Текст книги "Великая депрессия в Америке"

Другие критики теории Мизеса строят свою аргументацию на следующем весьма часто встречающемся рассуждении. Эта теория, говорят они, возможно, и объясняет один цикл «рост– спад», но она не в состоянии объяснить другой известный феномен цикла – постоянное повторение его фаз. Почему, после того как оканчивается один цикл, неизменно начинается другой? Но ведь теория Мизеса как раз и объясняет данную повторяемость, причем от нас совершенно не требуется принимать на веру широко известную, но никем не доказанную гипотезу о так называемом «самозарождении» цикла, согласно которой в недрах цикла разворачивается некий мистический процесс, приводящий к новому циклу, так, как будто в экономике не существует такого явления, как тенденция к установлению равновесия. Концепция «самозарождения» игнорирует общий экономический закон стремления к состоянию равновесия, тогда как именно Мизесу, напротив, впервые удалось вписать теорию экономического цикла в общую структуру экономической теории. Причиной повторяемости [фаз цикла] является тот факт, что банки всегда стремятся раздувать кредит, как только получают такую возможность, а государство почти всегда торопит их и поддерживает их в этом. Банки делают прибыль в основном на кредитной экспансии, поэтому они стремятся успеть раздуть кредит настолько, насколько это возможно, до того, как их остановят[55]55
  Амаса Уолкер пишет: «Банки постоянно жаждут увеличения своих ссуд посредством эмиссии кредита в форме эмиссии фидуциарных инструментов и депозитов. Чем больше они преуспеют в этом, тем больше будет их доход. Это и есть та движущая сила, которая обеспечивает постоянную эмиссию смешанных [т. е. фидуциарных. – М. Р.] средств обращения, доводимую до крайних пределов. Банки неизменно увеличивают свою задолженность при первой возможности и сокращают ее только когда вынуждены это делать» (Amasa Walker, The Science ofWealth, pp. 145 ff.; см. также p. 159).
  «…in a 100 per cent gold economy» – формально говоря, здесь не ясно, идет ли речь о 100 %-ном резервировании или об отсутствии в обращении полностью обеспеченных денежных заместителей (денежных сертификатов, по определению Мизеса). Однако обращение денежных сертификатов, т. е. инструментов со 100 %-ным покрытием, в теоретико-экономическом смысле эквивалентно случаю (малоправдоподобному с практической точки зрения), когда знаки, представляющие золото, полностью отсутствуют в обращении. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. В свою очередь, и государству присуща тяга к проведению инфляционистской политики. Банки бывают вынуждены прекратить кредитную экспансию из-за совместного давления со стороны внешней и внутренней утечки [золота], а в период депрессии сокращать кредит их побуждают опасения массового изъятия наличности и банкротства. Когда минует гроза и начинается оживление, банки и правительство могут опять запускать инфляцию, и они принимаются делать именно это. Такова природа повторяемости фаз цикла.

Теория экономического цикла содержит в себе один важный момент, по которому автор настоящей книги вынужден признать свое несогласие с Мизесом. В «Человеческой деятельности» Мизес исследует свободную рыночную экономику, после чего анализирует разнообразные формы насильственного вмешательства в функционирование свободного рынка. Он признавал, что поначалу хотел поместить теорию экономического цикла в раздел книги, посвященный государственному вмешательству, однако затем изложил ее в той части, где излагались теоретические основы функционирования свободного рынка. Он поступил так, поскольку считал, что циклическое чередование бумов и кризисов может порождаться увеличением количества металлических денег (золота). Мизес считал, что это будет происходить потому, что золото попадет на ссудный рынок до того, как полностью завершится процесс роста цен, который будет иметь место как реакция на увеличение количества золота. Разумеется, на практике возможный масштаб этого циклического эффекта существенно ограничен – предложение золота лимитируется разведанными месторождениями, и до того, как дополнительные количества золота окажут влияние на цены и ставки зарплаты, на ссудный рынок попадет лишь некоторая часть дополнительного золота. При этом остается один важный в теоретическом отношении вопрос, а именно способна ли экономика, на 100 % основанная на золоте*, хоть в какой-то степени генерировать экономический цикл с его чередованием фаз? Может ли полностью свободный рынок страдать от повторений экономических циклов, какими бы незначительными они ни были? Одно из ключевых различий между кредитной экспансией и поступлением на ссудный рынок дополнительного золота состоит в том, что кредитная экспансия искажает структуру временных предпочтений, формируемую в ходе добровольных действий участников, структуру, параметры которой отражаются в рыночных явлениях, тогда как приток золота и есть воплощение изменений структуры свободно формируемых временных предпочтений. Если не принимать во внимание всякое постоянное изменение структуры доходов, вызванное к жизни изменениями предложения золота, то можно утверждать, что норма временных предпочтений может временно понизиться – на время переходного процесса, т. е. пока не завершится процесс коррекции системы цен, запущенный увеличением предложения золота. С другой стороны, столь же реалистичным будет вариант временного повышения нормы временного предпочтения. Понижение нормы временного предпочтения вызовет временное увеличение объема сбережений, которое исчезнет, когда завершится процесс подстройки цен к новому денежному предложению. Мизес рассматривает именно этот вариант.

Перед нами один из случаев, когда можно ожидать, что сбережения вначале вырастут, а потом упадут. Разумеется, на свободном рынке может существовать и множество иных вариантов, когда норма сбережений вначале внезапно падает, а затем опять увеличивается. Последнее изменение, без сомнения, вызовет «кризис» с его периодом коррекции ошибочных инвестиций, однако более обоснованным будет считать происходящее не регулярно повторяемым процессом, не экономическим циклом, а разовой флуктуацией. Более того, предприниматели – это именно те люди, которые научены адекватно оценивать изменения [шоки. – Науч. ред.] и избегать ошибок. Они умеют обращаться со случайными флуктуациями, и, конечно, они должны быть в состоянии справляться с результатами притока золота, которые всегда можно грубо оценить. Они не могут предсказать результатов кредитной экспансии, так как кредитная экспансия сбивает ориентиры всех участников, искажает процентные ставки и смещает оценки накопленного капитала. Но когда в экономику притекает новое золото, ничего из перечисленного не происходит, и предпринимательская интуиция может проявлять себя в полном объеме. Таким образом, мы должны заключить, что не можем использовать ярлык «экономический цикл» для обозначения какого бы то ни было свободного рыночного процесса. Разумеется, случайные флуктуации будут происходить всегда – вследствие изменений во вкусах потребителей, изменения ситуации с теми или иными природными ресурсами и т. п. Иногда общим итогом этих событий бывают суммарные убытки. Но регулярное, систематическое искажение, которое в конце концов оборачивается концентрацией предпринимательских ошибок и заканчивается неизбежным кризисом (оба эти явления характерны именно для экономического цикла), может иметь своей причиной только вмешательство банков в рыночную систему[56]56
  Схожее исследование международных потоков золота см. в: F. A. Hayek, Monetary Nationalism and International Stability (New York: Longmans, Greer, 1937), pp. 24f. См. также: Walker, The Science of Wealth, p. 160.


[Закрыть].

Глава 2
Кейнсианская критика австрийской теории цикла[57]57
  Хайек подверг раннюю работу Кейнса «Трактат о деньгах» (сегодня она сравнительно малоизвестна, оставшись в тени вышедшей позже «Общей теории») детальной и обоснованной критике, которая, по большей части, применима и к более позднему труду Кейнса. В частности, как показал Хайек, Кейнс считал, что для поддержания капитала на одном и том же уровне будет достаточно нулевой суммарной [по всей экономике] прибыли, тогда как прибыль, получаемая на стадиях производства потребительских и технологически близких к ним товаров, даже если при этом производство на более отдаленных стадиях сопровождается равными по абсолютной величине убытками, будет сдвигать структуру капитальных благ к потреблению. Кейнс игнорировал существование разных стадий [порядков] производства, не принимал во внимание изменения в ценности капитала, отрицал тождественность предпринимателей и капиталистов, полагал, что износ капитала компенсируется автоматически. Он не понимал, что источником процента являются ценовые дифференциалы при производстве благ разных порядков. Он не понимал, что вопрос, стоящий перед бизнесменом, состоит не в том, инвестировать ему в потребительские или в капитальные блага, но в том, инвестировать ли ему в капитальные блага, которые будут использоваться для производства потребительских благ в более близком или в более отдаленном будущем. Анализируя замечания Кейнса по поводу теории процента у Мизеса, Хайек обнаружил, что Кейнс не был знаком с теорией капитала и теорией реального процента, разработанной, в частности, Бём-Баверком. См.: John Maynard Keynes, The General Theory of Employment, Interest, and Money (New York: Harcourt, Brace, 1936), pp. 192–193 (Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 192–193; F. A. Hayek, “Reflections on the Pure Theory of Money of Mr. J. M. Keynes”, Economica (August, 1931): 270–295; Idem. “A Rejoinder to Mr. Keynes”, Economica (November, 1931): 400–402.


[Закрыть]

Кейнсианская критика теории цикла Мизеса обычно ведется по двум направлениям. В рамках одного из них последователей Мизеса обвиняют в отождествлении сбережений и инвестиций. Сбережения и инвестирование, говорят кейнсианцы, представляют собой два совершенно отдельных процесса, они реализуются двумя разными типами людей, слабо связанными между собой или даже не связанными вовсе, поэтому классическое отождествление сбережений и инвестиций не имеет под собой никаких оснований. Сбережения «вытекают» из потока «расходы – потребление», тогда как инвестиции «втекают» в экономический кругооборот на совершенно иной стадии расходования дохода. Поэтому, согласно кейнсианцам, задачей правительства во время депрессии является стимулирование инвестиций и создание препятствий к сбережениям, с тем чтобы общая сумма расходов росла.

На самом деле сбережения и инвестиции неразрывно связаны друг с другом. Невозможно поощрять одно и препятствовать другому. Если не принимать во внимание [фидуциарный] банковский кредит, единственным источником инвестиций являются сбережения (что происходит, когда инвестиции финансируются из банковского кредита, было показано в предыдущей главе). Потребители осуществляют сбережения непосредственно, но они сберегают также и тогда, когда выступают в качестве бизнесменов или владельцев корпораций. Однако разве сбережения не являются опасным и вредным «тезаврированием» или «припрятыванием» денежных средств? Такая точка зрения вводит в заблуждение и выглядит натяжкой.

Рассмотрим возможную структуру распределения денежных активов некоего лица, владеющего этими деньгами[58]58
  Из дальнейшего видно, что автор имел в виду поток денежных поступлений, т. е. дополнительные деньги, поступившие в распоряжение лица за некоторый период, а не активы, являющиеся запасом, определенным на некоторую дату. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Во-первых, он может потратить получаемые им деньги на потребление. Во-вторых, он может направить их на инвестирование. В-третьих, он может добавить их к имевшимся у него остаткам наличности (или изъять какое-то количество денег оттуда). Этим исчерпываются имеющиеся у него варианты. Кейнсианцы, проявляя недюжинную изобретательность, выдвигают гипотезу, согласно которой человек вначале решает, сколько он будет потреблять (оставшиеся после этого средства они называют отказом от потребления и трактуют как «непотребительские» сбережения), а затем решает, каковы будут его инвестиции, а сколько «утечет» в тезаврированные сбережения. Разумеется, данная конструкция является скорее неокейнсианской, чем чисто кейнсианской ортодоксией, которая изгоняет тезаврирование из парадных покоев, возвращая в здание теории через черный ход. Эта в высшей степени искусственная конструкция в свое время дала основания сэру Деннису Робертсону заметить, что кейнсианцы «неспособны представить себе, что одновременно может существовать более двух подгрупп чего бы то ни было»[59]59
  Dennis H. Robertson, “Mr. Keynes and the Rate of Interest,” in Reading in the Theory of Income Distribution (Philadelphia: Black-ston, 1946), p. 440. См. также статью Ландауэра: Landauer Carl, “A Break in Keynes Theory of Interest”, American Economic Review (June, 1937): 260–266.


[Закрыть]. Разумеется, индивид принимает решение о распределении своего дохода по этим трем направлениям сразу и одновременно. Он распределяет свой доход на базе двух всеобъемлющих типов полезности – на базе своих временных предпочтений, определяющих пропорцию между потреблением и инвестированием, и на базе своей оценки полезности денег, в зависимости от которой он решает, сколько денег он будет держать в составе своих остатков наличности. Для того чтобы инвестировать денежные средства в будущем, он должен ограничить свое потребление и сберечь денежные средства. Это ограничение и есть его сбережения, и соответственно сбережения и инвестиции всегда эквивалентны. Оба этих термина могут употребляться почти как синонимы.

Такие индивидуальные акты оценивания и получающиеся при этом оценки на уровне социума воплощаются в преобладающие в обществе нормы временного предпочтения, с одной стороны, и в совокупный спрос на деньги – с другой. Если люди увеличивают свой спрос на остатки наличности, то мы не говорим при этом, что «сбережения утекли в тезаврирование», мы говорим лишь, что увеличился спрос на деньги. Совокупные [т. е. агрегированные по всем держателям] остатки наличности могут вырасти только в той мере, в какой увеличится совокупное предложение денег, поскольку эти две величины идентичны. Однако реальные остатки наличности могут вырасти и вследствие увеличения ценности доллара. Если процесс увеличения ценности доллара может идти без препятствий (иными словами, если ценам позволено беспрепятственно – т. е. свободно – падать), то это увеличение спроса [на деньги] не приведет ни к какому [добавочному] искажению структуры [ресурсов по видам использования], и тяготы депрессия не будут усугублены. В основе кейнсианской доктрины лежит искусственное предположение, согласно которому любому увеличению или уменьшению объема тезаврированных денег будет соответствовать падение или рост инвестированных средств. Однако данное предположение некорректно. Спрос на деньги не имеет почти никакого отношения к тем пропорциям [распределения дохода], которые формируются в порядке реализации людьми своих временных предпочтений – остатки наличности могут увеличиваться («тезаврирование») как за счет уменьшения потребления, так и за счет уменьшения инвестиций. Иначе говоря, пропорция между сбережениями-инвестициями и потреблением определяется нормой временного предпочтения индивидов, а пропорция между расходованием средств и изменением остатков наличности определяется их спросом на деньги.

Обязательным элементом кейнсианского набора объяснений феномена депрессии является «ловушка ликвидности». Эта концепция не направлена непосредственно против теории Мизеса, она представляет собой последнюю линию защиты кейнсианцами политики инфляции – их собственного «лекарства от депрессии». Кейнсианцы утверждают, что «предпочтение ликвидности» (спрос на деньги) может быть настолько устойчивым, что процентная ставка будет не в состоянии понизиться настолько, чтобы стимулировать инвестиции в объеме, достаточном для начала экономического роста, позволяющего выбраться из депрессии. В данном построении предполагается, что процентная ставка определяется «предпочтением ликвидности», а не временными предпочтениями. Кроме того, здесь мы видим все ту же концепцию, отрицающую наличие какой-либо значимой связи между сбережениями и инвестициями, каковая связь, по мнению кейнсианцев, если и существует, то сводится к гипотетической связи посредством процентной ставки. В действительности сбережения и инвестиции не испытывают на себе воздействия процентной ставки (отдельно – сбережения, отдельно – инвестиции) – наоборот, и сбережения, и инвестиции, и процентная ставка одновременно определяются на рынке временными предпочтениями индивидов. Предпочтение ликвидности не имеет никакого отношения к этому процессу. Кейнсианцы утверждают, что если во время депрессии растет «спекулятивный» спрос на наличность, то это повысит процентную ставку. Но это совершенно необязательно. Увеличение тезаврирования может иметь своим источником те средства, которые прежде потреблялись, те средства, которые прежде инвестировались, а также некоторую их комбинацию, причем в последнем случае соотношение между потреблением и инвестициями может не измениться. Если норма временного предпочтения не меняется, единственным возможным вариантом будет последний [комбинированный]. Таким образом, процентная ставка зависит только и исключительно от временных предпочтений и совершенно не зависит от «предпочтения ликвидности». Если же источником тезаврирования является в основном потребление, то возросший спрос на деньги вызовет падение процентной ставки – потому что в этом случае норма временного предпочтения понижается.

В стремлении показать, что ловушка ликвидности представляет собой чрезвычайно значимый фактор усугубления тягот депрессии и образования перманентно высокой безработицы, кейнсианцы постоянно упирают на то, что в период финансового кризиса люди будто бы ожидают роста процентных ставок, и поэтому они будут увеличивать тезаврирование – вместо того чтобы покупать облигации, внося тем самым свой вклад в понижение процентных ставок. Пресловутая ловушка ликвидности, по мысли кейнсианцев, порождается именно этим «спекулятивным тезаврированием». Предполагается также, что через это тезаврирование реализуется связь между предпочтением ликвидности и процентной ставкой. Однако кейнсианцев здесь ввела в заблуждение их собственная поверхностная трактовка процентной ставки, которую они считают просто-напросто ценой контракта на предоставление ссуды. Как было указано выше, процентной ставкой, имеющей решающее значение, является естественная ставка процента – «спрэд прибыли», или норма прибыли, сложившаяся на рынке. Поскольку ссуды представляют собой форму инвестиций, фактическая ставка по ссудам представляет собой всего лишь бледное отражение естественной процентной ставки. Что же на самом деле означает наличие ожиданий увеличения процентной ставки? Это означает, что люди ожидают роста нормы чистой рыночной доходности, вследствие того что ставки заработной платы и цены производственных благ будут падать быстрее, чем цены потребительских благ. Но это явление можно объяснить и не доставая левой рукой правое ухо – инвесторы ожидают падения ставок заработной платы и цен других факторов производства, и поэтому они воздерживаются от инвестирования в эти факторы до тех пор, пока указанное падение не будет реализовано в действительности. Однако данное построение принадлежит к результатам, давным-давно полученным в рамках старомодной классической школы при анализе ценовых изменений. На самом деле указанные ожидания ускоряют коррекцию и выход из депрессии, а вовсе не блокируют эти процессы. Как и все вообще акты спекуляции, которые всегда ускоряют адаптацию экономики к фактическим уровням [цен], эти ожидания ускоряют падение ставок зарплаты и цен других факторов производства, приближая восстановление экономики и позволяя вернуться к обычному экономическому росту намного быстрей. Нет никаких оснований пугать публику «спекулятивной» тезаврацией, которая якобы затягивает депрессию; в действительности этот благотворный процесс стимулирует более быстрое восстановление экономического роста[60]60
  Более подробно балансирующая роль снижения заработной платы в период депрессии анализируется в следующем разделе настоящей главы.


[Закрыть].

Некоторые проницательные неокейнсианцы (например, Модильяни) допускали, что предпочтение ликвидности на свободном рынке может блокировать восстановление состояния равновесия при полной занятости в единственном случае – если предпочтение ликвидности является «бесконечным» (т. е. имеет место неограниченный спрос на деньги)[61]61
  Один из самых сокрушительных ударов по кейнсианской системе был нанесен дружелюбно настроенными к ней, но беспощадными в теоретическом отношении учеными. См.: Franco Modigliani, “Liquidity Preference and the Theory of Interest and Money,” in Henry Hazlitt, ed., The Critics of Keynesian Economics (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1960), pp. 131–184; Erik Lindahl, “On Keynes’ Economic System,” Economic Record (May and November, 1954): 19–32, 159–171. Как подытожил их результаты Хатт, «видимая революция, совершенная Кейнсом после 1936 г., была побеждена в ходе бескровной контрреволюции, которую непреднамеренно совершили его прозорливые критики, старавшиеся быть настолько лояльными к Кейнсу, насколько это возможно. Будущим историкам мысли предстоит установить, осталось ли от [кейнсианской] революции хоть что-нибудь ценное для нашей науки после того разгрома, который кейнсианские революционеры учинили в своих собственных рядах» (см.: W. H. Hutt, “The Significance of Price Flexibility,” in Hazlitt, The Critics of KeynesianEconomics, p. 402).


[Закрыть]. Однако, как мы убедились выше, масштабный спекулятивный спрос на деньги лишь ускоряет процессы коррекции. Далее, спрос на деньги в принципе не может быть бесконечным, так как люди всегда – т. е. вне зависимости от их ожиданий – должны поддерживать некий уровень потребления. Поскольку потреблять люди должны постоянно, они должны будут постоянно и что-то производить, так что состояние сбалансированности и полной занятости установится вне зависимости от процессов тезаврирования. И эта неспособность рассмотреть процессы тезаврирования и потребления как одновременные тоже проистекает из присущего кейнсианцам нежелания одновременно анализировать процесс формирования более двух компонент некоторого потока и из их ошибочной убежденности в том, что тезаврирование способно уменьшать только инвестиции, но не потребление.

В блестящей статье, посвященной проблеме гибкости ставок заработной платы и тому, как видят эту проблему последователи Кейнса, профессор Хатт пишет: «Я полагаю, что причина, по которой условия, хотя бы отдаленно походящие на бесконечную эластичность спроса на денежные активы, никогда не наблюдались в действительности, состоит в том, что, во-первых, общие ожидания всегда относятся к будущему состоянию набора цен, не очень отдаленному от настоящего, и, во-вторых, в том, что снижение цен происходит настолько постепенно, что никакое регулярное откладывание расходов не представляется прибыльным».

Но даже если бы такой невероятный спрос на деньги возник, то, как пишет Хатт, «если можно всерьез представить себе ситуацию, когда совокупная реальная ценность денежных активов подвержена инфляции и цены катастрофически падают, то столь же реалистичным (и столь же искусственным) будет предположение о продолжающем свое действие механизме ценовой координации, сопровождающей появление вышеуказанного состояния. Это означает, что мы можем представить себе, что быстрое падение цен (соответствующее ожиданиям ценовых изменений, но которое, однако, никогда не доходит до того, чтобы все цены упали до нуля) сопровождается сохранением ситуации полного использования ресурсов»[62]62
  W. H. Hutt, “The Significance of Price Flexibility,” p. 397n, 398.


[Закрыть].

Сегодня те кейнсианцы, которые являются достаточно проницательными экономистами, признают, что теория Кейнса, провозглашающая существование «равновесия, сопровождающегося безработицей», в действительности неприменима (в отличие от того, что считалось ранее) к ситуации свободного рынка в условиях отсутствия вмешательства в рыночные процессы, поскольку эта его теория предполагает наличие жестких ограничений на понижение ставок заработной платы. Экономисты классической школы всегда подчеркивали, что безработица вызывается именно ставками заработной платы, которым не позволяют свободно понижаться, однако в кейнсианской системе это положение оказалось погребено под грудой не имеющих отношения к предмету уравнений. Тем не менее это положение сохраняет свою силу и является решающим[63]63
  См.: Modigliani, “Liquidity Preference and the Theory of Interest and Money”; Lindahl, “On Keynes’ Economic System,” ibid.


[Закрыть]. Кейнсианские рецепты решения проблемы безработицы основаны на концепции, согласно которой среди наемных работников укоренена «денежная иллюзия». Кейнсианцы полагают, что поскольку работникам с помощью профсоюзов и государства удается предотвратить падение номинальных денежных ставок заработной платы, то они согласятся на снижение реальной заработной платы, которое будет иметь место вследствие роста цен. На этом основании они утверждают, что в той мере, в какой инфляционистская политика государства может вызвать подобное падение ставок реальной заработной платы, она способна ликвидировать безработицу. В наше время, когда индекс стоимости жизни привлекает столь пристальное и постоянное внимание, реализовать подобную двуличную стратегию невозможно, а о многочисленных пагубных последствиях инфляции было сказано уже достаточно, так что повторяться нет нужды[64]64
  См.: L. Albert Hahn, The Economics of Illusion (New York: Squier, 1949), pp. 50ff., 166ff.


[Закрыть].

Любопытно, что даже те экономисты, которые разделяют положения общей теории цен, уклоняются от того, чтобы применять данную логику к заработной плате, этой цене услуг труда. Так, теория предельной производительности может в полном объеме применяться, когда речь идет о других производственных факторах, но как только речь заходит о заработной плате, мы с удивлением читаем о «зонах неопределенности» и «силе переговорной позиции»[65]65
  Зоны неопределенности, как правило, наиболее широки там, где на пустынном острове живут два-три человека. С ростом численности населения и по мере общего развития экономической системы эти зоны стремительно сужаются. Трудовые контракты не предполагают никаких зон неопределенности.


[Закрыть]. Аналогично большинство экономистов охотно признают, что удержание цены на уровне, превышающем тот, при котором рынок приходит в равновесие, приводит к накоплению запасов непроданных товаров. Однако они отказываются признать, что это же верно и для труда. Они обычно утверждают, что труд представляет собой некое обобщенное благо (general good) и что поэтому понижение заработной платы нанесет ущерб общей покупательной способности. На это можно возразить, что на рынке не продается «труд вообще», что обычно искусственно завышенной является цена труда определенного вида и что незанятым будет именно этот вид труда. При этом верным остается утверждение, согласно которому чем более распространенным является завышение ставок заработной платы, тем более вероятным будет возникновение массовой безработицы. Например, если профсоюзы или государство вмешиваются в свободное ценообразование на рынке труда с целью удержать ставки зарплаты на завышенном уровне (по сравнению с тем, который установился бы в отсутствие такого вмешательства) лишь в немногих профессиях, то вытесненные оттуда работники переместятся в более низкооплачиваемые категории занятости и найдут работу в этих отраслях. В этом случае работники, оставшиеся на рабочих местах, защищаемых профсоюзом, получают прирост зарплаты за счет всех тех, кто работает по более низким ставкам зарплаты, а ценой этого для экономики в целом станет общее искажение распределения факторов производства по видам деятельности. Однако чем на более широкий круг занятий и отраслей распространяется режим негибких зарплат, тем меньше остается возможностей для перемещения работников, тем больше масштаб и продолжительность безработицы.

На свободном рынке ставки заработной платы взаимно приспосабливаются, так что недобровольной безработицы здесь не существует – в том смысле, что каждый, кто хочет иметь работу, может ее найти. Вообще говоря, ставки заработной платы могут удерживаться на уровне выше рыночного только вследствие вмешательства государственных органов или профсоюзов (или и тех и других). Однако в отдельных случаях завышенные ставки заработной платы устанавливаются на базе добровольного выбора (хотя обычно данный выбор основан на непонимании его последствий) или на базе вмешательства, дополненного добровольным выбором. Например, бывает, что либо фирмы, либо сами работники убеждены в том, что поддержание ставок заработной платы на завышенном уровне есть их священный долг. Убежденность именно такого рода лежит в основе современной безработицы – этот же фактор в полную силу действовал и в период депрессии 1929 г. Так, наемные работники были убеждены в огромной важности сохранения мистической профсоюзной верности. Имела место профсоюзная солидарность, не позволявшая «покидать ряды» и подталкивавшая к противодействию понижению заработной платы до уровней, которые были бы меньше тех, что требует профсоюз. Почти в каждом случае профсоюзы обеспечивали наличие этой «мистической верности» с помощью угрозы насилия, однако ее широкая распространенность не может быть объяснена только этим, поскольку она не встречала никакого противодействия со стороны работников. Говоря об отсутствии противодействия, нужно заметить, что в действительности ситуация была прямо противоположной – до такой степени, что работники, как входившие в профсоюзы, так и те, кто не был охвачен ими, чувствовали себя настолько связанными этой верностью, что отказывались от заработной платы, пониженной с искусственно высоких уровней, даже в тех случаях, когда не имели работы. Поскольку они вели себя таким образом, мы можем заключить, что перед нами феномен добровольной безработицы и что единственный способ покончить с ней состоит в том, чтобы убедить работников в этической абсурдности этой мистической верности профсоюзу[66]66
  На истинность данного утверждения не влияет то, верит автор в этическую абсурдность мистической верности или нет.


[Закрыть]. Однако несмотря на то что эти работники добровольно избрали безработицу (явившуюся следствием их верности профсоюзу), весьма вероятно, что они не вполне понимали последствия владевших ими идей и осуществляемых ими действий. Как правило, народные массы не в курсе экономических истин. Так что вполне возможно, что если бы работники обнаружили, что их безработица есть прямое следствие их профсоюзной солидарности, большая часть их мистической верности испарилась бы довольно быстро.

В истинности ошибочной концепции, согласно которой искусственное удержание ставок зарплаты на завышенном уровне несет некие выгоды, были убеждены и работники, и бизнесмены. Это сыграло огромную роль в депрессии 1929 года. Большой бизнес проникся «передовыми идеями» еще в начале 1920-х годов. К числу этих идей относилась и та, в соответствии с которой причиной экономического процветания Америки были высокие ставки и уровни заработной платы, а не что-либо иное. Согласно этой точке зрения, если другие страны имели более низкий уровень жизни, то только потому, что тамошние бизнесмены по своей глупости отказывались увеличивать ставки, по которым они оплачивали своих работников, в четыре или в пять раз. Когда в Америке началась депрессия, бизнесмены были готовы поверить в то, что понижение ставок заработной платы сократит «покупательную способность» (потребление) и усугубит депрессию (доктрина, которую кейнсианцы взяли на вооружение, замаскировав ее красивыми декорациями). Бизнесмены несут ответственность за безработицу в той мере, в какой они разделяли это заблуждение, но данная ответственность, необходимо заметить, лежит на них не потому, что они были «эгоистичными» или «жадными», а парадоксальным образом потому, что они стремились вести себя «ответственно». В первую очередь, однако, вина за безработицу лежит здесь на государстве, поскольку оно лестью и угрозами укрепляло это убеждение.

Что же можно сказать о содержании кейнсианского аргумента, согласно которому падение ставок заработной платы резко сократит покупательную способность и лишит отрасли экономики спроса на их продукцию? Возражения на этот аргумент могут быть выдвинуты на разных уровнях. Во-первых, поскольку в период депрессии цены снижаются, ставки реальной заработной платы не только сохранятся на прежнем уровне, но и увеличатся. Если увеличение покупательной способности положительным образом воздействует на занятость, почему бы не рекомендовать в качестве стимулирующей меры резкое повышение номинальной заработной платы? Предположим, например, что государство приняло закон, по которому минимальная заработная плата увеличивается в три раза (по сравнению с фактическим уровнем). Что произойдет в этом случае? И почему кейнсианцы не предложили реализовать эту меру экономической политики?

Очевидно, что следствием введения этого закона станет массовая безработица и полная остановка шестеренок производственного механизма. Если только… если только в то же самое время предложение денег не будет увеличено так, что наниматели смогут платить такие зарплаты. Но в этом случае никакого увеличения реальной зарплаты вообще не произойдет! Не будет убедительным и контраргумент, согласно которому данная мера «заходит слишком далеко» – потому что ставки заработной платы представляют собой одновременно и издержки предпринимателей, и доходы наемных работников. Главный момент здесь состоит в том, что именно рыночные ставки как раз и адаптируют заработную плату (как и издержки и доходы) к ситуации полной занятости. Любые другие ставки вносят искажения в экономическую реальность[67]67
  Ограничение максимальной заработной платы, которое было широко распространено в прошлые века и которое было введено во время Второй мировой войны, создает в экономике искусственный дефицит труда, порождая эффект, обратный тому, который порождается ограничениями снизу минимальной заработной платы.


[Закрыть].

Кейнсианцы путают ставки заработной платы («wage rate») и доходы в форме заработной платы («wage income»). Эта ошибка весьма распространена в экономической литературе, в которой часто фигурирует расплывчатый термин «заработная плата» («wages»), без указания на то, что имеется в виду – специфический параметр (норма, или ставка) или доход[68]68
  См.: W.H. Hutt, “The Significance of Price Flexibility,” p. 390ff.


[Закрыть]. Доход в форме заработной платы есть ставка заработной платы, умноженная на количество времени, в течение которого получается данный доход. Если ставка зарплаты определена, скажем, как оплата в час, то такая ставка будет равна суммарному доходу, деленному на число отработанных часов. Но таким образом суммарный доход от заработной платы зависит как от ставки зарплаты, так и от числа отработанных часов. Мы не утверждаем, что падение ставок заработной платы обязательно приведет к увеличению численности занятых – если общее количество отработанных человеко-часов увеличится в достаточной мере, то оно может также привести просто к увеличению совокупного объема фактически выплаченной заработной платы. Далее, падение ставок зарплаты не обязательно ведет к уменьшению суммарных доходов от заработной платы. Но оно точно приведет по меньшей мере к рассасыванию безработицы, и в этом состоит главное содержание обсуждаемого вопроса. Для наглядности упростим ситуацию (но не радикально), предположив, что существует фиксированный «фонд заработной платы», средства которого наниматели могут раздать наемным работникам. Тогда станет очевидно, что снижение ставок заработной платы позволит распределить ту же сумму по большему числу работников. Нет никакой причины постулировать падение общего фонда заработной платы [при снижении ставок].

В действительности фиксированного фонда зарплаты не существует, существует, скорее, фиксированный «фонд капитала», из которого бизнес оплачивает услуги всех факторов производства. При этом капитальные блага в конечном счете остаются без вознаграждения, так как их цены вошли в заработную плату и земельную ренту (а также в процент, который, представляя собой цену времени, позволяет осуществлять его экономию). Таким образом, бизнес в целом в каждый момент времени располагает фиксированным фондом для выплаты заработной платы, ренты и процента. В этом смысле труд и земля представляют собой вечных конкурентов. Поскольку производственные функции не являются фиксированными для всех видов деятельности, имеющихся в экономике, общее снижение ставок заработной платы может привести к тому, что труд начнет замещать землю, поскольку труд станет относительно более привлекательным по сравнению с землей, чем он был ранее. Соответственно суммарная выплата заработной платы не останется той же самой, она увеличится – вследствие замещения земли трудом. То есть общий спрос на труд является эластичным[69]69
  То, что совокупный спрос на труд в период депрессии является высокоэластичным, подтверждается различными эмпирическими исследованиями, однако наша аргументация не базируется на этих исследованиях. См.: Benjamin M. Anderson, “The Road Back to Full Employment,” in Paul T. Homan and Fritz Machlup, eds., Financing American Prosperity (New York: Twenties Century Fund, 1945), pp. 20–21.


[Закрыть].