Текст книги "История денежного обращения и банковского дела в США. От колониального периода до Второй мировой войны"

Результатом сжатия объема денежной массы стала эпидемия неплатежеспособности – банкротство торговых и промышленных предприятий, ликвидация спекулятивных инвестиций, сделанных в период бума. Резко упали цены на покупку и аренду недвижимости, на фрахт морских судов и на рабов. Резко сократились объемы покупки государственных земель – с 13,6 млн долл. в 1818 г. до 1,7 млн долл. в 1820 г.[137]137
  О сжатии в это время объема обращающихся на рынке казначейских билетов см.: Timberlake, Origins of Central Banking, pp. 21–26.


[Закрыть] Общий уровень цен сильно понизился. Индекс экспортных цен упал со 158 в ноябре 1818 г. до 77 в июне 1819 г., т. е. на 87,9 процентных пунктов за семь месяцев. Примерно в тот же период индекс экспортных цен в Южной Каролине понизился со 160 до 96, а индекс сырьевых цен в Новом Орлеане упал с 200 в 1818 г. до 119 двумя годами позже.

Результатом уменьшения доходов стало падение импорта с 112 млн долл. в 1818 г. до 87 млн долл. годом позже. Импорт из Великобритании уменьшился с 43 млн долл. в 1818 г. до 14 млн долл. в 1820 г., а импорт шерстяных и хлопковых тканей из Британии сократился с более 14 млн долл. по каждой позиции в 1818 г. до примерно 5 млн долл. в 1820 г.

Бремя всеобщей задолженности было отягощено значительным падением цен, а на это наложилось еще и сжатие кредита. Банкротства были повсеместны. По оценке одного наблюдателя, в результате банкротств европейские кредиторы недополучили 100 млн долл. за проданные в долг товары. В западных районах США, где инфляция кредитно-денежных инструментов в период бума была особенно значительна, нехватка денег была столь остра, что произошел массовый откат к бартерной торговле, в которой роль денег выполняли зерно и виски[138]138
  Rothbard, Panic of 1819, pp. 11–16.


[Закрыть].

Как сказал экономист и историк Уильям Гоудж, в результате стремительного сжатия объема денег в обращении «Банк спасти удалось, но жизнь была разрушена»[139]139
  Gouge, Short History, p. 110.


[Закрыть].

Президент Эндрю Джэксон и война с Банком США

Горький опыт паники 1819 г. способствовал возникновению движения джэксонианцев. Их идеалами были твердые деньги, ликвидация банковской деятельности с частичным резервированием вообще, и Банка Соединенных Штатов в частности. Опыт паники 1819 г. сделал приверженцами твердых денег и банковской деятельности со 100 %-ным резервированием самого Эндрю Джэксона, сенатора Томаса Харта Бентона из Миссури, будущего президента Джеймса Полка из Теннеси и экономистов Амоса Кендалла из Кентукки и Конди Рэгита из Филадельфии[140]140
  Rothbard, Panic of 1819, p. 188.


[Закрыть]. Джэксонианцы руководствовались анализом английской денежной школы (в ряде моментов ими дополненной и усовершенствованной), объяснявшей цикл «бум – крах» инфляционным раздуванием денежной массы с последующим сжатием банковского кредита. Джэксонианцы не были невеждами, как их изображает большинство историков, напротив, они хорошо ориентировались в экономических теориях того времени и прежде всего хорошо знали рикардианскую денежную школу.

Ни одно явление в американской политике не было так извращенно понято историками, как движение джэксонианцев. Они категорически не являлись, вопреки утверждениям историков, ни «враждебными капитализму невежественными аграриями», ни «представителями поднимающегося класса предпринимателей», ни «инструментами заинтересованных в инфляции банков штатов», так же как они не являлись ранними предтечами пролетарского антикапиталистического движения или внеидеологической группы власти или «электоральной машины». На самом деле джэксонианцы были просто-напросто либертарианцами. Их программа и идеология были чисто либертарианскими. Они были очень благосклонны к идеям свободного предпринимательства и свободных рынков, при этом они с не меньшим рвением были против особых субсидий и монопольных привилегий, предоставляемых правительством бизнесу или любым другим группам. Они считали очень важным свести к минимуму размер правительства как на уровне федеральном, так и на уровне штатов. Они верили, что роль правительства должна быть сведена к охране прав частной собственности. В денежной сфере это предполагало отделение государства от банковской системы и переход от инфляционных бумажных денег и банковской деятельности с частичным резервированием к системе, основанной исключительно на звонкой монете и 100 %-ном резервировании.

Для реализации этой программы нужно было решить невероятно сложную задачу – создать новую партию в условиях практически однопартийной системы, к которой редуцировалась политическая жизнь Америки после войны 1812 г., когда демократы-республиканцы в конце концов приняли федералистскую программу, включая воссоздание Банка Соединенных Штатов. Новая, демократическая партия была создана в середине 1820-х гг. усилиями нью-йоркского политика Мартина ван Бурена, которого престарелый Томас Джефферсон обратил в приверженца дела laissez faire. Ван Бурен привлек в союзники Томаса Харта Бентона из Миссури и старых республиканцев из Виргинии, но нужен был харизматический лидер, который смог бы отвоевать президентское кресло у Адамса и его сторонников, объединявшихся под флагами Национальной республиканской партии. Такого лидера он нашел в Эндрю Джэксоне, который в 1828 г. и был избран президентом под новыми демократическими лозунгами.

В конечном итоге Джэксону и его сторонникам удалось реализовать разные части своей экономической программы перехода к свободному рынку и минимальному правительству, включая радикальное понижение таможенных пошлин и выплату федерального долга, – первый и, может быть, последний раз в истории США. Но главной их целью было состояние денежного и банковского хозяйства. В этой области у них была ясная и последовательная программа, которую они реализовывали шаг за шагом.

Первым важным шагом было упразднение центрального банка, который, с точки зрения джэксонианцев, был главным виновником инфляции. Причем речь не шла о том, чтобы убрать Банк Соединенных Штатов и развязать банкам штатов руки для бесконтрольной инфляции. Наоборот, ставилась цель устранить главный источник инфляции с тем, чтобы идти дальше к полной ликвидации банковской деятельности с частичным резервированием на уровне штатов. Лицензия Банка Соединенных Штатов подлежала возобновлению в 1836 г., но Джэксон объявил о намерении отозвать лицензию уже в первом ежегодном послании в 1829 г. Высокомерный Николас Биддл[141]141
  Биддл был одним из звеньев в контроле над обоими Банками Соединенных Штатов со стороны финансовой элиты Филадельфии – Роберта Морриса, Уильяма Бингхема, Стива Жирарда и Уильяма Джонса. См.: Burch, Elites, p. 147. См. также: P. Govan, Nicholas Biddle: Nationalist and Public Banker, 1786–1844 (Chicago: University of Chicago Press, 1959), pp. 45, 74–75, 79.


[Закрыть], глава Второго банка, решил померяться силами с Джэксоном еще в 1831 г., до начала его кампании по избранию на второй срок. Большинство национальных республиканцев и демократов, не являвшихся сторонниками Джэксона, высказалось за возобновление лицензии, но президент наложил вето, сопроводив его драматичным обращением к Конгрессу, и тот не сумел преодолеть вето.

Вопрос о Банке был центральным в избирательной кампании 1832 г., и президент Джэксон, одержавший триумфальную победу на выборах, не теряя времени, начал разрушать статус Банка Соединенных Штатов как центрального. Критический момент настал в 1833 г., когда Джэксон вывел правительственные средства из Банка США и разместил их в ряде банков штатов по всей стране (вскоре получивших прозвище «банки-любимчики»). Первоначально таких банков-любимчиков было семь, но у команды президента Джэксона не было идеи заместить один монопольный банк олигархической группой привилегированных банков, поэтому к концу 1836 г. их число выросло до 91[142]142
  Hammond, Banks and Politics, p. 420.


[Закрыть]. В этом году Биддл сумел получить лицензию для своего банка в Пенсильвании, и новый Банк Соединенных Штатов Пенсильвании проработал еще ряд лет после этого, сильно съежившийся, но не растерявший всего влияния.

Ортодоксальные историки длительное время твердили, что, безрассудно разрушив Банк Соединенных Штатов и передав правительственные фонды в банки-фавориты, Эндрю Джэксон освободил банки штатов от контроля со стороны центрального банка. Предполагалось, таким образом, что банки получили возможность выстраивать пирамиду банкнот и депозитов на базе имевшихся запасов звонкой монеты и раскручивать дикую инфляцию, которая позднее и отозвалась двумя банковскими паниками и последующей разрушительной дефляцией.

Однако недавние исследования дают совершенно иную картину[143]143
  Превосходный биографический очерк и критику исторических истолкований политики Джэксона и войны с Банком см.: Jeffry Rogers Hummel, “The Jacksonians, Banking, and Economic Theory: A Reinterpretation,” Journal of Libertarian Studies 2 (Summer 1978): 151–165.


[Закрыть]. Прежде всего под управлением Банка Соединенных Штатов инфляционный режим в стране был далеко не идеальным. По окончании депрессии в 1819 г. Банк Соединенных Штатов под управлением осторожного Лангдона Чивса ежегодно увеличивал объем депозитов и банкнот на 5,9 %. В этот период совокупный объем денежной массы оставался примерно одинаковым. Но когда Банк возглавил менее осторожный Николас Биддл, с января 1823 г. суммарный объем депозитов и банкнот вырос с 12 млн долл. до 42,1 млн долл., в среднем на 27,9 % в год. В результате по стране в целом совокупная денежная масса выросла с 81 до 155 млн долл., рост в среднем на 10,2 % в год. Движущей силой денежной экспансии был, несомненно, Банк США, который не столько ограничивал, сколько подстегивал инфляцию. Если подойти с другой стороны, согласно данным за 1823 г., коэффициент пирамидальности, т. е. отношение суммы денежных обязательств к запасам звонкой монеты, составлял 3,86 к 1 для Банка США и 4 к 1 для банковской системы в целом, а коэффициент резервирования соответственно 0,25 и 0,26. К 1832 г. коэффициент резервирования для Банка США составил всего 0,17, а для страны в целом – 0,15. Иными словами, банки штатов и надзиравший за ними Банк США увеличивали объем средств платежа на базе звонкой монеты примерно с равной скоростью[144]144
  Данные по Банку Соединенных Штатов см.: Catterall, Second Bank, p. 503. Данные по совокупной денежной массе см.: Peter Temin, The Jacksonian Economy (New York: W. W. Norton, 1969), p. 71.


[Закрыть].

Тот факт, что на протяжении всего этого периода уровень розничных цен оставался примерно неизменным, еще не является показателем того, что уровень денежной инфляции не таил в себе опасности. Согласно теории цикла австрийской школы, сама по себе банковская кредитная инфляция создает условия для конъюнктурных бумов и кризисов; при этом рост цен совсем не обязателен. Цены не увеличились только по той причине, что тогда рост производства товаров и услуг оказался достаточным, чтобы компенсировать денежную экспансию. Но сходные условия 1920-х гг. завершились грандиозным кризисом 1929 г., что явилось сильным потрясением для большинства экономистов, принявших монетаризм в версии Ирвинга Фишера и других экономистов того времени, утверждавших, что стабильность оптовых цен по определению является знаком отсутствия инфляции. На самом деле недеформированная экономика свободного рынка обычно ведет к росту производства товаров и услуг, а значит к плавному снижению уровня цен, что и наблюдалось на протяжении большей части XIX в., если не считать военных периодов.

Что же можно сказать о последствиях перемещения депозитов правительственных учреждений в банки штатов? О чем говорит тот факт, что индекс оптовых цен вырос с 84 в апреле 1834 г. до 131 в феврале 1837 г., на 52 % менее чем за три года? Разве этот бум не был результатом устранения центрального банка?

Профессор Темин дал образцовое неортодоксальное объяснение бума 1830-х гг. и последующего краха[145]145
  Temin, Jacksonian Economy, passim. См. также: Hugh Rockoff, “Money, prices, and Banks in the Jacksonian Era,” in The Reinterpretation of American Economic History, R. Fogel and S. Engerman, eds. (New York: Harper and Row, 1971), pp. 448–458.


[Закрыть]. Прежде всего он указывает, что рост цен начался еще до этого, в июле 1830 г., когда индекс оптовых цен был равен 82, низшая точка спада, а потом за три года индекс вырос на 20,7 % и достиг уровня 99 в конце 1833 г. Причина роста цен очевидна: объем денежной массы вырос с 109 млн долл. в 1830 г. до 159 млн долл. в 1833 г., т. е. на 45,9 %, или на 15,3 % в год. Если с большей точностью измерить динамику денежного предложения, мы увидим, что совокупный объем платежных инструментов вырос с 109 млн долл. в 1830 г. до 155 млн долл. полтора года спустя, т. е. среднегодовой темп роста составил 35 %. Нет сомнения, что эта денежная эмиссия была подстегнута все еще могущественным в тот период Банком Соединенных Штатов, который с января 1830 г. по январь 1832 г. увеличил суммарный объем собственных банкнот и чековых депозитов с 29 до 42,1 млн долл., или на 45,2 %.

Таким образом, инфляция цен и денег в начале 1830-х гг. объясняется экспансией центрального банка, все еще доминировавшего на рынке. А что происходило с инфляционными показателями после 1833 г.? Нет сомнений, что причиной роста уровня оптовых цен было значительное увеличение объема денежной массы в тот же период. Этот показатель вырос со 150 млн долл. в начале 1833 г. до 267 млн долл. в начале 1837 г., т. е. на 84 %, или на 21 % в год.

Но, как указывает Темин, денежная инфляция не была следствием того, что банки штатов получили свободу безответственно расширять кредит. Если бы дело было в том, что банки штатов использовали отсутствие надзора сверху и получение депозитов правительственных учреждений для того, чтобы произвольно наращивать пирамиду кредитных инструментов, тогда мы наблюдали бы рост коэффициента пирамидальности или, наоборот, снижение коэффициента покрытия пассивов запасами звонкой монеты. Но в 1837 г. коэффициент покрытия пассивов составлял 0,16. И в предшествующие годы этого периода его значение не опускалось ниже этого уровня. Но это означает, что банки штатов и после устранения со сцены Банка Соединенных Штатов поддерживали ту же пирамиду средств платежа, что и до того[146]146
  Temin, Jacksonian Economy, pp. 68–74.


[Закрыть].

Шаблонно мыслящие историки, верящие, что Банк США должен был ограничивать инфляционизм банков штатов, естественным образом предполагают в них враждебность к центральному банку. Но Джин Уилбурн открыла, что, напротив, банки штатов всячески поддерживали Банк США: «Мы обнаружили, что Николас Биддл был прав, говоря, что “банки штатов в целом дружественны к нам”. Точнее говоря, только в Джорджии, Коннектикуте и Нью-Йорке наблюдались открытые проявления враждебности. В некоторых южных штатах, таких как Северная Каролина и Алабама, так же как в юго-западных штатах Луизиана и Миссисипи, большинство банков штата энергично поддерживали Банк. В штатах Новой Англии, вопреки всем ожиданиям, банки Нью-Хемпшира и Вермонта были на стороне Банка, тогда как банки Массачусетса заняли в целом стороннюю позицию. Все банки центральных штатов поддерживали Банк, за исключением нью-йоркских банков»[147]147
  Jean Alexander Willburn, Biddle’s Bank: The Crucial Years (New York: Columbia University Press, 1979), pp. 118–119, quoted in Hummel, “Jacksonians,” p. 155.


[Закрыть].

Что же послужило причиной такой сильной денежной экспансии в 1830-х гг.? Крайне необычное явление – запас золотых и серебряных монет в банках значительно вырос. С начала 1823 г. и до начала 1833 г. количество металлических денег в стране оставалось на уровне 32 млн долл. Но при этом соотношение между количеством металлических денег и банкнот на руках у населения уменьшилось за это десятилетие с 23 до 5 %, в силу чего в банках сильно выросли запасы звонкой монеты, подпитывавшие относительно умеренное наращивание объема денежной массы в 1820-е гг. Но начиная с 1833 г. количество металлических денег в стране начало расти, увеличившись с 31 до 73 млн долл. в начале 1837 г., т. е. на 141,9 %, или на 35,5 % в год. Так что хотя доверие публики к банкам слегка пошатнулось, заставив их изымать звонкую монету из банков, и доля металлических денег на руках у населения выросла с 5 до 13 %, банки имели возможность увеличивать объем банкнот и депозитов в соответствии с темпами притока металлических денег в их хранилища.

Таким образом, администрация Джэксона признана невиновной в инфляции 1833–1837 гг. В известном смысле реабилитированы и банки штатов: их поведение не было результатом «освобождения» от контроля со стороны центрального банка. Они просто-напросто наращивали выпуск банкнот пропорционально притоку золотых и серебряных денег. Ответственность, разумеется, лежит исключительно на самой системе частичного резервирования, ибо в противном случае денежная экспансия не достигла б таких масштабов[148]148
  Более того, если бы команда президента Джэксона форсировала возврат к 100 %-ному покрытию пассивов резервом металлических денег, можно было бы использовать приток звонкой монеты для облегчения последствий сжатия денежной массы, неизбежного при полном отказе от бумажных денег.


[Закрыть].

Значительный приток звонкой монеты был результатом действия двух факторов: прежде всего сильно вырос приток серебряных денег из Мексики, а во-вторых, резко сократился экспорт серебряных монет на Восток. Причиной последнего было то, что китайский импорт по большей части переключился с серебра на опий. Мексиканское серебро хлынуло в США из-за того, что мексиканские власти создали инфляцию бумажных денег, и это выдавило серебро в США, где мексиканские монеты имели статус узаконенного средства платежа. Прежде приток серебра из Мексики объясняли ростом добычи, но это вряд ли, потому что приток прекратился уже в 1837 г. Действительной причиной была инфляция, организованная правительством Санта Анна, которое финансировало дефицит за счет чеканки легковесных медных монет. Поскольку в результате медь оказалась относительно переоцененной, а золото и серебро – недооцененными, эти металлы и начали покидать Мексику, пока совсем не вышли там из обращения. Именно поэтому в тот период серебро и перетекало в Соединенные Штаты. В 1837 г. правительство Мексики было вынуждено вернуться к чеканке полновесных медных денег, что остановило приток мексиканского серебра в США[149]149
  На Мексику как на источник притока серебряных денег указал Темин (Temin, Jacksonian Economy, p. 80), а причину обесценивания медных денег в Мексике вскрыл Рокофф (Rockoff, “Money, prices, and Banks,” p. 454).


[Закрыть].

Банковская кредитная инфляция такого масштаба, как в 1830-е гг., неизбежно наталкивается на трудности, вынуждающие банки перейти к политике сжатия кредита. Когда банки расширяют кредит и цены растут, звонкая монета начинает перетекать в руки публики и за границу, требования к банкам о погашении обязательств звонкой монетой нарастают, приводя к прекращению бума и даже к сжатию денежной массы. Не так уж важно, что именно служит сигналом к остановке бума и к началу сжатия кредита. Обвинение администрации Джэксона, что причиной паники 1837 г. стало издание в 1836 г. Циркуляра о платежах звонкой монетой, было несправедливым.

В 1836 г. администрация Джэксона решила, что следует остановить чрезмерно разросшиеся спекуляции землями государственного фонда на западных территориях, которые в предыдущие два года подогревались расширением банковского кредита. Джэксон распорядился, что при покупке государственных земель платежи следует осуществлять только в звонкой монете. Спекуляции действительно удалось остановить, а недавние исследования показали, что этот Циркуляр оказал очень незначительное воздействие на банки в смысле повышения спроса на конвертацию бумажных денег в металлические[150]150
  Распродажа федеральных земель шла довольно ровным темпом по 4–6 млн долл. в год, но в 1835 и 1836 г. резко выросла до 16,2 и 24,9 млн долл. соответственно. Последний показатель был самым большим за всю историю США, а объем продаж в 1835 г. оказался на втором месте (Temin, Jacksonian Economy, p. 124). Первым доказал незначительность воздействия этого циркуляра на положение банков Р. Тимберлейк: Richard H. Timberlake, Jr., “The Specie Circular and Distribution of the Surplus,” Journal of Political Economy 68 (April 1960): 109–117; idem, Origins, pp. 50–62; idem, “The Specie Circular and the Sale of Public Lands: A Comment,” Journal of Economic History 25 (September 1965): 414–416.


[Закрыть]. С точки зрения программы Джэксона это было не менее важной целью, чем полный перевод государственных финансов США на звонкую монету.

Другой шаг по реализации программы был предпринят командой Джэксона также в 1836 г. Смущенный тем, что правительство за восемь лет его президентства сэкономило большие деньги, Джэксон приказал министерству финансов пропорционально распределить эти деньги между штатами. Деньги выдавались банкнотами, предположительно размениваемыми на звонкую монету. Но Темин показывает, что и эта акция оказала лишь незначительное воздействие на движение металлических денег между банками, а значит и не могла содействовать переходу к политике сжатия кредита[151]151
  Temin, Jacksonian Economy, p. 128–136.


[Закрыть].

Что же в таком случае послужило спусковым механизмом, положившим начало панике 1837 г.? Темин высказывает правдоподобное предположение, что это Банк Англии, встревоженный инфляцией в Британии и сопутствующим ей уходом золота из страны, во второй половине 1836 г. ограничил предоставление кредита и поднял ставку ссудного процента. Вследствие сжатия кредита резко съежилась американская торговля хлопком в Лондоне, уменьшился экспорт хлопка, цены на него упали, и начался отток капитала в Англию. Импульс к сжатию американской экспортной торговли передался банкам. Все банки страны, включая Банк Соединенных Штатов, в мае 1837 г. немедленно остановили выплаты звонкой монетой, в результате чего их банкноты в той или иной степени подешевели, что нанесло ущерб торговле между штатами.

Хотя банки умудрились приостановить платежи звонкой монетой и при этом продолжить остальные операции, они были вынуждены сжимать кредит, чтобы в конце концов все-таки возобновить выплаты металлическими деньгами, поскольку понимали, что если будут бесконтрольно заниматься эмиссией неразменных бумажных денег, то могут вылететь из бизнеса. Наконец, под давлением закона нью-йоркские банки возобновили выплаты по своим договорным обязательствам, а к концу 1838 г. за ними последовали и все остальные банки. За 1837 г. объем денежной массы сократился с 276 до 232 млн долл., или на 15,6 % всего за один год. В 1837 г. продолжилось увеличение объема звонкой монеты – до 88 млн долл., но роста недоверия к банкам (доля звонкой монеты в структуре денег на руках у населения выросла с 13 до 23 %) оказалось достаточно, чтобы принудить банки к проведению политики ограничения кредита. Банковский коэффициент покрытия пассивов запасами золота и серебра вырос с 0,16 до 0,20, а индекс оптовых цен за семь месяцев обвалился более чем на 30 процентных пунктов – со 131 в феврале 1837 г. до 98 в сентябре того же года.

В 1838 г. экономика начала оживать. Британия облегчила доступ к кредиту, цены на хлопок выросли, и начался краткосрочный бум. Когда банки возобновили платежи в звонкой монете, публика проявила неблагоразумный рост доверия к ним, так что в результате объем денег в обращении слегка вырос, а оптовые цены поднялись на 25 процентных пунктов: с 98 в сентябре 1837 г. до 125 в феврале 1839 г.

Движущей силой бума 1838 г. были власти штатов, которые, получив неожиданный перевод бюджетных излишков от федерального правительства, начали безудержно тратить деньги, причем брали немалые кредиты на общественные работы и иные разорительные формы «инвестирования». Их опрометчивый оптимизм основывался на соображении, что общественные работы будут профинансированы Британией и другими странами, но питавший их надежды хлопковый бум в 1839 г. опять схлопнулся. Штатам пришлось закрывать один строительный проект за другим. Цены на хлопок, а вместе с ними и торговые обороты, упали. Кроме того, Банк Соединенных Штатов, расположенный в Филадельфии, инвестировал немало средств в спекуляции хлопком, и в октябре 1839 г. падение цен заставило его вновь приостановить платежи в звонкой монете. Его примеру последовали банки южных и западных штатов, но на этот раз банки Нью-Йорка и штатов Новой Англии продолжили платежи по своим обязательствам как обычно. Через два года Банк Соединенных Штатов, в последний раз сыграв ведущую роль в провоцировании рецессии и финансового кризиса, сошел со сцены.

За кризисом 1839 г. последовали четыре года сильной дефляции денежной массы и цен. За это время слабым банкам пришлось выйти из бизнеса, многие из начатых в период бума инвестиционных проектов были свернуты. Объем денежной массы сократился с 240 млн долл. в начале 1839 г. до 158 млн долл. в 1843 г. – катастрофическое сжатие на 34 %, по 8,5 % в год. Цены упали еще сильнее: со 125 в феврале 1839 г. до 67 в марте 1843 г., т. е. на 42 %, или на 10,5 % в год.

Как отмечалось выше, в ходе бума власти штатов выпускали облигации для финансирования расточительных общественных работ и залезли в серьезные долги. В 1820 г. суммарный долг штатов составлял всего 12,8 млн долл.; к 1830 г. он вырос до 26,5 млн долл. Но затем начался стремительный рост: 66,5 млн долл. в 1835 г. и 170 млн долл. в 1839 г. Сокрушительное сжатие денежной массы и кредита и падение цен после 1839 г. поставило выплату этих долгов под вопрос. В это время виги, продолжая традицию своих предшественников, федералистов, начали требовать от федерального правительства выручить штаты из беды и взять их долги на себя[152]152
  Reginald C. McCrane, Foreign Bondholders and American State Debts (New York: Macmillan, 1935), pp. 6–7, 24 ff.


[Закрыть]. Кризис 1839 г. поставил ряд южных и западных штатов на грань дефолта, и их положение только усугублялось тем фактом, что основными кредиторами являлись британские и голландские капиталисты и что для оплаты процентов предстояло вывозить из страны большое количество звонкой монеты. Виги усилили давление, требуя, чтобы федеральное правительство выпустило в уплату долга облигаций на 200 млн долл. и приняло долги штатов на себя. Того же требовали британские банкиры, угрожая, что в противном случае больше не будут покупать американские облигации.

Однако народ Америки с презрением отверг возможность федерального вмешательства, причем так отнеслись к делу даже граждане штатов, попавших в трудную ситуацию, а с приходом администрации Полка вся эта затея с признанием долга федеральным правительством стала нереальной. Британцы с изумлением отмечали, что среднего американца куда больше заботили его личные долги, чем долги штата. Вообще говоря, люди бы одобрили, если бы штаты просто отказались от уплаты этих долгов. Демонстрируя проницательное понимание опрометчивости курса, избранного штатами, типичный американец на вопрос: «А что если иностранцы перестанут давать в долг штатам?» резко отвечал: «А кого это волнует? Мы и так уже все в долгах по уши и даже проценты платить не в состоянии»[153]153
  McGrane, Foreign Bondholders, pp. 39–40.


[Закрыть]. Имелось в виду, что если обрубить штатам иностранные займы, они перестанут попусту тратить деньги, а заодно не будет и неподъемных налогов для погашения долгов. В этом ответе проявилось понимание людей, что они и правительство – это совсем не одно и то же, что у них могут быть разные, и даже прямо противоположные интересы[154]154
  Американцы также указывали, что именно банки, включая Банк Соединенных Штатов, которые, как ожидалось, должны были осудить отказ штатов от уплаты своих долгов, уже прекратили платежи звонкой монетой, и что они главным образом виноваты в проблеме неплатежей. «Люди говорили, пусть владельцы облигаций ищут свои деньги в Банке Соединенных Штатов и в других банках».


[Закрыть].

К 1847 г. четыре южных и западных штата – Миссисипи, Арканзас, Мичиган и Флорида – отказались от уплаты всех или части своих долгов. Шесть штатов – Мэриленд, Иллинойс, Индиана, Луизиана, Арканзас и Пенсильвания – прекратили платежи на срок от трех до шести лет, и только потом возобновили погашение долгов.

Таким образом, очевидно, что кризис 1839–1843 гг. был благотворен для экономики, потому что помог ликвидировать малоразумные проекты, неосновательные долги и слабые банки, в том числе опасный для страны Банк Соединенных Штатов. Но разве значительная дефляция не имела, как принято считать, катастрофических последствий для производства, торговли и занятости? Проведя остроумнейший анализ и сравнив две дефляции – 1839–1843 и 1929–1933 гг., профессор Темин показал, что в процентном выражении масштаб дефляции был практически одинаков[155]155
  В 1839–1843 гг. денежная масса уменьшилась на 34 %, индекс оптовых цен снизился на 42 %, а количество банков сократилось на 23 %. В 1929–1933 гг. денежная масса уменьшилась на 27 %, индекс цен снизился на 31 %, а число банков сократилось на 42 % (Temin, Jacksonian Economy, pp. 155 ff.).


[Закрыть]. Но изменения реальных показателей в этих двух случаях были совершенно разными. В 1929–1933 гг. объем инвестиций в постоянных ценах упал катастрофически – на 91 %, потребление – на 19, ВНП – на 30 %. В 1839–1843 гг. инвестиции уменьшились на 23 %, но уровень потребления в неизменных ценах вырос на 21 %, а величина ВНП в неизменных ценах увеличилась на 16 %. Любопытно объяснение того, что в 1930-х гг. объем производства и потребления резко сократился, а в 1840-х гг., напротив, сильно вырос. Похоже на то, что только первые месяцы рецессии создали трудности для населения, и что дефляция в целом являлась периодом экономического роста. Темин прав, полагая причиной этого то, что в XIX в. цены обладали способностью падать, так что сильное сжатие денежного оборота вело к снижению цен, но не особенно затрагивало реальное производство или уровень жизни. В 1930-е гг., напротив, правительство создало немалые препятствия для падения уровня цен и заработной платы, что и стало причиной резкого падения производства и уровня жизни.

Джэксонианцы не стремились к укреплению системы банков-фаворитов, и сменивший Джэксона на посту президента Мартин Ван Бурен взялся за создание независимой казначейской системы, в которой федеральное правительство не могло бы раздавать особые привилегии отдельным банкам или снабжать их средствами для раздувания кредита. Чтобы не создавать центрального банка или банков-фаворитов, правительство должно было держать все свои средства исключительно в звонкой монете в собственных хранилищах, и в случае необходимости просто брать деньги оттуда и тратить их. Ван Бурену удалось создать такую систему, и она действовала до начала Гражданской войны. После упорной борьбы джэксонианцам удалось достичь желаемого – они освободили федеральное правительство от связей с банковской системой и сделали исключительной основой бюджетных финансов золотые и серебряные деньги.