Текст книги "Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма"

– Мы сделали все, что могли, приятель. Уверен, во всем этом что-то есть. Есть смысл продолжить копать. Просто держись подальше от кладбищ, ладно?

– Это огромная мозаика, Стив. А я пока лишь ищу подходящие детали. Кто, черт возьми, знает, где они найдутся?

– Может, ты и прав, но пока забудь о побочных линиях. У тебя есть деталь с Джоном Карром – сосредоточься на ней. Он полностью твой.

Данливи был прав, но мне не везло в поисках Джона Карра. В игре, в которую мы играли, полиция теперь занимала противоположную сторону. Поэтому я не собирался обращаться за помощью к копам Йонкерса, а Мичелмор уже передал мне метеосводку от Департамента полиции Нью-Йорка: холодно.

Тем не менее мне нужно было что-то предпринять, и я решил еще раз покопаться в письмах Сына Сэма и понаблюдать за Пайн-стрит и домом Карра. На самом деле я понятия не имел, что ищу, но собирался записать там номера автомобилей и присмотреться ко всем деталям, которые могли бы оказаться полезными или привести к неуловимому Джону «Уитису».

* * *

На следующий день, 20 сентября, в Йонкерсе произошло событие, не получившее широкой огласки. Я узнаю о нем только спустя два с лишним года. Оно будет иметь серьезные последствия.

Тридцатитрехлетний Эндрю Дюпей жил на Линкольн-террас, менее чем в квартале от Берковица и Карров. Дюпей слыл семьянином. Его жена Лори в девичестве носила фамилию Хитон, и у них было две маленькие дочери, пяти и трех лет. Дюпей работал почтальоном. И он не просто жил в районе Пайн-стрит, но и доставлял туда почту – в том числе в дома Берковица и Карра, а также в два здания на Уикер-стрит. Иными словами, он жил и трудился в самой гуще событий.

Доподлинно неизвестно, читал ли Эндрю Дюпей опубликованное накануне в «Пост» письмо Берковица. Если да, это могло на него повлиять. Но, возможно, он не обратил на письмо внимания, потому что с начала лета был обеспокоен кое-чем другим, занимавшим все его мысли.

В июле молодой человек, всегда казавшийся семье общительным и жизнерадостным, вдруг стал испуганным и встревоженным. Его близкие и коллеги сразу заметили перемену. Он ничего не сказал жене, но на работе признался паре друзей, что у него большие неприятности: Дюпей заявил, что боится за свою жизнь.

«Это было совсем на него не похоже. Он не был параноиком по натуре. Он упоминал, что опасается за свою жизнь, но никогда не говорил почему», – рассказал один из сотрудников Почтовой службы, который попросил не раскрывать его имя из-за того, что занимает руководящую должность.

Теща Дюпея, Мэри Хитон, в 1981 году сказала мне следующее: «Все это было так странно, так не похоже на него. У зятя не было никаких проблем со здоровьем – ни с психическим, ни с физическим. Он не играл в азартные игры, его брак был прекрасным, он жил ради семьи. А в июле и августе стал вдруг испуганным и нервным, но не говорил, почему».

Возможно, ключ к разгадке кроется в письме, отправленном в редакцию «Ганнетт Вестчестер-Рокленд ньюспейперс» после того, как там начали публиковать мои статьи о заговоре. Его автор, живший в одном из домов в зоне обслуживания Дюпея, написал: «Однажды [в июле] он сказал мне: „Иногда почтальон узнает о людях на своем маршруте то, чего ему лучше не знать. И видит то, чего ему лучше бы не видеть“». Дюпей, добавил автор письма, не объяснил, что он имел в виду.

20 сентября, примерно в 17:30, Дюпей и Лори купали маленьких дочерей. Дюпей отлучился, сказав, что ему нужно спуститься в подвал, чтобы принести оттуда какую-то нужную детям вещь.

У подножия лестницы Дюпей нацарапал короткую записку. Затем он взял дробовик и покончил с собой.

* * *

«Только потом от его друзей по работе мы узнали, что он говорил, что боится за свою жизнь», – сказала Мэри Хитон.

В конце августа, примерно через две недели после ареста Берковица, Дюпей «очень сблизился с Лори и девочками – гораздо больше, чем раньше, – вспомнила Мэри Хитон. – Тогда он впервые взял их с собой на рыбалку. Обычно он отдыхал без них».

Похоже, Дюпей вовсе не собирался бросать семью.

В предсмертной записке он оставил еще один ключ к своей загадке: «Помнишь тот день в Глен-Айленде с итальянской семьей? Думаю, это их рук дело». Глен-Айленд – парк в округе Вестчестер, расположенный на берегу пролива Лонг-Айленд в Нью-Рошелле. В июне, за три месяца до смерти, Дюпей, Лори и дети отдыхали там на площадке для пикников, где можно пользоваться общественными мангалами. Дюпей тогда поспорил с одной итальянской семьей, которая хотела прибрать к рукам выбранное им место.

«Спор был пустяковым, и все сразу о нем забыли, – сказала Мэри Хитон. – Не могу поверить, что он решил, будто это может быть важно спустя такое время».

Действительно, довольно странно думать, что жизни Дюпея таинственным образом угрожали люди, о которых он после словесной перепалки на барбекю ничего не слышал целый месяц – и даже больше. Возможно, Дюпей считал, что они опасны, но такой вывод маловероятен.

Куда более существенная информация содержалась в письме человека, жившего в его районе, – на маршруте, по которому Дюпей ежедневно проходил мимо дома № 35 на Пайн-стрит, Уикер-стрит и дома № 316 на Уорбертон-авеню. В записке, цитировавшей собственные слова Дюпея, речь шла о чем-то увиденном или услышанном им в своих обходах. И время всех этих событий, столь близкое к аресту Берковица, также говорит о многом.

Позже я получил еще одно письмо:

«Я мог бы сообщить имеющуюся у меня информацию полиции Йонкерса, но, думаю, вам, так же как и мне, хорошо известно, что это стало бы ошибкой – учитывая, что в полиции работают два члена семьи Карр, сестра Уит и зять Джон Маккейб [на тот момент муж Уит и сотрудник полиции Йонкерса].

Почтальон Эндрю (я забыл его фамилию) знал их [Карров и Берковица], хотя об этом никогда не говорилось. Он покончил с собой несколько лет назад после встречи с неизвестным мужчиной в парке Пелем-Бей в Бронксе. Он сказал, что „они“ ему угрожали [кто такие „они“, неясно] и собирались убить его семью. Вскоре после этого жена нашла его застрелившимся».

«Неизвестный мужчина», с которым Дюпей якобы встретился в Бронксе, остался неопознанным. Автору письма больше нечего было сообщить об этом инциденте.

Коллеги Дюпея знали про его опасения за свою жизнь, но в разговорах с ними он не упоминал, что угрозы также адресовались его семье, как написано в письме. Однако действия Дюпея перед смертью подтверждают сказанное.

Он взял родных с собой на рыбалку, хотя обычно ездил без них. Он не рассказывал жене ни о каких угрозах, и в последние минуты жизни купал дочерей – вряд ли подобные действия могли послужить толчком к немедленному самоубийству. Разумнее предположить, что пребывание с семьей в интимной обстановке любви и взаимопонимания спровоцировало резкий рост страха того, что с близкими может что-то произойти – и он покончил с собой, чтобы защитить их.

Неизвестно, почему Дюпей не сообщил об угрозах в полицию. Возможно, он полагал, что защита со стороны властей будет недостаточной или слишком непродолжительной. Быть может, у него имелась и более зловещая причина.

Что мог увидеть или узнать Эндрю Дюпей на своем маршруте разноски почты, чтобы подвергнуться такой опасности и отнестись к угрозам настолько серьезно, чтобы предпочесть самоубийство любым попыткам разрешить ситуацию иным образом?

Напомним, что той весной и летом по всему району фланировали письма с угрозами – они отправлялись по почте, а Дюпей их доставлял. Возможно, он имел дело и с другой корреспонденцией, с помощью которой можно было идентифицировать отправителей. Также возможно, что Дюпей видел, как преступники входят в определенный дом или выходят из него, либо заметил Берковица в их компании.

Кроме того, в 1983 году в лесном массиве через дорогу от дома Дюпея нашли человеческий череп, принадлежавший неустановленному пожилому мужчине. Время захоронения черепа определят как примерно соответствующее дню смерти Дюпея. Происхождение черепа так и останется неизвестным, но можно предположить, что его украли с кладбища, чтобы использовать в ритуалах. Летом 1986 года в расположенном неподалеку похоронном бюро Маунт-Вернона похитят голову другого пожилого мужчины. Связаны ли эти инциденты между собой, неясно.

До сих пор никто точно не знает, с чем или с кем столкнулся Эндрю Дюпей, когда разносил почту. Возможно, в будущем ответ на этот вопрос будет найден. А пока вдове и детям остается лишь гадать, почему он умер.

* * *

В течение следующих двух месяцев я проверил массу зацепок, однако ни одна из них ни к чему не привела. Я как раз начал обдумывать оккультные отсылки в письмах Сэма, когда мне позвонил Мичелмор с долгожданными новостями.

– Наш контакт получил несколько ответов от Берковица. Думаю, тебе понравится то, что он добыл.

– Ну же, Питер, я уже так давно жду! Не заставляй меня просачиваться в телефонную трубку, чтобы узнать подробности.

Изображая непринужденность, я чувствовал, что меня разрывает изнутри. Но Мичелмор и без того считал меня слишком нетерпеливым, и я не собирался давать ему лишний повод в этом удостовериться.

Я уже сумел вынести долгое ожидание, хотя мой пессимизм по мере продолжения судебного разбирательства только нарастал. Поначалу Берковица признали невменяемым, поскольку он сумел запудрить мозги команде назначенных судом психиатров, скормив им историю о демоне. Потом его отправили на повторную экспертизу. На этот раз, главным образом благодаря заключению доктора Дэвида Абрахамсена, приглашенного окружным прокурором Бруклина Юджином Голдом, Берковица признали способным предстать перед судом. Абрахамсен не купился на сказку о демоне.

Защита Берковица мало напоминала настоящую. Его адвокаты собирались добиться для клиента оправдательного вердикта по причине невменяемости.

Но пока шла битва психиатров, «Дейли ньюс» получила и опубликовала стенограмму бесед Берковица с врачами.

Текст напоминал выдержки из руководства по шаманизму – сплошные собаки, демоны, кровь, монстры и т. п. Когда я прочитал его, у меня чуть не остановилось сердце. Казалось, что ситуация выходит из-под контроля. Вот почему мне так не терпелось получить известия от Мичелмора. Я хотел понять, как обычный Берковиц соотносится с публичным.

– Ну, – заговорил Мичелмор, выдержав эффектную паузу, – источник сообщает, что по словам Берковица, в письме имелись кое-какие сообщения, но он не скажет, какие именно.

– Нереально! – сказал я.

Мичелмор продолжил:

– Еще он не станет отвечать на твои вопросы о том, был ли он один во время стрельбы в Бруклине.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что он не станет отвечать? Что именно он сказал?

– Его спрашивали несколько раз, по-всякому подводили к этому вопросу. Каждый раз он отвечал, что не станет говорить об этом; что не хочет вдаваться в подробности.

– Но он же не сказал, что был один и «почему ты задаешь мне этот тупой вопрос»?

– Нет.

– Думаю, это о многом говорит, как и уклонение от вопросов о том, кто написал письмо Бреслину.

– Да, я согласен, – сказал Мичелмор. – Но это еще ничего не доказывает. Слишком мало для статьи.

– Понимаю, Питер… но что насчет Джона Карра?

– Это самое интересное. Берковицу дали листок бумаги. На нем было написано: «Мы знаем, что ты связан с Джоном Карром». Он прочел текст, побелел как полотно и откинулся на спинку койки. У него стал такой вид, словно он собирается упасть в обморок.

– Черт побери! Да у нас тут джек-пот! Он сказал что-нибудь после этого?

– Нет. Источник на мгновение испугался, что Берковицу может понадобиться медицинская помощь, но тот пришел в себя и больше не произнес ни слова.

Поговорив в том же духе еще несколько минут, я спросил Мичелмора, что мы будем делать дальше.

– Продолжим попытки добраться до Карра. И посмотрим, не скажет ли Берковиц что-нибудь еще.

* * *

В следующий раз Питер Мичелмор связался со мной около полудня в пятницу 2 декабря.

– У меня тут сидит кое-кто, с кем, думаю, тебе следует поговорить, – сказал он. – Мы почти готовы завершить начатое.

– Какое еще начатое? – спросил я.

– Связанное с Кассара.

– С Джеком Кассара, домовладельцем из Нью-Рошелла?

– Ну, это в некотором роде касается его, – ответил Мичелмор. – Не говорю, что напрямую… Давай я соединю тебя с этим человеком.

– С каким человеком? С тем парнем из больницы?

– Да. Его зовут Джим.

Джим Миттигер был моего возраста, тридцать один год. Проработав три года в Департаменте полиции Нью-Йорка, он ушел в отставку, чтобы заняться тем, чем всегда мечтал, – журналистскими расследованиями.

В ходе короткого разговора по телефону я рассказал ему, как добраться до Уайт-Плейнс, и к трем часам он уже приехал ко мне домой. Поначалу он относился ко мне с не меньшим подозрением, чем я к нему. Но к тому времени, как день сменился сумерками, напряжение спало.

– Я боялся, что тебя послали сюда специально, чтобы выведать то, что я им не сказал, – признался я.

Миттигер рассмеялся:

– А я думал, это меня решили подставить, показав тебе.

– Я знал о тебе, но не знал, кто ты. Мне не говорили.

– Ага, а мне заявили, что у них есть какой-то высокопоставленный контакт в Вестчестере, который снабжает их этими вопросами и информацией о Карре. Но я тоже не знал, кто ты такой.

– Загадочный человек из больницы – наконец-то! – сказал я.

Но тут меня ждал сюрприз. На самом деле Миттигер не был тем источником в больнице. В деле участвовал кто-то еще. Миттигер в бытность полицейским не раз дежурил в районе больницы округа Кингс. В итоге он неплохо ориентировался в этом учреждении и знал, как оно работает.

После ареста Берковица – в ту же ночь – он отправился в больницу, рассудив, что подозреваемого потом перевезут в ее тюремное отделение. Поначалу Миттигер не занимался темой с точки зрения заговора. Он просто надеялся раздобыть для прессы пару лакомых кусочков о быте Берковица.

– Я нашел источник, – сказал он. – Источник, который согласился помочь мне, если Берковица отправят туда. Я пришел в «Пост», рассказал, что у меня есть, и мы начали работать вместе. А потом появился ты.

Миттигер не стал раскрывать имя своего контакта.

– У него есть доступ к Берковицу, и он надежен. Это все, что я могу сказать.

Я спросил, верно ли Мичелмор передал мне комментарии Берковица.

– Черт возьми, да. И он действительно чуть не свалился в обморок, когда ему показали эту штуку про Джона Карра. Мой источник на секунду подумал, что придется вызывать врачей.

– Тогда… источник не врач, – заметил я.

– Нет, но, слушай, я не могу тебе сказать.

Я решил, что контакт был либо охранником, либо санитаром, но не стал сообщать свое предположение Миттигеру.

Вместо этого я спросил:

– Откуда мне знать, что он вообще существует?

Миттигер полез в дорожную сумку и достал оттуда целую пачку писем – копий, – которые были явно написаны Берковицем после ареста. Некоторые из них, адресованные религиозным организациям, содержали просьбы предоставить материалы по демонологии; еще одна записка предупреждала мэра Эйба Бима об опасности «Сэма».

– Ладно, – сказал я. – Похоже, все честно. Так что там насчет Джека Кассара из Нью-Рошелла?

Миттигер объяснил, что Кассара, у которого Берковиц снимал комнату в начале 1976 года, был сослуживцем Фреда Коуэна – печально известного неонациста, который убил шесть человек во время захвата складского комплекса транспортной компании «Нептун» в Нью-Рошелле в День святого Валентина 1977 года, а потом, после целого дня осады, покончил с собой.

Более того, Берковиц хранил у себя в квартире в Йонкерсе папку с вырезками газетных статей о Коуэне и называл его «одним из Сыновей».

– Ты знал об этом? – спросил Миттигер.

– Да. узнал в августе. Еще шутил, что будь я Кассара, мог бы написать статью для «Ридерз дайджест» [90]90
   Один из самых популярных американских журналов для семейного чтения, выходит ежемесячно, базируется в Нью-Йорке.


[Закрыть] на тему «Мои незабываемые знакомые».

Миттигер рассмеялся, а затем посерьезнел:

– Как думаешь, каковы шансы, что один и тот же парень, Кассара, ночью будет спать под одной крышей с Сыном Сэма, а днем работать вместе с Фредом Коуэном?

– …и еще это досье Берковица на Коуэна, – добавил я. – По-моему, шансы ничтожно малы. И мы по-прежнему не знаем, как, черт возьми, Берковиц оказался в доме Кассара.

Миттигер от волнения едва мог усидеть на месте:

– Возможно, Коуэн узнал от Кассара о свободной комнате, и так это дошло до Берковица.

– В этом есть смысл. Такое, конечно, возможно. Думаю, в этом деле слишком много дыма. И обязательно должен быть огонь, который его вызывает.

Мы с Миттигером согласились, что если наши предположения верны, то Джек Кассара, которому тогда шел седьмой десяток, почти наверняка послужил невинным связующим звеном между двумя убийцами. Однако мы также признали: было бы глупостью полагать, будто между Коуэном и Берковицем не существует никакой связи – особенно в свете интереса Берковица к убийце, поклонявшемуся Гитлеру.

Миттигер не удивил меня информацией о Коуэне, однако в запасе у него имелось еще кое-что. Снова сунув руку в сумку, он достал оттуда кипу фотографий.

– Взгляни на это.

Фотографии запечатлели знакомую фигуру – Берковица. Но кадры явно снимались не в полиции. На одном Берковиц в больничной одежде сидел на койке. На другом он писал, сидя за столом в помещении, похожем на комнату отдыха. Еще одно фото показывало предполагаемого убийцу крепко спящим на койке в своей камере. Прочие были вариациями предыдущих. Некоторые – даже цветными.

– Где, черт возьми, ты это взял?

– Источник, – ответил Миттигер. – При помощи крошечной шпионской камеры.

– С какой целью вы его снимали?

– Для «Пост». Там собираются опубликовать эти фото в понедельник вместе с некоторыми записями из дневника, которые ты видел.

Внезапно в моем сознании забрезжил рассвет.

– Джим, как только эти фотографии опубликуют, поднимется вонь, какой ты прежде никогда не чуял. Берковиц говорил с твоим источником. После этого к нему вообще никого не подпустят. Мы утратим доступ к нему и любую возможность сдвинуться с места. Это начнут расследовать.

Миттигер засомневался:

– Мой источник неплохо защищен. И, кроме того, «Пост» мне не подчиняется. Если там хотят напечатать фотографии, то напечатают их.

Я не согласился:

– Все эти месяцы, вплоть до сегодняшнего дня, они нас не знакомили. Почему именно сегодня? Разве ты не видишь? В «Пост» понимают, что вечеринке конец, – знают, что мы потеряем доступ к Берковицу. Поэтому там решили, что с них не убудет, если они теперь сведут нас вместе.

Миттигера это не волновало:

– У тебя есть постоянная работа, и тебя все устраивает. А моя цель – получить должность в штате «Пост» и помочь раскрыть это дело, если смогу. Думаю, нас слегка поштормит, а потом все утихнет, и мы снова доберемся до Берковица.

Я понимал, что Берковиц, который ни на одном из снимков не смотрел в камеру, не подозревал, что его фотографируют. Так что он вряд ли смог бы помочь в каком бы то ни было расследовании – хотя не стал бы сотрудничать в любом случае.

– Ему нравится мой источник. Они неплохо ладят. Берковиц называет его «Хитрый лис один», а я известен как «Хитрый лис два». Не переживай, – добавил Миттигер.

– Не уверен, что это хорошая идея, но понимаю, к чему ты клонишь. Мне просто чертовски хочется найти другой путь… Так или иначе, теперь мы, похоже, в одной лодке. Думаю, стоит начать с Коуэна – и, конечно же, Джона Карра.

Миттигер сказал, что на следующей неделе приедет из Стейтен-Айленда, где он тогда жил, и мы вместе поищем какие-нибудь зацепки в Нью-Рошелле.

– Хотел попросить тебя съездить со мной к дому Берковица, чтобы осмотреть окрестности, – сказал он.

– Без проблем. В последнее время я довольно хорошо изучил этот квартал.

– Я позвоню тебе в понедельник, – сказал Миттигер. – Не волнуйся о фотографиях. Все будет хорошо.

* * *

По шкале от одного до десяти грянувший взрыв потянет на двенадцать. В понедельник утром едва пробудившийся ото сна столичный регион получил возможность увидеть Берковица, который по-прежнему пребывал в блаженной стране грез – на огромной фотографии, занимавшей всю первую полосу «Пост». Над фото шел напечатанный большими буквами заголовок: «СЭМ СПИТ». Другие кадры с Берковицем занимали целый разворот внутри номера и сопровождались выдержками из его тюремных сочинений. Авторство снимков, конечно, не указывалось.

Официальная реакция последовала незамедлительно: по факту этого вопиющего нарушения безопасности начали сразу несколько расследований. Окружная прокуратура Бруклина, Департамент исправительных учреждений, офис специального прокурора штата, ответственный за выявление коррупции в среде чиновников, – все они тут же ринулись в бой. Реакция средств массовой информации была не менее энергичной.

Критики обрушились на «Пост» с обвинениями в аморальности и тяге к сенсациям, а некоторые авторы статей едва сдерживали радость, сообщая о начале расследования «Операции Фото». Одна загородная газета даже наложила на фотографию спящего Берковица изображение прицела винтовки, чтобы проиллюстрировать возможные последствия столь серьезных нарушений безопасности.

Я позвонил Мичелмору ближе к вечеру.

– Ты все ждал большую историю о Берковице, и, думаю, ты ее получил, Питер.

– Господи, мы не предвидели такой реакции. Мы всего лишь напечатали пару фотографий и заметок.

– Ну, ты всегда можешь заявить, что тебя «подставили», – подсказал я.

Мичелмор не оценил шутки, но я подумал, что так ему и надо. Он быстро сменил тему.

– Что ты думаешь о Джиме?

– Он мне понравился. Бывший коп, нюхнул жизни на улицах, теперь понимает, что к чему. Мы отлично поладили… И есть одна вещь – мы не думаем, что Кассара замешан. На наш взгляд, он мог случайно познакомиться с этими двумя.

– Да, мне тоже так показалось… Продолжай в том же духе и держи меня в курсе. А теперь мне пора. У нас здесь немного суматошно, да ты, наверное, и сам понимаешь.

Я стоял и смотрел на умолкший телефон. Хотя меня тревожила вероятность потери доступа к Берковицу, я не стал говорить об этом Мичелмору. Мне казалось, что на Питера, возможно, надавили сверху, заставив опубликовать эту статью с фотографиями.

Независимо от того, насколько произошедшее было идеей Мичелмора, ясно одно: кого-то в «Пост» утомили длительные поиски заговора, не давшие результата в виде статьи, и в итоге им предпочли «Глубокий сон» [91]91
   Отсылка к одноименному детективному роману Рэймонда Чандлера (1939) и снятому на его основе фильму-нуар (1946) с одним из самых запутанных для этого жанра сюжетов. Фильм, помимо прочего, отличается яркими диалогами, зачастую с каламбурами и двойным дном, что явно импонирует автору книги.


[Закрыть].

Я включил шестичасовые новости, и там тоже показывали спящего Сэма. Вид всех этих чиновников, снующих вокруг, напомнил мне множество маленьких голландских мальчиков, пытающихся пальцем заткнуть протекающую плотину [92]92
   Отсылка к знаменитому роману американской писательницы Мэри Мэйпс Додж «Ханс Бринкер, или Серебряные коньки» (1865), благодаря которому в англоязычном мире широко распространилась малоизвестная в самой Голландии легенда о маленьком мальчике, заметившем в плотине дырку, откуда текла вода, заткнувшем ее пальцем и замерзшем насмерть в ожидании взрослых, но якобы спасшем в результате от затопления не только свою деревню, но и все Нидерланды.


[Закрыть], и я непроизвольно улыбнулся.

Однако уже спустя несколько минут я понял, что достиг поворотной точки, и начал размышлять о том, что случилось со мной с августа. Я влез в это дело ничего не понимающим, но жаждущим правды неофитом. И мне действительно удалось раскопать немало важной информации, несмотря на то, что большую часть моего времени отнимала работа. Это был плюс. Я смог выйти за пределы сведений, имевшихся у СМИ, и продвинуть расследование вглубь. Но за эти четыре месяца я также кое-чему научился на собственных ошибках.

Я оказался прав насчет убийства в Бруклине; прав насчет Джона Карра и, возможно, Майкла Карра; прав насчет авторства письма Бреслину. Я знал, что прав во всем этом. Я был на грани того, чтобы раскрыть историю огромных масштабов – но что мне это дало? Ничего, кроме понимания, что мне придется продолжать, чтобы выстроить более убедительное дело, – да еще возможности чуть раньше, чем все остальные, посмотреть на Берковица, словно рекламирующего матрасы.

Пришла пора сменить тактику и перестать кружить вокруг дела так, словно я готов довольствоваться лишь тем, что ощущаю себя сопричастным. Если «Пост» действительно готова сотрудничать, прекрасно. Если нет, у меня найдется иной способ рассказать эту историю.

Я потянулся за блокнотом и набросал короткий список: «Найти Джона Карра. В паре с Миттигером сосредоточиться на Коуэне. Проверить оккультные отсылки в письмах Сэма».

Три пункта, всего три. Но в течение следующих восьми недель на двух намеченных направлениях произойдут важные сдвиги – события, которые значительно расширят масштабы дела.

Я как раз убирал список в портфель, когда раздался звонок в домофон. Работать мне не хотелось. Поэтому я позвонил Джорджу Остину и договорился встретиться с ним, чтобы вместе выпить в баре «У Олливера», нашем любимом местечке в Уайт-Плейнс.

После второго звонка я надел пальто и направился к лестнице. За дверью стоял мой сосед Том Бартли, редактор отдела новостей из «Ганнетт».

– Хо-хо! – улыбнулся он, щурясь в темном дверном проеме. – И кто же у нас заранее знал о неких фото, опубликованных сегодня в твоей любимой газете?

– Ну ладно, ты меня поймал. Я снял их год назад на специально подготовленной съемочной площадке. Уже тогда я знал, чем кончится дело, и решил подготовиться заранее. Он любезно согласился попозировать. Ты же не думал, что кадры сделаны в округе Кингс, правда?

Том рассмеялся.

– Не, я думал, ты нанял ему заместителя.

– Ты имеешь в виду залежателя?

– Сукин ты сын. Тебе ведь что-то известно, разве нет?

– Том, я не имею никакого отношения к этим фотографиям.

И это было правдой.

– Слушай, я иду к Олливеру, чтобы выпить с Джорджем. Почему бы тебе не пойти со мной? Я хочу поговорить с тобой об оккультизме.

– Значит, теперь ты зациклился на тех мертвых собаках.

– Что-то вроде того.

– Думаешь, Рип ван Винкль [93]93
   Герой одноименного рассказа американского писателя Вашингтона Ирвинга (1819), житель деревушки близ Нью-Йорка, проспавший 20 лет в горах Катскилл и спустившийся оттуда, когда все его знакомые умерли. По сюжету ушел в горы вместе со своей собакой и там наткнулся на загадочных незнакомцев, напоивших его вином, после которого он и уснул.


[Закрыть] тоже состоял в секте?

– Пока не знаю. Возможно, так оно и было.

И впрямь, почему бы и нет?