Текст книги "Атилла"

XVI

Случилось это тёплым, погожим днём. В обед прошёл благодатный дождь. Тугран, скрывавшийся в Ольвии под видом мастера кузнечных дел, прошёл по мостику, перекинутому через небольшой ручей, и направился в слободу, где по обе стороны улицы притулились лачуги ремесленников: плотников, резчиков по камню, кожемяк, сапожников, оружейников. Улицы, застроенные внушительными домами с бассейнами, принадлежащими крупным работорговцам, остались позади. Там ему повстречался сборщик податей магистр Гауренций. Он был не один, его сопровождали вооружённые до зубов легионеры, а рядом шёл сын Аэций, которому едва исполнилось пятнадцать лет. Магистр всегда брал сына с собой, видно, собираясь в старости оставить ему, как водится у римлян, своё дело. Тугран и раньше не раз видел этого человека, который при встрече всякий раз подозрительно косился на него. Кузнец, возможно, привлёк к себе его внимание большим ростом и заметной чёрной бородой. Магистр разузнал, у кого Тугран работает, и даже явился как-то в мастерскую. Он купил тогда у Туграна оружие. В своём деле Тугран не имел себе равных. Его изделия радовали глаз, и руки невольно тянулись к ним. Увидев кузнеца среди роскошных домов, сборщик податей подумал: «Что ему здесь надо?». Хотел было остановить мастера, но передумал. Да и кузнец был уже по ту сторону горбатого мостика.

Сегодня магистр занимался обычным своим делом – собирал подати. Он слыл безжалостным мытарем, никогда не шёл на уступки. Если кто-то был не в состоянии выплатить подать, он мог ударить этого человека железным прутом, обёрнутым кожей, да ещё приказывал своим подручным наказать его плетьми. Бывало и так, что он отбирал у должника рабов и продавал на рынке. Порой отбирал даже детей. На голове у него шлем с перьями, как у легионеров, в руке неизменный прут. Увидев Гауренция издали, люди спешили запереть ворота, старались лишний раз не попадаться ему на глаза.

Мастер Тугран ускорил шаги, пытаясь, как все, скрыться с глаз сборщика податей, но тот шёл следом. В душу кузнеца закралось беспокойство. Он вспомнил, что хозяин с утра говорил о Гауренции, которому остался должен. Хозяин был предупреждён, чтобы к следующему разу деньги были. Положение нешуточное, потому что все знали, чем это может кончиться: у хозяина была взрослая дочь. Мастер Тугран надеялся, что деньги хозяин всё же приготовил. Сам он только что тайком побывал у Ислы, который сообщил ему, что Атилла приближается к городу. Тугран был рад. Он думал о том, как Атилла войдёт в город, потому что Ольвия хорошо укреплена, окружена крепкими крепостными стенами, ворота обиты железом. Внутри крепости лагерь римских легионеров. Под началом одного только мытаря Гауренция свыше сотни легионеров. Как же гунны проникнут в город? А войти в него надо, иначе римлян не одолеть. Стены высоки, через каждые два шага стоит часовой, вокруг города четыре сторожевые башни, четверо ворот. Атилла любыми путями попытается проникнуть в город. Пойдёт резня. Чем всё это кончится, Тугран не знает.

Приближаясь к кузнице, Тугран ощутил запах едкого дыма и вонь стекающих в речку нечистот. Он устроился сюда по совету Ислы. Тугран изготовил для хозяина прекрасное оружие, а тот выгодно продал его на рынке. На вырученные деньги он нанял ещё несколько оружейников, купил рабов. Словом, Юстин, так звали хозяина, внезапно разбогател. А человек, как известно, чем больше имеет, тем больше ему хочется. Вот он и ломает голову, как бы избежать лишней подати. Однако нюх у Гауренция собачий, он, как видно, сразу учуял, что дела у Юстина пошли в гору, и зачастил в эти края.

Услышав крики, доносившиеся из кузницы, Тугран ускорил шаги. Большинство кузнецов были с востока – гунны и венеды с берегов Эрака. Жили они дружно, хотя и говорили на разных языках.

Войдя в кузницу, Тугран увидел венеда Сакалбая, лицо которого было разбито в кровь.

– Что случилось, Сакалбай?

Кузнец отёр полотняным фартуком кровь, бежавшую по длинной бороде, и выругался.

– Да вот явился один из псов Гауренция и стал придираться. Я сказал ему пару слов, за то и получил. Хозяин видел это и не проронил ни слова.

– И что сказал этот пёс паршивый?

– Хозяин задолжал, вот и угрожает: если не заплатишь, говорит, можешь проститься с дочерью. Сейчас сюда пожалует сам магистр Гауренций. Ну я и скажи ему: заберёшь, мол, если отдадим.

– Гауренций идёт сюда, я только что видел его, – сказал Тугран.

– А ещё этот собачий сын пригрозил, что и меня сведёт на невольничий рынок.

– И что же хозяин?

– Сведёшь, если продам, говорит, сперва сопли, мол, утри.

– Хорошо сказал!

– Он сказал и ушёл, а этот всё цепляется, уняться не может, визжит так, словно на мозоль ему наступили. Я, говорит, вонючему венеду бороду подпалю.

Кузнеца-венеда звали Славином, однако для товарищей – гуннов он был Сакалбаем.

– Что же, хозяин не хочет платить?

– Упрашивал подождать ещё дня три-четыре, пока не продаст оружие, но тот и слышать ничего не хочет.

Тут во дворе появился Гауренций со своей свитой. Снова поднялся шум. Магистр пошёл к хозяину, который вышел на крыльцо. Вслед за легионерами туда пошли и кузнецы.

Магистр, скорчив недовольную гримасу, заорал:

– А вам чего тут надо? Это ты привёл их? – напустился он на Туграна.

Тот спокойно отвечал:

– Я тут старший кузнец, магистр, мастера подчиняются мне, а я – хозяину. Мы пришли, чтобы хозяина защитить.

– То-то ты с самого начала показался мне подозрительным. От кого защищать его собрался?

Тугран качнул плечом.

– А мне сын твой подозрителен, – вмешался в разговор Юстин.

– Сын?! Ха-ха-ха! Да, скоро он сам будет вытряхивать из тебя деньги, Юстин! – Мытарь постучал своим прутом по сапогу. – Ты должен мне сорок один солид. Не мне, а императору. Слышишь, сорок один? Не то заберём дочь.

– Сына как звать?

– А тебе зачем это?

– Дочь заберёшь, так сына мне оставишь.

– Я тебе – сына?!

– Баш на баш, Гауренций, – сказал Юстин. – У меня сын твой уже через год дельным человеком станет. Обучу его кузнечному ремеслу. Знаешь ведь, как у нас говорят: мастеру смерти нет, бездельнику жизни нет.

– Ладно, ладно, больно много болтаешь. Никто сына тебе оставлять не собирается. Этот мальчик, если хочешь знать, Юстин, вместо меня станет в Ольвии сборщиком податей. Он военному делу обучен, из лука стреляет и ятаганом владеет.

– А верхом ездить умеет?

– Для чего сборщику податей на лошади ездить?

– Старший мой кузнец – гунн, если захочет, он коня под собой плясать заставит. Вот и обучил бы сына твоего верхом скакать.

– Больно уж языкаст ты, Юстин. Только напрасно зубы мне заговариваешь, я к тебе за податью пришёл.

– Хоть режь, хоть жги меня, сегодня, Гауренций, ничего не получишь. Нет у меня ни одного солида.

Тугран наклонился к Сакалбаю и спросил тихо:

– Как думаешь, у него и вправду нет ничего?

– Да вот же, новую кузницу построил, может, и не врёт.

– У тебя сколько монет?

– Вчера семь было. Да, семь.

– У меня двадцать наберётся. Вот, возьми и добери недостающее с остальных. Собирай, собирай, не смотри на меня так. Завтра я тебе всё до последнего солида верну. Верь мне.

– Неужели сорок один наберу?

– Наберёшь, наберёшь. Пусть заткнётся Гауренций этот. Скоро деньги вернём себе в тройном размере. Вот увидишь, Сакалбай.

– Ну, если так, я пошёл.

Кузнец Тугран посмотрел на рабов, наблюдавших за тем, что происходит во дворе, из-за ограды, и махнул им рукой: мол, входите, не бойтесь.

Хозяин обычно не позволял рабам входить во двор, но на этот раз возражать не стал. Юстин вообще-то был достаточно терпимым человеком, рабов не обижал, да и другим обижать не позволял, и еды давал им больше, чем иные хозяева. Кузнецам он хорошо платил, не говоря уже о лучшем своём мастере. Поэтому и кузнецы работали старательно, делали ему хорошее оружие. Юстин был доволен ими. Гауренций знал это и оружие обычно покупал здесь.

Но сегодня Юстин, как видно, не собирался платить подать. Гауренций смотрел на оружейника, всё ещё стоявшего на крыльце, и его семнадцатилетнюю дочь, которая вышла зачем-то из дома и стояла рядом с отцом. Потом перевёл взгляд на старшего кузнеца. Не нравился ему этот гунн. Руки-то у него золотые, а глаза смотрят недобро. Гауренций сплюнул и пошёл к Туграну. В это время Сакалбай ссыпал в полу Туграна собранные золотые монеты. Гауренций не верил своим глазам: что это?! Он обернулся к хозяину и его улыбающейся дочери:

– Мне надо пятьдесят солидов, Юстин, никак не меньше!

Девушка ахнула. Это была вполне созревшая девушка. Магистр окинул её глазом опытного рабовладельца. Он разглядел всё – и тугую грудь девушки, и спадавшие на неё тёмные волосы, и чёрные, как спелые маслины, глаза, и голубое платье, и полные ноги в золочёных зашнурованных по колена сандалиях. Чувствуя на себе его оценивающий взгляд, девушка прошлась возле отца, кокетливо поводя круглыми плечиками. Магистр подумал: «Хорошо бы отвезти смазливую девицу эту в Константинополь, во дворец императора». Он так и сделает, если не получит своё.

Тугран шагнул в сторону хозяина и поднял руку. Два легионера тем временем по знаку сборщика податей взбежали на крыльцо и схватили девушку. Гауренций ткнул пальцем в Туграна и вопросительно поглядел на Юстина, как бы говоря: давай послушаем, чего ему надо.

– Это лучший мой мастер, Гауренций. Забирай свои деньги и уходи.

– Уйду, если заплатишь сполна. Здесь всего сорок один солид, я же требую пятьдесят. Хочешь за счёт своего мастера выкрутиться? Может, и дочку за него выдать собираешься?..

– Нет, Гауренций, мастер такого желания не высказывал. Но если захочет, можно будет подумать, потому что во всей Ольвии другого такого умельца не найти.

– Ха! – Сборщик снова похлопал себя прутом по сапогу. – Гони мне пятьдесят монет! Ты новую кузницу построил? Построил. Новое оружие там тебе делают? Делают.

– Отчего это ты вдруг изменил сумму, ведь сам называл сорок один солид?

– Во-первых, ты держишь у себя гуннского мастера. А их разрешается держать только в качестве рабов. Я делал тебе поблажку, учитывая его искусность. А сегодня не стану делать поблажек. Плати!

– Столько у меня нет, Гауренций. Вчера только легионеры забрали пятьдесят солидов, якобы за то, что охраняют город и рынок.

– Значит, ты отказываешься платить пошлину императору нашему Феодосию? Так?

– Нет, магистр, не отказываюсь, прошу только быть справедливым и отсрочить плату.

– Не могу, Юстин. Выходит, ты отдаёшь дочку?

Тугран встал перед сборщиком податей.

– Уступи хозяину, магистр. Если хочешь, мы уплатим тебе оружием.

– Варвар говорит по-гречески! – удивился Гауренций. – Господь Всемогущий! Ты только послушай, он говорит на нашем языке!

– Я и язык римлян знаю.

– Воевал, небось?

– И воевал, и в плену был.

– Ты же гунн, значит, из лука стрелять умеешь, и кинжалы метать мастер.

– Я не воин, магистр, я оружейник, моё дело – хорошее оружие. Ты явился сюда за податью?

– И что, если так?

– Сколько ещё тебе должен мой хозяин?

– Ха-ха-ха, гунн говорит со мной, как равный! Ты для меня – всего лишь варвар. Понял? Варвар. И я прощаю тебе твою дерзость только потому, что ты говоришь на языке богов, гунн.

– Бог всех людей сотворил равными.

– Что?! Спина твоя, похоже, давно не ведала плети! – Мытарь посмотрел на мускулистую шею мастера, в зеленоватых глазах которого вспыхнула ярость, потом оглянулся на кузнецов и рабов, окружённых легионерами.

– Палка-то о двух концах бывает, магистр. Хозяин даёт тебе положенное, так что забирай и уходи. Только не забудь оставить бумагу с печатью, что получил своё сполна.

– Гонишь? – сказал Гауренций. – Ведёт себя так, словно он и не гунн вовсе. Послушай, Юстин, ты и в самом деле хочешь отдать дочку этому гунну?

– Если дочь не будет против, я бы отдал, магистр. Потому что у него не только руки, но и сердце золотое.

– Ага! Выходит, у гунна сердце золотое, а у меня каменное. Так, что ли, Юстин?

– Я этого не говорил, Гауренций, ты сам сказал. Видно, прав ты.

– Вот что, Юстин. Ты теперь же выплатишь мне всё, до последнего солида. Это во-первых. А во-вторых, я могу пойти на уступку, если гунн твой проткнёт копьём одного из твоих рабов. Самого захудалого. Мне на потеху, а ты от лишнего рта избавишься.

Услышав такое, Юстин растерялся. Он посмотрел на рабов у ограды, потом на Туграна. Ему вовсе не хотелось терять рабов, даже самого слабого. Раб стал таким оттого, что много трудился на своего хозяина. За этих рабов он ежемесячно выплачивает легионерам пятьдесят золотых.

– Я не хочу лишаться рабов, магистр. А ты этой своей затеей нарушаешь закон.

– Сколько же их у тебя?

– Не ты их покупал для меня, магистр. Все, сколько есть, – мои. Жаль, что кто-то умер, не прожив даже тридцати вёсен. Души их, думаю, теперь в раю. Старательные были работники.

– Оставь это, Юстин, оставь. Раб – разве ж это человек? Это скотина о двух ногах. Так писал великий учёный Аристотель. Давай, мастер, бери копьё! Нет, лучше дайте ему лук со стрелой! – приказал он легионерам.

Двоих рабов поставили на ограду.

– Что ты задумал, Гауренций? Побойся Бога! Он не простит тебе этого.

– Ничего, зато души их сразу же в рай попадут, Юстин.

– Рабы такие же люди, как мы, Гауренций.

– Были бы, как мы, не ходили бы в колодках. Они же Богом прокляты, Юстин.

– Они рабы божьи. Не делай этого, Гауренций.

– А ты не меня проси, а мастера своего. Ты прикажешь ему, и он сделает своё дело.

– Да полно, Гауренций, христианин ли ты?

– Христианин, христианин, Юстин. Только я не еврейский христианин, а греческий. Я получил это христианство от Константина Великого, который не знал жалости. Пленных готов он скармливал львам и умывался кровью младенцев. А священники всё равно чтят его как святого.

– Так ты что же, в святые метишь?

– Я сделаю их смерть лёгкой, Юстин. А кто из нас двоих будет больше грешен – ты или я, – это уж пусть Господь рассудит.

Ничего не подозревавшие рабы, которые привыкли спать на земляном полу и не видели в жизни ничего, кроме наполненной дымом кузницы и кузнечных мехов, стояли на изгороди, прижавшись друг к другу спинами. Ноги в колодах, руки сложены на груди, оба сутулые, у обоих выпирают рёбра.

– Так вот, Юстин, только после смерти этих двух рабов дочка останется при тебе. Мастер твой застрелит их из лука.

– Не делай этого, магистр!

– Ты, Юстин, грек или не грек? А ну, кузнецы, признавайтесь, кто из вас венед, кто гот, а кто гунн… Закон я знаю: хозяин не должен убивать рабов, а вот мастер-оружейник гунн сделает это. Потому что гунны кровожадны.

– Проклятие на тебя ляжет, Гауренций!

К Туграну подошёл Сакалбай и передал ему кожаный мешочек с деньгами. Тугран прикинул его на ладони, потом бросил стоявшему на крыльце хозяину. Тот поймал кошелёк.

– Хозяин, отдай ему оставшиеся девять солидов.

Разозлённый мытарь переводил глаза то на Туграна, то на его хозяина. Юстин сошёл с крыльца и отдал деньги не Гауренцию, а сыну его Аэцию. Но Гауренций стоял на своём.

– Хоть ты и заплатил подать, а мастер твой всё же застрелит рабов. Это моё условие!

Стража отпустила девушку, и она снова поднялась к отцу на крыльцо. Юстин, осмелев, сказал:

– Давай бумагу, магистр!

– Гм, – крякнул Гауренций. – Ты, Юстин, рассчитался со мной. Иди сюда, дам тебе бумагу.

Хозяин не спеша спустился с крыльца, легионеры тут же схватили его.

– Ты что делаешь, Гауренций?! – вскричал Юстин.

– А мы с тобой сейчас устроим представление. А ну-ка, дайте мастеру кинжал!

Кузнец не взял кинжал из рук легионера, а вынул из голенища сапога свой.

– Оружие я подарю сыну твоему, магистр. Вот, возьми, молодец. Кинжал этот не простой – в нём сила Тангрэ.

Гауренций с любопытством осмотрел сверкавший в руке юноши кинжал и, усмехнувшись краем рта, скомандовал:

– Дайте мастеру лук и стрелу!

Туграну дали оружие. Он не спеша вставил лук в тетиву и выстрелил в пролетавшую над головой ворону. Птица шлёпнулась прямо к ногам магистра. Тот вздрогнул, но вида постарался не подавать. Он вытащил стрелу, навылет пробившую ворону, и подал кузнецу.

– Видел, что меткий ты стрелок, но уговор остаётся в силе, мастер. Или ты будешь стрелять, или тебя самого поставят к стене.

– Будь по-твоему, – сказал кузнец и снова натянул тетиву. Он встал на одно колено и нацелил стрелу на рабов. Увидев это, хозяин рванулся к Туграну, но легионеры крепко держали его. Кузнец перевёл стрелу на сына магистра.

– Нет, нет, не стреляй в него, – крикнул Юстин в испуге, – нельзя!

Но кузнец продолжал целиться в парня. Тетива была натянута до предела. Всё, кто был во дворе, остолбенели от ужаса, даже легионеры. Никто слова вымолвить не смог. Боялись, что при малейшей попытке вынуть из ножен оружие, стрела прошьёт грудь Аэция. Магистр Гауренций поднял обе руки:

– Хватит, хватит, мастер! Беру свои слова назад. Отпустите хозяина! – скомандовал он легионерам. – Отпустите! Будь здоров, Юстин…

Как только сборщик податей со своими подручными скрылся, кузнецы закрыли ворота и накрепко заперли их. Хозяин без сил опустился на ступени и, опершись локтями в колена, обхватил голову ладонями. Дочка его сбежала с крыльца и обняла отца за шею.

Юстин встал и сказал, обращаясь к Сакалбаю:

– Все идите работать да рабов досыта накормите. – Он приложил руку к груди и поклонился Туграну.

Девушка смотрела на старшего мастера с уважением, потом широко улыбнулась ему.

Сакалбай повёл рабов к их жилью. Юстин положил руку на плечо Туграна:

– Спасибо тебе, мастер, спасибо. Спасибо, что человеком остался.

Он похлопал Туграна по плечу, потом, ссутулившись, зашагал к дому. «Сдал хозяин, – подумал Тугран. – Говорят, после смерти жены он очень изменился».

Дочка Юстина снова улыбнулась мастеру и помахала рукой. Он и сам не заметил, как ответил ей. И тут же, спохватившись, испуганно огляделся: не видел ли кто, как он любезничает с девчонкой.

XVII

Ольвия с её невольничьим рынком была для предводителя гуннов Атиллы воротами в Рим. Об этом говорил ему отец Мангук-хан. Однако ворота неожиданно оказались на крепком замке. Римская империя, похоже, очень дорожит этим городом. Ведь он слывёт не только центром работорговли, но и местом, где выковывают самое совершенное оружие, делают луки со стрелами, копья и прочные щиты. Город занимает выгодное стратегическое положение. Переодевшись торговцем, Атилла побывал под его стенами. При взгляде на них в сердце юного военачальника невольно закралась робость. Стены были очень высоки, а ворота прочно обшиты железом. Было известно, что город охраняют хорошо обученные и привычные к суровой дисциплине римские легионеры.

Выполняя указание отца, брата Биляу с его воинами Атилла поставил слева от ворот, а сам занял позицию справа. Окружая город с двух сторон, братья вовсе не были уверены в успехе. Началась подготовка к захвату и велась, не прекращаясь, день и ночь. Баламбир-углан был постоянно при Атилле, который каждый день устраивал скачки, следил за тем, как воины сколачивают лестницы для штурма стен Ольвии.

За два дня до штурма Атилла собрал совет. Возле него сидел человек, присланный Ислой. С большим риском для жизни он выбирался из города ночью и прибыл в стан гуннов. Он принёс неутешительные вести. Оказалось, что в городе два гарнизона римских легионеров. Это была нешуточная сила. Дело осложняло то, что они внутри города. Кроме легионов, была ещё городская стража и сотня головорезов сборщика податей. Исла просил передать, что эти, последние, особенно опасны. На стороне Атиллы было единственное преимущество – легионы не имели коней, состояли из пеших воинов. На открытой местности в выигрыше были гунны, а в городе – римляне. Кроме того, предстоящая схватка с легионерами была для Атиллы первой. Поэтому он много советовался со своими менбашами, внимательно слушал их. Говорил и с езбашем телохранителей, который сказал, что римляне до сих пор пользуются приёмом древнего полководца Искандера (Александра Македонского), который называется «черепахой». Если гунны прорвутся в город, их встретят там эти самые «черепахи», к которым опасно приближаться, потому что легионеры вооружены длинными копьями, на которые они с лёгкостью насаживают людей. Атилла обвёл взглядом сидевших на совете воинов. Было ясно, что гуннов ожидает суровое испытание. Либо они, проникнув в город, одолеют врага, либо все погибнут, так и не осуществив заветной цели, либо попадут в плен. А уж римские рабовладельцы знают, что делать с попавшими к ним в плен гуннами – пригвоздят к столбам вдоль дороги, ведущей в Рим. Такое римляне проделывали с пленными не раз.

Отец однажды рассказал Атилле, как ему приходилось драться с римлянами с помощью длинных телег. А что, если приладить к длинным телегам длинные копья и двинуть их на «черепах»?.. Но для этого телеги каким-то образом придётся протащить в город, потому что «черепахи» из хорошо укреплённого города не выйдут.

– Яубаш Атилла, – обратился вдруг Баламбир-углан к брату, – я знаю, как протащить телеги.

Все обернулись к нему.

– Ну-ка расскажи, менбаш Баламбир, – сказал Атилла.

– Чтобы ворота открылись, надо отправить туда готских купцов, которых мы задержали, с рабами.

– То есть воинов надо одеть рабами? Так, Баламбир-углан?

– Да, яубаш Атилла. И следом за ними ворваться в город.

– Верно, но только купцы сначала должны добраться до рынка. А уж после воины перебьют стражу и откроют нам ворота.

Атилла поднялся с чурбана, на котором сидел, подошёл к Баламбиру и крепко обнял его.

– Ну что, Биляу-абам, воспользуемся советом Баламбира? – спросил он, возвращаясь на место.

– Это умный совет, яубаш. Надо теперь же приняться за дело.

Атилла поглядел на посланца Ислы.

– Ты тоже пойдёшь с купцами.

– Хорошо, яубаш Атилла. Стражники знают меня, Исла всегда брал меня с собой.

Атилла положил правую руку на украшенную жемчугами и кораллами рукоять меча и зашептал молитву, прося Тангрэ помочь им. Настоящий меч Тангрэ был у брата его Биляу. Атилла знал, что и его сделал Тугран. Мастер теперь рядом, в Ольвии, трудится у какого-то хозяина кузнецом.

Сидящие в шатре тоже принялись молиться Тангрэ.

– Торговцы пойдут в город завтра, – сказал Атилла, вставая, – мы же отправимся позже. А вам, мои менбаши, я желаю удачи.

Это было последнее напутствие военачальника перед битвой, однако приступить к делу не удалось ни на следующий день, ни позже. Всё оказалось не так просто. Надо было назначить «рабов», одеть их, подготовить телеги. На все эти приготовления ушла целая неделя.

Наконец настало заветное утро. Гунны, припав на одно колено, приступили к молитве. Получив благословение Тангрэ, двинулись к Ольвии. Впереди шли купцы, которых Атилла перехватил по дороге в осаждённый город. Римляне ничего не подозревали. Они видели со стен города кочевников (те часто продавали им скот) и не обращали на них внимания. За всю историю города не было случая, чтобы скотоводы угрожали ему. Король Германарих зорко охраняет пределы Рима от варваров и неплохо справляется с этим. Со многими кочевыми племенами заключил договоры, так что иногда сам позволяет им пасти скот на землях империи. Похоже было, что хитрость удастся. В телеги посадили «рабов», копья прикрыли войлоком.

За торговцами на расстоянии, не спеша, к городу продвигался и яубаш Атилла с основными своими силами. В случае, если купцы пройдут в город, он должен быть поблизости, под прикрытием пыли незаметно подобраться к роще возле Готских ворот и укрыться в ней. Атилла приказал гнать к городу стадо. Биляу должен был точно также притаиться неподалёку от Римских ворот. Выяснилось, что брат тоже рассчитывал войти в Ольвию через Готские ворота и был недоволен приказом яубаша, хотя разницы-то не было никакой.

Несколько дней назад Атилла-яубаш отправил, по совету Хильхаль-атакая, гонца к Рухилу. Оказалось, что Рухил так же послал к Атилле своего гонца. Гонец разыскал яубаша в то время, когда тот продвигался к городу.

– С чем прибыл, гонец? – обратился к нему Атилла, когда их лошади поравнялись.

– Брат твой Рухил сообщает тебе, яубаш Атилла, что король восточных готов Ардарих стал нашим союзником и брат твой Рухил послал его к тебе, под твоё начало.

– Велико ли войско короля?

– Силы у него немалые, яубаш Атилла.

– А станет ли король Ардарих слушаться меня?

– Он идёт сюда, чтобы воевать под твоим началом, яубаш Атилла.

– Хильхаль-атакай, Хильхаль-атакай! – позвал Атилла старика, который ехал, чуть приотстав от него. – Король восточных готов Ардарих хочет присоединиться к нам, Хильхаль-атакай, что мне делать?

– Как только прибудет, возьми с него клятву, Атилла.

– Ты слышишь, гонец? Король должен будет поклясться мне в верности. Только с таким условием я приму его под своё предводительство.

– Я доложу ему всё слово в слово.

– Счастливого тебе пути.

Гонец повернул лошадь и поскакал прочь. Атилла проводил его взглядом. И зачем ему теперь король этот? Почему Рухил не оставил его у себя? Хотел помочь? Атилле не хотелось думать о брате плохо. Да и время теперь неподходящее – не до размышлений. Вообще-то король почему-то не вызывал у Атиллы опасений. А вот родному брату Биляу он не доверял. Брат, похоже, обижен на отца за то, что тот не назначил яубашем его… Интересно, как Биляу посмотрит на новость, ведь Атилла принял решение, не посоветовавшись с ним? Уже завтра Ардарих будет здесь. А вдруг гот ударит в спину, когда они будут брать Ольвию? Можно ли верить готам, которые всегда воевали против унуков на стороне римлян?

Атилла стегнул коня плетью и, вырвавшись вперёд, пустил его шагом.

«Король Ардарих, король Ардарих, рассуждал он про себя, – с какой же целью спешишь ты сюда? С желанием ли идёшь под моё начало? Неужели и вправду решил стать моим союзником?»

Атиллу нагнал телохранитель.

– Король Ардарих здесь, яубаш Атилла.

– Пусть едет ко мне, – сказал Атилла, придерживая коня.

Ардарих подъехал, сошёл с коня и опустился перед яубашем на одно колено. Коверкая гуннские слова, произнёс приветствие и пожелал удачи.

Атилла принял его, сидя в седле, и предложил ехать вместе.

– Досточтимый король, – сказал он, – хотелось бы узнать, что привело тебя ко мне, почему решил подчиниться мне? Отчего не пошёл к римлянам?

– Они заносчивы, надменны, ставят себя выше всех на свете. Я сыт ими по горло, яубаш Атилла. Хотел было жениться на императорской дочери, так он мне говорит: «Не могу отдать дочь готу, который готов пойти в услужение к кому попало. Не для того растил её». Он унизил меня, жестоко оскорбил!

Сказав так, гот вытащил кинжал, провёл лезвием по ладони и протянул её, окровавленную, Атилле. Это была его клятва. Атилла слыхал об этом. Он пожал руку короля правой рукой.

– Король Ардарих, завтра мы нападём на город, – сказал Атилла. – Как только ворота откроются, ты со своими воинами первым ворвёшься в город. Это мой тебе приказ.

– Приказ принимаю. Мы, готы, в бою не подведём.

– Остальное после, когда город будет в наших руках.

Сказав так, Атилла огрел коня плетью и умчался. В сумерках, после захода солнца, предстояло незаметно подобраться под самые стены города. Торговцы, похоже, уже в Ольвии. У ворот, через которые Атилла собрался пробиться в город, никого не было. Яубаш повернул назад и приказал своим воинам затаиться в роще, примыкавшей к городу.

– Огни не зажигать, – приказал он, – не шуметь, лошадей оставить у реки!

Айгуль, которая долго искала Атиллу, наконец нашла его и спешилась с коня.

– Ты что же, короля готов принял, сынок? – спросила она.

– Да, апам, я доверяю ему.

– Это хорошо, что доверяешь. Только не забудь приставить к нему надёжных соглядатаев. Тангрэ сказал нам: «Сберегу бережёного».

– Хорошо, апам, так и сделаю. А теперь мне нужно переговорить с моими менбашами.

– Смотри же, не забудь заглянуть к Куркем. Она ждёт тебя. Мальчик родился у неё, то есть у вас.

– С сыном, апам, я поздравлю Куркем после того, как возьму город.

– Сын – это продолжение твоё, Атилла. Помни!