Текст книги "Золотой треугольник"

– О, Патриций, я боюсь… Боюсь за вас…

– Но почему же, Коралия? Где этот негодяй?

– Я не видела его. Он погасил свет, схватил меня за горло и прошептал на ухо: «Сперва ты, а сегодня ночью твой возлюбленный…». Я боюсь, Патриций…

Глава 11
На краю пропасти

Бельваль как мог успокоил Коралию и занялся сенегальцем. К счастью, оказалось, что Я-Бон ранен не опасно. После этого Патриций созвал своих людей.

– Преступник смог проникнуть сюда из-за очень плохой охраны, – сказал он, – если матушка Коралия и Я-Бон живы, то только благодаря чуду.

Калеки протестующе зароптали.

– Молчать! – крикнул капитан. – Вы плохо исполняли свои обязанности и вполне заслуживаете наказания. Но я вас прощаю при единственном условии, что вы в продолжение всего этого вечера, а потом и ночи, будете говорить о матушке Коралии, как об умершей.

– Но кому говорить, капитан? – воскликнул один из них. – Здесь же нет никого.

– Нет, есть, раз напали на матушку Коралию, и на Я-Бона. Или, может быть, это кто-нибудь из вас? Ну хорошо, хорошо, – успокоил он солдат. – Но говорить об этом вы должны не кому-нибудь, а разговаривать между собой. Помните, за вами следят, прислушиваются к каждому вашему слову… Так что вы и про себя должны решить, что матушка Коралия умерла. До завтрашнего дня она не выйдет из своей комнаты, а у нее вы будете дежурить по очереди. Остальные лягут… И, пожалуйста, чтобы в доме не было ни шума, ни хождений взад и вперед, полнейшая тишина.

– А что делать с Симоном, капитан?

– Заприте его в комнате. Преступники могут воспользоваться его беспомощностью и заставить открыть дверь и вообще сделать все, что угодно.

План Патриция был прост. Неизвестный открыл Коралии свои намерения – убить его, Патриция, сегодня ночью. Убежденный, что она умерла, он будет действовать свободнее, перестанет скрываться и таким образом легко попадет в расставленную ему ловушку… А пока капитан занялся Я-Боном.

Его рана действительно оказалась легкой. Перевязывая сенегальца, Бельваль попытался выяснить у него, что же произошло. Оказалось, что пока матушка Коралия, немного утомленная прогулкой, отдыхала, Я-Бон сидел на корточках у открытой двери ее комнаты. Оба не слышали ровно ничего подозрительного. Внезапно Я-Бон увидел в коридоре чью-то тень, и свет тотчас погас. Я-Бон не успел приподняться, как его ударили чем-то тяжелым по затылку, и он потерял сознание.

Капитан отметил про себя, что убийца пришел не со стороны вестибюля, а из той части дома, где были расположены комнаты прислуги. Оттуда вела лестница к кухонной двери, выходящей на улицу Раймон. Эту дверь Патриций нашел запертой, но, очевидно, тот, кто входил, имел ключ…

Вечер Бельваль провел у Коралии, а в девять часов отправился к себе. Его комната была прежде курительной Эссареца и располагалась в этом же крыле дома.

В ожидании нападения, которое, как предполагал капитан, произойдет не ранее полуночи, он сел за письменный стол, стоящий у стены, и стал записывать события вечера. Вести дневник в последнее время у него вошло в привычку.

Он писал минут сорок и уже собирался закрыть тетрадь, когда вдруг услышал какой-то шорох. Звук доносился со стороны окна.

Патриций продолжал сидеть и даже не повернул головы, так что со стороны никак нельзя было подумать, что он настороже. «Он здесь… Он смотрит на меня. Что он будет делать? Я не думаю, чтобы он разбил стекло и выстрелил в меня, как тогда. Очевидно, на этот раз он придумал что-нибудь другое, более эффективное… Наверное, он дождется, пока я лягу, надеется застать меня врасплох, среди сна… Странно, но мне даже доставляет удовольствие чувствовать на себе его взгляд… Я знаю, что он ненавидит меня, как и я его, и наша ненависть скрещивается, точно шпаги, ищущие места, куда ударить… Он смотрит на меня как на желанную добычу и не подозревает, что я думаю то же самое о нем. Он приготовил нож или красный шнурок, а у меня только две руки…»

Бельваль закрыл тетрадь и закурил, как делал это каждый вечер перед сном. Потом разделся, аккуратно повесил платье на спинку стула у кровати и лег, погасив свет.

«Вот теперь, – говорил он себе, – я наконец узнаю, что это за человек, преследующий нас с Коралией… Друг Эссареца? Но откуда такая ненависть к Коралии? Или он любит ее, если хочет удалить меня с ее пути?»

Прошел час, другой, но ничего не происходило. У бюро, правда, скрипнуло что-то, но возможно, это потрескивала старая мебель.

Патриций уже не надеялся, что что-нибудь произойдет. В глубине души он сознавал, что вся эта комедия с мнимой смертью Коралии не обманет его врага. Мало-помалу им овладела дремота, когда вдруг опять что-то треснуло у бюро. Бельваль вскочил с кровати, зажег свет и подошел к столу. Но в комнате все было в прежнем порядке.

– Нет, в эту ночь решительно ничего не произойдет! – воскликнул он. – И поэтому я могу спокойно лечь и заснуть.

Наутро, осматривая окно, капитан заметил, что по всему фасаду идет карниз, по которому очень удобно добраться до любого окна. Он осмотрел одну за другой все комнаты. У спальни Симона Бельваль остановился.

– Он не выходил отсюда? – спросил он у солдата, которому поручил сторожить комнату.

– Нет, капитан. По крайней мере, дверь мы ему не открывали.

Патриций вошел и, не обращая внимания на старика, как всегда курившего свою трубку, тщательно осмотрел комнату, убежденный, что враг избрал ее своим убежищем. Но не нашел никого. Но зато в шкафу он обнаружил несколько вещей, которых прежде, когда они с Демальоном осматривали комнату, не было, – веревочную лестницу, какие-то жестяные трубки и маленькую спиртовую лампу.

– Все это очень подозрительно! – пробормотал капитан. – Каким образом здесь очутились эти вещи?

Симон сидел спиной к окну. Бельваль подошел к нему и вздрогнул. Старик держал в руке венок из иммортелей, на ленте которого виднелась дата: «14 апреля 1915 года». Венок был точной копией тех, что они с Коралией видели на могиле.

– Он положит этот венок, – громко сказал, наклоняясь к нему, Бельваль, – на могилу своих друзей, как делал это прежде. Его сердце оказалось сильнее разума. Не правда ли, Симон, ты возложишь этот венок завтра, так как именно завтра 14 апреля?

Старик решил, что у него хотят взять венок, и с испугом прижал его к груди.

– Не бойся, – сказал Патриций. – Я не возьму его у тебя. Завтра я и Коралия вместе явимся на свидание, которое ты нам назначил. И быть может, завтра под влиянием воспоминаний вернется к тебе твой разум.

День показался капитану невыносимо длинным. Ему так хотелось, чтобы скорее промелькнул хотя бы какой-то свет и озарил царивший вокруг мрак.

После полудня пришел Демальон и сказал Бельвалю:

– Вот посмотрите, что я получил, это довольно любопытно. Анонимное письмо. Слушайте: «Обратите внимание на это письмо… Ваши мешки с золотом готовы ускользнуть! Они будут увезены за границу завтра. Друг Франции».

– Завтра 14 апреля! – невольно воскликнул Патриций.

– Да, но почему вы это сказали таким странным тоном?

– Просто так…

Он собирался рассказать Демальону все: и то, что было связано с 14 апреля, и то, что касалось Симона. Но его остановило желание довести дело до конца одному, не вмешивая посторонних лиц.

– Что же вы думаете относительно этого письма?

– Право, не знаю, – ответил Демальон. – Возможно, что это предупреждение и правдиво, а может быть, кто-то желает помешать или, вернее, изменить наши планы… Я поговорю об этом с Бурнефом…

– А о нем ничего нового не узнали?

– Ровно ничего… Да многого я и не ждал… Алиби свое он доказал.

Из их разговора Бельваль удержал в памяти только то, что на этот раз пути Демальона и его сходятся на одной дате, и таким образом прошлое и настоящее сближаются… Как раз 14 апреля золото должно быть вывезено из Франции. На этот день назначено свидание Патрицию и Коралии, в этот день умерли их родители двадцать лет назад.

На другой день утром капитан осведомился о старом Симоне.

– Он вышел, – сказали ему. – Вы ведь сняли запрещение!

Бельваль вошел в комнату Симона. Венка уже не было. Вместе с ним исчезли веревочная лестница, трубки и лампа.

– Симон ничего с собой не уносил? – спросил он у солдат.

– Ничего, кроме венка.

Патриций решил, что вещи кто-то взял через открытое окно. Теперь он почти убедился в том, что Симон был пособником их врага.

Около десяти часов капитан встретил в саду Коралию. Она выглядела бледной и встревоженной. Он рассказал ей о том, что произошло. Они немного прогулялись по аллеям и, стараясь быть незамеченными, приблизились к калитке в переулке. Бельваль открыл ее и остановился. Теперь он начинал жалеть о том, что не предупредил Демальона. Предчувствие говорило ему, что их прогулка может закончиться не совсем благополучно. Но Патриций постарался отделаться от ощущения надвигающейся опасности. Он взял с собой пистолет, а это защита вполне достаточная…

– Войдем, Коралия? – обратился он к своей спутнице.

– Да.

– Вы мне кажетесь такой взволнованной…

– Это верно. У меня сердце сжимается от дурного предчувствия.

– Вы боитесь?

– Нет… Впрочем, да. Я боюсь не сегодняшнего дня, а того, что будет потом. Я беспрестанно думаю о том, что в такое же апрельское утро сюда шла моя мать, счастливая, любимая и любящая, и некому было предупредить ее, удержать. Мне кажется, что я слышу ее крики, они так и звучат в моих ушах и как бы предупреждают теперь и меня…

– Тогда вернемся, Коралия…

Она сжала его руку и твердо возразила:

– Нет, идем. Я помолюсь там и мне станет легче.

Они поднялись по заросшей травой дорожке и подошли к часовне. На могиле лежал свежий венок.

– Симон был здесь, – сказал Патриций. – Он, наверное, где-нибудь неподалеку.

Пока Коралия молилась, он обошел сад, но старика не нашел. Быть может, он в доме? Но туда они не осмеливались войти из чувства благоговения к месту, где их родители любили друг друга…

Первой решилась Коралия.

– Войдем, – сказала она.

Но как войти? Окна и дверь дома были заколочены. Только обойдя его, Бельваль с Коралией обнаружили, что дверь, ведущая во двор, широко раскрыта, и подумали, что это сделал Симон, который, по-видимому, ждет их внутри.

Было ровно десять часов, когда они переступили порог дома и оказались в маленьком вестибюле. Одна дверь вела в кухню, другая в комнату. Третья дверь была полуоткрыта.

– Наверно там, – прошептала Коралия, указывая на нее. – Там все случилось, и там он нас ждет…

– Да, наверное, но если вы боитесь, Коралия, то мы можем вернуться…

Но она уже вошла.

Комната была большая и очень уютная. Тяжелые занавески, диван, большой ковер, глубокие кресла – все это делало ее вполне комфортабельной… Из-за освещения сверху она напоминала ателье художника.

– Симона здесь нет, – заметил капитан.

Коралия промолчала. Она с волнением осматривала вещи: незаконченный ковер на пяльцах, с воткнутой в канву иглой, ящик с сигарами, чернильницу, книги. На некоторых из них была сделана надпись карандашом «Коралия» или «Патриций». На столе стояли две детские фотографии – ее и Патриция.

Очевидно, здесь протекала жизнь людей, связанных не мимолетной страстью, а глубоким и нежным чувством.

– Уйдем отсюда, – прошептала Коралия, опираясь на плечо Бельваля.

– Да, да, идем! Вы слишком взволнованы теперь!

Но сделав несколько шагов, они остановились, изумленные: дверь оказалась закрытой.

– Глаза их встретились.

– Но ведь мы не закрывали ее! – неуверенно произнес Патриций.

Он подошел к двери, чтобы открыть и только теперь заметил, что на ней нет ни ручки, ни замка. Одностворчатая, из цельного дерева, массивная, дверь казалась несокрушимой. На ней не было никаких резных украшений, но зато виднелось несколько царапин, точно кто-то уже пытался открыть ее. Справа была сделана надпись карандашом: «Патриций и Коралия, 14 апреля 1895 года. Бог отомстит за нас», а ниже – крест и другая дата, написанная более твердым почерком и, по-видимому, недавно: «14 апреля 1915 года».

– Сегодняшнее число! Но кто это написал? Это ужасно, ужасно! – вскричал Бельваль.

Он бросился к окну, сорвал занавес и невольно вскрикнул: оно оказалось замурованным.

В комнате было еще две двери. Капитан распахнул их и натолкнулся на кирпичную кладку.

Патриций и Коралия переглянулись: одна и та же мысль промелькнула в их головах. Так же, наверное, начиналась и та драма, двадцать лет назад… После матери и отца теперь наступила очередь сына и дочери. Снова влюбленные оказались в ловушке, в руках беспощадного врага.

Глава 12
Ужас

– Нет, нет! – воскликнул Патриций в отчаянии.

Он бросался то к окну, то к дверям со стулом в руках, в тщетной надежде пробить их… Увы! Его попытки были так же бесполезны, как и усилия его отца, о которых свидетельствовали царапины на двери.

– Ах, Коралия, Коралия! – вскричал он. – Это я виноват! Моя вина, что я привел вас сюда! В какую бездну погрузил я вас, желая устроить все один, не прибегая к помощи тех, кто знает и умеет больше меня! Безумец, я слишком переоценил себя! Простите меня, если можете, Коралия!

Молодая женщина полулежала в кресле. Она улыбнулась, чтобы успокоить его, и тихо произнесла:

– К чему так волноваться, мой друг! Возможно, это простая случайность!

– Но число! Число, Коралия! Тот же год, то же число, начертанные чьей-то рукой! Первую дату написали наши родители, вторую – наш враг, твердо решивший покончить с нами сегодня.

Она невольно вздрогнула, но все еще пыталась казаться спокойной.

– Пусть так, но у нас есть не только враги, но и друзья…

– Они будут нас искать, Коралия! Но найдут ли? Разве мы не приняли все меры к тому, чтобы никто не знал, куда мы пошли? И никто не знает этого дома…

– А Симон?

– Он приходил сюда, возложил венок, но здесь был и тот, другой, кто держит нас в своей власти и, быть может, теперь он постарается избавиться от Симона.

– Но что же тогда нам делать, Патриций?!

Бельваль почувствовал, что она очень испугана, и ему стало стыдно за свою слабость.

– Делать? – переспросил он, овладевая собой. – Ждать… Ведь на нас еще не напали… То, что нас заперли, вовсе не означает еще, что мы погибли. Мы будем бороться, не так ли? Поверьте, у меня еще довольно сил для борьбы… Подождем, Коралия…

Капитан решил удостовериться, что в комнате нет какого-нибудь замаскированного отверстия, через которое можно было бы выйти на свободу. На протяжении почти часа они тщательно обследовали свою клетку. Но толстые стены повсюду издавали один и тот же звук, пол под ковром был выложен плитами, и все они были одинаковы.

Оставался один выход: забаррикадировать дверь, через которую они вошли, чтобы защититься от неожиданного нападения. После того, как вся мебель была сдвинута, Бельваль зарядил пистолет и положил его рядом с собой.

– Теперь мы можем быть спокойны, – сказал он. – Кто бы ни пришел, он будет убит, прежде чем сумеет причинить нам вред.

Но больше всего их тяготили мысли о прошлом. Все то, что они делали и говорили, когда-то делали их родители в аналогичных обстоятельствах. Наверное, так же готовился к защите отец Патриция, так же молилась мать Коралии. Вместе они баррикадировали дверь и со слабой надеждой приподнимали ковер, осматривая пол…

Чтобы отогнать эти мысли, Патриций и Коралия обратились к книгам. Перелистывая страницы, пожелтевшие от времени, они нашли записку, написанную матерью Коралии:

«Патриций, мой любимый! Я пришла сюда утром, чтобы снова пережить то, что было вчера, и мечтать о том, что будет! Так как ты вечером придешь раньше чем я, то и найдешь эти строки… Я люблю тебя».

В другой книге лежала записка Армана Бельваля:

«Моя единственная! Ты только что ушла, и до завтра я тебя не увижу! Мне не хочется уходить отсюда, из нашего убежища, скрывающего от света столько любви и радости, прежде чем я не скажу тебе еще раз…»

Бельваль и Коралия лихорадочно пересмотрели почти все книги, надеясь найти в них записку, письмо, дающие ключ к разгадке тайны, но, увы, страницы хранили лишь доказательства нежной любви их родителей.

Так прошло еще два часа. Тревога Патриции все возрастала.

– Если ничего не случится и дальше, – произнес он, – то это означает, что мы приговорены к медленной смерти и…

Капитан не закончил фразы, но Коралия поняла весь ужас того, что он хотел сказать. Они должны будут умереть от голода, вот что им угрожало!

– Но чтобы умереть нам, молодым и сильным, – продолжал он, – понадобится три-четыре дня или больше, а за это время нам помогут!

– Кто и как? – спросила Коралия.

– Да те же солдаты, Я-Бон, Демальон! Сегодня же ночью они хватятся нас и…

– Но ведь вы сами говорили, Патриций, что они не знают, где мы.

– Узнают! Это легко… Ведь только один переулок разделяет сады. И, кроме того, все наши действия описаны в дневнике, который я вел все это время и который запер в бюро. Я-Бон знает про его существование. Он скажет о нем Демальону… И потом есть еще Симон… Что с ним сталось? Быть может, за ним следили…

Зачем их здесь заперли? Если враг не уморит их голодом, значит он придумал для них другую муку… Бездействие томило. Снова и снова Патриций осматривал комнату, надеясь найти что-то новое. Он открыл книгу, которую они с Коралией поначалу не заметили и, перелистывая ее, увидел, что два листа соединены загнутыми уголками. Капитан разогнул листы и увидел строки, адресованные ему отцом:

«Патриций, сын мой! Если когда-нибудь ты случайно прочтешь эти строки, то узнаешь причину моей смерти. Прочти то, что я напишу, если успею, на стене справа у окна».

Коралия и Бельваль бросились к стене. Но она оказалась закрытой деревянной панелью высотой около двух метров, которая заканчивалась узким карнизом. Капитан при помощи каминных щипцов снял кусок карниза, а потом одну из досок панели. Под ней на ровной поверхности стены действительно виднелось несколько слов, написанных карандашом.

– Любимая манера Симона, – заметила Коралия, – писать на стене и потом прикрывать деревом или глиной.

Патриций снял следующие доски, и под ними оказалось еще несколько строчек, написанных, очевидно, второпях, и побледневших от времени. Их выводила рука его отца в то время, когда ему грозил мучительный конец! Через несколько часов смерть наступила для него и для его возлюбленной…

Он прочел вполголоса:

«Я пишу это для того, чтобы негодяй не остался безнаказанным… Если Коралия и я умрем, то все-таки другие узнают причину нашей смерти.

Несколько дней тому назад он сказал моей Коралии: «Вы отвергаете мою любовь и тем призываете на себя мою ненависть! Пусть это будет так, но я убью вас и вашего любовника и убью так, что никто об этом не узнает, и вашу смерть припишут самоубийству. Все готово. Берегитесь, Коралия!».

И действительно, все было готово. Он знал, что этот дом служил нам местом ежедневных свиданий, и здесь он приготовил нам могилу! Какого рода будет наша смерть? Не знаю. Быть может, голод? Мы заперты здесь вот уже четыре часа. За нами захлопнулась тяжелая дверь, и мы оказались замурованными. Бегство невозможно… Что же с нами будет?»

– Видите, Коралия, они пережили то же, что и мы… Они так же боялись смерти, так же тянулись для них часы ожидания и ужаса, и отец решил оставить это свидетельство… Очевидно, они надеялись, что их убийца не обнаружит написанного. По-видимому, раньше здесь висел тяжелый занавес. Видите, остался карниз с кольцами, на которых он держался? Потом надпись нашел Симон и замаскировал ее панелями.

Бельваль снял еще одну доску и продолжал читать:

«Ах, если бы только мне одному довелось страдать, я был бы счастлив! Но со мной должна умереть та, которую я люблю больше всего на свете! Она пока ничего не чувствует, так как потеряла сознание от ужаса и страха. Дорогая, любимая! Мне кажется теперь, что я уже вижу на милом лице тень смерти. Прости же меня, прости!»

Патриций и Коралия переглянулись. И тех так же мучили одинаковые опасения, те так же забывали о себе, думая только о другом.

Капитан прошептал:

– Он любил вашу мать, Коралия, так же, как я люблю вас. Меня тоже смерть не пугает. Я столько раз встречался с ней лицом к лицу… И ради вас, Коралия, я выдержал бы какие угодно мучения!

Он принялся ходить взад и вперед по комнате, им все больше овладевало возбуждение.

– Я спасу вас, Коралия, клянусь! И какое счастье будет отомстить!

Капитан продолжал отрывать доски, надеясь найти какие-либо указания, могущие быть полезными для них, но нашел только фразы о мести, которые он только что произнес сам.

«Коралия, они будут наказаны! Если не нами, то рукой Всевышнего! Адский план нашего врага не удастся, никто не поверит в наше самоубийство. Убийца будет узнан, и я, пока жив, буду писать то, что должно выдать его».

– Слова, только слова! – в отчаянии воскликнул Патриций. – Угрозы, и ничего, что могло бы нас навести на след! Отец, отец, неужели ты не скажешь как спасти дочь твоей Коралии! Помоги мне, научи меня!

Но ответом ему были только слова отчаяния:

»…Кто же нам поможет? Мы замурованы живыми, приговорены к смерти, от которой защититься не в силах. На столе рядом со мной пистолет. Но к чему он? На нас ведь не нападают. У нашего врага есть время, которое убьет нас само по себе, почти без его помощи… Кто поможет нам? Кто спасет мою возлюбленную Коралию?»

Нервы Коралии не выдержали и она начала плакать. Бельваль, взволнованный ее слезами, с яростью принялся отрывать последние доски. Под ними он прочитал:

«Мне сейчас показалось, что я слышу чьи-то шаги. Кто-то ходит под окнами в саду. Ах, если бы действительно кто-нибудь пришел! Тогда борьба, по крайней мере, была бы открытой. Все лучше, чем эта мертвая тишина!

Да, да, если приложить ухо к окну, то слышен шум. Точно кто-то роет землю, но не здесь, а в стороне кухни».

Патриций удвоил усилия, Коралия помогала ему. Теперь им казалось, что сейчас они узнают самое главное.

»…Прошел еще час, вперемежку с мертвым молчанием и шумом у кухни… Потом кто-то вошел в вестибюль. Это он, мы узнаем его шаги! Он прошел в кухню и там продолжал что-то делать лопатой, но теперь она ударялась о камни. Потом послышался звук разбитого стекла. Теперь он вернулся обратно в сад и роет землю ближе к нам…»

Капитан перестал читать и посмотрел на Коралию. Оба напряженно прислушивались. Потом он прошептал:

– Слушайте!

– Да, да, – ответила она, – я слышу. Шаги… Кто-то ходит в саду перед домом!

Они приблизились к окну. Действительно, в саду кто-то ходил, и так же, как когда-то их родители, они при звуке шагов почувствовали облегчение.

Человек обошел два раза вокруг дома, и шаги затихли.

Потом снова послышались неясные звуки, и Бельваль вздрогнул: похоже было, что рыли землю, причем в стороне кухни.

История двадцатилетней давности повторялась…

Прошел час. Землю все еще продолжали рыть, а капитану с Коралией теперь казалось, что это роют им могилу. Они стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу.

– Входит в вестибюль, – прошептала Коралия.

– Да, входит, как тогда… Не надо даже прислушиваться, стоит только вспомнить! Вот он идет на кухню и роет теперь там… Лопата ударяется о камни… Слушайте, Коралия, это звук разбитого стекла!

Некоторое время они молчали, подавленные.

У двери внизу послышалось шуршание, такой же звук повторился у остальных дверей и, наконец, у окна. Через некоторое время Патриций и Коралия услышали какой-то скрежет на крыше.

Они подняли глаза. Теперь, без сомнения, наступала развязка… Потолок был стеклянный. Что сейчас произойдет? Покажет ли свое лицо враг?

В центре потолка появилось отверстие. В него чьей-то рукой была просунута палка, очевидно, для того, чтобы оставалась щель.

Под последней доской было еще несколько строк: «Он приближается, приближается! – писал отец. – Увидим ли мы сейчас его лицо?»

– Вот он приближается, – шептала Коралия, – сейчас мы увидим его, узнаем, кто он. Родители наши знали своего врага, узнаем и мы!

И она вздрогнула при мысли о том, кто может быть этот враг.

– Коралия, отец написал его имя: «Эссарец!» И дальше: «…Негодяй! Он просунул в отверстие руку и спустил что-то сверху, прямо нам на головы. Потом в отверстии показалось его улыбающееся лицо… То, что он спустил нам, оказалось веревочной лестницей. К ее концу прикреплена записка: „Пусть Коралия поднимется одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю на это десять минут. В противном случае…“.

– Неужели и теперь будет то же? – воскликнул Бельваль. – Быть может, та самая лестница, которую я видел в комнате Симона!

Коралия не спускала глаз с потолка.

– Но кто же, кто там может быть? – рассуждал вслух капитан. – Отец и Эссарец умерли, Симон сошел с ума! Не может быть, чтобы все это сделал он в припадке безумия… Такая последовательность и точность во всем не могут быть у сумасшедшего. Нет, нет, это другой, тот, который всем руководил, скрываясь в тени…

Коралия сжала его руку.

– Молчите… Вот он…

– Нет, не может быть…

– Смотрите…

В отверстии наверху показалась голова. Это был Симон.

Патриций в ужасе прошептал:

– Сумасшедший! Сумасшедший!

Но Коралия, дрожа, возразила:

– Он, может быть, вовсе не сумасшедший…

Сверху на них смотрел человек, но на его лице не отражалось ни ненависти, ни злобной радости. Его лицо было бесстрастно, как всегда.

– Коралия, – тихо сказал капитан, – не противтесь тому, что я буду сейчас делать…

Он незаметно подталкивал ее, делая вид, что поддерживает, к столу, на котором лежал пистолет.

Симон не шевелился, походя на демона зла, выжидающего удобного момента для нападения.

– Нет, не надо, – шептала Коралия, разгадав намерение Бельваля.

Но он уже схватил пистолет и выстрелил.

– Вы будете жалеть об этом, Патриций, – с упреком сказала Коралия. – Он будет теперь мстить!

– Его могло задеть только рикошетом, – сказал капитан. – Пуля попала в крышу.

Они молча ждали, что будет дальше.

Наконец, как и двадцать лет назад – ничто не могло поколебать в них убеждения, что они уже видели это – сверху спустилось нечто… оказавшееся той самой лестницей, которую Патриций видел в комнате Симона. К ней была прикреплена записка, видимо, та же самая, что и двадцать лет назад. Бумага от времени покоробилась и пожелтела. Они прочитали угрожающие строки, написанные рукой Эссареца: «Пусть Коралия поднимается одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю десять минут. В противном случае…».