Текст книги "Вокруг мира на 80 поездах. 72 000 километров новых открытий"

– Ради халявы и не такое сделаешь.

– Не надо ровнять нас всех под одну гребенку. Что ж, спокойной ночи.

– НАНДЕШУКА! – послышался голос со стола.

– О боже мой. Эта штука включилась.

– НАНДЕШУКА, – снова прощебетала Чу-ри-чан.

– Разве ты не выключила ее?

– У нее нет кнопки отключения. Она должна отключаться сама по себе. Хватит разговаривать, – зашипела я. – Она реагирует на звук твоего голоса!

– Это ты перестань говорить.

– НАНДЕШУКА.

– Я сейчас скину эту штуку с балкона.

Над моей головой загорелась лампочка.

– Это ты только что включила? – спросил Джем.

– Нет.

– Тогда как он включился?

– Я не знаю!

В темноте я нащупала инструкции на полу и, сощурившись, нашла и попробовала произнести несколько команд. Все безрезультатно. Сдавшись, я бросила листок обратно на пол и натянула одеяло на голову, чтобы скрыться от света.

– Это худший отель, – застонал Джем в подушку, прежде чем мы в конце концов вырубились под звуки Чу-ри-чан, болтающей в темноте.

Huis Ten Bosch Limited Express был ничем не примечательным поездом, который пару часов вез нас по сельской местности и прибыл на станцию Хаката в обеденное время. У нас оставалось чуть более часа до пересадки на поезд в Осаку, поэтому мы занялись изучением местного экибена. Слово «экибен» – это гибрид эки, что означает «станция», и бенто – «упакованный обед». Экибены уникальны для каждого региона Японии, они позволяют поставщикам радовать покупателей своими фирменными блюдами с использованием местных сезонных ингредиентов и конкурировать со станциями-соперниками. Считается, что первый экибен, который продавали прямо в окна поездов с платформы, появился в 1885 году на станции Уцуномия – это была просто парочка онигири в семенах кунжута с солеными огурцами. По мере того как железнодорожная сеть прокладывала свой путь по стране, нишевая кухня разрослась вдоль ее веток, вдохновляя последователей культа еды.

Для одержимых фанатов не составляет труда запрыгнуть в «Синкансэн» и отправиться путешествовать по Японии в поисках уникальных версий экибена, которые становятся частью «коллекции». Содержимое раскладывается в круглые, восьмиугольные или прямоугольные бамбуковые коробочки, упаковки из пенополистирола или герметично запечатанный картон, при этом каждое блюдо является произведением искусства: горки риса с зеленым чаем в виде бутонов цветов, бобы эдамаме, выложенные в витиеватые линии, тертая редька, посыпанная сверху, как снег. Купить экибен означает побаловать себя любимого настоящим подарком: завернутые в тонкую бумагу и отделанные бантами коробки напоминают рождественские подарки, а внутри завитушки лапши подобны серпантину, васаби – елочным игрушкам, и печень угря походит на серебристую мишуру. Разнообразие еды в японских поездах, безусловно, оставило британский провиант далеко позади: что такое плохо пропеченный корнуэльский пирог в сравнении с этими шедеврами, каждый из которых словно миниатюрное творение Кандинского? Избалованная разнообразием моделей на витрине, я кружила вокруг нее, будто коршун над жертвой, рассматривая креветки и пельмешки-дамплинги, в конце концов выбрав лакированную коробку с говядиной на рисе с яйцом, сваренным в мешочек. Джему хотелось попробовать аутентичной местной кухни, и он выбрал караши ментай бенто – рис с острой икрой трески и кубиками холодных ярко-зеленых маринованных огурцов.

Обрадованные покупками, мы прибыли на платформу за двадцать минут до того, как должен был прибыть наш Sakura Shinkansen. Нашим конечным пунктом был Киото, но по своему абонементу мы не могли воспользоваться прямым рейсом из Хакаты. По жестокой иронии самый быстрый поезд, «Нозоми», означающий «надежда», оказался недоступен для нас, и нам пришлось сесть на относительно медленный поезд, который прибыл на целых две минуты позже. Поезд «Сакура Синкансэн», входящий в состав серии N700, состоял из шести вагонов. На краю платформы были изображены синие подошвы обуви, указывающие, где будет открываться дверь и где должна начинаться очередь; и пассажиры уже сформировали ее, развлекая себя чтением газет и разговорами по телефону, при этом одна леди сидела на складном стульчике, ковыряясь в коробке бенто. Пересчитав их, я была уверена, что нам хватит места в вагоне. Всего за двенадцать минут до времени отбытия «Сакура Синкансэн» подкатил к перрону с проворностью пумы, и из двери вагона вышла женщина с пакетом для мусора. Она стояла рядом с дверью, придерживая ее, чтобы та не закрылась, пока пассажиры покидали вагон, и кланялась им, когда они складывали мусор в пакет. Я, привыкшая к усыпанному чипсами и пустыми банками из-под пива ковролину в британских поездах, не могла и представить, чтобы кто-то собирал за собой мусор, не говоря уже о том, чтобы благодарить за получение чужого.

Когда вышел последний пассажир, все участники нашей очереди зашли внутрь, заполняя ряды один за другим. Все тщательно соблюдали очередность и не пытались бесцеремонно занять место у окна, обскакав других, и не задерживали всех, запихивая сумки на верхнюю полку. Все спокойно расселись и, сохраняя безмолвие, вытащили смартфоны и воззрились в экраны. Выглядело все это абсолютно непринужденно, но я знала, что подобное не произойдет больше нигде в мире. Большинство людей слишком эгоистичны, чтобы оставаться разумными. Я выглянула, чтобы посмотреть на вокзальные часы, и успела как раз за десять секунд до отбытия. Мне удалось застать момент, когда стрелка на них сдвинулась ровно в момент нашего отправления. Рядом с нами сидела девочка-подросток с длинными каштановыми волосами, в наушниках Beats by Dre. Она скроллила треки на смартфоне большим пальцем, на ногте была нарисована миниатюрная ваза с красными цветами. С мерным рокотом поезд набирал темп, а пассажиры тем временем раскрывали свои ноутбуки и книги, вагон наполнялся запахом домашнего умами[22]22
  Умами – пятый вкус, широко распространенный в Китае, Японии и других странах Дальнего Востока. В России часто описывается как «мясной вкус».


[Закрыть]. Распаковав коробочки с экибенами, мы приступили к трапезе, пробуя семена, кусочки мяса, соленые огурцы и рис в соусе, а девочка вытащила бумажный пакет и откусила от своего Макбургера Терияки, оставив след розовой помады на булочке.

Джем, смотревший в окно, повернулся ко мне и прошептал:

– Это странно, что я втайне надеюсь, что землетрясение произойдет, пока мы находимся здесь?

– Да, это крайне странно.

– Разве тебе не хотелось бы испытать, каково это?

– Не больше, чем узнать, каково это – умереть в авиакатастрофе.

– Я имею в виду не сильное землетрясение, видео о которых попадают на YouTube, когда раскачиваются даже тяжелые шкафы, а вся комната трясется как желе, а самое обычное – совсем небольшое.

– Я не могу поверить, что мы и в самом деле ведем этот разговор. Мы едем на одном из самых быстрых поездов в мире, а ты надеешься застать землетрясение, которое, вероятно, убьет нас в одно мгновение.

– Но этого точно не произойдет. – Он держал в руках журнал. – Вот здесь в статье сказано, что в поезде установлен механизм, который почти мгновенно улавливает подземные толчки, а затем срабатывает система автоматического торможения, которая может остановить поезд, идущий со скоростью 300 километров в час, на отрезке в 300 метров. Разве это не удивительно?

Это было потрясающе. И стереотип о том, что Япония на десятилетия опережала другие страны, соответствовал действительности. Никто не смог бы воспроизвести японский дизайн, стиль жизни, кухню и путешествия. Все здесь задумывалось с изобретательностью и точностью и предназначалось для того, чтобы сделать жизнь проще и приятнее для всех. В общественных туалетах не только были подогреваемые сиденья, в них были кнопки, при нажатии на которые начинала играть музыка или белый шум для дополнительной приватности, а снаружи на дверях были специальные ремни для детей, чтобы матери могли спокойно воспользоваться туалетом. В пакетах с палочками для еды предусмотрительно лежали и зубочистки, двери в такси открывались автоматически, зеркала не запотевали посередине, рядом с дверями в магазинах размещались пластиковые пакеты для мокрых зонтиков, мороженое навынос продавалось с кусками сухого льда, чтобы сохранить его в холоде, а хот-доги подавались с пакетиками с горчицей и кетчупом, соединенными вместе, которые при выдавливании наливались на еду ровными параллельными линиями. Японские поезда были не похожи ни на какие другие в Азии. Меня уже не удивляли лоточники, шум, грязь, беспредел и задержки в пути, но я никак не могла понять, как одной-единственной нации удалось создать мир утопически идеальных путешествий: прозванные «творящими чудеса за 7 минут», санитарные бригады на вокзале Токио менее чем за семь минут успевали отдраить «Синкансэн» снизу доверху, вытереть столы и окна, помыть туалеты, забрать мусор и развернуть сиденья перед тем, как следующая партия пассажиров зайдет внутрь; и при этом средняя задержка «Синкансэна» в пути составляла всего пятьдесят четыре секунды. У нас в Англии для того, чтобы встала вся железнодорожная сеть страны, одному пластиковому пакету Tesco достаточно было оказаться на контактном проводе. Японские поезда настолько пунктуальны, что железнодорожные компании выдают сертификаты в случае задержки поездов известные как «Чиен шомейшо», даже если из-за этого произошло опоздание всего в пять минут, чтобы пассажиры могли доказать своим работодателям или школам, что это случилось не по их вине.

Но, несмотря на скорость, пунктуальность и отсутствие очередей, чего-то не хватало. Я поняла, что дело было в отсутствии криков, задержек, торговцев, мусора и беспорядка, к чему я привыкла в путешествии на поездах. Находясь на своей полке, я наслаждалась суматохой вокруг и чувствовала себя спокойнее от того, что что-то шло не так.

После обеда многие пассажиры решили вздремнуть. Кто-то читал, кто-то работал, когда в вагон зашел кондуктор. Он снял фуражку и склонил голову в поклоне. Я улыбнулась, когда он проходил мимо, и смотрела, как он идет по проходу, проверяя билеты. Дойдя до конца вагона, он повернулся и снова поклонился, прежде чем уйти. Никто даже не взглянул на него, и мне стало его жаль. Но благодаря этому маленькому действию я поняла, что японским поездам не нужен весь тот шум и суматоха, чтобы иметь свой неповторимый характер и душу.

От станции Син-Осака мы за 15 минут добрались до Киото на поезде Hikari. После Nozomi «Хикари» был вторым по скорости поездом на ветке «Токайдо-синкансэн», за которым следовал Kodama, который останавливался почти на всех станциях в пути. Даже названий этих поездов было достаточно, чтобы заставить меня захотеть прокатиться на них всех: «Хикари» означает «свет»; «Кодама» – «эхо»; «Сакура» означает «цветение вишни»; «Кагаяки» переводится как «блеск». И, даже не зная перевода, я уже любила нежность «Мидори», мягкость «Асагири» и метко названные «Поезда радости», из которых особенно фантастически звучало название Aso Boy. Экспресс-поезд с ограниченным количеством мест, который доставлял японские семьи до кратера вулкана Асо; он состоял из четырех вагонов, выглядел так, как будто был спроектирован модельером Полом Смитом, и был укомплектован сиденьями, обитыми тканью с радужной расцветкой. В нем были игровая комната с аниматорами, бассейн с деревянными шариками, коллекция книжек с картинками и кафе с прилавком под рост ребенка. Aso Boy был мечтой на колесах для каждого ребенка.

У нас оставалось чуть меньше недели в Японии, и пару дней мы хотели провести в Киото. По неизвестным мне и, пожалуй, нелепым причинам я никогда не чувствовала, что в полной мере попробовала страну на вкус, пока не заходила в храм или часовню – или, на худой конец, хотя бы в один музей. Даже музея карандашей могло быть достаточно, чтобы назвать мой визит в город полноценным. За отсутствием каких-либо религиозных святынь подошли бы любые руины или просто что-то очень старое. Возможно, мне нужно было понять прошлое страны, прежде чем погружаться в ее настоящее, и Киото как раз был одним из немногих городов, в таком объеме сохранившим древнюю культуру Японии. Бывшая столица страны, окруженная развалинами и укутанная туманом, избежала бомбардировок во время войны, чтобы сегодня стать городом, олицетворяющим спокойствие и красоту. В то время как половина города парила на крыльях потребительского модернизма, вторая половина была капсулой времени, состоявшей из мощенных булыжником улиц, гостиниц в традиционном японском стиле и чайных церемоний, проводимых гейшами. Впервые с тех пор, как мы прибыли в страну, святыни, храмы и клены Киото заставили нас замедлиться, чтобы мы могли просто дышать, погружаясь в осознанность.

На паре электрических велосипедов мы проехались вдоль реки к синтоистским храмам и спрятались в тени краснеющих листьев, чтобы понаблюдать, как семьи собираются в темизуя – водном павильоне, где посетители мылись перед входом в святилище. Кэйдзи, работавший ночным менеджером в Ритц-Карлтоне по соседству, увидел, как мы затаив дыхание наблюдаем за происходящим, и подозвал нас к себе, чтобы объяснить ритуал. Я всегда переживаю, как бы не повести себя неправильно и не нарушить правил в местах поклонения, поэтому была очень ему благодарна за помощь. Мы завороженно смотрели за тем, как он поднял длинный деревянный ковш.

– Правой рукой окуните ковш в воду и используйте его, чтобы вымыть левую руку. Потом перемените руки и вымойте правую руку.

Затем Кэйдзи выпил немного воды из своей ладони, прополоскал рот и выплюнул ее, прежде чем осушить ковш и поставить его ничком для следующего человека. Жестом приглашая нас присоединиться к нему, Кейдзи повел нас к воротам Тори, обозначавшим границу между мирской и святой землями. Он указал на большой мешок риса в шкафу слева и запасы саке высшего качества справа – и то и другое появилось здесь в качестве подношений храму. Он объяснил, что верующие никогда не проходят через середину проема ворот, так как она предназначена для божеств. Следуя за Кэйдзи по крошечным деревянным мосткам, которые нависали над ручьями, мы брели мимо столь миниатюрных кустов и цветов, что я почувствовала себя Гулливером на острове лилипутов. В храме находился родник, вода в нем была чистая и свежая – Кэйдзи объяснил, что, несмотря на отсутствие строгих предписаний и религиозных текстов, главным правилом синтоизма является почтительное отношение к природе. Это был первый случай, когда религия оказалась мне близкой по духу.

В ту ночь мы остановились в традиционной гостинице рёкан и пообедали на берегу реки Хозу. Напоминая средневековое сражение, огоньки бушевали в длинных деревянных лодках, качающихся на волнах, освещая воду вокруг. Следуя традиции укаи – древнего метода рыбной ловли, обученные бакланы на поводках пронзали поверхность воды, возвращаясь с рыбой в клювах под аплодисменты снимающих видео туристов. Потягивая ледяное саке, я изучала первое из восьми блюд, выставленных на черный поднос, и было страшно даже нарушать эту композицию. На фарфоровой ложке лежало то, что напоминало нарезанный жареный лук, но при более тщательном осмотре у лука обнаружились глаза, и оказалось, что это сушеные креветки. Свежий инжир переливался оттенками розового, а кубики огурца подрагивали в чаше с вареньем. Хотелось попробовать как можно больше, я прожигала взглядом второй поднос, где была рыба на гриле и гора креветок в темпуре.

– Можешь взять мою рыбу, если хочешь, – великодушно предложил Джем.

– Я в порядке, спасибо.

– Ты собираешься съесть всю темпуру?

– Хорошая попытка. Просто оставь то, что тебе не нравится.

– Что это вообще такое? – Джем подцепил нечто, выглядящее как кусок уха.

– Я не знаю, – честно ответила я, заглядывая в меню. – Нарезанный абалон?

У него вытянулось лицо так, как будто он жевал картон.

– Это очень дорогое блюдо! Этот моллюск вырастает на миллиметр в год или что-то вроде того.

– Мне без разницы, на вкус очень мерзко, – прошептал он.

– Что там под жареным сыром? Тушеный морской гребешок?

– Не могу понять.

– Надеюсь, это не угорь.

– Угорь – это как раз хорошо.

– Нет, не очень. С тех пор как по телевизору крутили ту рекламу с черными угрями, мечущимися в раковине с водой, я уже никогда не смогу есть эту рыбу.

– Боже, это запеченный морской еж. Разве они не ядовиты?

– Перестань, поешь тогда маринованные огурцы и нори.

– Все ли вам нравится? – поинтересовался наш официант, подняв ладонь вверх.

– Все бесподобно.

– Прекрасно! Спасибо.

Он поклонился и ушел, в это время Джем спрятал недожеванного абалона под поднос.

Содрогаясь и наспех проглатывая куски, мы кое-как продолжали трапезу, слабо улыбались друг другу, запивая еду горячим соленым бульоном и периодически кивая официанту.

– Именно ты настояла на традиционной кухне, – напомнил мне Джем.

На мой взгляд, нет смысла ехать куда-то со своим самоваром. Отказываться от всего нового и оттого пугающего – значит выказывать неуважение гостеприимным хозяевам и в то же время самому себе. Готовность узнать больше и попробовать приобщиться к образу жизни другого человека является первым шагом к развитию духа сопереживания. Но я не могла притворяться, что чувствую то, чего на самом деле не было, и иногда мне приходилось признавать поражение и принимать истину, что в жизни бывают моменты, когда только двойной чизбургер может заполнить внезапно возникшую пустоту.

– Я помню, и я рада, что мы ее попробовали. Что ж, что там на очереди?

Джем прошелся по меню пальцем:

– Заварной яичный крем со щукорылым морским угрем.

– Называйте меня не Леди Гага, а Леди БаБа.

Волосы Ханако БаБа сверкали в дневном свете, голову ее венчал огромный полумесяц. Они были настолько черными, что отливали синим – за исключением одной белой пряди у линии роста волос, которую, судя по всему, пропустил ее стилист. Сидящая на коленях на коврике татами, сделанном из рисовой соломы – ноги в белых носках сложены вместе, – Леди Баба жестом подозвала нас с Джемом к себе. В то утро я заметила ее в дверном проеме поправляющей вывески возле чайного домика Кайкаро, а она, в свою очередь, подсматривала за мной, стоящей на другой стороне улицы. Она одарила нас озорной улыбкой и подняла руку в приветствии. Тайный мир гейш славится своей секретностью, и, с учетом того, что нам повезло увидеть только пару гейш в Киото, я был ошеломлена, увидев ее при полном параде, в церемониальной одежде. Общаясь со мной на идеальном английском языке, который не был распространен в Японии, Леди Баба пригласила нас осмотреть свой чайный домик, а теперь посадила нас подле себя, чтобы обсудить древнюю профессию японских артистов.

Накануне вечером поезд с великолепным названием Thunderbird Express[23]23
  Thunderbird Express – «Буревестник Экспресс» (англ.).


[Закрыть] мигом домчал нас до Канадзавы, исторического города-замка, известного сусальным золотом, гейшами и садами с мостами и прудами с золотыми декоративными карпами. Как и Киото, Канадзава избежал бомбардировок во время войны, и его буддистский ниндзя-храм и старые chaya (чайные) районы и места обитания самураев сохранились в значительной степени нетронутыми. В то время как Киото порой казался слишком совершенным и театральным, словно отлично срежиссированная пьеса, в непритязательных кварталах Канадзавы не было никакой манерности. Японские туристы бродили по его мощеным улицам, покручивая в руках солнечные зонтики, катая своих французских бульдогов в тележках, и ели мороженое с сусальным золотом – или проводили время в суши-барах за просмотром японского бейсбола. Пропахшие жареной рыбой и изобилующие решетчатыми дверями, тупиковые переулки в районе Хигаси были спроектированы так, чтобы загнать захватчиков в ловушку, и, очевидно, до сих пор служили своей цели, так как мы почти сразу в них заблудились и долго искали обратный путь, а теперь оказались на втором этаже в одном из старых chaya (чайных домиков), стоя на коленях на полу рядом с Леди Баба.

– Этот дом является наследием города Канадзава, – сказала Леди Баба. – Когда иностранцы приезжают в Японию, каждый из них хочет знать, что из себя представляет гейша и каким должен быть настоящий чайный дом. Гейши и чайные – тайна за семью печатями, но это очень интересная культура, поэтому я решила приоткрыть дверь моей чайной для иностранцев и путешественников. М-м-м, да.

В соответствии с традицией вечерняя развлекательная программа в чайном доме Кайкаро была предназначена только для членов клуба и приглашенных ими гостей, но в течение дня она была открыта для публики, здесь можно было выпить чай и поговорить с Леди Баба. История чайной началась в 1820 году, она была вся покрыта красным лаком и устелена позолоченными татами.

– Когда к нам приходят клиенты, прекрасная гейша – ах, сама я предпочитаю слово гейко, оно означает то же самое – прекрасные гейко приходят с ними в эту комнату. Мы подаем гостям саке, потом гейко играют на шимисэн, это такая японская гитара, поют песни и танцуют. Гости наслаждаются действительно зрелищным выступлением. Но оно ограничено по времени и может длиться всего девяносто минут.

– Почему так? – спросила я. Колени уже начинали побаливать.

– Ах, это повелось с давних времен, когда мы не могли купить ни наручные часы, ни обычные часы, они были редкостью и стоили очень дорого, поэтому мы по сей день измеряем время ароматическими палочками. Одна палочка тлеет ровно сорок пять минут. Две палочки – это 90 минут. Поэтому это и стало традиционным временем выступлений.

– И это все, что делают гейко?

– Обычно гости приходят в ресторан на ужин, а потом уже приходят в чайную. Времяпровождение в чайной – это как второй этап мероприятия. У меня работает шеф-повар, который готовит кайсеки, очень традиционную еду. В его меню всегда тринадцать или четырнадцать блюд, среди них есть блюда из рыбы и говядины, рис, мисо-суп и десерты. Иногда гости говорят мне: «Леди Баба, я не хочу выходить через главный вход». У некоторых клиентов здесь проходят важные встречи со своими гостями, знаменитым музыкантом или кинозвездой, они не любят сплетни или папарацци, поэтому на этот случай у меня в доме есть тайная лестница. Я всегда должна оберегать секреты и конфиденциальность гостя. Гости доверяют мне и продолжают приходить в мой чайный дом, а также приводить новых членов в клуб. Мой бизнес основан на взаимном доверии. Поэтому при необходимости я иду к главному входу, беру их обувь и веду к секретной лестнице.

Я не совсем уловила, почему секретность была такой насущной проблемой, если все клиенты просто наслаждались ужином и музыкальным выступлением. Поднимаясь и выпрямляя затекшие ноги, я была преисполнена решимости не показывать, что испытываю малейший дискомфорт. Леди Баба тем временем сидела неподвижно уже больше часа. Разглядывая ее макияж, я задавалась вопросом – вправду ли отбеливание кожи дарует ощущение более высокого статуса в обществе? Эта нездоровая и даже расистская тенденция характерна для большинства азиатских стран.

– Существует ли традиционный для всех гейш макияж? – спросила я.

– Мое лицо лишь немногим белее кожи на теле, но некоторые гейко выбеливают его очень сильно. Это и есть характерная особенность нашего традиционного макияжа. Это тоже повелось с давних времен, когда еще не было хорошего освещения и считалось, что, если лицо очень белое, оно очень красивое и его видно в темноте. И по сей день многие сильно выбеливают лицо для вечерних мероприятий и выглядят словно японские фарфоровые куклы.

– Сколько времени вам требуется, чтобы надеть свой наряд?

– В моем случае уходит три минуты, чтобы надеть кимоно, а в общем сборы занимают сорок минут, а с макияжем и целый час, особенно учитывая, что многие гейко носят парики.

– А сейчас это ваши собственные волосы?

– Это мои волосы. Я хожу в салон красоты каждое утро в 8 утра. Сегодня они вынули из прически шпильки, помыли и покрасили мои волосы, и это заняло целый час. Завтра утром мне сделают только коррекцию, и это займет всего пятнадцать минут. Мне нравится такая прическа, напоминает шляпку гриба, – захихикала Леди Баба. – Мало кто из гейко ее любит, а может быть, вообще только я одна.

Проработавшая какое-то время стюардессой, Леди Баба стала владелицей чайного домика восемнадцать лет назад. Ее карьера зашла в тупик, но у нее был опыт в сфере гостеприимства, поэтому она решила освоить новую профессию и первым делом изучила историю и диалект Канадзавы. В Канадзаве нет школы для подготовки гейко. В идеале они должны обучаться по поступательной схеме. Сегодня – игра на шамисен, завтра – танцы, послезавтра – барабаны.

– Сколько времени занимает обучение?

– Зависит от гейко, от самой девушки. Если девочка обучалась с пяти лет, она сможет стать гейко очень быстро, может быть, даже за шесть-семь месяцев. Но если вы отучились в университете, а затем решили стать гейко, это займет год или два, при этом гейко нужно стать очень, очень популярной, чтобы быть успешной на этом поприще.

– Что нужно, чтобы стать хорошей гейшей?

– На самом деле очень важны артистические данные, но главное – это личность и характер. Наши гейши должны уметь поддерживать различные темы для разговора, они должны много учиться, хранить традиции и техники, но невозможно достичь успеха без характера и гостеприимности. Красота, приятные манеры и исполнительность тоже важны.

В предыдущие две недели я впитала столько информации об этой стране, которая была феноменально продвинута почти во всех аспектах, что теперь не могла понять, почему молодые японские женщины хотели бы построить карьеру, в которой главным было быть красивой и иметь приятные манеры ради клиентов-мужчин.

– Искусство быть гейшей считается вымирающим?

– Сейчас в городе Канадзава всего сорок две гейко, а в районе Хираши – всего двенадцать. Когда-то здесь проживало 150 гейко, а сейчас от былого количества осталась лишь малая толика. Обучение дается очень нелегко. И потом, если они не могут стать популярными и знаменитыми, то не могут зарабатывать деньги.

– Вы беспокоитесь о своей безопасности?

– Как это сказать по-английски… это все-таки членский клуб. И плюс у меня связи с местной полицией, так что, если произойдет какой-то инцидент, полиция приедет быстро, очень быстро. Иностранцы не являются проверенными клиентами, поэтому, если они хотят посетить эту чайную, они должны обратиться сюда через турагента.

– Сколько это стоит?

– Ах, стоимость зависит от гостя. В нее входит ужин. Две недели назад у нас было два гостя из Бразилии, и с ними было три гейко, а ужин и выпивка обошлись им в сумму в три… три и пять нулей.

– 300 000 иен? Это около 2000 фунтов, – подсчитал Джем.

Это была гигантская сумма, заработанная пением, танцами и красотой, и я боролась с желанием поинтересоваться, не оказывали ли гейши какие-либо дополнительные услуги.

– Что было самое странное, что у вас спрашивали во время одной из ваших церемоний?

– Ах, да. У многих есть определенные предрассудки о работе гейш, поэтому иногда джентльмены спрашивают меня: «Оказываются ли здесь сексуальные услуги? Есть ли у вас приватное обслуживание?» Вот так.

– Но гейши этим не занимаются?

– Нет. На самом деле давным-давно, может быть, так и было, но сейчас у нас нет сексуальных услуг.

– То же самое и в Киото?

– Да, конечно. Около шестидесяти лет назад японское правительство приняло закон. После этого, как бы это сказать, это уже никому не дозволено.

– Много ли женатых мужчин среди ваших клиентов?

– Еще пятнадцать лет назад сюда приходили джентльмены, оставляя дома жен и детей. Сейчас сюда приходят иностранцы, чьи-то мужья, приходят девушки. Наши гости проводят здесь важные встречи, поэтому если вы бизнесмен и у вас есть важный клиент, то клиент насладится прекрасным выступлением в этом доме, а ваш бизнес будет более успешным. Вы понимаете? Стоимость наших услуг очень высока, это очень дорого. Иностранцы говорят: «Да у вас должны оказываться сексуальные услуги, иначе зачем вам секретная лестница?»

– Приезжие из каких стран задают подобные вопросы?

– Америка и Англия! – Лицо Леди Баба на миг сделалось очень кротким и смиренным, она захлопала своими длинными ресницами. – Англичане говорят: «Извините, у меня есть вопрос личного характера…» Американцы же задают их прямо в лоб, особо не стесняясь.

– Какой у вас возраст выхода на пенсию?

– Ах. У нас нет пенсионного возраста. В Канадзаве почти все гейко еще молодые, самой младшей двадцать три года, старшей в этом году исполнится восемьдесят три. Она играет на сямисен, и у нее по-прежнему красивый голос, и многие мои гости выбирают именно ее. Она знает много историй, и поэтому ее всегда приятно и интересно слушать. Она очень знаменита. У нас нет пенсионного возраста, но, если я уже не смогу так сидеть, – сказала она, указав на колени, – мне придется оставить свое дело, потому что наши глаза всегда должны быть на одном уровне с глазами гостей. Это правило действует всегда.

– У вас есть дети?

– Да, я замужем, есть дочь. Ныне я владелица чайного дома, так что у меня есть особая миссия, я должна передать его следующему поколению. Я часто спрашиваю свою дочь, сможет ли она стать гейко, а после – владелицей чайного дома, как я. Но она мне говорит: «Мне так жаль, мама, но я хочу жить в Англии». И она хочет выйти замуж за англичанина.

– Она уже живет в Англии?

– Нет! Ей всего десять лет. Так что все еще может поменяться, я думаю. Или мне нужно найти себе падчерицу, чтобы передать ей дом. Каждый такой дом всегда управляется женщиной. Джентльмен никогда не сможет управлять чайной. Никогда.

Бросив взгляд на часы, я увидела, что мы задержали Леди Баба на более чем две ароматические палочки, и поняла, что снаружи уже дожидается группа американцев в одних носках. Поблагодарив ее за уделенное нам время, я встала и прошла по циновке в поисках местонахождения тайной лестницы. Кайкаро с трудом можно было назвать старомодной чайной, здесь шли в ногу со временем, а практичная Леди Баба зарабатывала немало денег, продавая традиции туристам. Ее чайный дом был заранее забронирован на более чем 200 дней в следующем году, и неудивительно, отчего на ее розовых губах играла такая озорная улыбка. Спускаясь по тайной лестнице, Джем и я прошли мимо стеклянного шкафа с предметами, выставленными на продажу, среди них был крем для лица с сусальным золотом, зеленый порошковый чай и миниатюрные модели самой Леди Баба в кимоно с похожей на шляпку гриба прической и крошечной красной сумочкой.

– Я думаю, она богата, как Скрудж Макдак, – сказала я. – Только представь, здесь все забронировано на 200 дней вперед, а за ужин и танцы берут по 2 тысячи фунтов.

– Мони, о чем и говорить, если у нее даже есть товары собственного бренда.

Пока мы спускались, из зала по соседству послышался знакомый голос: «Называйте меня Леди БаБа, а не Леди Гага».