Текст книги "Герцогиня-дуэлянтка"

Глава 4

– Отмойте гримерную сверху донизу и убедитесь, чтобы все костюмы, сваленные в кучу на диване, были возвращены костюмерше. Отчистите плиту и почините ножку у стула, – пробормотал Гай писклявым голосом, который, совсем не походил на голос Марианны Симпсон. – И не забудьте протереть зеркала и ящики обоих туалетных столиков. А когда закончите с уборкой, проследите, чтобы вода превратилась в вино.

Услышав за спиной тихий смех, Гай подскочил от неожиданности и, обернувшись, увидел стоявшего в дверях Эллиота.

– Господи! Я думал, это она.

– Сомневаюсь, что она засмеялась бы, услышав такое, – заметил Эллиот.

– А ты не мог издать хоть немного шума, подкрадываясь ко мне сзади? – раздраженно спросил Гай.

Но прежде чем его друг и сосед по квартире успел ответить, Гай укоризненно добавил:

– Я полагал, что наша всесильная работодательница и госпожа позволила тебе сегодня отлучиться. Так почему ты до сих пор здесь?

– Глядите-ка: кто-то сегодня встал не с той ноги.

– Потому что, черт возьми, сейчас половина седьмого утра.

Гай, Стонтон и Эллиот только что покинули собрание, которое Марианна устраивала на рассвете дважды в неделю. Именно поэтому Гай, пребывая в дурном расположении духа, недовольно пробурчал:

– Ну кто встает в такую рань?

– Большая часть населения Лондона.

– Да, но вряд ли кто-то из них ложится в пять утра. – Гай зевнул так широко, что хрустнула челюсть.

– А я говорил, что не стоит идти на бал к Харшоу, – заметил Эллиот с таким чопорным видом, что Гаю захотелось ему врезать, но он сдержал свой порыв.

Во-первых, Эллиот был одним из его лучших друзей, а во-вторых, этот удар наверняка окажется единственным. Несмотря на то что Эллиот на четыре дюйма ниже Гая и легче по меньшей мере на стоун, это был отличный боксер, ежегодный победитель чемпионатов Итона.

– К твоему сведению, мой дорогой Смити, – Гай умышленно сделал ударение на последнем слове, – мне пришлось пойти на этот чертов бал лишь потому, что в детстве моя мать и леди Харшоу были закадычными подругами.

Будучи сыном графа, Эллиот сразу понял, что имел в виду Гай. Если одна из подруг твоей матери приглашает на бал, ты идешь не раздумывая и танцуешь, и никак иначе.

Гай не видел причин признаваться другу, что провел на этом скучном мероприятии всего час, как и в том, что, покинув бал, прямиком отправился к миссис Адель Мерфи.

Гай был рад получить сообщение от своей давней возлюбленной как раз в тот самый момент, когда выходил из дома, чтобы отправиться на бал, и раз уж так сложились обстоятельства, решил нанести ей визит перед отъездом из Лондона.

Гай не видел Адди целую вечность. Вдова богатого производителя окон, лет на десять старше Гая, она была не из тех, кого приглашают на великосветские мероприятия вроде бала Харшоу, и вовсе туда не стремилась. Гаю очень нравилось проводить время в ее обществе из-за свободы и раскрепощенности в постели. Он знал, что не был ее единственным любовником, да и она не ждала от него постоянства, что его полностью устраивало.

– Что ж, я, пожалуй, пойду, – произнес Эллиот, доставая видавшие виды рукавицы из кармана такой же потрепанной куртки.

– Как получилось, что тебе удалось избежать унизительного физического труда? – поинтересовался Гай, ничуть не стыдясь, что напоминал хнычущего двенадцатилетнего мальчика, который был вынужден выполнять работы по дому.

– Не удалось. Мне предстоит помогать в прачечной.

Оба дружно застонали.

Прачка миссис Баском люто ненавидела мужчин и частенько напоминала им об этом, принимаясь громко разглагольствовать на сей счет всякий раз, когда они имели несчастье переступить порог ее владений.

– После того как я помогу очаровательной миссис Баском, мне придется нанести визит поставщику фургонов, который отстал от графика месяца на полтора.

Да уж, Эллиту не позавидуешь. Гаю довелось познакомиться с этим буйным колесных дел мастером из Пруссии, который имел обыкновение швыряться инструментами и деревянными чурками в порыве гнева. Возможно, уборка в гримерной не такое уж плохое занятие, и Гай, постучав в дверь одной из таковых, крикнул:

– Есть кто-нибудь? – Не получив ответа, он распахнул дверь и, поморщившись при виде царившего внутри беспорядка, пробормотал, поворачиваясь к следовавшему за ним Эллиоту: – Внезапно мне стала не так уже неприятна перспектива выслушать одну из гневных тирад миссис Баском. Полагаю, ты не захочешь со мной поменяться?

Эллиот лишь рассмеялся в ответ, а потом снял потрепанное пальто с вешалки, так перегруженной всевозможной одеждой, что было удивительно, как она еще не рухнула на пол.

– Собираешься сегодня на званый обед к Алистеру? – спросил Эллиот, выудив из кармана пальто кепку с плотным козырьком и водрузив на свою коротко стриженную голову.

Гай поморщился:

– Господи! Это уже сегодня вечером?

– Если пропустишь, он тебя убьет, – предупредил Эллиот.

Гай окинул взглядом царивший вокруг хаос:

– Мне повезет, если я управлюсь до полуночи. К тому же она хочет, чтобы я прибрал в оркестровой яме.

Эллиот тихонько присвистнул:

– Должно быть, она тебя тоже терпеть не может, как и бедолагу Стонтона.

Казалось, Марианна и впрямь испытывала к герцогу какую-то особую неприязнь. Гай догадывался, что послужило тому причиной. Ведь именно Син уговорил ее не только нанять на работу всех троих, но и помочь осуществлению его плана по спасению брата.

– В любом случае, – продолжил Эллиот, – тебе лучше присутствовать на этом обеде, потому что Али собирается сделать важное объявление.

Обмотав шею пестрым шарфом, с трехдневной щетиной на лице, в пестрой и неряшливой одежде Эллиот скорее напоминал организатора петушиных боев, нежели четвертого сына графа. Гай был уверен, что даже собственная мать не узнала бы его при встрече.

– Словно мы не догадываемся, что это за объявление, – проворчал Гай.

Лорд Алистер Скортон был его школьным другом, хоть и не таким близким, как Эллиот или Стонтон. Его помолвка с леди Лили Мельсон планировалась их матерями с тех самых пор, как оба лежали в колыбелях.

Лили близко дружила с одной из сестер Гая и частенько гостила в Дарлингтон-парке во время школьных каникул, и даже как-то он кувыркался с ней на сеновале.

Даже в свои восемнадцать лет в Лили не было ни капли романтики, только прагматичность, и посему от Гая она не ждала ничего, кроме чувственного удовольствия. К тому же ее жизнь с Алистером была давно спланирована наперед. Ее интрижка с Гаем не была для Алистера секретом, поскольку он сам переживал бурный роман с оперной певицей.

Гай ничуть не сомневался, что Алистер и Лили поженятся, произведут на свет потомство и вернутся к своим развлечениям, как только Лили подарит своему супругу пару наследников. Он всегда завидовал их непринужденной дружбе и частенько жалел о том, что родители не подыскали ему невесту, пока он еще лежал в колыбели.

И вот теперь ему придется потратить немало сил на то, чтобы подыскать себе подходящую жену. И если эта женщина окажется не одной из его знакомых, что было весьма вероятно, поскольку самые пробивные дебютантки были представительницами зарождающегося класса торговцев, то существовал риск обзавестись супругой, чьи представления о браке и верности были не такими гибкими, как у Лили.

Это в свою очередь повлечет за собой разногласия в семье, что и произошло в браке его родителей, когда ожидания матери Гая – представительницы класса буржуа, – касающиеся супружеской верности, разбились о твердую уверенность аристократа отца в том, что единственным его долгом перед молодой женой является продвижение ее вверх по социальной лестнице и появление на свет потомства.

В итоге брак оказался несчастливым.

– Гай?

– М-м? – Гай поднял глаза, отгоняя тревожные мысли.

– Ты ведь будешь на обеде, правда? – спросил Эллиот, останавливаясь на пути к двери.

– Буду.

– Хорошо. – Эллиот окинул взглядом беспорядок в гримерной. – Наслаждайся уборкой.

– Иди к черту! – пробормотал Гай, когда смех Эллиота эхом разлетелся по пустому цирку.

Артисты работали допоздна, и потому большинство из них появятся здесь не раньше полудня, что было ему только на руку. Он успеет прибраться в гримерной до того, как туда опять хлынут толпы дам и опят устроят беспорядок.

Он окинул взглядом помещение, раздумывая, с чего начать. Да уж, ситуация еще та: лорд Карлайл, наследник герцогского титула, ломает голову над тем, с чего начать уборку.

Гай нахмурился: но ведь он делает это, чтобы помочь Стонтону спасти жизнь человеку.

Какой замечательный способ провести последний год холостяцкой жизни – в роли уборщика! Наверняка можно было придумать какой-то иной план спасения.

Гай отогнал предательскую мысль прочь, хотя она не раз приходила ему в голову в те несколько недель, что он пытался стать своим в цирке Барнабаса Фарнема, и вновь окинул взглядом захламленную гримерную.

Его внимание привлек диван, или, вернее, возвышавшаяся на нем груда разнообразной одежды.

Неужели ни одна из этих артисток никогда не слышала о вешалках?

Марианне требовались доказательства, что в гримерной действительно имеется диван, а еще она хотела, чтобы вся одежда и сценические костюмы вернулись на свои места. После этого Гай должен был до блеска отмыть гримерную.

Да, она действительно произнесла слово «блеск», а потом усмехнулась, и, словно в подтверждение сказанного, ее глаза заблестели.

В тот момент Гаю хотелось придушить Стонтона за то, что втянул его в эту проклятую авантюру, но, когда Марианна поручила герцогу прибраться в уборной, тот решил промолчать и возблагодарил небеса, что отделался относительно легко. И все же, оглядев захламленную гримерку, он ощутил себя совершенно подавленным. Ну и с чего начинать? Еще ни разу в жизни ему не приходилось убираться: разве что время от времени чистил свое ружье, – да и то это случалось крайне редко, поскольку обычно это делали слуги.

Господи, как же ему не хватало слуг!

Взглянув на туалетные столики, Гай побледнел. Ведь он совсем ничего не знал обо всех этих баночках-скляночках и тюбиках с косметикой, как понятия не имел о туфлях и ботинках, нуждавшихся в починке и ожидавших визита сапожника, наведывавшегося в цирк раз в месяц. Гай так же увидел множество разнообразных шляп, масок и украшенных перьями головных уборов…

Его тоскливый взгляд остановился на аккуратной стопке газет в дальнем углу гримерной, и он удивленно заморгал.

Стопка возвышалась на крошечном столике, приютившемся в нише странной формы, очень похожей на шкаф для метел, с которого кто-то снял дверцу. Эти газеты особенно бросались в глаза, поскольку были аккуратно сложены посреди царившего вокруг беспорядка.

Гая отделяло от столика всего два шага, и, подойдя поближе, он слегка наклонился, чтобы прочитать первую страницу, а потом прищурился и, наклонившись еще ниже, пробормотал:

– Нет, это невозможно!

Какова вероятность, что его подозрения подтвердятся?

Гай пролистал первую газету: не всю, всего несколько страниц, – пробежал глазами статью о кажущихся бесконечными мирных переговорах в Вене, перешел к разделу судебных новостей и, наконец, добрался до того раздела, который люди обычно называют колонкой сплетен или светской хроникой.

Собственное имя мгновенно бросилось ему в глаза, и Гай ошеломленно рассмеялся.

– Да что за…

Позабыв об уборке, он смахнул гору одежды со стоявшего рядом стула, уселся на него и положил стопку газет на колени.

Он просмотрел уже половину стопки – при этом его челюсть отвисала все больше с каждой новой колонкой светских сплетен, – когда дверь распахнулась и на пороге возникла метательница ножей Джозефина Браун или, как ее обычно называли, Блейд. На плече ее привычно восседал ворон Ангус.

– Привет, – произнесла Блейд, устремив на Гая взгляд своих глаз цвета опала.

Ворон смотрел на маркиза так же пристально, как и его хозяйка, только не бледно-серыми, а блестящими черными глазами.

– О, привет, – ответил Гай, ощутив легкое чувство вины из-за того, что сидел и читал газеты вместо того, чтобы заниматься уборкой, хотя ему за это не платили.

Блейд закрыла за собой дверь, и Гай отбросил прочь эту никчемную мысль.

– Хотите, чтобы я ушел? – спросил он с надеждой.

– Нет.

– О…

Вместо того чтобы что-то предпринять, Блейд просто стояла посреди захламленной гримерной и смотрела не на Гая – слава богу, – а на стопку газет у него на коленях.

Ее губы – такого бледно-розового оттенка, что почти сливались с кожей – медленно изогнулись в улыбке, и при виде ее Гай вдруг осознал, что Блейд совершенно бесцветна, точно акварель, в которой присутствуют лишь белые, серые и черные оттенки с почти незаметными вкраплениями очень бледного розового.

– Читаете о себе? – спросила Джозефина.

Гай ошеломленно заморгал, и Блейд тихонько засмеялась – это был очень странный хриплый звук.

– Не беспокойтесь. Я никому не расскажу ни о вас, ни о его светлости Стонтоне, ни о достопочтенном Эллиоте Уингейте.

– Вы знаете, кто мы такие?

Глупый вопрос.

– Полагаю, я не единственная, кто это понял.

Так. А вот это уже интересно.

Гай мог понять, почему Блейд узнала его и Сина: их лица увековечены на сатирических рисунках (Гаю досталось из-за его любовных похождений, а Сину – из-за крестового похода против детского труда), но как Блейд догадалась, кто такой на самом деле Смити, оставалось загадкой.

– Как думаете, кто еще догадался? – спросил Гай.

Однако Блейд лишь пожала плечами и, подойдя к дивану, принялась рыться в возвышавшейся на нем горе одежды, словно утратила всякий интерес к Гаю и его друзьям. При этом она выглядела так, будто для нее вовсе не новость оказаться тет-а-тет со скрывающим свою настоящую личность маркизом.

Гай, испугавшись вопросов, которые она могла задать о нем или его друзьях, даже немного расстроился из-за того, что она не проявила к данному вопросу абсолютно никакого интереса.

– Откуда вы узнали про Эллиота? – спросил наконец Гай, досадуя на собственное любопытство, но не в силах его сдержать, но Блейд, будто его не слышала, продолжала копаться в вещах.

Ей-богу, эта женщина казалась более чем странной. За те несколько недель, что Гай работал в заведении Фарнема, Марианна четырежды вынуждала его вызваться репетировать с Блейд и ее птицей.

И за все время эта несущая смерть женщина не перекинулась с ним и дюжиной фраз, да и те состояли всего из пары слов: «Держите это», «Встаньте здесь», «Не двигайтесь».

И уж если говорить начистоту, Блейд была самой странной персоной из всех, что Гаю приходилось встречать на своем пути.

Раздосадованный более, чем ему хотелось, отсутствием интереса с ее стороны, Гай вновь сосредоточился на газетах. Не во всех из них встречались статьи о нем или просто его имя, но таковых было достаточно много, чтобы его удивить. Гай уже давно не читал светскую хронику, и теперь его поразило, насколько подробно в прессе излагались даже малейшие его проступки, выдуманные или приукрашенные до такой степени, что он с трудом о таковых вспоминал.

Посему, если бы кто-то решил составить о нем представление, основываясь на содержании колонок светских сплетен, то пришел бы к выводу, что маркиз Дарлингтон только и делал, что кутил, распутничал и заключал опасные и безумные пари.

– Узнали что-нибудь новое? – поинтересовалась Блейд, переместившись к краю дивана, что был ближе к Гаю, и продолжая копаться в вещах.

– Вообще-то много чего, только большая часть из этого не что иное, как выдумки.

Гай перебрал газеты и, вытащив экземпляр «Лондон кроникл» – эту газету предпочитала его мать, – показал ей.

– Взгляните сами.

Блейд прекратила поиски, подошла ближе и, прочитав заметку, взглянула на Гая:

– Купались нагишом в Серпентайне? Кто такая Г.Н.?

– Графиня Нит.

– Хотите сказать, что не купались нагишом?

– Нет. Я хочу сказать, что купался не с ней. Бетси, графиня, счастлива в браке, и последний раз я встречался с ней на обеде в ее собственном доме за одним столом с ее мужем и родителями. Уверяю, тогда все были полностью одеты.

– Но вы все же купались с кем-то нагишом?

– Да. Но дело-то ведь не в этом, верно?

Фыркнув, Блейд вернулась к своему занятию.

Ее безразличие раздражало, и более того: раздражение переросло в откровенное негодование.

Что же не так со всеми женщинами в этом цирке?

Марианна его игнорировала либо открыто над ним насмехалась, Сесиль выказывала неприязнь, а Блейд и вовсе делала вид, что его выходки были недостаточно эксцентричными, чтобы произвести впечатление на большую часть населения Англии, и вела себя так, словно заметки о нем появлялись в прессе не чаще статей о Бонапарте.

– Что вы ищете? – спросил Гай.

– Ангус таскает у артисток вещи и прячет, – ответила Блейд, и в ее обычно безразличном голосе прозвучали нотки раздражения.

Гай перевел взгляд на ворона, когда тот перелетел на туалетный столик, заметив, что его хозяйка приступила к поискам там, и ему показалось, что птица смотрит прямо на него, хотя сказать наверняка было трудно, ведь отличить зрачок от радужки в его совершенно черных глазах-бусинках не представлялось возможным.

– Какие именно вещи?

– Вы ничего не теряли в последнее время?

Гай сдвинул брови:

– Вообще-то я никак не могу отыскать свое ог…

Блейд дернула за край какого-то яркого предмета одежды, и несколько предметов со звоном упали на пол.

– Так вот же оно, – воскликнул Гай. – Мое огниво!

Наклонившись, он поднял с пола тонкий металлический стержень, который всегда носил в кармане.

– Кузен подарил мне это огниво на мой двадцатый день рождения, и я думал, что потерял его, – пояснил Гай, осматривая огниво на предмет повреждений, а потом гневно взглянул на птицу. – Как, черт возьми, он достал его у меня из кармана?

Ангус смотрел совершенно в другую сторону, и его взгляд казался… изучающим.

– Он очень ловкий, – пробормотала Блейд, устремив взгляд на что-то в своей ладони (Гай не успел разглядеть, что именно: она быстро сунула предмет в карман). – Ага! – воскликнула женщина, вытаскивая из-под дивана что-то блестящее.

– Это сережка? – спросил Гай.

Но Блейд опять его проигнорировала, устремив недовольный взгляд на ворона.

– Сколько раз я говорила тебе: не смей воровать ценные вещи, Ангус?

Огромная птица пару раз тихонько каркнула, словно извиняясь. Гаю было стыдно в этом признаться, но прозвучало это великолепно.

– Это не поможет, – возразила Блейд, очевидно, вовсе не столь очарованная происходящим.

Крылья ворона поникли, и Гай готов был поклясться, что в глазах птицы появилось виноватое выражение.

– Чья она? – спросил он, когда Блейд убрала сережку в карман.

– Корделии, и, судя по всему, это не стразы. Не понимаю, зачем надевать на работу такие дорогие украшения.

Корделия Блэк выступала с небольшой театральной труппой клоунесс. Эта довольно милая девушка не скрывала своего интереса к нему, и лишь данное Сину обещание удерживало его от романа.

Блейд выпрямилась и, отряхнув юбку от пыли, указала на газеты, рассыпавшиеся по полу, когда Гай наклонился, чтобы поднять огниво.

– Вам лучше сложить все как было, иначе Сесиль будет очень недовольна.

– Сесиль?

– Да. Это ведь ее газеты. И лежали они в определенном порядке.

– В порядке, – прокаркал Ангус, и этот звук так походил на голос Блейд, что Гай на мгновение остолбенел.

– Газеты принадлежат мисс Трамбле?

Надменная француженка настаивала, чтобы Гай обращался к ней именно так, хотя всем остальным позволял звать ее по имени.

– Да, она их собирает.

– Надо же, как интересно, – протянул Гай.

Но Блейд либо его не услышала, либо не сочла это замечание достойным внимания. Порывшись в одном из ящиков туалетного столика, она сунула что-то в карман и кивнула ворону.

– Идем, Ангус.

Огромная птица почти бесшумно взмахнула крыльями, приземлилась на плечо хозяйки и прильнула к шее.

Не сказав больше ни слова, мисс Браун вышла из гримерной.

Гай подобрал с пола газеты и разгладил страницы, прежде чем сложить их на столе. Улыбка, заигравшая на его губах, становилась все шире по мере того, как он размышлял о резкой, наводившей страх француженке, которая коллекционировала светскую хронику.

Гай усмехнулся, подумав, в какое возбуждение она придет, когда он расскажет ей… Но улыбка его тут же померкла. Чертовски обидно, что он никогда не сможет рассказать ей, кто он такой на самом деле.

Проклятье! Как же мучительно упускать такую возможность ее подразнить!

Глава 5

Дувр,

28 февраля 1815 года

Сесиль наблюдала за тремя благородными джентльменами, пытавшимися завести тягловых лошадей по сходням на почтовое судно, которое доставит их в Кале. Они уже погрузили на борт собственный фургон и тот, в котором должны были ехать Сесиль, Марианна и Блейд, и теперь им осталось лишь завести на корабль лошадей.

Сесиль окинула взглядом сновавших мимо нее сотрудников цирка в поисках своих попутчиц, но ни одной не заметила.

Блейд она не видела с последнего представления, что они дали в Лондоне, а Марианну лишь мельком заметила в гостинице, куда та прибыла со своим дядей Барнабасом и его экономкой и любовницей Соней Маршан.

Сесиль удивило то обстоятельство, что Марианна приехала из Лондона в экипаже своего дяди. С Соней и без того бывало непросто, но в тандеме с Фарнемом она становилась просто невыносимой.

Вероятно, этим можно было объяснить расстроенное лицо Марианны. Она лишь коротко поздоровалась с подругой, прежде чем подняться к себе в номер, откуда больше не спускалась. Когда же Сесиль постучалась в дверь и поинтересовалась, не хочет ли Марианна составить ей компанию за обедом, та ответила, что не голодна. Именно тогда стало ясно: что-то не так. Марианна не страдала отсутствием аппетита и ела сверх меры, но при этом оставалась стройной, что многих приводило в бешенство. Сесиль же приходилось быть очень избирательной в еде, ибо ее излишки тотчас же откладывались на бедрах и ягодицах.

Как бы то ни было, вчера вечером Сесиль не встретила в столовой гостиницы других сотрудников, кроме Барнабаса и Сони, и посему была вынуждена ужинать с ними, что привело ее в довольно скверное расположение духа.

Несмотря на то что снимала комнату в доме Фарнема на протяжении четырех лет, Сесиль взяла за правило избегать общения как с ним, так и с его любовницей: ей с лихвой хватало их общества на работе. Кроме того, Соня, эта неприятная и чрезвычайно ревнивая особа, считала, что все женщины вокруг охотятся за ее Барнабасом. Ее ревность поначалу вызывала лишь смех, но со временем начала раздражать. К тому же она находила удовольствие в том, чтобы досаждать своей молодой квартирантке по любому поводу, и это бесило Сесиль гораздо больше, чем Марианну.

Несмотря на то что нанятые Марианной джентльмены не спускались к ужину, ночь, должно быть, тоже провели в гостинице, поскольку Сесиль встретила их за завтраком, хоть и не разговаривала ни с кем из них.

После того как несколько недель назад поделилась с маркизом подробностями своей жизни, она постаралась больше не допускать подобных оплошностей. Это оказалось несложно, поскольку Гай больше не задавал ей личных вопросов, перестал дразнить и не задерживался после репетиций. Сесиль убеждала себя, что благодарна ему за это, но на самом деле чем меньше он обращал на нее внимания, тем больше времени она тратила на то, чтобы украдкой наблюдать за его общением с другими артистками цирка.

Он вел себя любезно и вежливо как с мужчинами, так и с женщинами, и люди к нему тянулись. Маркиз обладал особым умением оставаться дружелюбным в общении с женщинами и при этом не переступать границы дозволенного, чего не удавалось другим мужчинам.

Некоторые незамужние артистки цирка устроили настоящее состязание за право затащить Гая в постель. Столь непростительно приземленное поведение привлекало нежелательное внимание реформаторов к театральным труппам. Подобное лицемерие ужасно раздражало, учитывая, что многие пэры вели себя не менее раскрепощенно – а порой и гораздо возмутительнее, – нежели женщины, с которыми Сесиль работала бок о бок. Возможно, она и сама приняла бы участие в этом состязании, если бы не знала, кто такой Гай на самом деле.

Но, к сожалению, Сесиль это знала, как знала и о собственном невероятно сильном и крайне нежелательном влечении к нему. Впрочем, она могла объяснить собственную будоражащую кровь реакцию на этого мужчину тем обстоятельством, что он считался в некотором роде знаменитостью. Сесиль было стыдно, но она не могла отрицать, что потеряла из-за маркиза голову задолго до личной встречи с ним. Этот мужчина представлял опасность для ее душевного спокойствия, и посему она всячески старалась избегать его общества.

Несмотря на то что двое его друзей, Син и Смити, тоже были по-своему привлекательны, Сесиль совершенно не испытывала к ним влечения. Хотя, скорее всего, они ни дня в своей жизни не занимались физическим трудом, все трое оказались на удивление хорошими работниками: приходили на репетиции вовремя, безропотно выполняли все, чего требовала от них Сесиль, и не гнушались даже самой черной работы.

За месяц, что новые рабочие трудились в заведении Фарнема, Марианна так и не удосужилась объяснить подруге их появление.

Сесиль поражало, что никто в цирке, казалось, не узнал эту троицу, и вовсе не из-за прекрасного грима. Просто никто из цирковых и мысли не допускал, что джентльмены столь высокого положения снизойдут до общения с ними, тем более что Марианна обращалась с ними как с обыкновенными сотрудниками, и даже хуже. – Если подворачивалась какая-нибудь особо мерзкая работа, то непременно доставалась одному из этих троих, но хуже всех приходилось герцогу Стонтону, к которому Марианна, казалось, питала прямо-таки неприязнь.

В полнейшем изумлении Сесиль наблюдала, как они таскали грязное белье и убирались перед зданием: отличная работа для этой троицы, поскольку именно их приятели аристократы плевались, сорили, проливали помои и вообще вели себя как свиньи. Друзья так же подметали и мыли полы и даже несколько раз чистили отхожее место и выносили ведро с нечистотами, когда ответственные за это люди плохо выполнили свою работу.

И при этом они ни разу не пожаловались на свою долю.

Но чем бы они ни занимались в цирке, это никак не мешало им развлекаться по ночам, по крайней мере когда речь заходила о герцоге и маркизе.

Упоминания об этих двоих появлялись в газетах с завидной регулярностью. Правда, о герцоге писали не так часто, как о его друге, и обычно в связи с государственными делами или визитом на званый обед. Зато похождения маркиза описывали с подробностями: как танцевал на балах почти каждую ночь до рассвета, как катал богатых наследниц по Гайд-парку в своем высоком фаэтоне, – но не все сплетни были столь же безобидны. Поговаривали, будто маркиз закрутил интрижки с несколькими скандально известными вдовушками и с по меньшей мере с тремя замужними дамами.

Сесиль всем сердцем желала перестать читать заметки об этом треклятом маркизе и ненавидела себя за то, что снова и снова присоединялась к толпе, ежедневно собиравшейся перед типографией Хамфри, чтобы поглазеть на новые скандальные карикатуры, но ничего не могла с собой поделать.

К счастью, сам герой скандальной хроники ничего не знал о ее одержимости его возмутительными деяниями.

Более чем когда-либо Сесиль горела желанием узнать, почему трое высокопоставленных друзей работают в цирке, но гордость удерживала ее от расспросов. Раз уж Марианна не пожелала ей довериться, то она не станет на нее давить.

Прервав размышления, Сесиль заметила, что остальные работники цирка уже поднимаются на борт. Пришло время и ей занять свое место на судне и вернуться в страну, из которой она сбежала двадцать лет назад.

Спустя некоторое время, когда Сесиль стояла у борта корабля и наблюдала за бурлящей внизу водой, к ней подошел мужчина, занимавший все ее мысли, но прежде чем он успел открыть рот, она сказала:

– Вас ищет Марианна.

Искоса посмотрев на Сесиль, Гай облокотился о бортик рядом с ней.

– Не беспокойтесь, дорогая. Она уже меня нашла и загрузила работой.

– Тяжелая работа закаляет характер, – не осталась в долгу Сесиль.

Гай рассмеялся:

– Но она переключила внимание на Сина, так что я спасен. Во всяком случае, до тех пор пока не прибудем в Кале.

Сесиль пропустила это замечание мимо ушей, желая, чтобы маркиз ушел, и отчаянно надеясь, что останется.

Гая словно что-то беспокоило. Он переводил взгляд с собственных рук на воду, потом на стоявшую рядом женщину.

– Где вы работали до того, как решили наняться в цирк? – не удержалась от вопроса Сесиль, раздумывая над тем, какую ложь маркиз придумает в качестве ответа.

– То тут то там.

– И чем занимались?

– Тем, что поручали.

На этот раз рассмеялась Сесиль:

– Коль уж вы вознамерились прятаться под чужой личиной, неплохо было бы придумать себе правдоподобную биографию.

– О чем это вы?

Внезапно Сесиль стало невыносимо терпеть ложь.

– Я знаю, кто вы такой… лорд Карлайл.

Однако вместо того, чтобы выказать неудовольствие или хотя бы удивиться, маркиз… развеселился, а Сесиль досадливо поморщилась.

– О, в самом деле? И как давно вы раскрыли обман?

– Как только вас увидела, – усмехнулась та. – Я знаю о вас все.

И вновь маркиз не выказал удивления:

– И что же именно вы обо мне знаете, мисс Трамбле?

– Я читала о вас в колонках светской хроники и видела бесчисленные сатирические иллюстрации в витринах типографии.

– Ведь это такие надежные источники информации.

– Хотите сказать, что в рассказах о вас нет ни слова правды?

– Не знаю… Какой именно вас интересует?

– О, их так много!

– Тогда вам будет несложно выбрать какой-то один.

– Как насчет одной из наиболее известных историй о вас и герцогине Лестер? – выпалила Сесиль, не в силах сдержаться при виде написанного на лице маркиза самодовольства.

Губы Дарлингтона изогнулись в озорной улыбке.

– Ах да… Одно из наиболее известных – или, скорее, скандально известных – моих изображений.

Сердце Сесиль забилось быстрее, стоило представить вышеозначенную карикатуру, на которой были изображены обнаженные маркиз и герцогиня, возлежавшие на кровати под балдахином в роскошно обставленной спальне. В окне виднелось лицо пожилого мужчины, и казалось, будто он держится за подоконник, забравшись по стене дома.

Карикатура собрала перед типографией мистера Хамфри такую толпу, что дежурившим на улице караульным пришлось зачитать Закон об охране общественного порядка. Ведь почти три сотни человек, желавших поглазеть на новую карикатуру, пытаясь пробраться поближе, расталкивали соседей, и в конце концов завязалась массовая драка.

Дарлингтон придвинулся ближе, и рядом с ним, таким высоким и крепким, Сесиль вдруг почувствовала себя чуть ли не ребенком.

– Должно быть, вы очень торопились взглянуть на этот рисунок: он провисел в витрине совсем недолго.