Текст книги "Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма"

Глава 8
«Сэм спит»

«Убить! … Убить! … Убить!» – скандировала неистовствующая толпа из нескольких сотен ньюйоркцев, собравшихся у здания Бруклинского суда в день, когда Берковицу предъявили обвинение и постановили отправить его на психиатрическое освидетельствование. Позднее требования немедленной казни предполагаемого Сына Сэма доберутся до больницы округа Кингс. Коммутатор больницы будет разрываться от угроз, а пятерых молодых людей арестуют во время уличной драки по подозрению в сговоре с целью заложить бомбу в крупном медицинском центре.

Наверху, в маленькой палате тюремного отделения, шагал из угла в угол усиленно охраняемый Берковиц. В другом крыле больницы тихо лежал Роберт Виоланте, по-прежнему не до конца оправившийся от ранения в голову, вызвавшего слепоту.

Стояла пятница, 12 августа, и сорокавосьмичасовое полное погружение в сообщения СМИ вынудило меня смириться с мыслью о крайней сложности, если не невозможности, попыток оспорить вину Берковица в качестве убийцы-одиночки. Впрочем, я был полон решимости попробовать.

Собрав предварительную информацию о семействе Карр, я вознамерился проверить догадку о «Джоне „Уитисе“» и начал звонить разным людям, чтобы найти хоть кого-то, кто знал эту семью. Поскольку я вырос в Йонкерсе, мне удалось задействовать старые связи, и примерно пять звонков спустя я вышел на человека, знакомого с Каррами.

Разговор пролил свет на многое. К моменту его окончания адреналин у меня зашкаливал.

– Вы правы, в телефонной книге имя появилось неспроста. У Джона Карра было прозвище Уитис, – сказали мне.

Источник, которого я буду называть Джек, добавил:

– Возможно, прозвище связано с тем, что этим номером в детстве пользовались и Джон, и Уит. Старик Сэм держит справочную телефонную службу, так что в этом доме много линий. Наверное, они просто не поменяли данные в справочнике, – предположил Джек.

– Основываясь на сказанном вами, Джона Карра вполне могли называть Сын Сэма, – осторожно сказал я. – Непростая тема.

– Ну, его прозвище было Уитис, – ответил Джек.

– Но как Берковиц, если он написал это письмо Бреслину, мог знать прозвище Джона Карра, не будучи знакомым с его семьей? – спросил я. – Он говорит, что не знал Карров, они заявляют, что не знали его, а Берковица теперь представляют одиночкой, у которого вообще нет друзей. Он живет в этом районе только с прошлого года, а не всю свою жизнь. Похож на отшельника. Так откуда же ему известно прозвище того, кого он даже не знает?

Джек подлил масла в огонь:

– Джон уже вообще не живет в Нью-Йорке. Он все время в разъездах, много лет служит в военно-воздушных силах. Последнее, что я о нем слышал: он где-то в Дакотах.

– Все любопытнее и любопытнее. Теперь получается, что Берковиц знает прозвище парня, который бывает здесь лишь наездами… А что вам известно о студии «Карр» у них в доме?

– Ничего, но я бы предположил, что это студия Майкла. Кажется, он кто-то вроде дизайнера.

Джек мало что знал, кроме того, что Джону было около тридцати, а Майкл «лет на пять моложе»:

– Вижу, вы задаете любопытные вопросы, но Берковиц говорит, что действовал один, и копы с ним согласны.

– Знаю. Не понимаю, к чему это ведет, и ведет ли вообще. Но его ведь осудили заранее. Я читал газеты.

* * *

Действительно, после ареста я с жадностью впитывал каждую деталь, какую только мог найти. Многие страницы газетных репортажей и бесчисленные минуты теле– и радиопередач транслировали нации официальное послание властей: «Сумасшедший Дэвид Берковиц подчинялся лаю собаки и убивал по команде своего хозяина, Сэма».

На протяжении нескольких недель после его задержания пресса опубликовала о Берковице немало мифов. Например, не раз сообщалось, что арест застал его в момент, когда он собирался в Хэмптонс, где намеревался устроить бойню на дискотеке из своей полуавтоматической винтовки, а потом «уйти в сиянии славы». Историю слили из недр полиции и сразу же разнесли по сотням заголовков. Она была ложью. Берковиц заявил, что ездил в Хэмптонс в выходные перед тем, как его схватили, размышлял, не устроить ли стрельбу в дискотеке, но передумал. Однако фальшивая история, сдобренная лишь долей правды, послужила все той же цели – показать, что Департамент полиции Нью-Йорка героически спас множество жизней в самый последний момент.

В другом материале, получившем широкую огласку, говорилось, что Берковиц застрелил собаку, лаявшую за многоквартирным домом, где он жил в Бронксе в 1975 году. По словам коменданта здания Джеймса Линча, знавшего Берковица в то время, это тоже было неправдой.

В 1984 году Линч расскажет мне, что один из жильцов как-то ночью в пьяном угаре действительно пристрелил собаку – но она была его собственной.

Внимание общественности привлекла и еще одна лживая история, относившаяся к той же Барнс-авеню. В ней речь шла о неких «записках с угрозами», которые Берковиц якобы подсовывал под дверь пожилой женщине, потому что та слишком громко включала телевизор.

И снова Линч опроверг сказанное: «Я видел эти письма. Женщина – теперь ее уже нет в живых – сама показала их мне. Она не знала, кто их автор, и никто не знал. Но даже если это был Берковиц, в них не было ничего угрожающего. Одни только вежливые просьбы: пожалуйста, постарайтесь уменьшить звук».

Мелочи? Как бы не так. Я описал лишь три примера из многих, которые, объединяясь в общественном сознании, рисовали искаженный портрет Берковица, все сильнее затрудняя любые последующие попытки установить правду. Первые впечатления запоминаются лучше всего, и в деле Берковица перебить их было не легче, чем сломать кирпичную стену. К примеру, история о громко работавшем телевизоре появилась в сотнях газет и упоминалась в статье об аресте, ставшей гвоздем очередного номера «Ньюсуик».

* * *

Так кем же тогда был Дэвид Берковиц? Он родился в Бруклине 1 июня 1953 года, и его сразу же передали на усыновление. Его мать, жившую в Бруклине еврейку, звали Бетти Бродер. За несколько лет до этого она вышла замуж за мужчину по имени Тони Фалько, который потом ее бросил. Затем Бетти завела продолжительный роман с женатым бизнесменом с Лонг-Айленда, которого звали Джозеф Клинеман, также иудейского вероисповедания. Умерший от рака в начале 1970-х Клинеман так и не оставил жену ради Бетти Бродер Фалько, что, впрочем, не помешало ему стать отцом Ричарда Дэвида.

Однако у Бетти уже была дочь Рослин от брака с Фалько. Она не могла растить маленького сына без материальной поддержки Клинемана, а тот, судя по всему, платить отказывался. Так и вышло, что ребенка отдали на усыновление.

В прессе сообщали, что Берковиц был наполовину итальянцем и наполовину евреем, потому что в документах об усыновлении его отцом указан Тони Фалько. Бетти вписала Фалько в документ, понимая, что не может использовать имя женатого Клинемана.

В общем, ребенок в действительности был стопроцентным евреем и в итоге попал в скромную квартирку в Бронксе, на Стратфорд-авеню в районе Саундвью, где жили Натан и Перл Берковиц, бездетная пара из среднего класса.

Мальчика переименовали в Дэвида Ричарда Берковица. Его новый отец, Нат, владел магазинчиком хозтоваров на Мелроуз-авеню в Бронксе и много работал, чтобы удержать бизнес на плаву. К своей вере он относился очень серьезно, поэтому юный Дэвид получил религиозное образование, прошел бар-мицву, но в остальном провел самое обычное детство.

Дэвид обладал интеллектом выше среднего и хорошо учился в школе, если ему давали возможность проявить себя. Он увлекался спортом, особенно бейсболом, и завел несколько близких друзей.

В октябре 1967 года – когда Дэвиду было четырнадцать – его приемная мать Перл умерла от рака. Мальчик глубоко любил ее и тяжело переживал потерю. После этого его прежде теплые отношения с Натом стали напряженными – в основном из-за взглядов отца на воспитание и реакции Дэвида на них.

В конце 1969 года Дэвид и Нат переехали со Стратфорд-авеню в новый дом в районе корпоративной застройки Бронкса – огромный высотный комплекс в восточной части боро. Там у Дэвида, перешедшего в старшую школу Христофора Колумба, появились новые друзья. Среди них выделялись четверо мальчишек его возраста, с частью которых он поддерживал отношения вплоть до самого ареста.

Еще во время учебы в старшей школе, в 1970 году, Берковиц вступил в ряды вспомогательной полиции [79]79
   Добровольческая резервная полиция, подразделение Бюро патрульных служб Департамента полиции Нью-Йорка. Ее сотрудники безоружны, носят особую форму и помогают полиции патрулировать город, обеспечивая контроль за автомобильным движением, в местах массового скопления людей и во время крупных мероприятий.


[Закрыть] 45-го участка в Бронксе и полюбил носить униформу. Он также принимал активное участие в создании неофициальной добровольной пожарной команды в своем районе.

По его собственному признанию, личная жизнь в подростковом возрасте у него оставляла желать лучшего. Он сказал, что ему нравились девушки и что у него было несколько свиданий, но длительные отношения сложились лишь с одной – Айрис Герхардт. Берковиц говорил об этой связи как о серьезной с искренней уверенностью в своей правоте. Сама Айрис рассматривала ее как платоническую дружбу. Она заявила, что Дэвид интересен ей как личность, и Берковиц поддерживал с ней связь на протяжении всего начала 1970-х годов, продолжая часто писать ей письма даже после того, как ушел в армию.

Дэвид окончил школу в 1971 году, через несколько месяцев после того, как его отец повторно женился. Вторжение в их семью мачехи Джулии, у которой имелись собственные дети, крайне возмутило Дэвида. Одна из его новых сестер, Энн*, оказала на жизнь Дэвида заметное влияние, которое, если верить его версии событий, имело весьма мрачный оттенок. Берковиц позднее писал, что Энн интересовалась оккультизмом. Он называл ее ведьмой.

С появлением в его жизни нежеланной мачехи в лице Джулии Дэвид внезапно загорелся идеей пойти в армию. Нат считал, что сыну следует поступить в колледж, но Дэвид выбрал военную службу и заключил контракт в июне 1971 года, почти сразу после окончания школы.

Военную карьеру Дэвида нельзя назвать примечательной. Его не отправили во Вьетнам, но он провел год в Корее. Позднее его перевели в Форт-Нокс, штат Кентукки, где он и находился до момента увольнения в июне 1974 года.

В период службы Дэвид прошел стандартную подготовку по стрельбе из огнестрельного оружия, приобретя квалификацию стрелка среднего уровня, и дважды получал незначительные дисциплинарные взыскания. Берковиц признался, что во время пребывания в Корее он, как и многие его сослуживцы, несколько раз экспериментировал с ЛСД. Армия действительно изменила Берковица в одном важном отношении. Попав туда ястребом, он комиссовался антивоенным голубем.

* * *

Однако именно в период его пребывания в Форт-Ноксе, начиная с января 1973 года, у него впервые проявилась та особенность сознания, что впоследствии сделает его восприимчивым к негативным влияниям. Родившийся и выращенный иудеем Берковиц начал посещать баптистскую церковь Бет-Хейвен в Луисвилле.

Он сказал, что записался там на все программы и нередко проводил в церкви все воскресенье. Он без конца слушал религиозные радиопередачи, изучал богослужебные тексты и даже пробовал склонить к вере собственных сослуживцев и кое-кого из гражданского населения Кентукки, проповедуя с уличной кафедры.

То была вера старой закалки, с огнем и серой, адскими муками и прочим, и когда Дэвид после увольнения со службы весной 1974 года вернулся в Бронкс, Нату Берковицу оставалось лишь хвататься за успокоительное. Его воспитанный в иудаизме сын теперь говорил так, словно только что сошел с затянутой паутиной страницы «Алой буквы» [80]80
   Роман американского писателя Натаниэля Готорна, опубликованный в 1850 году и описывающий образ жизни и нравственный облик пуритан середины XVII века.


[Закрыть].

Новая вера Дэвида закономерно осложнила общение с Натом. Вдобавок к этому усилилась его скрытая обида на Джулию. Дэвиду отчаянно требовалось собственное жилье. Поэтому при помощи Ната он нашел квартиру в доме № 2161 на Барнс-авеню и переехал туда в конце 1974 года, прихватив с собой изрядное количество мебели, подаренной ему отцом.

Дэвид поступил в Общественный колледж Бронкса и нанялся охранником в фирму «Ай-би-ай секьюрити», обслуживающую Манхэттен. Он также возобновил общение со старыми друзьями из района корпоративной застройки, хотя часть из них не выдержала испытания его новоявленным прозелитизмом.

В начале 1975 года Нат Берковиц бросил заниматься бизнесом, вышел на пенсию и вместе с Джулией переехал в кондоминиум во флоридском городе Бойнтон-Бич. Дочь Джулии Энн к тому времени предположительно уехала в Калифорнию, где связалась с какой-то коммуной.

Дэвид, несколько месяцев назад разорвавший связь с отцом в духовном смысле, теперь отдалился от него и географически. Скороварка продолжала кипеть на медленном огне.

Последнюю приправу к этому рецепту добавили в мае 1975 года. Не имеющий четкой цели в жизни Дэвид, чувствуя себя ужасно одиноким, решил отыскать своих настоящих родителей. Первым делом он вступил в ALMA (Ассоциация движения за воссоединение усыновленных с их родителями), сходил на несколько собраний и занялся поисками уже всерьез.

Свидетельство о рождении, выданное на имя Дэвида Берковица, привело его в Бюро записей Нью-Йорка, где он обнаружил, что его настоящее имя – Ричард Фалько. Затем он обзвонил всех Фалько в бруклинском телефонном справочнике, но это ничего не дало. Консультант ALMA посоветовал ему изучить старые телефонные книги в Нью-Йоркской публичной библиотеке. В бруклинском издании 1965 года Дэвид нашел «Бетти Фалько» и узнал, что она до сих пор живет по прежнему адресу, хотя теперь и не имеет зарегистрированного номера телефона. У Берковица не было уверенности, что эта Бетти Фалько – его мать, но он решил рискнуть.

В День матери [81]81
   В США День матери отмечается во второе воскресенье мая.


[Закрыть] 1975 года он оставил в ее почтовом ящике открытку. Текст на ней гласил: «Ты была моей матерью совершенно особым образом». Внизу он поставил подпись «Р. Ф.», обозначив себя как Ричарда Фалько, и написал свой номер телефона.

В Бронкс он возвращался в тревоге, весь на нервах, но в то же время приятно взволнованный возможностью наконец узнать, кто он на самом деле, и воссоединиться с женщиной, произведшей его на свет. После смерти приемной матери Перл в 1967 году в Дэвиде образовалась зияющая пустота, вакуум, который он отчаянно стремился заполнить.

Бетти Фалько позвонила через несколько дней, и вскоре мать и сын встретились впервые с рождения Дэвида. Обеспокоенный, но полный надежд Берковиц в итоге ощутил себя раздавленным. Он узнал, что родился вне брака и что у Бетти есть дочь, Рослин, с которой та не рассталась. Прочие подробности о его происхождении и жизни Бетти встревожили его еще больше.

Однако Берковиц никак не показал своих мучений. Вместо этого он постарался наладить отношения с Бетти, Рослин, ее мужем Лео и их маленькими дочерьми, которых Дэвид искренне обожал. Он изо всех сил пытался жить нормальной жизнью.

Но боль оказалась слишком сильна. Крышка вот-вот сорвется с давно кипящей скороварки.

* * *

Спустя примерно девять месяцев, в феврале 1976 года, Берковиц внезапно и без объяснения причин переехал из Бронкса в частный жилой дом семьи Кассара в Нью-Рошелле. Комендант здания Линч сказал мне, что срок договора аренды Берковица на момент его отъезда с Барнс-авеню «истек лишь наполовину». Он по-прежнему работал в нью-йоркской охранной фирме «Ай-би-ай секьюрити», а его плата за жилье в Бронксе была ниже, чем в Нью-Рошелле.

Таким образом, на первый взгляд эта смена дома не имела никакого смысла ни с точки зрения удобства размещения относительно места работы, ни по какой-либо иной причине, обычно связанной с переездом. Кассара скажут мне, что размещали объявление о сдаче комнаты в вестчестерских газетах, но Берковиц так и не признается, каким образом узнал о нем.

Как бы то ни было, Берковиц уже через два месяца покинет дом Кассара. СМИ поднимут немало шума, строя предположения, что он внезапно сбежал оттуда из-за отвращения к лающей немецкой овчарке семьи.

Возможно, Берковиц и не оценил животное по достоинству, но он точно не «сбежал». Документы подтверждают, что он подал заявку на квартиру на Пайн-стрит, 35, в Йонкерсе за месяц до своего переезда. Его заявку одобрили, и только после этого, в середине апреля, он перевез вещи в квартиру 7Е. Так разрушается еще один распространенный миф о Берковице.

Если переезд Берковица в Нью-Рошелл выглядит загадочным, то его перемещение в Йонкерс кажется еще более любопытным. Эта смена места жительства также не облегчила его поездки на работу. Пайн-стрит, по сути, находилась на отшибе и вряд ли могла быть известна парню из Восточного Бронкса, который совсем недавно жил на противоположной стороне округа Вестчестер, в Нью-Рошелле.

Логично, однако, предположить, что у Берковица должна была быть какая-то весомая причина для того, чтобы поселиться в этой квартире на северо-западе Йонкерса, где арендная плата на сорок долларов в месяц превышала ту, что он платил в Нью-Рошелле, и была почти на сто долларов выше стоимости его жилья в Бронксе.

Эта причина будет занимать меня довольно долгое время. У меня имелись свои подозрения, но я еще несколько лет не смогу их подтвердить.

В мае по соседству с Берковицем начали происходить различные странные события, подробно описанные в главе VI. Нет никаких сомнений в том, что Берковиц был причастен к этим деяниям – но не как единственный зачинщик и исполнитель.

В июне, всего через два месяца после переезда в дом № 35 на Пайн-стрит, Берковиц навестил отца в Бойнтон-Бич во Флориде, а затем направился в техасский город Хьюстон, где Билли Дэн Паркер, его армейский приятель, купил для него в местном магазине «бульдог» 44-го калибра. Шесть недель спустя Сын Сэма впервые откроет стрельбу.

Летом 1976 года Берковиц также сменил работу, устроившись сначала таксистом в Бронксе, а потом учеником специалиста по обработке листового металла в Вестчестере.

В марте 1977 года Берковиц перешел в Почтовую службу США, сумев годом ранее сдать необходимый для получения госдолжности экзамен. Он служил в большом почтовом отделении на Гранд-Конкорс в Бронксе. Его рабочие часы приходились на вторую смену, примерно с 15:30 до полуночи. Это было его последнее место работы.

* * *

«Нью-Йорк пост», недавнее приобретение австралийского издательского магната Руперта Мердока, активно участвовала в освещении дела Сына Сэма. Газету и раньше можно было обвинить в периодической спекуляции на сенсациях, но примерно так же поступали и остальные средства массовой информации. В момент перехода в руки Мердока «Пост» испытывала значительные финансовые трудности, и в попытке исправить ситуацию новый владелец не только стал претендовать на освещение «дела 44-го калибра», но и на время следствия втянул «Дейли ньюс» в битву заголовков. В Нью-Йорке говорили, что Мердок «решил досуха выдоить Сына Сэма».

Спустя две недели после ареста Берковица я сидел в офисе Питера Мичелмора, столичного редактора «Пост», и пытался пробудить в нем интерес к теме Джона «Уитиса» Карра и студии иллюстрации «Карр». Главные офисы «Пост» размещались в доме № 210 на Саут-стрит, недалеко от Сипорта, вблизи Бруклинского моста. Отдел городских новостей отражал финансовые проблемы газеты – на столах стояли старые пишущие машинки, а в помещении царил беспорядок.

Мердок переманил на работу в «Пост» нескольких австралийских авторов и редакторов – людей, которых он хорошо знал по своим зарубежным делам. Мичелмор, представительный седовласый мужчина лет пятидесяти, был одним из них.

– Думаю, из этой штуки с Джоном Карром может выйти неплохой материал, – сказал он после того, как я объяснил ему свое открытие.

Мичелмор вызвал к себе обозревателя Стива Данливи, еще одного австралийца, и поручил ему поработать вместе со мной над развитием истории. Данливи было около сорока, и он только что дописал книгу «Элвис: Что случилось?», которая вот-вот станет бестселлером [82]82
   Книга о личной жизни Элвиса Пресли вышла всего за две недели до смерти певца. В ней, основываясь на рассказах трех бывших телохранителей Элвиса, автор подробно рассказал о наркотической зависимости Короля рок-н-ролла.


[Закрыть]. Элвис Пресли умер буквально на днях, но Данливи для работы, к счастью, достаточно было пары его бывших телохранителей.

Данливи решил отправиться в мою квартиру в Уайт-Плейнс, где нам предстояло подробно обсудить дело.

– У нас будут адские проблемы с копами, приятель, – предупредил он. – Им это совсем не понравится.

Данливи рассказал, что стучался в дверь Сэма Карра на следующее утро после ареста.

– У него был пистолет под полотенцем, и он направил его прямо на меня. Я чуть не свалился замертво прямо на месте. Копы говорят, что в этом доме полно оружия.

Я показал Данливи свою расшифровку постскриптума в письме Бреслину. Он согласился, что текст попал в десятку, но также дал мне понять, что его публикация даст основание обвинить нас в спекуляциях, а этого никому из нас не надо.

– Копы станут все отрицать. Сначала нам нужно побольше узнать о Джоне Карре. Ты знаешь, где он сейчас? – спросил Данливи.

– Нет. Возможно, где-то в Северной Дакоте.

В конце встречи мы договорились постараться разузнать что-нибудь о местонахождении Джона Карра. Данливи собирался поспрашивать у своих источников в городе, а я должен был сделать все, что смогу, в Вестчестере.

Спустя неделю мне передали сообщение от Питера Мичелмора, просившего заехать к нему в офис.

– Думаю, мы можем узнать кое-что о Карре, – сказал он.

– Как?

– У нас есть свой человек в больнице.

– В округе Кингс? У вас есть доступ к Берковицу?

– Да, – ответил Мичелмор, но отказался говорить, через кого.

Я знал, что Берковица тщательно охраняют, изолируя от других заключенных и пациентов.

– Должно быть, врач, или охранник, или кто-то в этом роде, – сказал я. – Фантастика! Возможно, мы что-нибудь нащупаем.

В подобном развитии событий была своя ироничная справедливость. Полиция больше не имела доступа к Берковицу, в то время как я, человек со стороны, внезапно добрался до него – пусть и не напрямую.

На самолюбование, однако, времени не было. Мичелмор попросил составить список вопросов, которые его источник мог бы задавать Берковицу по одному или два за раз. Данливи тем временем использовал часть полученной от меня информации для того, чтобы составить письмо предполагаемому Убийце с 44-м калибром. Мы решили, что в этом послании не стоит упоминать Джона Карра: планировалось, что источник в больнице лично задаст Берковицу этот вопрос и понаблюдает за его реакцией.

Мне нравились Данливи и Мичелмор. Мичелмор был сдержанным профессионалом, а Данливи – сущим дьяволом, очень умным и проницательным. Главной трудностью в общении с ним для меня были попытки хоть как-то его притормозить. Порой казалось, что внимание Стива измеряется наносекундами. В нем также иногда проявлялся «заголовочный склад ума» – склонность рассматривать все через призму того, как это выглядело бы набранным огромным шрифтом на первой полосе. Со своей стороны, он считал меня чересчур методичным и слишком охотно верящим в то, что отдельные разрозненные факты имеют отношение к расследованию. Впрочем, наши противоположности неплохо сочетались, и мы сумели развить в себе взаимное уважение друг к другу.

Нью-йоркский еженедельник Мердока «Виллидж войс», который часто критиковал «Пост», однажды назвал Данливи «Сыном Стива». Я ухватился за это прозвище и стал использовать его в наших разговорах.

Через три дня после второй встречи в «Пост» я передал Мичелмору список вопросов. Они в основном касались писем Сына Сэма, Джона Карра и передвижений Берковица во время нападения на Московиц-Виоланте.

– Он должен был быть в парке, – объяснил я Мичелмору. – Так что же он делал на 17-й Бей как раз перед тем, как раздались выстрелы?

Такое противоречие стало новостью для Мичелмора, но своих соседей я сводил с ума тем же вопросом уже давно. Вечерами после ужина я отправлялся с ними куда-нибудь, чтобы расслабиться, и каждый раз мы обсуждали это дело. Как правило, я начинал рисовать на земле карту, чтобы показать одновременное присутствие Берковица в парке и на улице.

– Это невозможно! Тут что-то не так, очень сильно не так, – говорил я.

Том Бартли, редактор отдела новостей объединенной группы изданий «Ганнетт Вестчестер-Рокленд ньюспейперс», традиционно играл роль Фомы неверующего.

– Ты, должно быть, неправильно прочитал [ «Таймс»]; не может быть, чтобы так все и было, – повторял он снова и снова, вечер за вечером.

Отношение Бартли меня задевало. Здоровый скептицизм – это одно, но его поведение было больше похоже на «Не пудри мне мозги своими фактами». И раз уж он работал журналистом, мне казалось, что он должен испытывать к делу больший интерес.

Снова и снова я указывал ему на несоответствия в истории, но никак не мог до него достучаться.

– Рано или поздно это дело развалится, и вы с «Ганнетт» будете выглядеть глупо, – наконец сказал я после двух недель тщетных усилий. – Берковиц живет в районе, где вы торгуете своими газетами, но никто не хочет расследовать, что произошло.

У Бартли на все был готов ответ.

– Ты не дал мне ничего, что не могло бы оказаться простым совпадением, – заявил он, указывая на меня прутиком, которым я нарисовал на земле схему места убийства Московиц.

Именно такие замечания пробуждали во мне гнев, после чего разгорались жаркие споры.

– Да он просто тебя подкалывает, – вмешался однажды вечером другой наш сосед. – Не ведись на это. Он не понимает, о чем, черт возьми, говорит.

В этот самый миг собака соседа решила усесться на вычерченную на земле карту.

– Вот и все! – воскликнул я. – Это знак от проклятого пса-демона. У Берковица был такой, а теперь и твой туда же. – Я рассмеялся. – Я сдаюсь! Он сделал это в одиночку!

Бартли взревел от радости:

– По крайней мере, он не наложил на твои изыскания кучу – а он ведь мог, еще как мог!

– Посмотрим, тупоголовый ублюдок, – ответил я. – Посмотрим.

Напряжение спало, и мы переключились на тему, не вызывавшую разногласий, – паршивый сезон, который наверняка предстоял «Джайентс» [83]83
   «Нью-Йорк джайентс» – успешный профессиональный футбольный клуб, базирующийся в Нью-Йоркской агломерации.


[Закрыть].

Бартли, несмотря на всю его браваду, постепенно обратился в мою веру. Уже в следующем году он стал мне верным союзником, и мы вместе написали для изданий «Ганнетт» серию статей об этом деле. Но до того момента он регулярно меня бесил.

* * *

Рисование карт в пыли не было моим единственным относящимся к делу занятием, пока я ждал ответа от контакта «Пост» в больнице округа Кингс. Убедившись, что в письме Бреслину действительно спрятаны важные подсказки, я получил от Мичелмора копию неопубликованного письма, адресованного Боррелли, и попробовал применить к тексту ту же систему словесных ассоциаций.

В квартире Берковица полиция нашла книгу «История кладбища Вудлон». Расположенный на северо-востоке Бронкса Вудлон – красивое место, на обширной территории которого среди бегущих ручьев и извилистых дорожек растут тысячи деревьев, а в озере плавают лебеди.

Изучая письмо Боррелли, я подумал, что отдельные его фразы могут намекать на конкретные захоронения в Вудлоне. Раз эта книга была у Берковица, значит, вполне возможно, в какой-то могиле что-то спрятано.

На кладбище Вудлон похоронено множество известных американцев, включая Джорджа М. Коэна [84]84
   Джордж Майкл Коэн (1878–1942) – американский певец, композитор и продюсер. Наиболее известен своими театральными постановками, в основном водевилями.


[Закрыть], Бэта Мастерсона [85]85
   Уильям Барклай «Бэт» Мастерсон (1853–1921) – американский страж закона времен Дикого Запада.


[Закрыть], Ф. У. Вулворта [86]86
   Фрэнк Вулворт (1852–1919) – американский предприниматель, создатель крупнейшей розничной сети начала XX века. В магазинах Woolworth впервые стали применяться ценники, свободная для покупателя выкладка товаров, скидки на отдельные товарные категории и другие нововведения, привычные для современных супермаркетов.


[Закрыть], Нелли Блай [87]87
   Нелли Блай – псевдоним Элизабет Джейн Кокран (1864–1922), американской журналистки и писательницы.


[Закрыть], финансиста Джея Гулда, Оскара Хаммерстайна [88]88
   Оскар Хаммерстайн II (1895–1960) – американский писатель, сценарист, продюсер, автор либретто множества знаменитых мюзиклов (например, «Оклахома!» и «Звуки музыки»).


[Закрыть], Дэймона Раньона [89]89
   Альфред Дэймон Раньон (1880–1946) – американский журналист и автор рассказов.


[Закрыть] и прочих. В офисе управления кладбища наверняка имелась карта, точно указывающая все эти места.

Три сентябрьских субботы подряд я бродил по Вудлону вместе с другом Бобом Сигелом и его сыном Ларри в поисках надгробий и усыпальниц, которые могли быть связаны с текстом письма. На второй неделе мы привлекли внимание смотрителей.

– Эти ребята, должно быть, завидуют, какие у нас важные предки, – сказал Ларри. – Или просто собираются арестовать нас за разграбление могил.

– Ага, – ответил я. – Вторжение похитителей тел.

Поиски оказались тщетными. Мои выводы оказались неверны – абсурдно неверны, – и мирный Вудлон наверняка содрогнулся в ужасе от того, что мы там делали. В скором времени Великая авантюра с поиском улик на Вудлоне подошла к концу.

* * *

Тем временем Стиву Данливи повезло больше. Берковиц худо-бедно ответил на его письмо, и «Пост» планировала опубликовать полученный текст в понедельник, 19 сентября. Разрабатывая историю студии иллюстрации «Карр», Данливи также нашел двух бывших друзей Берковица из района кооперативной застройки. Оба согласились с тем, что особенности размещения текста в письме Бреслину абсолютно не соответствуют манере Берковица, и заявили, что почерк ничуть не похож на его. Это были важные кирпичики, укрепляющие стену моих подозрений.

Мичелмор позвонил мне вечером восемнадцатого.

– Завтра мы собираемся пальнуть из первой большой пушки, – сказал он, а затем прочитал мне текст письма Берковица, адресованного Данливи.

В нем Берковиц продолжал следовать линии партии. Он назвал Сэма Карра «одним из приспешников Сатаны <…> силой, превосходящей самые смелые людские фантазии. Он не человек». Собака, конечно же, была «демоном из ада». Затем Берковиц дал Данливи кое-что поважнее: «Убивая, я на самом деле спас много жизней. Вы поймете это позже. Люди жаждут моей крови, но не хотят услышать то, что я должен сказать. <…> Есть и другие Сыновья – да поможет Господь этому миру!»

Содержание письма не слишком меня впечатлило:

– Судя по его словам, он именно такой псих, как говорят копы. Думаю, он прикидывается. Так чего ради нам это публиковать?

Мичелмор объяснил, что письмо станет поводом поднять вопросы о почерке и умении разместить текст на странице:

– Оно даст повод углубиться в эту тему. И [Берковиц] к тому же заявил, что существуют «другие Сыновья» Сэма.

Мичелмор остался верен своему слову. На следующий день «Пост» отправилась в газетные киоски с кричащим на первой полосе заголовком: «БЕРКОВИЦ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ О НОВЫХ „СЫНОВЬЯХ“. ПОЛУЧЕННОЕ „ПОСТ“ ПИСЬМО НАМЕКАЕТ НА СООБЩНИКОВ».

В статье действительно подняли вопрос почерка, указали на возможность существования заговора, и Данливи удалось выжать из полицейского источника признание, что у властей «пока не было реальной возможности допросить [Берковица]».

А потом полиция выпустила опровержение. «Пост» поплатилась за то, что осмелилась плыть против течения.

– Мы в частном порядке рассказали им о Джоне Карре и той графической студии, и они сказали, что займутся ими. Но не думаю, что они это сделают, – посетовал Мичелмор. – Они нас кинули. И теперь злятся, что мы выпустили такую статью.

– А что дальше? – поинтересовался я. – Парень из больницы уже успел задать Берковицу хоть какой-то из моих вопросов?

– Нет, но он над этим работает. Слушай, Мори, копы будут отрицать все, что мы сейчас опубликуем. Нам придется залечь на дно, пока мы не раскопаем что-нибудь, чего они не смогут перебить. Ты оставайся на связи со Стивом, а я дам тебе знать, когда мы получим новости из округа Кингс.

Я был несколько разочарован тем, как был разыгран пробный шар, но не отчаялся окончательно. По крайней мере, эти вопросы впервые задали публично. Новые усилия могут принести больше результатов. Час спустя я поговорил с Данливи, который успел рассказать о наших подозрениях в нескольких утренних телевизионных ток-шоу.