Текст книги "Человек: Фрагменты забытой истории"

Приложение

Чарлз Ледбитер. Очерки доисторических цивилизаций

Выдержки из книги «Человек: откуда, как и куда»

Когда, рассказывая о ясновидении, я упомянул о великолепных возможностях исследования прошлого, которые открываются перед историками, некоторые читатели сообщили мне, что, если бы любые фрагменты результатов таких исследований были представлены публике, они вызвали бы у теософов глубокий интерес. Несомненно, это так, но оказалось не так легко исполнить это пожелание, как можно было бы полагать. Следует помнить, что такие исследования предпринимаются не для удовольствия, не для удовлетворения обычного любопытства, а лишь когда они оказываются необходимы для должного выполнения какой-то части работы или для объяснения какого-то темного момента наших исследований. Большинство сцен из давней истории мира, которые столь интересовали и восхищали наших исследователей, прошли перед нашим взором в ходе исследования той или иной из последовательностей жизней, прослеживавшихся в глубину веков, чтобы собрать информацию о работе великих законов кармы и реинкарнации. Поэтому наши знания об отдаленной древности имеют скорее характер последовательности проблесков или галереи образов, чем целостной картины и связной истории.

Тем не менее даже в этих сравнительно случайных и несвязанных наблюдениях перед нашими глазами открылось множество вещей, представляющих чрезвычайный интерес – не только касавшихся великолепных цивилизаций Египта, Индии и Вавилонии и более современных государств Персии, Греции и Рима, но и других, превосходивших по масштабу даже вышеупомянутые, которые по сравнению с ними были уже поздними цветами. Эти могущественные империи начинались еще на самой заре человечества, хотя некоторые фрагменты их следов еще остаются на Земле для имеющих глаза, чтобы видеть.

Пожалуй, величайшими из них всех были охватывающие весь мир владения божественных правителей Города Золотых Врат древней Атлантиды, поскольку, за исключением первоначальной арийской цивилизации по берегам Центральноазиатского моря, почти все империи, которые люди называли великими, были лишь бледными и частичными копиями этой удивительной организации. До нее же не существовало ничего, что можно было бы вообще с ней сравнить, и единственными попытками учредить правление в действительно большом масштабе были государства яйцеголовой подрасы лемурийцев и мириад тлаватлей, строителей курганов, живших на дальнем западе ранней Атлантиды.

Некоторые черты политической системы, которая столь много тысячелетий сосредоточивалась вокруг великолепного Города Золотых Врат, уже набрасывались в одном из Протоколов Лондонской ложи; сейчас же я собираюсь предложить вам легкий набросок одной из ее позднейших копий, которая, хотя и в малом масштабе в сравнении со своей великой родительницей, все же сохранила в себе многое из великолепного общественного духа и верховенствующего чувства долга, которые были самой жизнью этой великой древней схемы, – и все это уже почти в то время, которое мы привыкли относить к историческим периодам.

Часть света, к которой мы ради этого обратим свое внимание, – это древнее Перуанское царство, которое, однако, охватывало гораздо бóльшую часть южноамериканского континента, чем та республика, которая сейчас носит название Перу, или даже чем та страна, которой владели инки в XVI столетии, когда их застали испанцы. Верно, что система правления в этом позднейшем царстве, вызвавшая восхищение Писарро, старалась воспроизвести условия более великой и древней цивилизации, о которой я собираюсь сейчас рассказать, но все же, как бы ни была удивительна эта бледная копия, мы должны помнить, что это была именно копия, созданная через тысячи лет более низкоразвитым народом в попытке возродить те традиции, некоторые лучшие моменты которых уже были забыты.

Первое знакомство наших исследователей с этой интереснейшей эпохой произошло в ходе стараний проследить длинную цепь воплощений. Было выяснено, что после двух благородных жизней, прожитых в великих трудах и напряжении (что было, очевидно, следствием серьезной неудачи в одной из предшествовавших жизней), субъект, историю которого мы решили проследить, родился в благоприятных условиях в этой великой Перуанской империи и прожил там жизнь, которая хотя и была так же полна тяжелой работы, как и предшествовавшие, все же отличалась тем, что там он удостоился счастья и успеха в куда большей степени, чем обычно выпадает на долю человека.

Естественно, зрелище государства, в котором большинство социальных проблем, похоже, были решены (там не было бедности, недовольства и почти не было преступности), сразу же привлекло наше внимание, хотя в то время мы не могли задержаться, чтобы исследовать его более пристально. Но когда линии некоторых других исследовавшихся нами жизней тоже привели нас в эту страну в тот же период и мы стали узнавать все больше и больше о ее манерах и обычаях, то постепенно мы осознали, что наткнулись на настоящую осуществленную утопию – время и место, где, по крайней мере, физическая жизнь была лучше устроенной, счастливой и полезной, чем, вероятно, где-либо еще.

Несомненно, найдутся многие, которые зададут вопрос: откуда нам знать, что это описание отличается от описаний всех прочих утопий, и как мы можем быть уверены, что исследователи не обманывали себя красивыми мечтами и не считывали свои же собственные идеи, превращая их в видения и убеждая себя в том, что они действительно это видели? То есть как мы можем убедиться, что это более чем просто сказка?

Единственный ответ, который можно дать таким вопрошателям, – что такой гарантии нет. Сами исследователи в этом уверены – благодаря долгому накоплению многочисленных доказательств, которые сами по себе зачастую были малы, но в совокупности своей достаточны. Они также были уверены в своих знаниях о разнице между наблюдением и воображением, постепенно приобретенных в долгих терпеливых опытах. Они очень хорошо знают, как часто им приходилось встречаться с вещами совершенно невообразимыми и неожиданными и как часто в результате этого им приходилось расставаться со своими прежними представлениями, которые они долго лелеяли.

Кроме этих исследователей были и другие люди, которые уверены в этом практически в той же мере – как благодаря собственной интуиции, так и тому, что они хорошо знали тех, кто выполнял эту работу. Для остального же мира все эти исследования столь отдаленного прошлого неизбежно должны остаться лишь гипотезой. Они могут считать это описание древней перуанской цивилизации просто сказкой, и все же я надеюсь, что они признают, что это сказка прекрасная.

Я полагаю, что кроме как методами ясновидения окажется невозможным восстановить какие-либо следы цивилизации, которую мы здесь исследуем. Я почти не сомневаюсь, что такие следы существуют, но, чтобы приобрести достаточные знания, позволяющие уверенно отделить их от следов других, позднейших рас, потребуются весьма обширные и тщательные раскопки. Может статься, что в будущем историки и археологи обратят больше внимания на эти удивительные страны Южной Америки, чем они уделяют сейчас, и тогда, возможно, им удастся выявить следы разных рас, которые, одна за другой, заселяли их и правили ими. Но пока что все, что мы знаем о древнем Перу (если не считать данных ясновидения), – это то немногое, что было рассказано нам испанскими конкистадорами, а ведь цивилизация, которая столь удивила их, была лишь бледным и отдаленным отражением более древней и великолепной реальности.

Сама раса с тех пор изменилась, ибо те, кого там застали испанцы, были лишь боковым отростком великолепной третьей подрасы атлантов, у которой, похоже, было много больше жизнестойкости, чем у любой из последовавших, хотя очевидно, что эта ветвь во многих отношениях демонстрировала последнюю стадию дряхлости, будучи во многом более варварской, деградировавшей и менее утонченной, чем та более ранняя ветвь, о которой мы будем говорить.

Этот маленький листочек из подлинной истории мира, беглый взгляд на одну лишь картину из огромной галереи природы открывает нам то, что в сравнении со всем ныне существующим вполне может показаться идеальным государством. Частично наш интерес к нему был вызван тем, что там были вполне осуществлены все те вещи, к которым стремятся современные социальные реформаторы, но достигнуты они были методами, диаметрально противоположными тем, которые предлагаются сейчас. Народ жил в мире и процветании, такая вещь, как бедность, была неизвестна, и практически не было преступлений. Ни у кого не было причин для неудовольствия, поскольку у каждого были возможности для раскрытия своего гения (если он таковым обладал) и он мог выбрать себе любую профессию или линию деятельности, какой бы она ни была. Ни на одного человека не возлагалась работа, слишком тяжелая для него, у каждого было много свободного времени для любого желаемого занятия или достижения; образование было полным, бесплатным и эффективным, а о больных и стариках прекрасно заботились. И вся эта тщательно разработанная система материального благосостояния была осуществлена, и, насколько мы можем видеть, только и могла быть осуществлена при такой абсолютной монархии, которую только видал мир.

Толтекская цивилизация в древнем Перу, XIII тысячелетие до н. э.

Цивилизация Перу в XIII тысячелетии до н. э. столь близко напоминала Толтекскую империю в ее зените, что мы, поскольку тщательно исследовали этот период, используем его здесь как пример цивилизации атлантов. Египет и Индия в атлантский их период дали другие примеры, но в целом основные черты Толтекской империи лучше всего были представлены в Перу описываемого нами периода. Правление было самодержавным – никакое иное правительство в те времена не было возможным.

Чтобы показать, почему это было так, мы должны мысленно вернуться в более ранний период – к первоначальному выделению великой четвертой коренной расы. Станет очевидно, что когда Ману и его сподвижники – великие адепты из намного более высокой эволюции – воплотились среди молодой расы, над развитием которой они работали, для этого народа они были совершенными богами как в знаниях, так и в силе, настолько они опережали его во всех мыслимых отношениях.

В таких обстоятельствах не могло быть иной формы правления, кроме автократии, поскольку правитель был единственным человеком, который действительно что-то знал, и поэтому ему приходилось принять на себя управление всем. Потому эти великие стали естественными правителями и водителями человечества-ребенка, и им всегда выказывалось охотное повиновение, потому что благодаря их мудрости авторитет их был общепризнан, равно как и то, что самая большая помощь, которую только можно оказать невежественным, – это вести и обучать их. Отсюда и произошел тот общественный порядок, как и должен приходить всякий истинный порядок, – сверху, а не снизу, и по мере распространения новой расы этот принцип сохранялся. На его основании были созданы могущественные монархии отдаленной древности, в большинстве случаев начинаясь с правления царей-посвященных, мудрость и власть которых вела их младенческие государства через все начальные трудности.

Таким образом, получилось, что даже когда первоначальные божественные правители передали свои посты в руки своих учеников, истинный принцип правления все еще понимался, и потому, когда основывалось новое царство, всегда предпринимались усилия как можно более точно имитировать в новых условиях великолепные институты власти, которые божественная мудрость уже дала миру. Только лишь когда и у народа, и у правителей возрос эгоизм, прежний порядок постепенно стал меняться, уступив место немудрым экспериментам и правительствам, движимым жадностью и честолюбием, а не вдохновляемым исполнением долга.

В рассматриваемый нами период – около 12 000 г. до н. э. – ранние Города Золотых Врат уже не существовали, так как многие тысячи лет назад они скрылись под волнами океана, и хотя главный из царей острова Посейдониса все еще высокомерно короновался прекрасным титулом, некогда принадлежавшим царям Атлантиды, он уже не претендовал на то, чтобы следовать методам правления, которые обеспечивали им стабильность, намного превосходящую ту, что дает обычное человеческое устройство правления. Однако за несколько столетий до этого царями страны, позже названной Перу, была предпринята хорошо задуманная попытка возродить – хотя конечно же в значительно меньшем масштабе – жизнь этой древней системы, и в эпоху, о которой мы говорим, это возрождение вполне состоялось и было, вероятно, в зените своей славы, хотя система эта сохраняла свою эффективность и впоследствии, на протяжении множества веков. Именно это перуанское возрождение мы сейчас и рассматриваем.

Несколько трудно дать представление о физической внешности расы, населявшей страну, поскольку ни одна ныне существующая на Земле раса не напоминает ее достаточно, чтобы послужить сравнением, не сбивая с верной мысли в том или ином направлении. Представители великой третьей подрасы атлантской коренной расы, еще сохранившиеся на Земле, значительно выродились и измельчали в сравнении с тем, какой была эта раса во времена ее славы. У наших перуанцев были высокие скулы, и общий их облик ассоциировался у нас с высшим типом индейцев, хотя контур лица имел отличия, делавшие его скорее более арийским, чем атлантским, и выражение его фундаментально отличалось от выражения лиц современных краснокожих, будучи открытым, радостным и мягким, а у высших классов на лицах были явные признаки проницательного интеллекта и благосклонности. Цвет кожи был красновато-бронзовым, в целом более светлый у высших классов и более темный у низших, хотя классы были так перемешаны, что вряд ли можно было выделить даже такое различие.

В целом расположение духа народа было счастливым, довольным и мирным. Законы были немногочисленными, удобными и хорошо исполнялись, так что население было, естественно, законопослушным; климат был по большей части приятным, позволяя людям не утомляться чрезмерно на земледельческих работах, поскольку при умеренных усилиях давал богатый урожай. Это делало людей довольными и позволяло получать от жизни максимум. Очевидно, что такое настроение народа давало правителям страны огромные начальные преимущества.

Как было уже замечено, монархия была абсолютной, но все же она настолько отличалась от всего существующего сейчас, что простое упоминание монархии не даст никакого представления о фактах. Тон во всей системе задавала ответственность. У царя конечно же была абсолютная власть, но он также нес и абсолютную ответственность за все происходящее. С ранних лет его учили понимать, что где бы в его обширной империи ни существовало какое-нибудь зло, которого можно было избежать, – например, человек, желающий работать, не мог найти себе подходящий вид работы, или больной ребенок не получал должного внимания, – это было упущением в его руководстве, пятном на его правлении и на его личной чести.

У него имелся большой правящий класс, помогавший ему в его работе, и, будучи на попечении этого класса, вся нация подразделялась самым тщательным и систематическим образом. Прежде всего, империя разделялась на провинции, над каждой из которой был поставлен вице-король, за ними шли те, кого мы могли бы назвать генерал-губернаторами округов, а за теми – губернаторы городов и небольших областей. Каждый из них прямо отвечал перед вышестоящим начальником за благосостояние каждого человека в его ведении. Это подразделение ответственности продолжалось, пока мы не доходили до своеобразного сотника – чиновника, на попечении которого была сотня семей, за которые он был полностью ответственен. Это был самый низший представитель правящего класса, но ему, в свою очередь, обычно помогали добровольные помощники, взятые им из каждого десятого семейства, доставлявшие ему самые последние новости обо всем, что требовалось или шло не так.[60]60
  Читавшие древнеиндийскую литературу сразу же признают сходство этой системы с той, что преобладала у арьев в ранний период. Это только естественно, поскольку все следующие друг за другом ману являются членами той же Иерархии и заняты в аналогичной работе.


[Закрыть]

Если кто-либо из чиновников, входивших в эту тщательно разработанную систему, пренебрегал своей работой, сообщение вышестоящему начальнику вызывало немедленное расследование, поскольку честь последнего зависела от полного довольства и благосостояния каждого, кто находился в его юрисдикции. Такая неусыпная бдительность при исполнении общественного долга не столько вменялась законом (хотя, несомненно, закон такой был), сколько вызывалась общим для всего правящего класса чувством, схожим с чувством чести джентльмена, что было силой, превосходящей силу любого внешнего закона, поскольку в действительности тут действовал высший закон изнутри – указание пробуждающегося Я личности, касающееся того, что оно знает.

Таким образом, видно, что мы познакомились с системой, во всех отношениях основывавшейся на том, что было полным антитезисом всем тем идеям, которые провозглашаются сейчас прогрессивными. Фактор, делавший такой вид правления возможным и действенным, – существование среди всех классов просвещенной части общества глубоко укоренившегося мнения – столь сильного и определенного, что делало практически невозможным для любого человека неисполнение своего долга перед государством. Всякий, кто не исполнял его, считался бы нецивилизованным существом, недостойным высокой привилегии гражданства в этой великой империи «Детей Солнца», как называли свою страну эти ранние перуанцы. На него смотрели бы примерно с таким же ужасом и жалостью, как в средневековой Европе – на отлученного от Церкви.

Из этого положения дел – столь отличного от чего-либо существующего сейчас, что нам очень трудно его представить, – возникал другой факт, почти столь же трудный для нашего осознания. В древнем Перу почти не было законов, а следовательно, и тюрем, и наша система исполнения наказаний показалась бы тому народу, о котором мы сейчас говорим, совершенно бессмысленной. В их глазах жизнь гражданина империи казалась единственной стоящей жизнью, и все хорошо понимали, что каждый человек занимал свое место в обществе только на условиях исполнения своего долга перед ним. Если кто-нибудь каким-либо образом не исполнял его (а это был почти неслыханный случай из-за уже упомянутой силы общественного мнения), от чиновника, управляющего областью, где он жил, требовали объяснений, и если расследование показывало, что он достоин осуждения, то он получал от этого чиновника выговор. Что-либо подобное систематическому пренебрежению своим долгом расценивалось как одно из ужасных преступлений, подобное убийству или воровству, и за все подобные преступления наказание было только одно – изгнание.

Теория, на которой основывалось подобное общественное устройство, была исключительно проста. Перуанцы придерживались мнения, что цивилизованный человек принципиально отличается от дикаря тем, что понимает и разумно выполняет свои обязанности перед государством, часть которого составляет. Если же он не выполняет эти обязанности, он сразу же становится опасностью для государства. Он показал, что недостоин участвовать в его благах, и, следовательно, исключается из него, чтобы жить среди варварских племен на границах империи. Отношение перуанцев к этому вопросу, может быть, хорошо характеризует само слово, которым у них назывались эти племена, – с их языка оно буквально переводилось как «беззаконные».

Однако к этой крайней мере – изгнанию – приходилось прибегать лишь изредка. В большинстве случаев чиновников любили и уважали, и одного намека с их стороны было более чем достаточно, чтобы призвать нарушителя к порядку. Да и те немногие исключенные изгонялись из родной страны не навсегда – после определенного периода им, после испытательного срока, позволялось вновь занять свое место среди цивилизованных людей и снова получать удовольствие от преимуществ гражданства, как только они покажут себя достойными этого.

Среди многих функций чиновников (или «отцов», как они назывались) была обязанность судей, хотя законов, в нашем понимании, там практически не было; скорее всего, они больше соответствовали нашим третейским или арбитражным судьям. Все споры, которые возникали между двумя людьми, передавались им, и в этом случае, как и во всех других, неудовлетворенный решением мог подать апелляцию вышестоящему судье, так что в пределах возможного было и то, что какое-нибудь запутанное дело доходило до подножия трона самого царя.

Высшими руководителями предпринимались все усилия к тому, чтобы быть доступными для всех, и частью составленного для этой цели плана была тщательно разработанная система визитов. Раз в семь лет сам царь совершал для этой цели объезд империи, и точно так же губернатор провинции должен был объезжать ее ежегодно, а его подчиненные в свою очередь должны были постоянно наблюдать собственными глазами, все ли хорошо у вверенных им людей, а тем, кто хотел бы проконсультироваться с ними или обратиться к ним, предоставлять для этого всякую возможность. Эти царские и губернаторские поездки обставлялись с достаточной торжественностью и всегда были поводом к радости народа.

Система правления, по меньшей мере, в том имела что-то общее с современной, что существовала полная и тщательная система регистрации. Рождения, браки и смерти фиксировались со скрупулезной точностью, из чего составлялась статистика во вполне современном стиле. У каждого сотника был подробный список всех его подопечных, и на каждого их них у него была заведена любопытная маленькая табличка, на которую заносились основные события его жизни, по мере того как они происходили. Но вышестоящему начальнику он уже не сообщал имен, а отчитывался в цифрах – сколько больных, сколько здоровых, сколько родилось, сколько умерло и т. д., и эти маленькие отчеты постепенно сводились воедино и передавались все выше и выше по чиновничьей иерархии, пока их резюме периодически не доставлялось самому монарху, у которого, таким образом, всегда под рукой были результаты этой постоянной переписи населения империи.

Другой момент сходства между этой древней системой и нашей собственной можно найти в том, насколько тщательно отмерялась и нарезалась земля, и прежде всего – как она анализировалась, ибо главной целью всех этих обследований было выяснить точное состояние земли в разных частях страны, чтобы можно было засадить ее наиболее подходящей культурой и получить от нее максимум в целом. В самом деле, можно сказать, что наибольшая важность в сравнении со всеми прочими направлениями работы придавалась тому, что мы назвали бы научным ведением сельского хозяйства.

Это прямо подводит нас к рассмотрению того, что, наверно, было самым примечательным из всех институтов этой древней расы, – ее земельной системы. Это уникальное устройство столь прекрасно подходило этой стране, что куда более низкоразвитая раса, которая через тысячи лет покорила и поработила выродившихся потомков наших перуанцев, постаралась поддерживать ее, насколько ей это удавалось, и ее остатки, которые еще действовали, вызвали восхищение заставших ее испанских завоевателей. Можно сомневаться, могла ли такая система успешно проводиться на менее плодородных и более заселенных землях, но, во всяком случае, она превосходно работала в то время и в том месте, где мы ее обнаружили. И теперь мы должны постараться объяснить эту систему, сначала для ясности набросав лишь ее общие контуры и оставив многие жизненно важные моменты для объяснения в другом месте.

Каждому городу или деревне отводилось для обработки определенное количество пахотной земли вокруг, и оно было строго пропорционально количеству жителей. Из этих жителей всегда назначалось значительное количество работников для обработки земли, которых можно было назвать рабочим классом. Не то чтобы другие не работали, но эти были выделены для данного конкретного типа работы. Как набирался этот рабочий класс, мы объясним позднее, а пока что нам будет достаточно сказать, что его члены были мужчинами в расцвете сил, в возрасте от 25 до 45 лет – стариков, детей, больных или слабых людей в его рядах не было.

Земля, отведенная каждой деревне для обработки, прежде всего делилась на две половины, которые мы можем назвать частной и общественной землей. Обе они должны были обрабатываться рабочими – частная земля для их собственных нужд и выгоды, а общественная земля – для блага общества. Обработка общественной земли, так сказать, выполняла роль налогов, собираемых в современных государствах. Естественно, сразу может возникнуть представление, что налог, составлявший половину дохода человека или отнимавший половину его времени и энергии (что в данном случае то же самое), чрезмерно тяжел и несправедлив. Но пусть читатель подождет, пока не узнает, что делалось с продуктом этой общественной земли и какую роль он играл в жизни нации, прежде чем станет осуждать это как тираническую эксплуатацию. Нужно усвоить, что практически выполнение этого правила вовсе не приводило к суровым результатам – обработка и своей, и общественной земли означала куда менее тяжелую работу, чем выпадает на долю английского крестьянина. И хотя по меньшей мере дважды в год она требовала нескольких недель непрестанной работы с утра до ночи, были длинные периоды, когда все необходимое легко делалось за два часа в день.

Частная земля, которой мы займемся сначала, разделялась между жителями с самой скрупулезной справедливостью. Каждый год после сбора урожая каждому взрослому, будь то мужчина или женщина, давался определенный участок земли, хотя вся обработка выполнялась мужчинами. Таким образом, женатый мужчина без детей мог иметь в два раза больше земли, чем холостой, а, например, вдовец с двумя незамужними дочерьми – в три раза больше, но, когда дочь выходила замуж, ее надел переходил вместе с ней к ее мужу. С рождением каждого ребенка паре давался дополнительный участок, который увеличивался по мере того, как дети росли, – это делалось, чтобы у каждой семьи было необходимое пропитание.

Человек мог выращивать на своей земле все что угодно, но не мог оставлять ее необработанной. Конечно, он должен был выращивать то или иное зерно для своего пропитания, но, коль скоро этого было достаточно для жизни, остальное было его собственным делом. В то же время к его услугам всегда были эксперты, от которых он мог получить самый лучший совет, так что он не мог пожаловаться на незнание, если его выбор оказывался неподходящим. Человек, не принадлежащий к этому классу сельскохозяйственных рабочих, т. е. зарабатывающий каким-то иным способом, мог либо обрабатывать свой участок в свободное время, либо нанять одного из этих рабочих, но в этом случае продукт принадлежал не ему, а человеку, который выполнял работу. Тот факт, что один такой рабочий мог выполнять работу двоих, что он часто совершенно добровольно и делал, доказывает, что этот фиксированный объем работы в действительности был весьма нетрудным делом.

Приятно отметить, что в связи с этой сельскохозяйственной работой всегда выказывалось много дружеских чувств и изъявлялась готовность помочь. Человек, имевший много детей и потому необычно большой земельный участок, всегда мог рассчитывать на любезную помощь своих соседей, как только они закончат свои более легкие труды, и всякий, у кого были основания устроить себе выходной, никогда не оставался без помощи друга, который занимал его место на время его отсутствия. Вопроса болезни мы здесь не касаемся по причинам, которые скоро станут ясны.

Что касается урожая, то с тем, как им распорядиться, не было никаких трудностей. Большинство людей выбирали для выращивания те зерновые культуры, фрукты и овощи, которые они сами могли использовать в пищу, а излишек можно было продать или обменять на одежду или иные товары. В худшем случае правительство всегда было готово купить любое количество предложенного зерна по фиксированной цене, которая была чуть меньше рыночной, для своих запасов, которые всегда содержались в огромных зернохранилищах на случай голода или иной чрезвычайной ситуации.

Но давайте теперь посмотрим, что делалось с урожаем другой половины обрабатываемой земли, которую мы назвали общественной. Она сама подразделялась на две равные части (каждая из которых, таким образом, составляла четверть всей пахотной земли в стране), и одна из них называлась землей царя, а другая – землей Солнца. Существовал закон, что прежде всего должна была обрабатываться земля Солнца, а когда это было сделано, человек мог заняться своей личной землей, и только когда вся эта работа была выполнена, он должен был внести свой вклад в обработку земли царя. Так что, если плохая погода задерживала урожай, потери в первую очередь нес царь, и это, за исключением совсем уж неурожайных лет, не влияло на личную долю. Земля же Солнца была застрахована почти ото всех возможных случайностей, за исключением полной гибели посевов.

Что касается вопроса орошения, всегда важного в стране, бóльшая часть которой бесплодна, всегда соблюдался тот же порядок. Пока не были полностью орошены земли Солнца, ни одна капля драгоценной воды не направлялась в другие места, и пока личные участки всех людей не получали требуемого, вода не направлялась на царские земли. Смысл такого распределения будет очевиден позже, когда мы поймем, как использовалась продукция с этих разных наделов.

Таким образом, мы видим, что четверть всего богатства страны направлялась непосредственно в руки царя, поскольку с деньгами, выручаемыми от производства или добычи полезных ископаемых, поступали так же – первая четверть Солнцу, затем половина рабочим и оставшаяся часть – царю. Что же делал царь с этим громадным доходом?

Во-первых, он содержал всю правительственную машину, о которой уже упоминалось. Жалованье всему классу чиновников – от вице-королей больших провинций до сравнительно скромных сотников – выплачивалось им, и не только жалованье, но и все их расходы, связанные с визитами и прочими поездками.

Во-вторых, на эти доходы он осуществлял все гигантские общественные работы своей империи, даже отдельные руины которых все еще удивляют нас и четырнадцать тысячелетий спустя. Замечательные дороги, соединявшие города и городки по всей империи, прорубались сквозь гранитные горы и огромными мостами пересекали непреодолимые пропасти. Великолепная система акведуков, которые в инженерном отношении нисколько не уступали современным, могла доставлять жизнедающую воду в самые дальние уголки засушливой и часто бесплодной страны. Все это строилось и поддерживалось на доходы, получаемые с царских земель.