простое, маленькое прикосновение разрушило стены внутри него. Стены, которые он продолжал возводить, плотину, сдерживающую озеро. Он уронил деревянную ложку на пол, его руки вспорхнули к глазам, плечи затряслись. Затем он быстро собрался, заставил себя перестроиться, стер блестящие капли слез с лица, которые только раздражали его.

– Посмотри на меня, ну что за дурак, – сказал он, наклоняясь, чтобы подобрать ложку и ополоснуть ее под краном.

– Я не знала, стоит ли мне что-то говорить или нет, – произнесла Мэри. – Прости, если я тебя расстроила.

– Не извиняйся, милая, – ответил Робин, пытаясь успокоиться. – Честно говоря, это такое облегчение – отпустить себя хотя бы на несколько секунд, снять напряжение. Иногда мне кажется, что я готов взорваться.

Мэри обняла его, и Робин опустил голову на ее плечо; она почувствовала влажность его слез на своей щеке.

– О, смотри, я тебя совсем намочил, – сказал он, резко отстраняясь и снова пытаясь взять себя в руки. Доброта была булавкой для воздушного шарика его приличия. – Я в порядке. Я всегда говорил, что сдамся лишь тогда, когда все закончится, не раньше. Я не хочу, чтобы Чарли видел меня расстроенным.

Мэри знала, как трудно поддерживать эту видимость, притворяться, что все нормально, когда уровень стресса постоянно зашкаливает.

– Сколько ему дали? – мягко спросила она, взяв яблоко из вазы с фруктами и разрезая его на четвертинки. Мэри знала, что если прописали оксикофин, это финишная прямая.

– Недолго, – сказал Робин. – Это будет наше последнее Рождество вместе, мы это знаем, поэтому я и забронировал отель в Авморе со всеми благами. Чарли сейчас не может летать, иначе мы бы отправились в Австрию, ему там нравится.

– Оксикофин когда-то помог моему отцу.

– Помог? – В голосе Робина зазвучала надежда.

– Очень, – сказала Мэри. – Папа не хотел больше ходить по больницам. Его тошнило от них, и он принял решение просто наслаждаться тем временем, которое у него осталось. Возможно, его и будет меньше, но он решил, что так будет лучше. И так оно и было. Он не избегал того или иного, лишь бы не переусердствовать. Каждый вечер он с нетерпением ждал своей порции бренди. Это давало ему ощущение, что он живет полной жизнью, нормальной жизнью, без огромного количества ограничений.

– Как… как долго он его принимал? – спросил Робин, его голос дрогнул от волнения.

– Три месяца. Он чувствовал себя хорошо – действительно хорошо, как… раньше. Он нормально спал, и аппетит у него был лошадиным. Мы знали, что лекарство маскирует симптомы, но смирились с этим. Самым трудным было принять тот факт, что ему не становилось лучше, хотя он и выглядел бодро. Оксикофин поддерживал его до самого конца.

– Чарли принял это, в отличие от меня, – сказал Робин, помешивая вино, крепко ухватившись за ложку, будто она давала ему какое-то утешение. – Я не могу об этом думать. Он хочет поговорить со мной об этом, а я не могу. Я не могу. «Просто посиди со мной полчаса, Робин», – просит он, и я знаю, что это всего полчаса, но я не хочу слышать, что… О, черт возьми! – Он смахнул новые слезы и прогнал остальные, что собирались внутри него, прежде чем они успели выступить.

– Может быть, ты примешь совет от того, кто знает, – произнесла Мэри. – Пусть Чарли поговорит с тобой.

В ее голове пронеслось тусклое эхо похожей сцены.

– Мэри, могу я поговорить с тобой о том, что со мной происходит?

– Нет, папа, я не могу. Правда не могу, – ответила она тогда.

– Нет, Мэри, это уже слишком, – вызывающе сказал Робин.

– Мой папа хотел поговорить с нами, – настаивала Мэри. – Он хотел убедиться, что все готовы к его уходу. Это бы успокоило его. Значит, он может уйти спокойно, без недомолвок. А мы не смогли, потому что никто из нас не мог с этим смириться. И мы были неправы, отказывая ему, мы поняли это… когда было уже слишком поздно. – Ее собственный голос сорвался, и она закашлялась, чтобы прогнать слезы, забившие горло. – Я никогда не прощу себе, что была слабой. Так что, если Чарли захочет поговорить, не отказывай ему, пожалуйста. Это всего лишь полчаса твоего времени, а потом ты можешь забыть об этом, но это важно для него, и это сделает его уход из жизни более спокойным. Поверь мне.

– Не могу, – сказал Робин. – Правда, не могу. Я поговорил бы, если бы смог. Я не очень хорошо умею выражать свои чувства. Чарли, он так эмоционально умен, так красноречив, а я нет. Я не могу.

– Ты можешь, – твердо сказала Мэри. – Потому что это важно для Чарли.

– Я слишком сильно его люблю, чтобы даже думать о его потере, не говоря уже о том, чтобы обсудить с ним это, Мэри, – вздохнул Робин, его голос растворился в печали.

Мэри оторвала лист бумажного полотенца и протянула Робину, чтобы он вытер бегущие слезы.

– Каждый из нас по-своему справляется с ситуацией. Некоторые делают вид, что все нормально. И эти таблетки помогают маскировать правду, заставляют нас верить, что они по-настоящему исцеляют. Пора поработать с оксикофином, Робин. Он дает Чарли новую жизнь, так пусть он проживет лучшую ее версию спокойно и без недомолвок. Пожалуйста.

* * *

– А вот и они, – провозгласил Чарли, когда в комнате появился Робин с большой кастрюлей и половником, засунутым в задний карман джинсов. Мэри заглянула за барную стойку, чтобы поискать бокалы; она нашла несколько идеально подходящих – со стеклянными ручками и на ножках.

– Ну разве это не рождественский запах? – сказал Люк, когда Робин поднял крышку и в воздухе поплыл аромат теплого вина и специй.

– Думаю, мы перестарались с яблоками, – заметил Робин. – Там половина фруктового сада.

Мэри начала разливать вино.

– Глинтвейн вкуснее, если его оставить на некоторое время, но кто захочет ждать?

– Не я, – сказал Чарли. – Робин, сходи и принеси шоколадки из моего чемодана. Нельзя пить глинтвейн без шоколада.

– Можно, – возразил Робин. – Уровень твоего холестерина будет зашкаливать, Чарльз Глейзер.

– Мэри должна выбрать первая, как я и обещал, после того как она обыграла меня в шашки. – Чарли кивнул в ее сторону. – Я не забыл.

– Я не буду с тобой спорить, Чарли, – ответила она.

– Ну, тогда давай, – согласился Робин и отправился наверх, чтобы достать конфеты.

Радио Брайана вернулось с обеда и, ведущий говорил так, словно и само выпил пару бокалов глинтвейна: слова звучали не очень внятно. Он только что объявил знаменитую колядную песню «Пока леопарды мыли часы по ночам». Все сидели, сгрудившись вокруг потрескивающего камина, впитывая музыку, потягивая глинтвейн и чувствуя, как тепло пряного вина растекается внутри.

– Это чертовски вкусно, Мэри, – похвалил Люк. – Превосходно.

Мэри подняла большой палец вверх в качестве ответа, так как она только что откусила шоколадную вишню. Вишневый бренди наполнил ее рот и просочился через губы.

– О да, я хотел предупредить тебя об этом, – сказал Чарли. – Они как маленькие бомбочки. Я покупаю их у шоколатье в Линкольне. Называются «Вишневые гранаты».

– Они великолепны, – отозвалась Мэри, когда проглотила достаточно, чтобы говорить.

На губе у нее остался маленький кусочек шоколада, который придавал ей совершенно очаровательный вид. Бридж хотелось, чтобы Джек подошел и вытер бы его нежно большим пальцем, а еще лучше – поцеловал. Но он не сделал ни того, ни другого.

– Хотел бы я, чтобы Рождество было каждый день, – с тоской вздохнул Чарли. – Я люблю его. У нас давно не было такого снега на Рождество.

Я молился о том, чтобы он выпал в этом году, и, кажется, мне ответили.

– Хватит молиться, Чарли, – сказал Джек. – Ты, очевидно, и без того слишком волшебный.

– Или хотя бы помолись, чтобы я выиграл в лотерею, – фыркнул Люк.

– Ветер стих, – заметил Робин, указывая на окно. – Снег падает прямо, а не летит во все стороны. Смотрится куда спокойнее.

– Все светло и ярко[31]31
  Строчка из колядной песни «О, Святая ночь».


[Закрыть], – пропел Чарли. – Мы должны пойти петь колядки.

Пять голов повернулись к нему.

– Я думаю, ты выпил слишком много вина, – сказал Робин.

– Нет, я серьезно. Мы объединимся в пары и будем петь у дверей, а самая мелодичная получит приз.

– Я не пойду туда ни за что. Даже чтобы спасти голого Хью Джекмана, стоящего у моей машины, – решительно сказала Бридж.

– Мы с другом ходили петь колядки, – вспомнил Робин. – Мы даже заработали небольшое состояние, по детским меркам, во всяком случае. Мы стояли у «Веселых мясников», в самом центре потока доброжелательных пьяниц, выходящих оттуда.

– Я не удивлен, у тебя прекрасный голос, – сказал Чарли.

– Нет, у меня голос, как у гуся в припадке, – ответил он и взмахнул руками в сторону своего партнера. – Но с нами Чарли, который прячет свое пение в бутылке.

– Что ж, если мы пойдем петь колядки, я добровольно присоединюсь к Чарли, – сказал Джек. – И вы услышите это первыми.

Джек улыбнулся, и Мэри подумала, что за последние двадцать четыре часа она видела его улыбку чаще, чем за последние шесть с половиной лет.

– Боже, какая погода на улице, – произнес полупьяный Брайан по радио. – Другая метеослужба «Би-Би-Си» объявила, что сейчас на улице минус двенадцать, но из-за ветра кажется, будто минус двенадцать два… То есть двадцать два. Упс.

– Он что, только что пукнул? – уточнила Бридж.

Они все это слышали. «Упс» Брайана и подчеркнуло, и подтвердило это.

– Фактор ветра, – подхватил Люк. – Это как X-фактор, только вонючий.

Это была не самая лучшая шутка в мире, но почему-то они все начали смеяться, подпитывая веселье друг друга, пока у них не начали болеть бока.

– Я не могу понять, – сказал Робин, вытирая глаза, – дорогой мой, если на улице минус двенадцать, что уже чертовски холодно, насколько холоднее там из-за ветра? В смысле, какая разница между минус двенадцатью и минус двадцатью двумя?

Никто не мог ответить, никто даже не хотел думать об этом. Все они были слишком расслаблены, слишком удобно устроены и, в случае Джека, слишком довольны, чтобы даже проверять свой телефон на наличие сообщений.