Текст книги "Мой муж – Александр II. Жизнь в тени императора (сборник)"

Александр II в своем кабинете.

«…Провидение судило иначе, и покойный Государь [Николай I], в последние часы своей жизни, сказал мне: “Сдаю Тебе Мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя Тебе много трудов и забот”…»

(Из первой речи Александра II перед членами Государственного Совета)

Император покинул Зимний дворец без пяти минут час и отправился в Манеж, где и должен был происходить парад.

Общественное мнение заблуждается, утверждая, что то, что Император настаивал на своем решении отправиться на парад, было связано лишь с тем, что молодой великий князь Дмитрий, племянник Его Величества, должен был в качестве офицера-ординарца впервые представить государю официальный военный рапорт; это событие слишком незначительно, чтобы оно имело влияние на действия Александра II.

На параде все убедились в совершенном спокойствии Его Величества; он с улыбкой обращался к различным лицам, выразил восхищение блестящей выправкой войск, которые несколько раз похвалил. Странные совпадения: Император в тот день, 13 марта 1881 года, облачился в форму гвардейских саперов и, что примечательно, солдаты этого батальона и несли дворцовый караул в Кремле 17/29 апреля 1818 года, в день рождения Александра II. Второй факт, достойный внимания: в день восстания 14/26 декабря 1825 года именно гвардейским саперам Император Николай I доверил своего сына, наследника престола. Третий примечательный факт: солдаты того же саперного батальона шли в первых рядах первого парада Александра II по его восшествии на трон; точно так же, как это было и на последнем его параде, незадолго до покушения, жертвой которого он стал.

По завершении парада Император отправился к кузине, великой княгине Екатерине. После смерти дяди, великого князя Михаила, которого он особенно любил, он перенес свою привязанность на его вдову, великую княгиню Елену; а после ее смерти ее дочь, кузина Императора, стала предметом его внимания. Это благосклонное внимание хорошо доказывает, сколь сильно Император помнил о усопших, испытывая глубокую привязанность к одним и признательность к другим. Далее мы представим некоторые подробности в поддержку того, что предварительно высказано здесь.

В наше время рассудочного материализма, где господствуют ничтожные и легковесные чувства, тем больше следует восхищаться великой душой этого монарха, тем культом почтения, которым он окружает память об усопших.

Около двух часов Император покинул дворец великой княгини Екатерины, чтобы возвратиться в Зимний дворец; как всегда, спеша туда, где, как он знал, ожидала его княгиня, его жена, с которой он должен был отправиться на прогулку в Летний сад, Император приказал кучеру возвращаться по прежнему пути вдоль Екатерининского канала, так как это был самый короткий путь. Императорскую карету сопровождали шесть казаков, составлявших обычный эскорт Его Величества. Следует сказать, что командующий эскортом допустил серьезнейшую неосторожность, оставив без внимания данный ему спасительный совет: выделить особую группу солдат-казаков для специальной охраны государя и заранее снабдить их необходимыми инструкциями на случай чрезвычайного происшествия для спасения его величества. Читая следующие строки, каждый поймет справедливость этого наблюдения. Казаки, сопровождающие Его Величество покойного Императора Александра II, не знали своих обязанностей.

Итак, в тот момент, когда Император выходил из кареты, казаки не последовали за государем, но остались неподвижно стоять вокруг Императорской кареты, держа своих лошадей под уздцы. Для понимания предыдущей фразы добавим, что лошади казаков обучены таким образом, что остаются неподвижными длительное время, даже тогда, когда всадники их покинули. Один только казак, сидевший рядом с кучером и выполнявший обязанности выездного лакея, исполнил свой долг полностью, в соответствии с данными ему раз и навсегда точными наставлениями княгини, бесконечно опасавшейся, что анархисты решат покуситься на жизнь ее супруга с помощью бомбы. Вот почему она дала ему два категорических указания на случай несчастья: во-первых, чтобы карета ехала как можно быстрее, и во-вторых, в том случае, если Император окажется посреди толпы, ее следовало оттеснить как можно дальше, чтобы Его Величество не стал жертвой пули или кинжала.

На некотором расстоянии за Императорской каретой ехало двое саней, в одних из которых находился начальник охранной стражи, полковник Дворжицкий, а в других, задних, – капитан Кох. Как только карета Императора проехала триста шагов по набережной Екатерининского канала, как послышался страшный взрыв, сопровождаемый густым облаком из снега и осколков камней, взметенных бомбой, которую Рысаков бросил прямо под Императорскую карету и взрыв которой разбил заднюю ось и стекла экипажа. От бомбы пострадали двое: один казак эскорта и мальчик четырнадцати лет, несший корзину на голове. При виде раненых, распростертых на мостовой, Император приказал кучеру остановиться; но тот продолжал настегивать лошадей, в соответствии с данными ему заранее категорическими указаниями; тогда государь потянул за шнур, привязанный к руке кучера, и не отпускал его до тех пор, пока карета не остановилась.

В тот же миг дверца кареты была открыта полковником Дворжицким, который помог Императору сойти с экипажа. Тот сделал несколько шагов, но оступился на левую ногу, и один из казаков поддержал его под руку. Слабость в ногах государя доказывает, что он был физически потрясен взрывом, а некоторые следы крови, обнаруженные в карете после катастрофы, указывают на то, что он был ранен.

Александр II подошел к двум раненым, под влиянием добросердечия и сочувствующий всякому страданию; он руководствовался инстинктивным ужасом, который вызвал в его душе внешний вид этих двух жертв, погибших из-за него. Он спросил, где находится уже схваченный убийца, о чем ему и сообщили. Этим несчастным занимался капитан Кох; он пытался обезопасить Рысакова от ярости толпы, забыв в тот момент, что его первейший долг – сохранение жизни государя.

В тот момент, когда Император направлялся к убийце, казак, сидевший рядом с кучером, спустился и последовал за ним, вспомнив инструкции, данные ему княгиней; он взял на себя смелость сказать государю: «Ваше величество, собирается толпа; будет благоразумней, если Вы не будете к ней приближаться». На что Император ответил: «Это ничего, я хочу приблизиться к ней немного».

Казак встревожился, заметив, что Император его не слушает, приблизился к полковнику Дворжицкому, старшему по званию, и сказал ему следующие слова: «Господин полковник, толпа слишком велика, следует потеснить ее!». Не говоря ни слова, полковник сделал движение рукой, давая понять казаку, что тот вмешивается не в свое дело; и Дворжицкий продолжал идти впереди государя, остановившись лишь в трех шагах от преступника. Указывая глазами на арестованного человека, Александр II спросил у капитана Коха: «Это он?». На что Кох ответил: «Он говорит, что его зовут Грязнов и что он из мещан». Повернувшись к убийце, Император добавил: «Хорош!». Затем он повернулся к полковнику Дворжицкому и попросил его показать ему место взрыва, к которому он хотел подойти.

Здесь следует отметить преступную небрежность тех, кто сопровождал государя и чей священный долг был в том, чтобы сохранить его жизнь. Капитан Кох остался с Рысаковым, в то время как он должен был препоручить убийцу офицерам и солдатам, которых там было более чем достаточно, чтобы охранять его; этому же капитану поручалась расстановка агентов общественной безопасности на пути следования Императора, но ни одного из них не было на месте; и третьим нарушением его обязанностей было то, что он не последовал за государем. Если бы он это сделал, он мог бы высматривать в толпе подозрительные физиономии – это входило в круг его обязанностей и было для него привычным делом; очевидно, что если бы Кох в точности исполнил свой долг, то второй убийца не ускользнул бы от его наблюдательного глаза, ибо он безошибочно обратил бы внимание на высокомерного человека, который, не сняв шляпы с головы и прислонясь к шедшей вдоль канала решетке, стоял на узком, меньше метра шириной, тротуаре, следуя по которому, Император неминуемо должен был задеть его, проходя мимо. Каждый понимает, что любой человек с благими намерениями посторонился бы, освобождая дорогу государю. Действуя иначе, этот человек демонстрировал вызывающую дерзость, которую ни в коем случае не должно было толковать как признак робости или смущения. Этот человек скрестил руки на груди, пряча кисти рук; это должно было вызвать подозрения и недоверие, особенно у Коха, в чьи обязанности входил поиск подозрительных лиц. В этих обстоятельствах нельзя ни в чем упрекнуть толпу, которая мечтала лишь следовать за Императором и не заботилась ни о чем другом.

Полковнику Дворжицкому можно поставить в вину еще одну небрежность: вместо того чтобы брать на себя обязанности выездного лакея и поднимать полог саней, предлагая государю разместиться там и вернуться в Зимний дворец, что было совсем не его делом, он должен был, согласно его должностным обязанностям, следовать за Его Величеством, оттесняя толпу, каковая рекомендация и давалась ему неоднократно генералом Рылеевым.

Покинув Рысакова и направившись к упомянутым саням, Император был очень бледен, взгляд его выдавал сильнейшую озабоченность, и все говорит о том, что при виде этого нового покушения против него его мысль искала решение проблемы, уже стоившей ему стольких мучительных раздумий и тревожных бессонных ночей. Он шел медленно и едва успел пройти два-три шага, как вдруг тот человек с дерзким и наглым лицом взмахнул руками и бросил какой-то белый предмет под ноги Его Величеству. Это была вторая взорвавшаяся бомба; тот грохот был еще более ужасающим. В воздух взметнулся столб снега и осколков; Император упал, как и два десятка окружавших его людей. За взрывом последовало всеобщее смятение, за которым вскоре послышались жалобные стоны раненых, которые смешивались с криками: «На помощь!.. Задержите его!. в саду!..».

Никакое перо не способно описать ужасное зрелище, открывшееся устрашенным взглядам, как только рассеялся дым. Среди раненых, лежавших на тротуаре и на мостовой, одни совершали тщетные усилия подняться, другие жалобно стонали; некоторые пытались высвободиться из-под тел других раненых. Посреди груды снега, залитого кровью, различались обломки сабли, рваные лоскутья одежды и куски человеческой плоти.

Инфернальная сила, роковой источник ужасной катастрофы, не пощадила Императора! Он сидел на земле с раздробленными ногами; откинув верхнюю часть туловища назад, опираясь на решетку канала, он пытался подняться с помощью рук. Его военная фуражка с сорванным козырьком упала с головы, плащ изодран в лохмотья, раздробленные ноги обнажены и из них лилась кровь; они являли взору лишь ужасающую груду размолотой плоти и раздробленных костей. Артерии были порваны, из ран обильно струилась кровь; слабость августейшей жертвы нарастала от минуты к минуте, а силы постепенно угасали. Среди раненых лежал и полковник Дворжицкий, который спасся потому, что основную силу взрыва приняло на себя тело государя.

Очевидцы засвидетельствовали, что губы государя шевелились, будто он пытался говорить. Те, кто хорошо знал Императора, объясняют это движение губ тем, что он молился Богу или, возможно, выражал стремление к любимой жене, которую надеялся увидеть еще раз, чтобы умереть возле нее, дорогой женщины, которой эта катастрофа должна нанести жестокий удар; все ужасающие последствия этой катастрофы он предвидел в этот ужасный момент.

О, как печальны, должно быть, были эти мысли! Пав жертвой убийц, Император Александр II, освободитель народа, стал мучеником того же народа, расставшись с жизнью от руки людей, которых он извлек из рабства, ибо бесчестные цареубийцы были сыновьями бывших крепостных. Мог ли добрый государь ожидать для себя такой награды! Какая неблагодарность и какое позорное пятно на истории народа!

Всем известно, насколько велики препятствия, которые русское дворянство ставило освобождению крестьян, этому государеву акту, столь значительно уменьшавшему дворянское состояние. В эпоху освобождения крепостных партия оппозиции была столь враждебна, что в анонимных посланиях Императору угрожали смертью. Ну что же! Несмотря на понесенные тогда ощутимые потери, дворянство подчинилось верховной воле монарха, и именно человек из народа, который пользовался с тех пор всеми благами, проистекающими из этого человеколюбивого акта Александра, поднял недостойную и кощунственную руку на своего благодетеля и преданного отца. Ах, как жестоки и мучительны были, должно быть, последние мысли благородной жертвы при виде столь подлой и отвратительной неблагодарности!

Через несколько секунд после катастрофы великий князь Михаил пробрался сквозь толпу, не сомневаясь в том, что его брат смертельно ранен. Дойдя до группы казаков, он увидел Императора, находившегося в жалком состоянии. Бросившись к нему, он воскликнул: «Александр… ты меня слышишь?..». Тогда Император ответил слабым голосом: «Слышу!».

Великий князь Михаил находился в доме своей кузины, когда раздался первый взрыв; тогда он стремительно выбежал из дворца великой княгини Екатерины и прыгнул в первые же сани, какие встретил на улице.

У поворота на Екатерининский канал толпа перекрыла улицу, мешая его проезду, и он сошел с саней, чтобы узнать о причине взрыва: тогда ему отвечали, что только что произошло покушение на жизнь государя, но тот остался цел и невредим.

Множество голосов из толпы говорили: «Не ходите туда, так как сейчас бросят и вторую бомбу!».

Печально об этом говорить, но при столь серьезных событиях глупая или сбитая с толку толпа лишена малейшей способности рассуждать. Как могло быть, что среди собравшейся толпы ни один человек не догадался, что голоса, предвещавшие второй взрыв, имели в тот момент только одну цель – помешать тому, чтобы разумная помощь подоспела вовремя и спасла Императора? Разве на улице и поблизости не находилось достаточно вооруженных людей, чтобы защитить от угрозы его жизнь? Прежде всего там было подразделение 8-го полка флота, затем звено из двадцати четырех знаменосцев военного кадетского Павловского корпуса; кроме того, в том месте случайно находились несколько офицеров и множество солдат. Следует признать, что таких сил было более чем достаточно, чтобы задержать горстку злоумышленников, если бы в тот миг чья-то разумная мысль направила их действия.

Если б в этот час жена Александра II, по своему обыкновению, сопровождала своего супруга, нет сомнений, что ее встревоженное сердце призвало бы на помощь самые энергичные средства, которых требовали обстоятельства, чтобы спасти драгоценную жизнь государя. Эта ужасная мысль, столь горестная и жестокая для сердца женщины, мысль о том, что в тот трагический момент супруг оказался всеми оставлен, стала червем-древоточцем, бесконечно гложущим ее и днем, и ночью.

Перед тем как Императора уложили в сани, кто-то предложил перенести Его Величество в ближайший дом, чтобы немедленно произвести первую перевязку. Услышав это, Император сказал едва слышным голосом: «Скорее… домой… отнесите меня во дворец… там… умереть!..».

В момент катастрофы, положившей конец его жизни, Император сохранил твердость души поистине героическую; ни одна жалоба не вырвалась из его уст. Это неудивительно, ибо всем известно, что государь умел владеть собой в обстоятельствах самых серьезных и самых мучительных. Добавим, что, хотя он и пал на публичном месте, его личность до последнего часа хранила героизм величия.

Генерал-адъютант граф Э. Баранов проделал часть пути пешком, затем по пути сел в предложенные ему сани. Он торопился прибыть в Зимний дворец, чтобы велеть слугам приготовить постель Императору в его кабинете.

Сани, в которых находился раненый государь, остановились у дверей дворца, откуда казаки перенесли его на руках через несколько частных покоев. Увы! Произошла еще одна задержка, ибо одна из дверных створок не поддавалась, пришлось ее выломать. От входных дверей дворца до постели государя кровь жертвы оставила многочисленные следы.

Глава II

Перенесемся мысленно на верхний этаж Зимнего дворца, где находились покои княгини, жены государя, сообщавшиеся с Императорским кабинетом посредством лифта.

Княгиня спокойно сидела в пальто и шляпе, ожидая возвращения своего супруга, который обещал вернуться во дворец в половине третьего. Зная о точной пунктуальности Императора и о том, что назначенный час уже миновал, она поначалу слегка встревожилась, но, поразмыслив, ободрилась, предположив, что он заехал по пути навестить графа Адлерберга. В этот момент она услышала стремительные шаги и шум открываемых дверей. Внезапно к ней вошел его лакей с растерянным лицом и сказал: «Император заболел!».

Военная библиотека Александра II в Зимнем дворце. Акварель работы Э. П. Гау.

Библиотека, принадлежавшая императору Александру II, составляла в общей сложности 10 387 томов и являлась в значительной степени мемориальной. Здесь наряду с рукописями, историческими документами, литературой по военному делу, сохранялись изобразительные материалы и различные мелкие вещи, связанные с лицами, чья судьба была в той или иной степени связана с жизнью царской семьи

Княгиня тут же бросилась к шкафчику, где хранились различные медикаменты, которые всегда были у нее под рукой и которые она сама назначала своему супругу. Среди прочего там имелось и несколько подушек, наполненных кислородом, который она давала ему вдыхать во время приступов астмы. Княгиня велела лакею взять кислородные подушки и следовать за ней; сама же взяла два флакона и, не дав себе времени снять шляпу, быстро спустилась в кабинет Императора. Войдя туда, она стала искать и звать его, но не получила ответа! В это мгновение створки двери распахнулись, и она увидела группу казаков, которые что-то несли; печальная правда открылась несчастной княгине лишь в тот момент, когда Его Величество был уложен на постель, устроенную посреди кабинета; только тогда она узнала лицо своего супруга.

Ошеломляющий ужас захлестнул бедную женщину, которая машинально схватилась руками за голову, сжав пальцы, будто желая вырвать себе волосы. Затем, совершенно убитая, она стала нечувствительной и безразличной ко всему, что происходило вокруг нее. Тогда граф Е. Баранов, заметив прискорбное состояние княгини, коснулся ее руки и сказал: «Мужайтесь… мужайтесь, княгиня, он жив!». Его слова оживили ее потрясенные чувства; странная вещь, но неоднократно отмечалось, что даже самая нежная, деликатная, чувствительная и впечатлительная женщина посреди самых драматических обстоятельств и событий может обрести силу, энергию и поистине героическую твердость души, когда ей приходится оказывать помощь, управлять ею и применять все полезные средства, способные принести облегчение и вернуть к жизни.

Два лакея, Императора и княгини, поспешили раздеть государя; но, поскольку форму расстегнуть было затруднительно, ее разрезали сзади по всей длине; таким же образом сняли и остальную одежду.

Следует также добавить, что, согласно словам доктора Боткина, раненый Император был перенесен в Зимний дворец с величайшей небрежностью в результате панического ужаса, овладевшего бедными казаками, среди которых были и легко раненные. Несчастную жертву, несмотря на ее плачевное состояние, ужасно трясли и толкали при прохождении через каждую дверь до самого кабинета. Ни один простой солдат, раненный на поле боя, не оказался настолько лишен первой помощи, как Император. Не было даже носилок, чтобы перенести его, и, что еще более печально, никто не перевязал ему ноги, что наверняка остановило бы кровотечение.

Великий князь Михаил и княгиня немедленно послали за врачами. Круглевский, хирург Императора, немедленно прибыл вслед за первыми двумя. При виде ужасного состояния Его Величества он не смог сдержать тревожного восклицания: «Положение ужасно». Тогда княгиня сказала ему: «Сделайте все возможное, чтобы спасти его!».

Хирург начал перевязывать ноги, чтобы остановить кровотечение; княгиня разместилась справа у постели Императора, чтобы оказывать ему всю необходимую помощь. Ее взгляд, прикованный к лицу супруга, пытался различить хотя бы малейший знак, легкое движение, которое могло бы показать, что он приходит в себя; она не замечала никого из тех, кто появлялся один за другим у нее за спиной; она лишь услышала голос великого князя Михаила, который произнес: «Я был там, я это видел». Эти слова заставили ее обернуться, и она незаслуженно упрекнула великого князя: «Как! Или у вас нет совести? Как вы могли допустить подобное преступление?». На этот упрек, продиктованный отчаянием, великий князь ответил, что прибыл слишком поздно на место покушения и уже не мог ничему помешать.

Император лежал в бесчувственном состоянии; глаза его были открыты, но тусклы; дыхание становилось все реже, удары пульса почти не прощупывались, сердце едва сокращалось. Все средства, используемые в подобных случаях, были пущены в дело, чтобы вернуть Императора к жизни; княгиня окропила ему лицо холодной водой, растерла виски эфиром, давала дышать кислородом; не переставая сжимать его уже слегка похолодевшую руку, она пыталась почувствовать, не ответит ли возлюбленный супруг на ее пожатие. Тщетная надежда! Лишние хлопоты! Ничто уже не могло возвратить к жизни ее супруга.

Когда доктор Боткин вошел в Императорский кабинет, он с первого же взгляда понял, что прискорбное состояние его величества безнадежно, ибо обильное кровотечение истощило силы раненого, и пульс почти не прощупывался. Все, кто видел, как доктор Боткин вышел из Императорского кабинета и ходил взад-вперед, нахмурив лоб, с испугом поняли, что Император в смертельной опасности. В какой-то момент Боткин хотел было сделать переливание крови, чтобы возжечь в раненом, пусть хоть на несколько часов, искру жизни; с этой целью он уже даже подыскал двух казаков, согласных, чтобы им отворили кровь; но он вынужден был с болью признать, что слишком много времени уйдет на доставку всех необходимых для такой операции приспособлений.

Никто из свидетелей этой волнующей сцены не сможет забыть мгновения, когда жена Императора, пытаясь вернуть его к жизни, воскликнула несколько раз с тревогой: «Это я!.. это я!.. ангел мой… ты слышишь меня?..». Можно было подумать, что он услышал эти душераздирающие крики, вырвавшиеся из души его возлюбленной жены; ибо он поднял голову, повернул ее влево и вправо, будто бы ища ее; но глаза его смотрели и не видели. Тогда, будто попрощавшись, он снова уронил голову на грудь и слабо застонал.

То небольшое число людей, окружавшее в ту последнюю минуту ложе Императора, утверждает, будто Его Величество узнал тогда свою жену.

Кроме членов Императорской фамилии, которые проходили в кабинет один за другим, среди самых близких к Императору присутствовали следующие: графы Лорис-Меликов, Адлерберг и Милютин, князь Суворов и генерал Рылеев.

Все были поражены ужасом и оцепенением, войдя в кабинет, при виде любимого государя, на чертах которого проступала уже печать близящейся смерти. Нижняя часть его изуродованного тела была обнажена и открыта всем взглядам, его ноги являли собой лишь бесформенную груду плоти, крови и раздробленных костей. При виде этого ужасающего зрелища никто из присутствующих не мог сохранить хладнокровия; на испуганных лицах проступал несказанный ужас жесточайшей боли.

При виде государя, недвижно распростертого на смертном одре, взгляды невольно переносились с умирающего Императора на княгиню, его жену. Все они в этот роковой час, которому предстояло похитить у нее обожаемого супруга, ощущали, что ей больней всего, ее несчастье всего горше. Каждый понимал, что если Бог и вернет умирающему государю слабую искру жизни и мгновение ясности ума, прежде чем он испустит свой последний вздох, то этот последний взгляд, последний проблеск разума, последний знак существования будет обращен умирающим супругом к его возлюбленной жене, радости его сердца, душе его жизни, светящейся звезде его последних лет, яркий свет которой озарил все его существование!

Это мрачное отчаяние несчастной супруги было понято всеми членами императорской фамилии; княгиня заняла первое место у постели умирающего в тот злополучный час, когда жестокая и безжалостная смерть явилась похитить у нее супруга.

Площадь Зимнего дворца вскоре была заполнена огромной толпой; на всех лицах проступало то же выражение ужаса, смягченное лишь неведением относительно того, насколько серьезны раны государя. Несмотря на грозящую опасность, вопреки сильному беспокойству, толпа сохраняла и проблеск надежды на то, что жизнь любимого монарха будет сохранена.

После оказания первой помощи Императору хирург Круглевский спросил у княгини разрешения ампутировать раненому ноги, как только Его Величество вернется в сознание. Все слышали ответ княгини на эту просьбу: «Конечно, сделайте все, все, чтобы спасти его!». Но Император не пришел в сознание; было объявлено, что проведение ампутации невозможно. Тогда ноги его величества накрыли простыней.

Справа от постели умирающего стоял великий князь, наследник престола, чьи глаза, распухшие от обильных слез, и лицо, искаженное эмоциями, красноречиво выражали то отчаяние, какое он испытывал, теряя отца, которого нежно любил, и возмущение трагической и нежданной смертью, похищавшей его.

Слева от изголовья стоял второй сын умирающего, великий князь Владимир, чья поза выдавала глубочайшее горе.

Великий князь Константин, брат государя, время от времени появлялся у кровати позади княгини. Его волнение было настолько сильным, а боль так остра, что он не мог стоять на месте; он ходил по кабинету из угла в угол с потрясенным и смертельно бледным лицом, все в его внешности выдавало силу его отчаяния.

Великий князь Михаил, младший брат Александра II, наделенный добрым и чувствительным сердцем, с нежностью заботился о своем брате, которого ему предстояло вскоре потерять; он не мог скрыть горечь своего несчастья и своих сожалений и свободно изливал свои чувства.

Супруга великого князя, наследника престола, стоя между мужем и княгиней, обливалась слезами у самого ложа больного.

Наследник престола сказал княгине: «Мне кажется, нам следует послать за исповедником?». На что княгиня, будто пробудившись ото сна, ответила ему: «Зачем?». Тогда великий князь добавил: «Но ведь надежды, думаю, уже нет!». Все поняли, что вопрос «зачем», заданный княгиней, происходил от того, что несчастная женщина все еще не могла осознать то, что надежда на спасение жизни ее супруга утрачена и через несколько часов она потеряет его навсегда.

Вскоре появился протоиерей Рождественский, чтобы преподать умирающему Императору последнее причастие, но волнение божьего посланника было столь ужасно, что его дрожащая рука не могла удержать золотую ложку со Святыми Дарами. На помощь к нему пришел врач, помогая поднять голову умирающего, в уста которого тот и вложил святое Причастие.

Немногим позже священник прочитал молитвы об умирающих, после чего удалились все, кто не принадлежал к императорской семье. Оставшиеся опустились на колени вокруг императорского ложа, за исключением княгини, которая продолжала оказывать помощь своему августейшему супругу, пытаясь вдуть ему в уста немного воздуха, ибо кислород в подушках закончился, а несчастная супруга по-прежнему не оставляла надежды вдохнуть в умирающего искру жизни. Увы! Бог мой, все было напрасно! Не осталось и тени надежды.

В половину четвертого рука любимой супруги навеки закрыла ему глаза – нельзя уже было обнаружить ни малейшего следа дыхания, и в три часа тридцать пять минут душа Императора Александра II отправилась к вечным обителям. В этот торжественный и мучительный час великий князь, наследник престола, заключил в объятия вдову своего отца, и его примеру последовали все другие члены августейшей фамилии. Этим спонтанным действием все выразили свое сочувствие и скорбное сопереживание женщине, столь любимой их августейшим отцом, избранной им в супруги, переживавшей в тот роковой час жесточайшие и бесконечные муки.

Княгиня, по-прежнему неподвижная, безучастная и застывшая возле смертного ложа своего обожаемого супруга, слабо отзывалась на эти живые свидетельства сочувствия, так сильно она была раздавлена ударом этой страшной катастрофы, которая отняла у нее все элементы ее земного счастья.

Обменявшись взаимным выражением скорби, великие князья перенесли постель, на которой лежал умерший, в библиотеку, смежную с Императорским кабинетом, откуда вынесли столы, чтобы освободить место.

Княгиня последовала за скорбной процессией; она оставалась еще некоторое время радом с кроватью, но физические силы предали ее героическое мужество, и она рухнула на пододвинутое ей сиденье.

Один из членов императорской семьи приблизился к княгине, предложив ей пойти послушать о подробностях катастрофы из уст казаков сопровождения, которых призвали в большой коридор Зимнего дворца; но естественно, что в этот момент, столь болезненный для ее души, у нее не нашлось для этого ни физических, ни душевных сил.

Для нее несчастье было безгранично, и ничто в этом мире не могло смягчить его жестокости. В течение часа она оставалась погружена в душевное оцепенение, из которого ничто не могло ее вырвать; за это время все члены Императорской семьи удалились, чтобы вернуться в свои покои. Только великий князь Константин немедля отправился в церковь крепости, где погребены останки российских государей; там он бросился на колени на могиле своего отца, Императора Николая. Мучение его души было настолько сильным, что нарушило его мужество; он разразился рыданиями, и слезы залили его лицо.

Перенесемся теперь на мгновение на место катастрофы, на Екатерининский канал. Едва увезли раненого Императора, встревоженная, испуганная, исполненная ужаса толпа сбежалась со всех сторон к месту взрыва, которое выглядело как груда окровавленных обломков. Эти люди устремились к ним с благоговейным и святым воодушевлением, желая тщательно собрать и сохранить, как реликвии, частицы земли и фрагменты камней, орошенные кровью государя-мученика.

Немедленно войсковой кордон был выставлен вокруг места катастрофы; с обеих сторон тротуара выставили часовых, чтобы помешать прохожим рыться в земле, освященной кровью помазанника Божия.

Среди этих войск находились и солдаты Павловского полка под командованием одного офицера, который поспешил разрыть снег и подобрать драгоценные останки одежды Императора и вещи, принадлежавшие ему.