Текст книги "История денежного обращения и банковского дела в США. От колониального периода до Второй мировой войны"

Эпоха золотого стандарта в рамках национальной банковской системы, 1879–1913 гг

Период 1879–1896 гг. по своим экономическим характеристикам был очень сходен с первым этапом «великой депрессии» 1873–1879 гг. Все это время наблюдался феноменальный подъем американской промышленности. В 1880-е гг. объем производства в неизменных ценах на душу населения увеличивался с небывалым для американской истории темпом – на 3,8 % в год. Рост национального дохода в 1879–1897 гг. составил 3,7 % в год, а в расчете на душу населения – 1,5 % в год.

И в этом случае ортодоксальные историки экономики поставлены в тупик, потому что, по их мнению, снижение цен на 1 % в год на протяжении этого периода должно было сопровождаться глубокой депрессией. Как и в предыдущий период «депрессии», денежная масса росла, но не с такой скоростью, чтобы сохранить неизменным уровень цен при огромном росте производительности труда и объема производства. Главное отличие периода 1879–1897 гг. в том, что объем денежной массы возрастал на 6 % в год, тогда как в предыдущий период – на 2,7 %. Поэтому и цены падали на 1 % в год, а не на 3,8 %. Совокупный объем банковских денег, банкнот и депозитов вырос за этот период с 2,45 млрд до 6,06 млрд долл., т. е. на 10,45 % в год – достаточно для любого, кроме самых отъявленных инфляционистов[224]224
  Friedman and Schwartz, Monetary History, pp. 91–93; Historical Statistics, p. 625.


[Закрыть].

Для тех, кто склонен считать, что золотой стандарт непременно сопряжен с дефляцией, полезно обратить внимание на то, что при господстве золотого стандарта уровень дефляции был куда ниже, чем в 1873–1879 гг., когда в США существовал стандарт, основанный на неразменных гринбеках.

После успешного возвращения золота в обращение в 1879 г. курс гринбеков сравнялся с золотом и подорожавшие гринбеки вернули доверие к обеспеченному золотом доллару. Готовность иностранцев принимать доллары означала приток золота в страну и рост американского экспорта. Некоторые историки объясняют бум 1879–1882 гг., сменившийся в последующие годы финансовым кризисом, притоком золотых монет в страну, который вырос со 110,5 млн долл. в 1879 г. до 353,8 млн долл. в 1882 г.[225]225
  Friedman and Schwartz, Monetary History, pp. 98–99.


[Закрыть] До известной степени это верно, но бум не мог бы принять таких масштабов, если бы не ретивость национальной банковской системы, нарастившей объем депозитов с 2,149 млрд долл. в 1879 г. до 2,777 млрд долл. в 1882 г., т. е. на 29,2 %, или на 9,7 % в год. Индекс оптовых цен поднялся с 90 в 1879 г. до 108 тремя годами спустя, т. е. на 22,5 процентных пункта, и только после возобновилась долговременная тенденция падения цен.

Финансовая паника 1884 г., наступившая в ходе проведенного в 1882 г. небольшого сжатия кредита, привела к снижению массы банковских денег. Сумма банкнот и депозитов слегка уменьшилась – с 3,19 млрд долл. в 1883 г. до 3,15 млрд долл. Паника была спровоцирована оттоком золота за границу, а причиной этого было возникшее у иностранцев сомнение в готовности правительства США сохранить золотой стандарт. Причиной утраты доверия была подачка сторонникам серебра в виде принятия в 1878 г. закона Бленда – Эллисона о государственных закупках серебра. Когда в балансовых отчетах министерства финансов проявился дрейф от золота к серебру, в зарубежных финансовых кругах возникло вполне объяснимое беспокойство[226]226
  Rendigs Fels, American Business Cycle, 1865–1897 (Chapel-Hill: University of North Carolina Press, 1959), pp. 130–131.


[Закрыть].

Прежде чем перейти к анализу критически важного десятилетия 1890-х гг., стоит подвести детальный итог периода 1879–1889 гг., первого десятилетия после возвращения к золотому стандарту.

Америка вышла из золотого стандарта в 1861 г. и не вернулась к нему с окончанием Гражданской войны. Потом были долгие споры между сторонниками твердых денег, желавшими избавиться от необеспеченных золотом гринбеков, и сторонниками мягких денег, мечтавшими о дальнейшей эмиссии, длившиеся до 1875 г., когда администрация Гранта приняла решение восстановить размен бумажных долларов на золото по довоенному курсу в первый день 1879 г. В то время, в 1875 г., курс гринбеков был примерно на 17 % ниже золотого довоенного доллара. Откровенная дефляция бумажных денег в сочетании с ростом золотых резервов министерства финансов создали условия для возобновления золотого обращения четыре года спустя, а это в свою очередь заложило основу для беспрецедентного экономического роста.

В то время экономическая статистика сильно уступала современной, но у нас тем не менее есть возможность воссоздать экономическую картину тех дней. «Энциклопедия американской экономической истории» называет рассматриваемый период «временем самого быстрого роста в американской истории. Инвестиции в производственный капитал были велики;…безработица была незначительна, а производственные издержки в неизменных ценах быстро снижались».

Цены, заработная плата и реальная заработная плата

Наиболее отчетливо это видно при сравнении цен и заработной платы за десятилетие до и после восстановления режима конвертации в золото. Если цены падали на протяжении 1870–1880-х гг., заработная плата уменьшалась только в период обращения гринбеков и росла с 1879 по 1889 г.

Цифры поразительно красноречивы. За последнее десятилетие существования гринбеков цены потребительских товаров и средняя заработная плата сократились примерно на 30 %. Но в 1879–1889 гг. цены продолжали снижаться, а вот заработная плата выросла на 23 %. А если учесть инфляцию (либо ее отсутствие), то получится, что реальная заработная плата росла с поразительной скоростью.

Ни до, ни после ни одно десятилетие не видело такого роста заработной платы. Единственными возможными исключениями являются периоды 1909–1919 гг. (индекс вырос с 99 до 140) и 1929–1939 гг. (рост с 134 до 194). Но в первом случае реальная заработная плата уже в 1920 г. рухнула до уровня 129 и вышла на уровень 1919 г. только в 1934 г. А в 1930-е гг. заработная плата и в самом деле быстро росла, но только для тех, кому посчастливилось иметь работу.

В любом случае контраст поразителен. И хотя рост реальной заработной платы определяется множеством причин, есть три условия, которые непременно должны соблюдаться. Прежде всего отсутствие постоянной инфляции. И если это условие соблюдено, мы получаем рост сбережений и капиталообразования.

Никто не станет сберегать, предполагая, что в будущем покупательная способность денег уменьшится. Наконец, важны технологические изменения. В 1970-х гг. этот третий фактор присутствовал, но отсутствие двух первых имело следствием падение реальной заработной платы.

Процентные ставки

Сидней Хоумер пишет в своем монументальном труде «История процентных ставок с 2000 г. до н. э. до нашего времени», что «в последние два десятилетия XIX в. (1880–1900) доходность долгосрочных облигаций в США почти непрерывно снижалась. Страна вступила в первый период низкого процента по долгосрочным кредитам», в конце концов упавшего до 3–3,5 %, величины, характерной для Голландии в XVII в. и для Британии в XVIII–XIX вв., когда эти страны были экономическими гигантами своего времени.

Чтобы оценить величину долгосрочного процента того времени, лучше не использовать ставку по долгосрочным казначейским облигациям, которые мы взяли бы для оценки ситуации на сегодняшнем рынке. В соответствии с законами о национальной банковской системе 1863–1864 гг., облигации выступали обеспечением банкнот. Это повысило спрос на них до такой степени, что, как говорит Хоумер, «к середине 1870-х гг. цены на государственные облигации поднялись настолько, что доход по ним стал намного меньше приемлемых ставок по долгосрочным кредитам». Но можно обратиться к данным о доходности облигаций американских железнодорожных компаний, которые сохранились в министерстве торговли. Мы возьмем данные за 1878 г. – за год до восстановления конвертации в золото, за 1879 г. и за 1889 г. конец периода должна измеряться двузначным числом (золотое дно для тех, кто делает сбережения и дает в долг).

Процент по краткосрочным кредитам в то время был намного более изменчивым, чем долгосрочный процент. Но даже здесь, если посчитать среднюю ставку за десятилетие по трех-шестимесячным векселям и (однодневным) кредитам до востребования, мы увидим, что ставка процента за 1880-е гг. снизилась:

Взрывной рост производительности труда

По некоторым показателям 1880-е гг. были самым продуктивным десятилетием нашей истории. В монографии «История денежного обращения и кредита в США, 1867–1960» профессора Фридмен и Шварц цитируют высказывание Р. У. Голдсмита на эту тему: «Высший показатель роста за десять лет [воспроизводимого материального богатства на душу населения за период с 1805 по 1950 г. ] был, вне всякого сомнения, достигнут в 1880-е гг. и составил 3,8 % в год».

Статистика дает этому красноречивое подтверждение.

Валовой национальный продукт (в ценах 1958 г.)

И не забывайте, что этот измеренный в долларах рост производства происходил в условиях падения общего уровня цен.

Среднегодовое значение валового внутреннего продукта, в ценах 1929 г.

За десять лет валовой внутренний продукт почти удвоился, это рекордный прирост.

Производительность труда: объем промышленного производства в расчете на человеко-час рабочего времени (1958 г. = 100) 1869 г. 14,7

Рост на 26,5 % за десятилетие – это один из лучших результатов за всю нашу историю. А рост производительности труда отражает прирост производственных инвестиций.

Прирост основного капитала

В период с 1869 по 1879 г. число компаний увеличивалось незначительно, но в следующее десятилетие мы получили рост числа фирм на 39,4 %. Неудивительно также, что за это десятилетие снижающихся цен, растущих реальных доходов и высокого процента были сделаны громадные производственные инвестиции, заложившие основу для повышения производительности труда.

Инвестиции в производственное строительство и покупку оборудования, млрд долл., в ценах 1958 г.

С тех пор страна больше не знала прироста капиталовложений за десять лет на 500 %. Этот рост особенно поражает на фоне фактической стагнации инвестиций в 1870-е гг.

Средний за пятилетние периоды прирост основного капитала в государственном и частном секторе, млрд долл., в ценах 1929 г.

Эти средние показатели за пять лет не столь однозначны, как некоторые другие, но и они показывают, что в 1880–1890-х гг. совокупный основной капитал приблизительно удвоился.

Стало своего рода штампом, что последние годы XIX в., «золотая эпоха золотого стандарта» в США, были особенно трудны для фермеров. Но факты говорят об обратном. Хотя в 1880-е гг. промышленное производство росло быстрее, чем сельскохозяйственное («Перепись 1890 г., – сообщают Фридмен и Шварц, – показала, что впервые чистый прирост промышленного производства превысил чистый прирост сельскохозяйственной продукции»), но и для фермеров это было очень удачное десятилетие.

Итак, в 1880-х гг. улучшались все показатели – число ферм, площадь обрабатываемых земель, объем сельскохозяйственного производства, и все это на фоне ощутимого падения цен. В этот период увеличивалась даже номинальная заработная плата сельскохозяйственных рабочих.

Заработная плата сельскохозяйственного работника (за месяц, с предоставлением жилья и еды, в текущих ценах, долл.)

Этот феноменальный экономический рост нельзя объяснить только восстановлением золотого стандарта. В стране не существовало по-настоящему свободно-рыночной кредитно-денежной системы. Принятый в 1863–1864 гг. закон о национальной банковской системе способствовал ее картелированию.

Только определенные банки имели право на эмиссию денег, а все остальные должны были держать в них счета. Характерные для конца XIX в. финансовые паники были результатом произвольности кредитно-денежной политики банковской системы. Это имело менее разрушительные последствия, чем сегодняшние инфляционные механизмы, но для тогдашнего довольно здорового и умеренного экономического климата это были настоящие бури.

После десятилетнего перерыва роковое десятилетие 1890-х гг. стало временем возобновления движения за монетизацию серебра. Республиканская партия усилила привычный для нее инфляционный крен – в 1890 г. был принят Закон Шермана о государственных закупках серебра, который приблизительно удвоил закупки серебра министерством финансов. Теперь оно ежемесячно приобретало 4,5 млн унций серебра. Кроме того, эти закупки оплачивались новыми эмиссиями погашаемых гринбеков, казначейских билетов образца 1890 г., имевших полный статус узаконенного средства платежа, размениваемого на золото или серебро по усмотрению министерства финансов. Это был значительный шаг на пути к биметаллизму, который при низких рыночных ценах на серебро мог привести к инфляционному серебряному стандарту. В том же 1890 г. республиканцы провели закон Мак-Кинли о таможенном тарифе, который подтвердил их приверженность высоким таможенным пошлинам и мягким деньгам.

В том же году тревожную склонность к инфляции продемонстрировало нью-йоркское управление министерства финансов, изменившее свою традиционную политику урегулирования клиринговых расчетов на базе золотых монет. С августа 1890 г. оно стало использовать старые гринбеки и новые казначейские билеты образца 1890 г. В результате таможенные сборы в Нью-Йорке стали оплачиваться преимущественно их бумажными деньгами, а не золотом[227]227
  Friedman and Schwartz, Monetary History, pp. 106, n. 25.


[Закрыть].

Тревога за судьбу золотого стандарта и не утихавшая пропаганда идеи свободной чеканки серебра вызвали у иностранцев недоверие, которое сказалось в уменьшении импорта капитала и оттоке золота из страны. Утрата доверия обернулась замедлением экономического роста в начале 1890-х гг.

Опасения за будущее золотого стандарта усилились в марте 1891 г., когда министерство финансов неожиданно ввело запретительные пошлины на экспорт золотых слитков из госрезерва, так что предметом экспорта стали исключительно золотые монеты. Финансовое сообщество в США и за рубежом пришло просто в ужас, когда сенат США в июле 1892 г. принял законопроект о свободной чеканке серебра. И хотя эта инициатива законодателей последствий не возымела, доверие к прочности американского золотого стандарта не восстановилось. В банковских договорах о ссудах появились пункты о погашении долга исключительно золотыми монетами. Было понятно, что доллару больше не верят. В 1892 г. экспорт золота усилился, а государственные золотые резервы уменьшились, что спровоцировало повышение спроса на покупку казначейского золота. В феврале 1893 г. министерство финансов убедило нью-йоркские банки, изъявшие из Казначейства 6 млн долл. золотом, предъявив для погашения казначейские билеты, вернуть золото и удовлетвориться бумажными деньгами. Этот отчаянный шаг вряд ли преследовал цель повысить доверие к бумажному доллару. Восстановив размен на звонкую монету, министерство финансов не позаботилось о том, чтобы сократить количество бумажных денег в обращении, что сделало режим золотого стандарта внутренне шатким, опиравшимся лишь на доверие публики, которое таяло на глазах под давлением агитации в пользу серебра и отчаянных действий министерства финансов.

Несчастный Гровер Кливленд, демократ, сторонник твердых денег, вступил в должность президента в самый разгар кризиса. Спустя два месяца произошел обвал фондового рынка, а еще через месяц, в июне 1893 г., недоверие к банкам, проводящим политику частичного резервирования, спровоцировало массовое изъятие денег из банков, что привело к массовым банкротствам финансовых учреждений. И на этот раз многим банкам штатов и национальным банкам, особенно в южных и западных штатах, было разрешено приостановить режим конвертации в золото. Паника 1893 г. ширилась. Через пару месяцев платежи золотом прекратили нью-йоркские, а потом и другие банки восточного побережья. Совокупный объем денег в стране – золотые монеты, государственные облигации, банкноты национальной банковской системы, чековые депозиты банков штатов и национальных банков – уменьшился за год, с июня 1892 г. по июнь 1893 г., на 6,3 %. Приостановка размена на звонкую монету привела к тому, что депозиты, которые теперь нельзя было немедленно обратить в наличные, уже в августе начали принимать со скидкой от номинала. Пользы от депозитов теперь не было никакой, и публика шла на всякие ухищрения, чтобы обналичить имевшиеся депозиты.

К концу 1893 г., после того как в ноябре администрации Кливленда удалось отменить закон Шермана о государственных закупках серебра, доверие иностранцев восстановилось и финансовый кризис закончился. В 1895 г. размах движения сторонников серебра создал угрозу для государственных золотых запасов, но героические действия министерства финансов, в том числе закупка золота у консорциума банков во главе с Дж. П. Морганом и Августом Белмонтом, восстановили доверие к устойчивости золотого стандарта[228]228
  О движении сторонников серебра, государственных золотых запасах и панике 1893 г. см.: Friedman and Schwartz, Monetary History, pp. 104–33, 705.


[Закрыть]. Победа сторонников серебра на съезде демократической партии в 1896 г. создала дополнительные проблемы для золота, но победа республиканцев, выступивших на этот раз под знаменем золотого обращения, окончательно сняла недоверие к будущему золотого стандарта в США.

1896 г.: трансформация американской партийной системы

Ортодоксальная точка зрения объясняет триумф Уильяма Дженнингса Брайана на съезде демократической партии в 1896 г. и его выдвижение в качестве кандидата в президенты оправданным возмущением «народа», требовавшего расширения и удешевления кредита, чему противились те, кому было выгодно золото. Фридмен и Шварц объясняют рост брайанизма падением цен в последние три десятилетия XIX в., а победу золотого стандарта и исчезновение проблемы «денег» ростом цен после 1896 г.[229]229
  Ibid., pp. 113 – 19.


[Закрыть]

Эти объяснения игнорируют ряд проблем. Прежде всего, если Брайан представлял интересы «народа» против «деловых кругов», почему он потерпел поражение, и не однажды, а трижды? Почему триумф золота случился еще в самый разгар падения цен в 1896 г., задолго до того, как начался рост цен?

Но главный недостаток традиционного анализа – пренебрежение развившейся в последние 15 лет «новой политической историей», объектом которой являются политика и политическая культура Америки XIX в. Исследователи, работающие в этом направлении, сделали немало интересных наблюдений, которые многое объясняют. Новая политическая история началась с выхода за пределы общенациональных политических вопросов (главным образом экономических) и перехода к исследованию борьбы на уровне штатов, округов и муниципалитетов[230]230
  Для новой политической истории второй половины XIX в. классической является работа Пола Клеппнера: Paul Kleppner, The Cross of Culture: A Social Advance of Midwestern Politics, 1859–1900 (New York: Free Press, 1970). См. также другие работы плодовитого Клеппнера, особенно главное его сочинение: The Third Electoral System, 1853–1892: Parties, Voters, and Political Cultures (Chapel-Hill: University of North Carolina Press, 1979). О последних десятилетиях XIX в. см. также: Richard J. Jensen, The Winning of the Midwest: Social and Political Conflict, 1888–1896 (Chicago: University of Chicago Press, 1971). О Гражданской войне и предшествующем периоде см. работы Роналда Формизано (Ronald Formisano), Джоэла Сибли (Joel Sibley) и Уильяма Шейда (William Shade). Данные по Восточному побережью подтверждают открытия Клеппнера и Йенсена относительно Среднего Запада. См.: Samuel T. McSeveney, The Politics of Depression: Political Behavior in the Northeast, 1893–1896 (Oxford: Oxford University Press, 1972).


[Закрыть]. Чтобы выяснить, как люди голосовали и почему они голосовали именно так, были исследованы результаты голосования в отдельных округах и районах. Школа новой политической истории имеет истинно междисциплинарный характер, применяя как сложные методики анализа выборов, так и весьма нетривиальный подход к религиозно-этнической истории Америки.

Ниже дается обзор результатов исследований партийной структуры Америки в конце XIX в., и в первую очередь преобразований, имевших место в 1896 г.

Начнем с того, что история американских политических партий – это история последовательно сменявших друг друга «партийных систем». Каждая партийная система существовала в течение несколько десятилетий, и каждый раз центральное место в ней занимала какая-то одна партия. Во многих случаях при переходе от одной системы к другой название партии не менялось, но природа ее претерпевала радикальные изменения на так называемых «критических выборах». В XIX в. на смену второй партийной системе (виги против демократов), существовавшей с 1832 по 1854 г., пришла третья система (республиканцы против демократов), просуществовавшая с 1854 по 1896 г.

Характерной особенностью обеих партийных систем была напряженная идеологическая и мировоззренческая борьба между партиями. Особенно серьезные баталии разворачивались при подготовке выборов. Публика очень заинтересованно относилась к выборам, потому что партии предлагали «не эхо, а выбор», так что в выборах участвовало до 80 и даже 90 % всех, имевших право голоса. Что еще любопытней, кандидаты вели себя не так, как они ведут себя сегодня. Они не темнили в идеологических вопросах, чтобы привлечь на свою сторону колеблющихся, идеологически индифферентных «независимых» избирателей. В то время таких было очень мало. Следовательно, для победы важно было привлечь людей на выборы, а для этого нужно было максимально акцентировать свои идеологические взгляды в ходе предвыборной агитации. Любая неясность в этих вопросах имела бы только один результат – раздраженные избиратели могли просто остаться дома, и тогда вы проигрывали выборы. Избиратели очень редко переходили от одной партии к другой.

При изучении политической истории XIX в. неизбежно возникает вопрос: откуда у простых людей брался такой неподдельный интерес к столь темным и запутанным проблемам, как организация банковской системы, выбор между золотом и серебром, таможенные пошлины? Тысячи полуграмотных людей писали воинственные трактаты по такого рода вопросам, и все это чрезвычайно интересовало избирателей. Марксисты и другие экономические детерминисты ошибаются, полагая, что причиной были инфляция, депрессия или экономические интересы. В XX в. намного более сильные депрессии и инфляции не смогли возбудить такого массового интереса к экономической теории, как это было в XIX в., когда кризисы носили куда более умеренный характер.

Только новые политические историки сумели решить эту загадку. Оказывается, большую часть населения не так уж интересовало, о чем там говорят элиты или политики общенационального масштаба. Больше всего и непосредственно избирателей интересовало происходящее в их округе или штате, и именно на этих местных уровнях две партии вели ожесточенную политическую борьбу, длившуюся с 1830-х до 1890-х гг.

Растянувшаяся почти на целое столетие борьба началась с глубоких тектонических сдвигов в американском протестантизме в 1830-х гг. Эта трансформация, как лесной пожар, охватила северные штаты, особенно территории, заселенные янки, но оставила почти незатронутыми южные штаты. Особенно глубокие изменения произошли в культуре янки с ее духом агрессии и доминирования[231]231
  Родина «янки» – сельские районы штатов Новой Англии, откуда они в начале XIX в. переселились на запад, заселив северные районы штатов Нью-Йорк, Огайо, Индиана и Иллинойс.


[Закрыть].

Новый протестантизм, прозванный «пиетизмом», был рожден страстным воодушевлением Чарльза Финни и развернувшимся в 1830-е гг. мощным движением возрождения. Его кредо можно сформулировать примерно следующим образом: каждый человек отвечает за свое собственное спасение, и оно должно прийти в состоянии эмоционального подъема, сопутствующего «второму рождению». Каждый может достичь спасения, и каждый должен делать все возможное для спасения других. Эта обязанность спасать других была чем-то большим, чем простое миссионерство: она означала, что вы отправитесь прямо в ад, если не сделаете все возможное для спасения других. Но поскольку каждый человек одинок и его искушают грехи, достичь цели можно только с помощью государства. Задачей государства было затоптать огонь греха и создать на земле новый Иерусалим[232]232
  Этих пиетистов прозвали «евангелическими пиетистами», чтобы отличить их от южных собратьев, которых прозвали «спасающимися пиетистами», доктрина которых не требовала спасения всех остальных.


[Закрыть],[233]233
  Эти пиетисты не схожи с современными «фундаменталистами», потому что они верили, что их задача – подготовить Второе пришествие, упорядочить мир и сделать его христианским, и только после этого Иисус вернется на землю. А современные фундаменталисты, напротив, верят, что именно Второе пришествие Иисуса откроет на земле тысячелетие счастья и благоденствия. Понятно, что если каждый должен прийти в соответствующий вид, чтобы стало возможным пришествие Христа, есть большое искушение применить власть государства, чтобы избавиться от греха.


[Закрыть].

Пиетисты понимали грех очень широко. В частности, политически самым важным был «дьявольский ром», затуманивающий сознание и лишающий людей свободы стремиться к благу. В 1830-х гг. евангелические пиетисты на уровне штатов и округов начали бескомпромиссную и неустанную кампанию за запрещение спиртных напитков, затянувшуюся на целое столетие. Вторым требованием был запрет любой работы по воскресеньям, кроме посещения церкви, которое вело к поддержке так называемых саббатарианских «голубых законов». Выпивка в воскресенье была, разумеется, двойным грехом, а потому вдвойне отвратительна. Для пиетистов-янки еще одним жизненно важным делом было искоренение католицизма, который лишал людей их свободы воли в богословских вопросах, подчиняя диктату священников, являвшихся агентами Ватикана. Если уж нельзя вовсе запретить католицизм, то нужно всячески препятствовать иммиграции католиков. А поскольку взрослые уже безнадежно погрязли в грехе, для выступивших в крестовый поход пиетистов жизненно важной задачей стало создание средних школ с целью протестантизации общества или, как это формулировали сами пиетисты, для «христианизации католиков». Взрослые безнадежны, но школа может спасти детей, а потому посещение ее должно быть обязательным.

Такова была политическая программа пиетизма янки. Не ко всем иммигрантам относились с презрением. Переселенцев из Британии, Норвегии и других стран, принадлежавших к протестантским церквям (неважно, кальвинисты или лютеране), приветствовали как «настоящих американцев». Северные пиетисты практически все примыкали вначале к вигам, затем к республиканцам. Но, как мы увидим ниже, они боролись за свои идеалы даже в рядах популистов и демократов.

В страну прибывало все больше католиков и лютеран, особенно из Германии и Ирландии. Религиозная культура католиков и «благочестивых» лютеран, которых называли «ритуалистами» или «литургистами», была совсем иной. Человек не несет прямой ответственности за собственное спасение; если ему суждено спастись, он присоединяется к церкви и участвует в богослужениях и таинствах. В глубоком смысле ответственность за спасение человека лежит на церкви, так что государству не нужно ввязываться в борьбу с искушениями. Эти церкви, особенно лютеранская, относились к государству и вопросам морали в духе laissez faire. К тому же и грех они понимали совсем не так широко, как пиетисты. Умеренная выпивка – дело хорошее, а посидеть в воскресенье после церкви с семьей в пивной – это любимая немецкая (как католиков, так и лютеран) традиция. А приходские школы были необходимым средством передачи религиозных ценностей детям в стране, где немцы были меньшинством.

В XIX в. католики и благочестивые лютеране[234]234
  Тогда, как и в наши дни, лютеране были расколоты на множество разных толков, некоторые ближе к чистому ритуализму, другие – к пиетизму, а многие – где-то посередине. Пол Клеппнер показал наличие однозначной корреляции между степенью ритуалистичности и процентом избирателей демократической партии.


[Закрыть] буквально все как один нашли себя в демократической партии. Поэтому неудивительно, что в то время республиканцы называли себя партией «высоких нравственных идеалов», а демократы объявили себя партией «личной свободы». Без малого целое столетие озадаченные литургические демократы оборонялись от постоянных нападок, по их выражению, «пиетистских фанатиков», пытавшихся объявить вне закона их выпивку, приходские школы и воскресные походы в пивные.

Как все это соотносилось с актуальными для того периода экономическими вопросами? Лидеры каждой партии просто шли к своим избирателям и «поднимали уровень их сознательности», чтобы те почувствовали национальные экономические проблемы как свой личный интерес. Республиканское руководство могло обратиться к рядовым избирателям примерно с такой речью: «Так же, как нам нужна сильная заботливая власть на уровне округов и штатов, чтобы бороться с грехами и повышать уровень нравственности, нам необходима сильная власть на уровне всей страны, чтобы повышать покупательную способность каждого с помощью инфляции, недопущения дешевых иностранных товаров (пошлины) или дешевого иностранного труда (ограничения на иммиграцию)».

А демократические лидеры обращались к своим избирателям примерно так: «Республиканские фанатики пытаются лишить вас выпивки, приходских школ и пивных, и эти же самые люди пытаются лишить вас дешевых иностранных товаров (пошлины) и намерены обесценить ваши сбережения (инфляция). На федеральном уровне патерналистское правительство – это такое же зло, как и патернализм на местном уровне».

Так принципы этатизма и либертарианства позиционировались на разных уровнях и по отношению к разным проблемам. Каждая сторона заряжала свою концепцию экономических проблем моральным пылом и страстью, проистекавшими из глубоких религиозных ценностей. Вот объяснение страстного интереса американцев того времени к экономическим вопросам.

Но в рамках и второй, и третьей партийных систем республиканцы сталкивались с серьезной проблемой. Отчасти под воздействием демографических изменений – более высокий уровень иммиграции и рождаемости – демократы-ритуалисты медленно, но верно превращались в партию большинства. В 1840–1850-х гг. демократы были разделены вопросом о рабстве. Но к 1890 г. настал роковой час республиканцев. Вначале в 1890 г. демократы получили большинство в Конгрессе, а в 1892 г. последовала триумфальная победа Гровера Кливленда, так что в президентском кресле и в обеих палатах Конгресса теперь были демократы, а республиканцы, казалось, были обречены навеки остаться в меньшинстве.

В начале 1890-х гг. под руководством республиканцев из Огайо Уильяма Мак-Кинли и Марка Ханны в партии началась продуманная глубокая перестройка. В частности, в одном штате за другим они избавлялись от сторонников запрещения продажи спиртных напитков, которые стали источником больших неприятностей, поскольку отталкивали от партии важную группу избирателей – немцев-лютеран. Кроме того, они внесли изменения в свою риторику, направленную против иммигрантов. В общем, к середине 1890-х гг. республиканцы избавились от политического пиетизма и оказались уже в центре политического спектра.

Тем временем переворот начался и в демократической партии. В южных штатах, где демократы имели абсолютное большинство, к началу 1890-х гг. произошло перерождение их собственного пиетизма. Спокойные пиетисты обращались в евангелических, и южные протестантские организации подняли знамя борьбы за запрет торговли спиртными напитками. Кроме того, пиетизм был силен в малонаселенных горных западных штатах, богатых месторождениями серебра. Вместе с тем в руководстве демократической партии возник вакуум власти, который в обычных условиях не имел бы значительных последствий. На демократа Гровера Кливленда, сторонника твердых денег и laissez faire, возложили вину за панику 1893 г., из-за чего в 1894 г. многие его сторонники проиграли губернаторские выборы и выборы в Сенат. Сторонники Кливленда в партии были временно ослаблены, и союз южан и представителей западных штатов не замедлил воспользоваться этим. Уильям Дженнингс Брайан и его пиетистская коалиция на партийном съезде в 1896 г. захватили власть в демократической партии. Прежняя демократическая партия исчезла навсегда[235]235
  Сам Гровер Кливленд, разумеется, не был ни католиком, ни лютеранином. Но он был кальвинистом-пресвитерианцем, которому претило пиетистское перерождение пресвитерианской церкви.


[Закрыть].

Католики, лютеране и сторонники Кливленда были в шоке. «Партия наших отцов» была потеряна. Республиканцы, ставшие намного более умеренными, не замедлили воспользоваться моментом. На съезде республиканцев конгрессмен Генри Кабот Лодж, представлявший Морганов и финансовые интересы бостонских финансистов, сторонников золотого стандарта, заявил Мак-Кинли и Ханне: поддержите золотой стандарт (главный пункт экономической программы Кливленда), перестаньте агитировать за серебро и гринбеки, и мы все вас поддержим. В случае вашего отказа мы поддержим Брайана или третью партию. Мак-Кинли пошел на эту сделку и с тех пор республиканцы стали центристской партией (в координатах XIX в.). Теперь их идеалами были высокие таможенные пошлины и золотой стандарт, а про запрет на торговлю спиртным тихо-мирно забыли.