Текст книги "ДНК Творца"

Обозревая учиненный нами погром и три статуи (одна в позе скрюченного футболиста, стоящего в «стенке», которому мяч прилетел в самое оберегаемое место), оборотень выдохнул:

– Спасибо, конечно, что зафиксировала его на месте: заклинание стазиса действует только на относительно стабильный объект.

Он не договорил, но во взглядах обоих спутников читалось: они сочувствуют бедняге, в глазах которого застыла боль, понятная лишь мужчинам.

Адриано решил сменить тему разговора и излишне оптимистично заявил:

– Зато во всем случившемся есть один существенный плюс – мы теперь точно знаем, в какое время нас занесло.

Свекор скептически воззрился на говоруна.

– И в какое же?

– Это 1740 год. Именно тогда Бенедикт Четырнадцатый, он же Просперо Лоренцо Ламбертини, получил папский сан. К слову, его понтификат был примечателен укреплением церковной власти, подписанием ряда мирных договоров и расцветом просвещения. После смерти ему даже был поставлен памятник, причем не в Италии, а в Англии, с надписью: «Любимый папистами, уважаемый протестантами, клирик без хвастовства и алчности, князь без фаворитов, папа без непотов». А еще…

Адриано вещал минут десять, не меньше.

Его глаза блестели, рассказ был вдохновенен, и судя по всему, оборотень оседлал любимого конька истории. Увы, ни я, ни свекор не были настроены слушать пусть и весьма занятную, но все же лекцию об очередном наместнике Бога на земле.

– Понятно, что этот Бенедикт был хороший мужик, – решила осадить лектора. Пусть грубо, зато отрезвляюще.

Некстати припомнилось, что этот римский папа являлся и любовником одной из сестричек, ныне украшавших интерьер. Ну да это простительно тому, кто сумел предотвратить несколько войн, построить кучу университетов и академий, дать возможность обучения женщинам, обнародовать папскую буллу против порабощения коренных народов Америки и других стран, да и много чего другого. Ну должен же был быть у этого Бенедикта хоть один недостаток? Тем более такой очаровательный. Я еще раз глянула на вздернутый носик Джованины. А она была красавицей, даже по меркам двадцать первого века.

Глава четвертая
Венецианские маски

Рим, 1740 г.

– Ну, раз мы теперь знаем, где и когда оказались, может, стоит попробовать совершить еще один прыжок? – предложила я и тут же удостоилась внимательного, испытующего взгляда свекра.

Адриано же, воспользовавшись паузой, не преминул уточнить:

– А может, сначала вы оба объясните мне, что происходит?

Таргос его вопрос проигнорировал, я же согласно кивнула, но то, как разглядывал меня старик, заставило озвучить иные мысли:

– Что не так? – я нервно повела плечами.

– Боюсь, что все не так.

Оборотень, уже было открывший рот, осекся. Дейминго пришлось пояснить:

– У тебя резерв на нуле. Разве сама не чувствуешь?

Признаться, я и силой-то своей толком управлять не умела, а уж резервом… Ну да, ощущала некоторую пустоту и усталость, но мне это казалось само собой разумеющимся – побегай-ка столько… к тому же еще и особенности моего «интересного положения».

– Нет, а должна?

– Должна, – припечатал старик. – К тому же перенести троих взрослых и ребенка на несколько веков назад…

– Какого ребенка? – недоуменно воскликнул Адриано и выставил ультиматум: – Или вы мне сейчас все рассказываете, или я отказываюсь вам помогать.

Переглянулись со свекором, прикидывая: справимся ли сами. По всему выходило, что нет. Слишком мало знаем об истории Италии и Рима этой эпохи. А без точных отправных координат, будь у меня резерв хоть до краев, перенестись в нужное время не сможем. В тот раз у меня был якорь в виде тени, которую притягивало к телу хозяина. А в будущее же, пока не найдем нового Распределителя, соваться нельзя.

– Присядь, разговор будет долгим, – начал свекор.

Я была ему благодарна за то, что он взял на себя роль рассказчика – сил озвучить нашу историю у меня не было.

Пока мужчины беседовали, «соляные статуи» несколько раз пытались ожить, но щелчки пальцами то оборотня, то старика возобновляли заклинание. Как поняла – кроме слуги, в доме более никого не было. А посему я позволила себе немного расслабиться и неожиданно то ли провалилась в обморок, то ли просто отрубилась.

Очнулась от того, что кто-то тормошил меня за плечо. Сонно сощурилась. За окном алел закат, сравниться с ним могли лишь уши свекра и пунцовые щеки Адриано. Похоже, мужчины поговорили продуктивно. Присмотрелась. Фингалов ни у одного не было. А жаль. Но судя по тому, что разбудили меня не крики, о чем-то эти двое все же договорились.

Решила, раз уж бездарно пропустила весь накал страстей, то неплохо бы узнать, к чему пришли эти двое.

– Итак, озвучьте резюме беседы, – мое первое предложение после пробуждения заставило свекра нахмуриться, а оборотня вспыхнуть не хуже, чем промасленный фитиль.

– Я смотрю, ты хорошо устроилась: разыграла меня втемную с этим прохвостом, – он кивнул в сторону Дейминго, который сжимал кулаки так, что костяшки были белее снега – не иначе сдерживался из последних сил? – Теперь свалила решение проблем, а сама благополучно…

– Грохнулась в обморок! – закончила я за него.

Я была зла. Да что он понимает, этот рафинированный прожигатель жизни, не пропускающий ни одной юбки?

– Тебе никогда не приходилось терять дорогого человека? Смотреть в глаза собственной смерти? Защищать то, что любишь? Отрекаться от родных и прошлого? Ты лишь гонишься за сиюминутным удовольствием, разбивая сердца!

– Так вот кем ты меня видишь? Дураком-повесой, которого не жалко и в расход. Только не говори мне, что в твоем лице судьба преподнесла мне урок, – его пальцы были уже не похожи на человеческие: неполная трансформация во всей красе впечатляла когтистостью и волосатостью, но лицо блохастый пока держал. – А может, еще скажешь, что хотела меня наказать или перевоспитать?

Свекор благоразумно в перепалку не вмешивался. То ли не хотел попасть под раздачу (из нас с Адриано сыпались искры), то ли был настолько мудр, что позволял спустить пар.

– Не скажу. Единственный способ, которым женщина может перевоспитать мужчину, – это сделать ему столько зла, чтобы он окончательно потерял вкус к жизни. А я лишь борюсь за тех, кто мне дорог. За мужа и за ребенка.

Адриано надменно скривил губы. Это его безмолвное презрение подняло такую волну гнева внутри, что мне захотелось вцепиться этому бабнику в глотку, расцарапать лицо, заехать в челюсть.

Поймала себя на этих ощущениях и испугалась. Это я? Да что со мной такое происходит? Обняла себя руками и тихо всхлипнула. Еще раз, потом еще.

Дейминго присел на край кровати и с укором посмотрел на оборотня.

– Что это с ней? – пошел на попятную Адриано, у которого волчьи черты стремительно растворялись в человеческом облике.

– Беременность, я же говорил, – обреченно протянул родственничек, сдавая меня с потрохами. – Что, ни разу не сталкивался? Жаль-жаль. Раз уж мы в одной лодке, совет как мужчина мужчине: привыкай. Перепады настроения, сонливость, прожорливость или тошнота не к месту и в самый неурочный час…

– Личный опыт? – участливо поинтересовался хранитель, напрочь игнорируя меня.

Нет, эти двое еще немного и станут петь дуэтом!

– Сохрани меня небо! – проникновенно выдал старик, чем еще больше расположил к себе этого бабника. – Просто за свою жизнь наблюдал не одну беременную. Они все в этом положении одинаковы.

– Я так и не поняла, – подала голос. – Дорогой родственник, вы кого утешаете, этого хвостатого или невестку?

– Обоих, – выдохнул старик, а потом словно спохватился: – Но речь сейчас не о том.

– А о чем же?

– Гораздо важнее, что твой резерв на нуле. И за прошедшие несколько часов не увеличился ни на одну ЕМС[5]5
  Единица магической силы, применяется для исчисления потенциала у чародеев.


[Закрыть]. А это может говорить лишь об одном – самой тебе навряд ли удастся быстро восстановиться.

– А если не быстро? – я прикидывала, сможем ли мы трое пару недель просуществовать в восемнадцатом столетии, ни во что не вляпавшись и не нарушив хода истории.

– Не быстро – это от года до пары десятков лет, – припечатал вместо свекра Адриано.

Вот ведь блохастый! Умеет сообщать приятные вести. Оборотень же, не подозревая о своей лестной характеристике, продолжил:

– Но есть вариант – стимулировать процесс восстановления в источнике силы. И, не давая мне задать очередной вопрос, выпалил: – Ближайший такой – в Венеции, во Дворце дожей.

Из всей этой речи я поняла, что впереди маячат гондолы и каналы. Памятуя о том, что с водой у нас взаимное и крепкое чувство неприязни, первое, что я выдала на эту тираду:

– Плавать не буду! И даже не спрашивайте почему.

Мужчины, к слову, так и не спросили. Лишь понимающе хмыкнули, а Таргос мне, как неразумному ребенку, гладя по голове, сообщил:

– Перенестись туда порталом не получится – погрешность координат будет высока. У нас есть маячки, актуальные для двадцать первого века, но в это время… кто их знает. Одно дело – если нет выхода и проваливаешься в водоворот времени, другое – когда риск можно свести к минимуму. Поэтому нам предстоит небольшое путешествие, в котором будет уместным не выделяться из толпы.

Пока свекор вещал, Адриано, подойдя ближе к шкафу, деловито начал доставать оттуда вещи и раскидывать их в две кучи. В одну полетели рубашки, камзолы, штаны-кюлоты, чулки, парик с буклями и торчащей ввысь косицей (последняя своей остротой напомнила шпиль готического собора). Я лишь подивилась – и откуда все это в дамском гардеробе? Но потом вспомнила о профессиональной принадлежности хозяйки и решила, что сие богатство – наверняка милый презент от поспешно покидавших опочивальню кавалеров.

Во вторую кучу полетели нижняя женская рубашка, платье-мантуя, чулки и его ненавистное величество – корсет. Не говоря ни слова, встала, подошла к «моей» груде одежды, подцепила мизинцем это пыточное орудие и перекинула его в другую груду.

Адриано раздул ноздри и прошипел:

– Это часть женского гардероба!

– Значит, я мужик, – решила внести ясность в наш конструктивный диалог взглядов.

– И судя по всему – нобелевский лауреат, – ехидно откомментировал свекор и пояснил специально для Адриано, пребывавшего в замешательстве: – Если не ошибаюсь, именно эта премия в размере миллиона долларов будет выплачена первому мужчине, сумевшему родить дитя.

Я не покраснела (хирурга, пусть и недобитого, тяжело чем-то смутить), но от ответной реплики все же воздержалась.

Дейминго же, подойдя ближе, поднял корсет и… отшвырнул его подальше с фразой:

– Обойдемся без этой дряни. Незачем сплющивать мою внучку. Одежды же в шкафу много. Подберем что-нибудь посвободнее.

Этим чем-нибудь оказалось только ночное платье с чепцом. Остальные наряды либо подчеркивали достоинства, либо скрывали недостатки, но всегда обнимали талию с энтузиазмом голодного удава.

Перебрав ворох женских платьев, я алчущим взглядом вампира, не нашедшего подходящей девичьей шейки, обратила взор на то, что носила сильная половина человечества несколько веков назад: кюлоты и рединготы, треуголки и жабо.

Переодевались мы споро и молчаливо, а после мои спутники – с виду два представительных джентльмена – пошли… грабить. Мы миновали приемную и гостиную, тускло освещенную мыльную, где в бассейне вода отливала обсидианом, спальню и, наконец, добрались до кабинета.

Секретер, стоявший у одной из стен, был подобен мертвецу: в смысле собирался надежно хранить спрятанные в него тайны. Это бы ему и удалось, если бы на жизненном пути сего старинного аналога сейфа повстречались добропорядочные грабители с отмычками, ну или на худой конец тати с ломами. Увы, ни Дейминго, ни Адриано добропорядочными не были ни разу: один швырнул в самый перспективный с виду замок заклинанием, второй наколдовал себе увесистый топорик и тюкнул по крышке пару раз. Резное дерево, благородное, мореное, покрытое лаком и, судя по его вычурному виду, сочетавшему в себе прочность и изящество форм, явно появившееся из-под руки мастера в эпоху расцвета барокко – минимум полтора столетия назад, надсадно застонало.

Спустя каких-то пару минут Адриано стал обладателем двух увесистых кошелей, а свекор – россыпи мелких камней и шкатулки, инкрустированной жемчугом.

– Вандалы, – констатировала я, но без возмущения или злобы. Понимала, что это – вынужденная мера. Но все же…

Подумалось, что мужчины всегда были сторонниками радикальных мер: если увеличить территорию государства – то только захватить, а не бартером, обженив наследников, если дырявые носки – сразу выкинуть, а заштопать – ни за что!

– Зато потенциально сытые вандалы, – поправил меня родственничек, лелея на груди шкатулку.

На это его заявление мой желудок выдал сольную партию, подтверждая, что и его хозяйке неплохо бы примкнуть к воровской братии.

Дни сменялись днями, и бег резвых лошадей уносил нас все дальше от Вечного города. Дилижанс, почтовая карета, а теперь вот вообще седло – прошло семь дней с начала нашего путешествия по страницам истории. Пока была возможность, я внимательно изучала прихваченный из хранилища талмуд и поражалась плодовитости рода Медичи: да столь любимые генетиками за свою скорость размножения мушки-дрозофилы им в подметки не годились. Единственная странность – несмотря на обилие боковых ветвей, в конце восемнадцатого века род практически прервался.

Недовольно поерзала в седле, пытаясь усесться если не удобнее, то хотя бы надежнее. Мне все время казалось, что ослабь я поводья – и эта чертова скотина ломанется во всю прыть. Утешало лишь то, что Адриано вообще отказался взгромоздиться на лошадь, утверждая, что это самое опасное из всех животных (кобра и акула его почему-то не смущали – видимо, им в «мирный» зачет шло то, что они были не ездовые).

На справедливое «чем страшна милая объезженная трехлетка?» свекра, этот горе-ловелас выдал, что кобыла опасна со всех сторон: внезапна сзади, коварна спереди и непредсказуема посередине. А посему оборотень замыкал нашу нанокавалькаду на осле. Скосила глаза и еще раз ухмыльнулась: ноги всадника практически волочились по земле.

– Ты же оборотень! – не выдержал Таргос спустя час с начала нашего торжественного выезда с почтовой станции. Надо ли говорить, что сопровождался оный ухмылками всех аборигенов, включая беззубых, подслеповатых стариков, голопятой детворы и даже, как мне показалось, ободранных помойных котов. – Это лошади должны тебя бояться, а не ты их!

– Когда я в звериной ипостаси, они от меня попросту шарахаются, – нехотя признался Адриано.

– А ты, в качестве контрибуции, в человеческой – от них, – поддела я.

Блохастый сверкнул глазами и ничего не ответил. Хранил он безмолвное презрение долго. Минут пять.

– Я их с детства не переношу. Как-то в возрасте трех лет меня покусал жеребец, и с тех пор…

– А ты бы покусал его в ответ, – припечатал родственничек.

Адриано, услышав о кардинальном способе избавления от психобоязни, лишь фыркнул.

Я же возвела глаза к небу и мысленно застонала: что за напарнички мне попались! Причем оба.

Небесная лазурь была безмолвна. Прохладный ветер с Адриатики перебирал лепестки магнолии, донося до нас ароматы моря. Прямо по курсу значилась Венеция с ее куполами храмов и сводами палаццо.

Наконец-то добрались! Возрадовалась тому, что за время нашего путешествия не встретилось ни одного briganti, как итальянцы именовали романтиков с большой дороги.

Зря, как оказалось, я раньше времени возблагодарила судьбу.

Пятеро любителей легкой наживы выскочили перед мордами наших лошадей (и осла!) из бузинных кустов, заставив меня вздрогнуть.

Мотивы простых итальянских парней были прозаичны и понятны, о чем свидетельствовали два арбалета и несколько ножей, столь ржавых и зазубренных, что я сначала приняла их за раритетные пилы.

Свекор, зараза, не дал бандитам даже заикнуться о прозаическом «кошелек или жизнь», а широким жестом зазывалы плавно развел руки и обратил взор на меня:

– Давай действуй! В прошлый раз у тебя отлично получилось.

Но, как ни странно, «действовать» начал Адриано. Он с рыком оттолкнулся уже не ногами, лапами, вылетев из седла, как камень из пращи, и кинулся, клацая зубами, на одного из арбалетчиков. Щелкнула тетива, и болт взмыл в небо. Удар лапой по виску заставил несчастного потерять сознание. Второй стрелок спустя мгновение был покусан и молотил ногами о землю, а оборотень нещадно валял его.

Один из любителей «ближнего боя» с тесаком в руках крикнул: «Демон!» Его нижняя губа мелко задрожала, ладонь судорожно сжала древко, и он… бросился наутек, подавая пример остальным.

Адриано, отвлекшись на инфернальный эпитет, поднял морду и успел лишь обиженно крикнуть вдогонку:

– Синьоры, я не демон, я оборотень!

– Какая разница! – кто-то из улепетывающих решил озвучить общую мысль.

Надо ли говорить, что крик бандита, оскорбивший оборотня до глубины души, подействовал лучше любой нюхательной соли, приведя в чувство и первого атакованного. Арбалетчик, бросив свой рабочий инвентарь, присоединился к союзникам, спешно покидавшим поле битвы.

Бедняга, которого подмял хвостатый, успел наполовину ужом вывернуться из-под Адриано, пока тот отвлекался на беседу, однако в последний момент был придавлен к земле лапой. Но окончательно доконало беднягу заявление блохастого:

– Раздевайся!

После этого грабитель счел, что общение с исчадьем ада выше его сил, и отрубился.

Адриано взвыл протяжно и заунывно, словно увидел на небе круглоликую луну. Первым понял его досаду свекор:

– Ну кто же знал, что они тут такие пугливые?

– Они не пугливые, а набожные, – вступился за разбойников оборотень, принимая человеческую ипостась.

Кстати, зрелище обратной трансформации, не скрытое одеждой, было тем еще: не будь я медиком – стошнило бы. А так, ну человек изнутри, только живой при этом.

– Хотя бы легче стало? – участливо спросил Дейминго.

– Да, теперь полегчало.

После этого заявления я выдохнула. Хорошо, что этому хвостатому, как выразился он сам, полегчало: с того приснопамятного разговора меж девичьих статуй Адриано напоминал скороварку под давлением. Чувствовалось, что внутри его кипят, клокочут эмоции, выхода которым он осознанно не дает. Наша перепалка не в счет. Ему нужно было остыть, но срывать зло на той единственной, кто сможет вернуть его в настоящее? Или ее спутнике? Вот оборотень и крепился.

Взглянула на обнаженного мужчину, уверенного в своем магнетизме. Он довольно усмехался, поднял руки, словно потягиваясь, отчего мышцы на его груди напряглись. Могучий торс, широкие плечи, узкая талия и накачанный пресс, кожа, отливавшая бронзой, – классический эталон самца. О том, что это именно самец, помимо всего прочего говорил и первичный половой признак, который оборотень также не преминул продемонстрировать во всей красе.

Я поймала себя на мысли, что тело Адриано интересно мне столь же, сколь статуя Аполлона Бельведерского.

Помимо воли память подкинула совершенно другие картинки: молочно-белая кожа с россыпью веснушек, рыжая прядь и бег тысячи мурашек по плечам. Наши соприкасающиеся стопы, его острые колени и тихий шепот: «Любимая». Нежность поцелуев, едва уловимых, скользящих по щекам, ключицам, груди, подрагивающему животу, бедрам. Лим. Мой стон под тяжестью его тела становится тем переломным моментом, когда чуткость сметается волной страсти. Он ворчит, напрягается, борясь с внутренним пламенем нестерпимого огня, чтобы хоть еще немного удержаться на грани меж ожиданием и наслаждением. А я – распятая на ложе, нетерпеливая и разгоряченная. И наше единение. Полное, глубокое, такое, что кажется, соединяются не тела – души.

Наверное, в одну из таких ночей небо и решило подарить нам маленькое долгожданное чудо, которое сейчас росло у меня под сердцем.

Адриано же, не подозревавший о моих мыслях, принял блуждавшую на моем лице улыбку на свой счет.

Оборотень хищно, торжествующе улыбнулся и, красуясь, оперся о бедро. И тут же был остановлен обманчиво-ленивым голосом Дейминго:

– Я, конечно оценил твои прелести, но боюсь, что ты, Адриано, все же не в моем вкусе. Вот если бы у тебя были округлые бедра и волнующая женская грудь…

Блохастого как ушатом холодной воды окатили. Он отвернулся, продемонстрировав нам то место, откуда у приличных оборотней растет хвост, и начал деловито стаскивать одежду с поверженного, поскольку та, что была на нем до трансформации, порвалась в клочья.

В город мы прибыли после полудня. Синьор в годах, безусый юнец и их слуга. Впрочем, теперь Адриано смотрелся на осле более чем уместно.

Венеция… если бы мы отправились сюда в свадебное путешествие с Лимом в наше время, город бы меня, возможно, покорил. Но стечение обстоятельств напрочь выжгло какой бы то ни было налет романтизма.

Над нами покачивалась узкая крыша каюты гондолы, мелодичная песнь barcaiolo (хранитель пояснил, что именно так венецианцы меж собою величают гондольеров) почему-то раздражала.

Лагуна, что виднелась вдалеке, фриульские заснеженные вершины, улочки, вымощенные (хотя создавалось ощущение, что выгрызенные у моря) площади, причудливая сеть каналов, громады зданий, величественный мост Риальто и собор Святого Марка – вся эта пьянящая красота, которую с завистью комментировал Адриано, была мимо. Мимо моего сознания, мимо души и мыслей.

Оборотень заливался соловьем, что наводило на невольные мысли: спустив пар, один хвостатый пошел на второй круг ухаживаний. Но на этот раз, хоть убей, я не представляла, что могло его заинтересовать. Хотя, может, это у него условный рефлекс – флиртовать со всеми мало-мальски симпатичными барышнями?

Летящая музыка тарантеллы сменялась веселым крестьянским тресконом, перебивалась беззаботной гальярдой, смешивалась с воркованием голубей и задорным смехом опьяненных страстью и танцами пар.

– Здесь всегда так? – решила уточнить у нашего «извозчика», ибо увиденное поразило. Слишком пестро, слишком живо и ярко.

Это напоминало веселье праздника, но никак не повседневные будни.

– Юный синьор впервые в Венеции? – понимающе улыбнулся гондольер. – Закончилось время поста, и ныне власти смотрят сквозь пальцы на мелкие грешки и плотские страсти своих горожан. Сейчас время карнавала, когда равны и графы, и простолюдины.

Только после его слов я обратила внимание, что нет-нет да и промелькнет в толпе маска, скрывая лик венецианской девы, а черное кружевное покрывало – порою и цвет волос.

Впереди показалось палаццо.

Галерея белокаменных колонн, стрельчатая арка в готическом стиле, ажурные парапеты – Дворец дожей напомнил мне красавицу в кринолине, присевшую в реверансе. Он словно поощрял ленивой улыбкой истинной венецианки, скрывающей под обманчивыми смирением и почтением властность и жестокость (это если вспомнить, что дворец – еще и судилище, резиденция правителей, место, где заседали совет и сенат). Эта красавица, полная аристократизма, алебастровой красоты, умная и расчетливая, затянула в свои стены не одного еретика, не одного преступника отправила на костер и плаху.

Ступив с гондолы на террасу, мы оказались на площади. Голубей здесь было раз в десять больше, чем праздных зевак. Эти пернатые так же нагло, как их римские потомки, облепляли незадачливых обывателей, решивших покормить «вестников мира».

Не к месту вспомнила, что именно голуби – самые кровожадные птицы, которые зачастую насмерть заклевывают себе подобных и даже не из чувства голода или ведомые инстинктом размножения, а из-за соперничества за пару крошек, в то время как рядом будет лежать целый батон. Наверняка тот, кто окрестил этих любителей метить памятники «мирными птицами», не знал об особенностях биологии сих милых летунов. По мне, так гораздо более миролюбивая зверушка – анаконда – сожрала кролика раз в месяц и лежит шлангом, никого не трогает.

Дворец впечатлял, впрочем, как и его охрана.

– И как ты собрался проникнуть внутрь к этому, как его… источнику? – решила озвучить наши со свекром сомнения.

Адриано загадочно улыбнулся и, выудив из кошеля пару монет, направился к дворцу, беззаботно что-то насвистывая и при этом фальшивя так, что узнать мелодию не было никакой возможности. Проще вообразить, что это виртуозная в своей дисгармонии импровизация. Старик лишь покачал головой, когда этот неунывающий ловелас походя приобнял какую-то субретку, пройдя еще немного, приблизился к загадочной маске и прошептал ей на ушко несколько слов, от которых даже мочки у слушательницы порозовели. Потом обернулся, развел руки вроде бы в приветствии, стремясь обнять совершенно незнакомого синьора, и растворился в толпе.

– За что никогда не любил оборотней во все времена – эти пройдохи умели виртуозно скрываться в людской толпе. Если они не пользуются магией и не пытаются трансформироваться – даже инквизитор может пройти мимо, так и не догадавшись, что рядом двуипостасный, – с досадой обронил свекор.

Мне же не давало покоя другое:

– Как вы думаете, кто все же за этим стоит?

– Боишься, что найденного нового Распределителя отправят к праотцам раньше, чем выпустят Лима?

– Да, – ответила честно и без обиняков. – Хотелось бы подстраховаться.

– Я тоже об этом думаю. Постоянно. Но пока слишком мало знаю. Могу с уверенностью сказать, что есть несколько претендентов: клан Моро с их выдвиженцем – Барто. Он человек, маг, уже в годах. Дар, как не сложно догадаться, ясновидящего с ориентацией на вероятника. Впрочем, как и всех остальных. Вторые – род Альтенбург, который сделал ставку на юную Хольгу. К слову, нет девы более непохожей на ангела, чем эта ундина. Кроткая овечка с пастью хищницы. Третьи – Сейнс-Кантург-Гермская династия, которая поддерживает Виджея. С виду этот тролль – ученый-теоретик. Ему интересны лишь изыскания в области временно́й магометрии. Но ни один истинно увлеченный ученый не станет лезть в политику – слишком грязно и хлопотно. Так что мое личное мнение – это маска, как и у всех остальных. Следующие – семья драконов Танваров. Она выдвигает Лакшая – изворотливого ящера и талантливого дипломата. И наконец, самый юный – Франческо. Он наг, и, что примечательно, за ним единственным не стоит родовой бастион из бесчисленного числа кровников или просто заинтересованных.

– Ничего себе – несколько кандидатов … – протянула озадаченно.

– И заметь: это только верхушка айсберга. Так сказать, те стяги, которые уже гордо реют. Скорее всего, есть и темные лошадки, что появятся чуть позже.

За познавательной беседой время пролетело незаметно, и возвращение Адриано стало для меня неожиданностью.

Оборотень лучился довольством. Правда, золотых у него уже не было. Зато от информации хвостатого буквально распирало, как иного Казанову – от мук творческого секса.

– Пауло Реньер – нынешний дож – сегодня вечером устраивает бал-маскарад в честь начала карнавала, – с ходу выкинул козырь оборотень.

– Наверняка по приглашениям… – с сомнением протянул Дейминго.

– Об этом я тоже узнал, – усевшись поудобнее на парапет, стал рассказывать Адриано.

Оборотень поведал, что бал начинается спустя какую-то пару часов. Все приглашенные – благородного сословия и в масках. Сейчас знатные синьоры и синьориты усиленно готовятся к торжеству, подводя сурьмой брови, накладывая на щеки белила и пудря парики. Но уже совсем скоро гондолы с аристократическими пассажирами начнут причаливать к площади Святого Марка.

– Поэтому у нас не так много времени на приготовления, – подытожил Адриано.

Платье удалось-таки достать. Причем даже такое, в которое я влезала, не затягиваясь в корсет. Как оказалось, не все венецианки стройны, а продать свои портновские умения мастеру ножниц и иголки хотелось каждой: и пышке и худышке. Посему выбор торжественных одеяний в салоне платьев был весьма обширен.

Я стояла перед зеркалом в голубом муаровом платье, покорявшем своею красотой и изысканностью. Оно ладно облегало фигуру, подчеркивая достоинства, но у него был один существенный недостаток: слишком совершенно и в этом своем совершенстве – абсолютно неудобно. Оттого, как только я облачилась в творение венецианских мастеров, где-то в глубине душе зародилась неуверенность, которая расцвела пышным цветом, едва я попробовала сделать несколько шагов. Бывает так, что платье украшает, даря блеск в глазах, царственность осанки, легкость движений. Но случается и наоборот: наряд своей пышностью затмевает его носительницу. Второй случай – это про меня.

Свекор, будто чувствуя мое волнение, подошел со спины и обнял за плечи:

– У нас все получится, я верю в тебя!

– Вот верила бы еще и я сама.

– А у тебя нет другого выхода, – улыбнулся Таргос нашим отражениям. – Просто нет.

– И все же.

– И откуда в тебе эта неуверенность? – раздраженно вклинился в разговор Адриано. – Где та нахалка, что протаранила мою машину? Что с ней стало?

Эта его подколка и выбила из меня всю мнительность. Сама не осознала, как верх взяло профессиональное призвание:

– С ней стало превышение тиреотропных гормонов и ХЧГ! – выплюнула я.

Адриано ненадолго озадачился, но так и не найдя подходящего ответа, просто выдал:

– Я тоже умею ругаться, – выдал этот хвостатый, разбирающийся в эндокринологии так же, как слесарь-сантехник в китайских вазах эпохи Мин. – А если боишься, что поведением как-то выдашь себя… Я успел убедиться, что женщины всех времен одинаковы. Почаще делай реверансы, загадочно улыбайся и томно тяни: «Право же, синьор…» Единственное – веером больно-то не увлекайся… а то с тебя станется: тремя неосторожными взмахами назначить горизонтальную встречу.

Сборы проходили молча, в наспех снятой комнате в одном из трактиров. Свекор сначала бдел мою честь, а посему выставил Адриано за дверь, а потом и сам покинул неказистые апартаменты, давая возможность переодеться. Вот только он не учел одного: глубина декольте платьев тех времен была сопоставима лишь с длиной их юбок. Зашнуровать же такое безобразие самостоятельно, чтобы оно не свалилось в неподходящий момент, оголив грудь, и вовсе поначалу не представлялось возможным.

Но мне все же удалось кое-как затянуть шнуровку, выворачивая руки под немыслимым углом.

Когда я облачилась в платье и разрешила войти, родственничек (вот уж блюститель морали), перед тем как начать самому переодеваться, попросил меня ненадолго выйти. Интересно, что такого нового я могла увидеть в мужской анатомии, если учесть, что не далее как сегодня утром Адриано демонстрировал нам ее во всей оборотнической красе? Хотя… вспоминая текстильное творение на племяннике, а конкретно труселя, когда Лим удирал по коньку крыши… Может, у свекра еще более оригинальные порты и из-за них-то он и отказался дефилировать по каморке в моем обществе?

Словно в ответ на мои мысли из-за двери раздались сдавленные смешки Адриано, а потом и его едкий комментарий:

– Что, на пути от романтизма к реализму трусы могут стать такой преградой?