Текст книги "Модная народная"

Глава 7
Выйти замуж за музыканта

Конечно, у меня случались романы и влюбленности – куда без них. Но я никогда не строила серьезных планов на этот счет. Смысл семьи для меня имеет основополагающее значение. Все остальное служило толчком к какому-то новому витку творчества, к вдохновению. Как правило, люди, с которыми возникали романы, вообще не имели отношения к искусству.

Я люблю красивых людей. Мне нравятся высокие, с правильными чертами лица, независимо от того, мужчина это или женщина. Люблю светлость, яркость, все это мне очень нравится. Люблю наличие собственного стиля, индивидуальность, которая может быть совсем не яркой. То есть гамма восприятия у меня огромная. Конечно, внешность впечатляет, но этот эффект длится несколько минут. Посмотришь, полюбуешься, что за прелесть, а потом думаешь: «Лучше бы он рта не раскрывал». Главное, чтобы мысль в глазах была.

А на свидания я начала бегать с десятого класса. Девочкой я была рослой, заметной, носила длинные косы. Сама себе уши проколола раскаленной на спичках иглой и повесила серьги в виде крупных колец. Одноклассники незаметно просовывали в кольца ленты и дергали за них, чтобы я обернулась. Уши потом долго заживали. А еще в эти кольца из трубочек стреляли – в общем, мне изрядно доставалось «мужского внимания».

В то время мы стеснялись объясняться друг другу в чувствах, о романтике никто не слышал. Это сегодня все смелые, а во время моей юности сказать кому-то «ты мне нравишься» – да Боже избавь! Все понимали по глазам, по взглядам… И никаких слов не надо.

В Москве по-настоящему серьезный роман случился у меня во время одной из гастрольных поездок в Среднюю Азию. Концертные программы в то время строились по отлаженной десятилетиями системе, исходя из которой в концерте обязательно должны были принимать участие представители абсолютно всех зрелищных видов искусства. Открывали концерты всегда оперные исполнители. За ними следовал балет, затем драматический театр и художественное слово. Потом шел народный жанр. Закрывали концерт находившиеся тогда на пике популярности вокально-инструментальные ансамбли.

«Русскую песню» очень часто включали в состав подобных концертов. Особенно во время музыкальных фестивалей, которые регулярно проходили по всем союзным республикам. Мощные творческие десанты приезжали из столицы в центральные города союзных республик, чтобы выступить на одной площадке с местными исполнителями.

Когда я спустя много лет организовала собственный фестиваль «Песни России», за основу взяла именно этот принцип формирования программы. Приезжая в тот или иной городок в компании нескольких профессиональных коллективов, я приглашала присоединиться к нашему выступлению местные ансамбли – как профессиональные, так и самодеятельные. Эта структура работает безотказно и собирает на центральных площадях толпы зрителей, которые приходят послушать своих земляков, а заодно посмотреть, приехала ли сама Надя. А то чего ей, мол, делать в нашей дыре? А я всегда нахожу, чего делать. Мне гораздо интересней приехать в какой-то маленький городок, чем в большой столичный город. Хотя и столицы я своим вниманием никогда не обделяю.

Но давайте вернемся в 1974 год, когда наш коллектив в составе большого творческого десанта отправился на гастроли в Среднюю Азию. По приезде в аэропорт выяснилось, что наш рейс задерживается на целых три часа. Народ тут же начал рассаживаться, кто куда. Мы с девчонками посмотрели по сторонам – все лавки заняты. Собрались в кучу и давай болтать, смеяться, играть… Вдруг кто-то клич кинул:

– А давайте кавалеров себе подберем!

Остальные горячо поддержали эту затею и заметно оживились:

– Давайте! А то скукота стоять!

– А давайте из той толпы! – предложила я и махнула рукой в сторону группы молодых музыкантов, стоящих чуть поодаль от нас.

Девчонки заспорили:

– Этот, чур, мой!

– Нет, мой!

– Чур, вон тот мой!

– Девки, – говорю я, – вы сейчас всех разберете и мне ничего не останется.

– Надька, а правда, который твой-то?

Я повернула голову и остановила взгляд на парне в сером твидовом пальто. Блондин, хорошо пострижен, приятное лицо… Он стоял ко мне вполоборота. Я на него и показала.

– А вот этот – мой.

Девчонки меня на смех подняли:

– Надя, ну, ты чего такую простоту выбрала? Не могла кого посолидней подобрать?

– Всех солидных вы уже расхватали.

Вскоре объявили посадку на рейс, и мы двинулись в самолет. Расселись по местам и начали вертеть головами по сторонам – кавалеров своих высматривать. Но оказалось, что ребята, которых выбрали для себя девочки, летели другим рейсом, а мой блондин в твидовом пальто сидел напротив меня через проход.

– Надька, твой-то здесь! – подначивали меня подружки. – Давай, начинай!

А что начинать-то? С чего начинать? У меня с собой была книжка «Письма незнакомке» Андре Моруа. Я открыла ее и начала громко, с выражением декламировать. Самым сложным оказалось перекричать рев двигателя самолета. Самолеты в то время были шумными, тарахтели со страшной силой, поэтому рассказы Моруа я читала во весь голос. Однако мой блондин не обращал на меня никакого внимания, поскольку сам был увлечен какой-то книгой. Раз повернулся, другой, чтобы посмотреть, что за чудище там надрывается, и на этом все. Ноль эмоций. А я уже разошлась. Поднялась с места и стоя стала читать.

В конце концов, я своего добилась! Человек закрыл книгу, повернулся в мою сторону и стал слушать, как читаю я. Я на него смотрю и улыбаюсь. Он с меня глаз не сводит и тоже в улыбке расплывается. Словом, визуальный контакт состоялся.

Когда мы выходили из самолета, блондин в твидовом пальто шел позади меня.

– Ну что, вечером встретимся? – спросил он, поравнявшись со мной на трапе.

– Конечно! – ответила я, понятия не имея, где мы с ним можем встретиться.

Но вечером все участники фестиваля были приглашены на банкет. Поскольку дело было ранней осенью, в самый разгар урожайного сезона, столы буквально ломились от изобилия фруктов – дыни, арбузы, виноград… Мы с девчонками выпили по рюмочке, закусили… Пошел кураж, настроение у всех превосходное. И вдруг я замечаю, что в другом конце банкетного зала сидит мой избранник в окружении друзей.

Подружки стали меня к нему подталкивать:

– Надя, пригласи его на белый танец!

Я не могла себе позволить дать задний ход и решила идти до конца. Еще раз махнула для храбрости и через весь огромный зал направилась к парням. Сердце колотилось как бешенное – вот-вот из груди выскочит! Волновалась страшно, но вида не показывала.

– Разрешите пригласить вас на белый танец, – непринужденно предложила я своему избраннику.

Тот поднялся мне на встречу и сказал:

– Присаживайся с нами. Как тебя зовут?

– Надя.

– А меня – Владимир.

Володя усадил меня рядом с собой, познакомил с товарищами, и, когда вновь заиграла музыка, он протянул мне руку со словами:

– Ну, а теперь я тебя приглашаю на танец.

Мы потанцевали один раз, другой, третий… Я напрочь забыла о своих девчонках. Когда банкет подошел к концу, всех усадили в автобус и повезли в гостиницу. Мы же с Володей решили добираться до гостиницы своим ходом. Гостиница располагалась относительно недалеко, но мы гуляли до самого утра и никак не могли наговориться – так много у нас оказалось общих интересов и общих знакомых.

– Мы завтра отправляемся с концертами по области, – сообщил Володя. – Я вернусь через три дня и найду тебя, хорошо?

Я кивнула:

– Хорошо.

На том и расстались. Дальше я зажила своей бурной жизнью. Ни о каком одиночестве не было и речи, потому что с нами в поездке находились замечательные ребята из ансамбля Моисеева и хора Пятницкого. Мы встречались каждый день. Выступали на одних площадках, веселились, гуляли все вместе – жили практически одной коммуной. Поэтому когда по прошествии трех дней мне вдруг сообщили, что меня спрашивает какой-то парень, я поначалу страшно удивилась. «Господи, – думаю, кто меня может искать в Средней Азии?» Выхожу – и вижу Володю с букетом цветов и бутылкой шампанского. А я про него и думать забыла! Задание выполнила, чтобы перед подружками не облажаться, и выбросила из головы, что пообещала встретиться через три дня.

– Ну, что, нагулялась? – спрашивает Володя.

– Нагулялась.

– Ну, пошли?

И мы отправились ко мне. Больше он от меня не уходил до конца поездки, после которой нас ждало возвращение в Москву.

Прощаясь с Володей в аэропорту, я прекрасно понимала, что больше мы никогда не увидимся. Он – коренной москвич, я – провинциалка, живущая в общежитии. Мы друг другу не пара. Но через два или три дня в общежитии раздался телефонный звонок. На другом конце провода я услышала голос Володи.

– Ты занята?

– Не очень.

– Можно, я к тебе приеду сегодня?

– Приезжай! Я тебе мясо приготовлю.

Володя обрадовался:

– Вот и отлично, я после концерта к тебе заеду.

На том и порешили. А я в пору своего студенчества жила в общежитии, расположенном у метро «ВДНХ», – прямо напротив гостиницы «Космос», которая возводилась буквально на моих глазах. Раньше на месте гостиницы находилась деревушка с одноэтажными деревянными домиками. Из печных труб шел дымок. А посреди этой деревушки возвышалось метро и общежитие. Это слияние города с деревней меня всегда завораживало.

Больше всего на свете я любила устроиться у окна за занавеской с большим морским биноклем и наблюдать, как из стеклянных дверей метро выходят люди. Где я этот бинокль откопала, ума не приложу. Так случилось и в тот вечер, когда ко мне должен был приехать Володя. Я сходила в буфет, взяла там кусок мяса, бросила его на сковородку и, оставив томиться, пошла смотреть в бинокль из окна. Сколько я так с биноклем простояла, не знаю. Но вдруг вижу – Вовка идет, и с ужасом вспоминаю о мясе. Кинулась к сковородке, а там вместо мяса пережаренная подошва в масле плавает. «Ну, е-мое, – думаю, накормила парня!» К тому времени уже и буфет закрылся, и девочки-буфетчицы разошлись по домам…

– Володя, ты меня извини, но у меня мясо сгорело, – встретив его на пороге, честно призналась я.

– Ну, и неси, как есть!

Я усадила Вовку за стол, поставила перед ним тарелку с подгоревшим бифштексом, а сама уселась напротив. С трудом пережевывая испорченное мясо, он нахваливал его аромат и вкус, а заодно восхищался моими кулинарными способностями.

Когда Володя в другой раз приехал ко мне, комендант нашего общежития Марья Михайловна со словами «Надька, парень хороший» отдала мне ключи от гостевого бокса. Из этого бокса мы с Вовкой не вылезали порядка пяти дней – выясняли отношения. Выяснения закончились тем, что он решил познакомить меня со своими родителями.

Володя был из потрясающе музыкальной семьи. Голосистая мама, папа тоже пел и играл на гитаре. Я вошла в эту семью, как будто в свою речку. Мне было хорошо у них и уютно. Мать Володи, Марина Константиновна, была художником – оформляла витрины самых больших продовольственных магазинов в Москве. И, конечно, в доме всего хватало – и колбаски, и сырка.

На тот момент у Володи еще была жива бабушка, мать его отца, Евгения Даниловича. По происхождению эта уже очень пожилая женщина была румынкой. Она жила отдельно в собственной квартире в районе станции метро «Медведково», куда мы ездили ее навестить.

– Нельзя жить не расписанными, – строго поучала она нас. – Зачем грех на душу берете? Вот распишетесь и будете жить вместе.

Помню замечательные посиделки в хлебосольном доме Володиных родителей. Стелили скатерть, накрывали на стол, садились, пели песни. Однажды, когда мы поели, попели и настало время уезжать, я потащилась на кухню мыть посуду.

Володька говорит:

– Брось, поехали.

А я уперлась:

– Нет, сейчас домою, тогда поедем.

И тут мама, которая наблюдала за нами, вмешалась в разговор.

– Ой, Володька, – сказала, – чует мое сердце, женишься скоро!

Как в воду глядела. Через четыре месяца после знакомства Володя сделал мне предложение.

Из Астрахани на свадьбу приехали мои родители. Они привезли с собой целый вагон провизии, как будто Москва самый голодный город в мире. Носильщики по перрону катили за родителями пять набитых доверху тележек. Чего в них только не было, в этих тележках, – и осетрина, и помидоры, и огурцы, и арбузы, и икра…

– Куда столько-то? – спросила я.

– А зачем тратиться, дочка, когда все свое есть? Только спиртное закупить осталось.

Комендант общежития подарила мне на свадьбу торшер, пятиметровую ковровую дорожку и комплект постельного белья с клеймом «Общежитие института имени Гнесиных». А я к тому времени еще утюг приобрела, так что считала себя завидной невестой с хорошим приданым.

Свадьба удалась на славу. Из-за бесчисленного количества гостей наше торжество из дома перекочевало во двор. Из квартиры на улице Вавилова вынесли всю мебель, какая только была, столы расставили прямо на улице… Вскоре к нам потянулись жители соседних домов. Больше ста человек пришло. Это была просто сумасшедшая гульба.

И, конечно, не обошлось без курьезов. Сначала отец плюхнулся задницей в таз с посудой, потом гармонь порвали… Кто знает, может быть, с нашей свадьбы и пошла поговорка «Отмечали свадьбу – порвали два баяна». И жили мы поначалу очень неплохо – дружно и весело. Вскоре на свет появился Данила. А вот дальше начались нюансы…

Глава 8
Когда любовь умирает

Моя карьера двигалась вперед семимильными шагами, а Володя в этот момент переживал период глубочайшего творческого и профессионального кризиса. Он ведь был замечательным джазовым музыкантом, играл на ударных в одном трио с пианистом Леней Чижиком и контрабасистом Андрюшей Егоровым. Втроем они мотались по международным джазовым фестивалям, в том числе участвовали в популярном варшавском фестивале «Джаз Джембори», лично встречались с одним из выдающихся джазовых пианистов-виртуозов Оскаром Питерсоном, много работали с Борисом Бруновым. Но когда на свет появился Данила, Володя был вынужден оставить джаз и перейти в жанр популярной музыки, чтобы чаще ездить на гастроли и зарабатывать деньги.

Жить вместе нам, двум творческим людям, со временем становилось все тяжелее. Моя популярность стремительно набирала обороты и не могла не задеть Володиного самолюбия. И хотя внешне ревность к моему успеху поначалу никак не проявлялась, внутри она разъедала его, как кислота разъедает ржавчину. Отношения в семье стали портиться. Мы перестали слышать друг друга, назревал конфликт. При этом я продолжала активно выступать, месяцами пропадала на гастролях, домой приходила разве что переночевать. Конечно, недостаточно внимания уделяла семье, какие-то вещи невольно упускала. Но на чаше весов всегда что-то лежит. Невозможно сохранить баланс между семьей и профессиональной востребованностью, обязательно что-то перевесит.

В начале моей творческой карьеры Володя меня очень поддерживал. Говорил: «Надя, народный жанр – это навсегда. Фольклор не имеет возраста. И если правильно ощущать время, то на фольклорном материале можно делать все что угодно».

Наш дом был, что называется, полная чаша, ведь зарабатывала я хорошо, не вылезая из гастролей. Купила чехословацкую стенку, мягкую мебель, покрыла лаком полы, сама поменяла обои. Каждые два месяца я устраивала в квартире перестановку. Даже шкафы сама передвигала – сил и энергии было много.

Володя участия в этом не принимал, лежал на диване. Потом начал понемногу выпивать. Дальше – больше.

Самое ужасное, что свидетелем всех наших скандалов становился Данила. Как ни старалась я изображать при сыне семейное счастье, толку был мало. И уйти не могла. Терпела. Потому что так воспитали – если вышла замуж, то раз и навсегда. Терпела ради Данилы, потому что нельзя ребенка оставлять без отца. Терпела, несмотря на угрозы и ругань, думая, что только так и надо и только так правильно.

Однажды, вернувшись из очередной поездки, я открыла входную дверь, переступила порог и увидела, как в меня летит хрустальная пепельница. Слава богу, у меня хорошая реакция – успела увернуться.

Нет, так быть не должно, это неправильно! Если решаешь уйти – уходить надо сразу. Если бы я это сделала раньше, дальнейшая жизнь сложилась бы совсем по-другому.

Я помню, вернулся из армии Володин брат (мы тогда жили у родителей мужа), увидел меня и пренебрежительно спросил:

– А это кто такая? Чего она тут делает?

Один раз повторилось, другой, третий. Я всякий раз терпеливо это выслушивала. Думала, ну, человек из армии вернулся, ну, выпил немного и несет всякую ересь. Но потом это стало нормой – поносить меня на чем свет стоит. В какой-то момент чаша моего терпения переполнилась. Держа на руках маленького Данилу, я собрала всю семью в кучу и сказала:

– Значит, так. Вы должны быть счастливы, что у вашего сына и твоего брата такая жена, как я. Так что цыц! И чтобы я больше ни одного упрека в свой адрес не слышала! – И на Вову еще наскочила: – А ты чего молчишь, видя, что твою жену оскорбляют? Ты чистый, накормленный. Ребенок тоже сыт, здоров. Машина есть. Это что за отношение ко мне такое? Я вам рабыня, что ли? Ну и что, что я из деревни!

Я, к слову сказать, всегда гордилась тем, что родом из деревни. Гордилась своей Астраханской областью, в которой прекрасно сосуществовали представители самых разных народностей и культур. Никому в голову не приходило выяснять, кто лучше, кто хуже и делить людей по национальному признаку. Жили мирно, всей деревней на свадьбах гуляли, всей деревней провожали в последний путь односельчан. Я вообще до того, как перебраться в Москву, и слова-то такого не слышала – национальность. Поэтому оскорбить меня или задеть, назвав деревенской, просто невозможно.

Весь дом лежал на моих плечах, а Володя жил так, словно его ничего не касалось. Даже когда встал вопрос о переезде, он палец о палец не ударил – всем занималась я, хотя наши жилищные условия довольно долгое время были очень скромными. Жили мы в «хрущевском» доме на первом этаже в маленькой квартирке, в которую я без всякого стеснения приглашала гостей, среди которых были артисты, музыканты и даже руководители ЦК комсомола. Последних я позвала к себе домой во время очередного комсомольского фестиваля. Такие фестивали проходили в столицах всех союзных республик и на них съезжалось комсомольское руководство всех стран социалистического лагеря.

– Ты что, с ума сошла? – ахнул Кобзон. – У тебя «хрущевка», первый этаж! Куда ты их пригласила?!

– Йося, не переживай, – сказала я. – Мы их встретим, и с порога нальем по рюмашке самогона с малосоленым огурчиком – только потом в дом впустим. Они после самогона даже внимания не обратят на то, как я живу – вода с потолка на голову не капает, и ладно. А еды у меня – полный холодильник.

– Надька, ты сумасшедшая, – только и смог выдавить из себя Кобзон.

Руководители въехали в наш двор на таких машинах, что все соседи сбежались посмотреть – они такого количество «Волг» в жизни не видели. Веселились до рассвета – пели, плясали под гармошку. В гостинице в те времена так не посидишь. Только пробьет 23:00 – все на выход. А в квартире хоть до утра сиди. И соседи счастливы – слушают бесплатный концерт. Они нам аплодировали из своих квартир.

Потом мне Иосиф сказал:

– Надя, ну, давай я тебе помогу приличную квартиру получить. Ты только документы собери.

А когда мне документы собирать, если я из гастролей не вылезаю? Попросила Володю подготовить все необходимые бумаги, пока я мотаюсь с концертами по стране. Тот отмахнулся:

– Тебе надо, ты и собирай.

То есть ему ничего не надо было, вот и все. А я устала быть локомотивом. Но что поделать. Сама собрала все документы и начала заниматься квартирным вопросом. А в то время были заведены такие порядки, при которых человек, уже имеющий прописку, не мог получить новую жилплощадь. Знающие люди посоветовали развестись с мужем и выписаться из квартиры. Я подала на развод, но выписаться не успела – снова пришлось уезжать на гастроли, и решение квартирного вопроса на долгое время застопорилось. Но мы с Володей решили – как только появится свободное время, я вернусь к документам, получу новую квартиру и мы с ним воссоединимся. Однако судьба распорядилась по-своему.

Когда у «Русской песни» намечались гастроли за границей, я для всего коллектива начала оформлять загранпаспорта. Узнав об этом, Вова попросил заодно оформить документ и ему. Ну, а мне что, жалко, что ли? Я отнесла его гражданский паспорт в ОВИР, потом получила его назад вместе с заграничным и пришла домой. Пока ворочала ключом в замочной скважине, выронила из рук документы. Так получилось, что паспорт Володи сам собой открылся на странице «семейное положение». Руки у меня задрожали, а глаза впились в стоящий на страничке штамп, который гласил вовсе не о разводе. А в строке «Зарегистрирован брак» стояла уже не моя фамилия. «Что за бред? – пронеслось в голове. – Как такое может быть?». И хотя близких отношений между нами к тому времени давно не было, ради Данилы мы продолжали жить под одной крышей.

Едва переступив порог квартиры, я бросила ему паспорт и спросила:

– Это что такое?

Володя трусливо молчал. Но его молчание сказало все за него – я застала его врасплох. Вообще в подобных ситуациях все мужики ведут себя, как трусы. Все до одного. Окончательное решение всегда принимает женщина. Я же не против, чтобы у человека образовалась личная жизнь. Ради бога, я бы только порадовалась за него, тем более что до меня Володя уже был женат. Но вместо того, чтобы просто рассказать мне о другой женщине, он поступил подло и низко, женившись втихомолку.

Отношений я никаких не выясняла. Сказала только:

– Собирайся и уходи.

Но еще до его ухода меня постигла страшная беда, случившаяся с сыном. Он попал в жуткую аварию и едва не погиб. Но я оказалась настолько сильна духом и так верила в исцеление Данилы, что он вышел из комы прямо в моем присутствии. Если бы меня не было рядом, я не уверена, что всё закончилось бы благополучно.

А история случилась такая. Приехав как-то с очередных гастролей, я попросила сына побыть со мной дома. Но в полночь услышала хлопок входной двери. Я в ночной рубашке выскочила следом на лестничную клетку, кричу:

– Данила, ты куда, сынок?!

А его как ветром сдуло. Холодно еще было, март месяц на дворе, канун моего дня рождения, снег, сугробы. Он как провалился, нет его, и все. Я легла, но сон не шел. Всем нутром чувствовала, что-то произойдет. Не могу объяснить, как – просто знала, и все.

Потом выяснилось, что его одноклассник взял у отца без разрешения машину, чтобы поучиться водить. Они уже не первый раз катались по ночам на школьном стадионе. А тут решили сделать пару кругов вокруг дома. Сели и поехали.

В двенадцать ночи Данила ушел, а в 3:45 в дверь позвонили. Я открываю – на площадке два гаишника. Я сразу спрашиваю:

– Он жив? Где он?

Они просто опешили от моих вопросов, замешкались, не зная, как мне сказать. А я сама спрашиваю:

– Где он?

– В Первой Градской. Вас отвезти?

– Нет, я сама.

Вот тогда муж повел себя очень странно. Ехать тотчас в больницу он отказался: ну раз Данила найден, ночью ехать или утром – для него не имело значения. В один момент он для меня закончился как человек, муж и отец. Навсегда.

Я растерялась. Потом просто потеряла сознание. Когда кое-как пришла в себя, сама села за руль и с места рванула в больницу.

Приехала в Первую Градскую и стала искать вход. Не могла отыскать дверь, передо мной были одни стены. Я, как бешеная собака, обежала всю больницу. Все вокруг серое и ни единой двери, даже намека на дверь. Это, наверное, что-то со мной происходило.

Замерев перед какими-то металлическими листами, я стала тарабанить по ним. Вдруг эти листы распахнулись. Это оказались больничные ворота. Вышли двое рослых мужчин. Я ни о чем не стала с ними говорить. Они для меня просто не существовали. Я прошла сквозь них, через них, не останавливаясь. Для меня не существовало преград. Потом увидела дверь. Вошла. Передо мной длинный коридор, а в коридоре на бетонном полу лежит мой сын, брошенный, окровавленный, раздетый. Здесь я превратилась в огромный комок нервов и завопила, как иерихонская труба. И в очередной раз привлекла внимание. Но уже не к себе, а к вопиющей бесчеловечности. Тут же появились врачи и срочно увезли Данилу в реанимацию. Стали что-то записывать, суетиться, принимать меры.

На Даниле, когда он ушел из дома, была кожаная куртка, которую сняли, скорее всего, санитары, пока везли. Мне было плевать на это. В тот момент я не была Надеждой Бабкиной, я была просто матерью. Я как будто полностью вошла в Данилу, стала им, а он целиком растворился во мне.

Когда сына вывезли из реанимационной, сказали, что его будут поднимать на шестой этаж, надо только полтора часа подождать до пересменки. Сразу предупредили, что меня туда не пустят. Я заявила, что никуда не уйду, встала рядом с кроватью, взяла сына за руку. Жду, когда лифт спустится. Вдруг Данила открывает глаза и произносит: «Мама». У врачей от удивления случился шок. Ведь он еще секунду назад находился в коме, и никто не знал, сколько это состояние может продлиться, чем закончится.

Я ответила:

– Сыночек, я здесь, рядом.

Его затошнило, что означало стопроцентный выход из комы. Рядом стояла медсестра, которая прямо воскликнула:

– Господи, такое бывает из тысячи – один раз! Он вышел из комы!

Данила попросил:

– Мама, забери меня отсюда. Мне так больно! – И показывает на живот. А я смотрела на его лицо, которое теперь представляло один большой кровоподтек. Речь шла о трепанации черепа.

Я практически жила в больнице. И буквально выцарапывала Данилу у смерти. В больнице я мыла полы, кого-то кормила. И, кажется, в этот момент Данила стал по-настоящему моим сыном. Он верил каждому моему слову, и я не могла позволить себе дать слабину. Когда я появлялась в его палате, вместе со мной для него входила жизнь.

На реабилитацию ушло два года, во время которых я продолжала работать, гастролировать, но все мысли в голове были только о сыне. Все его сверстники уже куда-то устроились: одни на учебу, другие – на работу. Но ему всякие нагрузки были противопоказаны. Чтобы он к ним потихоньку привыкал, я отдала его учиться английскому языку.

После случившегося Данила стал совершенно другим человеком. Временами возникало ощущение, что его подменили. Он поменялся в лучшую сторону – стал задумываться о смысле жизни, о Боге, о своем месте под солнцем. Меня очень радовало, что он хотел во всем разобраться сам. В общем, жизнь пошла своим чередом.

После расставания с мужем у меня еще больший успех пошел – я как будто освободилась от какого-то груза и впервые за долгие годы почувствовала крылья за спиной. При этом сыну я всегда говорила: «Тебе нужно общаться с отцом». И они общались. Я тайком передавала Володе по сто долларов, чтобы он их как будто от себя давал Даниле. Так мы договорились. Слава богу, до самых последних Володиных дней у него оставались замечательные отношения с сыном.

С Владимиром Заседателевым мы прожили вместе около 17 лет. После развода я продолжала тепло общаться с его родителями. Хоронила их. Да и его самого тоже, когда он внезапно скончался в 2012 году. Он все же отец моего ребенка, как можно было иначе поступить.