Текст книги "ДНК Творца"

Протянула руку, наугад доставая ближайший талмуд. И тут, очевидно, сработала местная «сигнализация». Она была прозрачной, стремительной и с пульсаром чистейшей энергии.

– Не сметь! – властный окрик архивариуса заставил лича (а это был именно он) зависнуть в воздухе.

– Чужая рука прикоснулась к хранимому, – протянул дух.

– Это моя невеста, так что считай, что это моя рука, Бетулус. А это, – он указал на свекра, – мой будущий тесть. Так что твоя бдительность излишня.

– Как скажет хранитель, – все так же равнодушно промолвил лич и растворился в воздухе.

– Еще один уровень охраны? – уточнил свекор.

– Да, – подтвердил очевидное Адриано, а потом озабоченно добавил: – Более вас никто не потревожит. А я вынужден оставить вас, – обратился он к свекру с почтением, – и мою очаровательную невесту, – я удостоилась лукавой, многообещающей улыбки и страстного взгляда, – на некоторое время. Увы, дела. И да, осторожнее, некоторые книги кусаются.

Оборотень, не иначе как взяв на вооружение поговорку: «Раньше начнешь, раньше вернешься», ринулся на освоение своей деловой целины, а мы же со свекром обменялись облегченными взглядами.

– Ты что-то задумала?

– Да, мне нужен 1584 год.

– Откуда такая точность? – насторожился родственничек.

– Объяснять долго, а времени мало. Так поможете?

– Все равно с чего-то надо начинать. И если не ошибаюсь, старый Распределитель родился как раз во второй половине шестнадцатого века. Думаю, что устранять конкурентов он начал не раньше, чем появился на свет. Так что искать замену стоит как раз где-то с этого периода и далее – в глубь веков.

Мы с Дейминго взялись за исторические реликвии с энтузиазмом оголодавших молей, вырвавшихся на просторы еще ни разу не грызенной собольей шубы. Хроники, летописи, манускрипты, гримуары. Солидные кожаные обложки в окладах и скромные, потрепанные томики, тубы для свитков и листы дневников.

Я перебирала страницы, скорее доверяя интуиции, чем пытаясь прочесть вязь или неровный почерк, и выискивая глазами лишь даты. И радовалась в глубине души, что цифры в европейских письменах были арабскими. Восточные же иероглифы и арабскую письменность по негласному договору пропускали сразу – понять ни я, ни свекор там все равно ничего не могли, а вот время потратить – запросто.

Когда я перешла к двенадцатой по счету полке, до меня, стоящей на книжной лестнице, долетел голос свекра:

– Кажется, нашел, спускайся.

Торопливо поставила уже облюбованную книгу на место и поспешила вниз.

Дейминго держал в руках старинный фолиант в кожаном переплете с медной застежкой, слегка позеленевшей от времени. Застежка на книге была разомкнута. Как я убедилась недавно, такие «замки» были на тех талмудах, которые показывали свой нрав: один чуть не тяпнул меня за палец, когда я его открыла, два других полыхнули огнем, а последний решил умыть, выплеснув ушат воды (ладно, увернуться успела).

– Только осторожно, книга ядом плюется, – предупредил старик.

– А про что она?

– Судя по всему, это история одной из величайших семей Флоренции – Медичи. Настоящая история, – он особо выделил «настоящая», – и генеалогия поколений и поколений чародеев.

– И что же в ней такого секретного, что прячут за ядовитыми плевками? – протянула с сомнением.

– Как и у любой династии, желающей получить власть, – маленькие секреты и большие тайны, скелеты в шкафах и трупы в потайных ходах. Думаю, что эта книга даст прочитать себя от корки до корки лишь носителю крови Медичи.

– А как же вам удалось хоть что-то прочесть?

– Ну… – смутился старик, – она не сразу плюется, а когда читатель ослабит бдительность – где-то спустя минуту. Главное увернуться, вовремя захлопнуть, а потом открыть и читать дальше.

Да уж, такими темпами мы эту вредную книженцию до утра листать будем. И тут в голову пришла шальная мысль: у меня же есть поглотитель магии, тот чертов артефакт, доставшийся от Распределителя. А что, если его положить меж страниц книги? Может, он вберет в себя охранную магию фолианта?

Озвучила пришедшее на ум, и свекор, подумав, согласился, что стоит попробовать, но предупредил, чтобы я держала свой дар под контролем все то время, что буду без кулона.

Осторожно расстегнула цепочку и положила украшение меж страниц. Прошла минута, другая, но книга так ни разу и не плюнула. Выждав еще чуть-чуть, мы со свекром словно по команде ринулись к светочу знаний, едва не сталкиваясь лбами.

Великий герцог Тосканский, Козимо I Медичи, ловкий политик и тиран по натуре, сумел добиться влияния не только в правящих магических кругах, но и, виртуозно лавируя в сводах чародейского закона, в 1564 году жениться на простой смертной и сосредоточить в своих руках монархическую и духовную власти. В 1584 году он возвел на папский престол своего преемника Алессандро, получившего имя Пия Пятого. И в течение полувека на еретических кострах Рима сгорели многие, неугодные роду Медичи.

Прочитал вслух свекор и поднял на меня недоуменный взгляд. Я же растерянно смотрела на страницы, понимая, что вот он – ключ, ответ, но с какой стороны к нему подобраться? Рассеянно начала листать фолиант, пока не дошла до форзаца. И едва его открыла, как на желтой от времени бумаге начало расти генеалогическое древо. Появлялись все новые ветви и имена, даты и ответвления, пока взгляд не наткнулся на вязь: Джованни Медичи, Распределитель. Годы жизни: 1567–2017. Умер в 1904 г.

Я отшатнулась и непроизвольно схватилась за лестницу. Дерево под рукою как-то жалобно скрипнуло и осыпалось трухой. «Кулон», – едва успела подумать, а рука уже выдернула из фолианта артефакт.

– Поздно. Был всплеск твоей магии. Через несколько минут здесь будут инквизиторы, – лишь успел оценить происшедшее старик, а на нас уже несся лич. Тот самый. С пульсаром и раззявленной пастью, из которой дыханием бездны проревело:

– Смерть преступникам! Смерть всем, кто вне закона!

В меня полетел смертоносный сгусток чистой энергии.

Дейминго вскинул руку и, то ли матюгнулся, то ли колданул, то ли продекламировал аптечный рецепт на латыни, но из его раскрытой ладони навстречу пульсару полетела энергетическая воронка, в последний момент раскрывшаяся, словно цветок эдельвейса, передо мной и превратившаяся в щит.

Пульсар лича врезался в защиту, на доли секунды затопив все хранилище нестерпимо-ярким светом. Невольно прикрыла глаза, а когда снова распахнула, то увидела еще с дюжину призраков, спешивших к нам со всех сторон.

– Уходим! – гаркнул свекор, подтверждая древнюю истину: храбрый человек должен уметь быстро бегать. Так, на всякий случай…

Он схватил меня за руку и потянул к шахте. Я же, не иначе как в попытке цапнуть как можно больше неприятностей за раз, умыкнула книгу с жизнеописанием рода Медичи и, прижимая ее к груди, ринулась вслед за Дейминго.

Бег продлил нам жизнь во всех смыслах этого слова, позволив увернуться от десятка пульсаров, перепрыгнуть через два не по возрасту активных скелета и увеличить дугу полета, когда мы со стариком сиганули в шахту. Дейминго сумел извернуться кошкой и, создав купол, растянуть его в проеме колодца. Заклинания, пущенные нам вслед, увязли в преграде.

Приземление вышло специфическим. Поскольку Дейминго опередил меня на пару шагов, он первым и встретился с земной твердью. Родственничек не сумел устоять на ногах и припечатался коленями и локтями, приняв позу лошадки-пони.

Я же в полной мере испытала всю гамму ощущений, которые доставались рыцарям, в спешке покидавшим дам своего сердца через окно, пикируя в седло верного жеребца. Не к месту возник вопрос: как им после таких полетов удавалось обзавестись потомством и не отбить себе все первичные половые признаки? Невольно оказалась в роли наездника, а поясница и крестец свекра выступили альтернативным седлом.

Нечаянная «лошадка» подо мною горестно охнула, развела руки и ноги в стороны и села на двойной шпагат передних и задних конечностей, перейдя к более надежному виду передвижения – по-пластунски.

– Может, все-таки слезешь? – просипел свекор.

Я скатилась с него, и по второму ярусу хранилища пронесся наш слаженный стон. Дейминго потирал поясницу, а я только сейчас почувствовала, что сбила в кровь колени и ободрала локти.

Переведя дыхание, мы со свекром, не сговариваясь, устремились вперед, стараясь уйти как можно дальше. Полагаю, что сейчас у нас была одна мысль на двоих – инквизиция. Но вот чего мы ожидать точно не могли, так это того, что «альтернативный источник знаний», находящийся на втором ярусе, окажется… драконом. Причем не живым, а давно и прочно покойным.

С этим бесценным носителем информации мы столкнулись, повернув за очередной угол. Череп, некогда бывший драконьей мордой, ощерился двумя рядами острых зубов, подтвердив: дантисты превосходно помогают сохранить зубную эмаль, и при этом не важно, в каком виде их употреблять: сыром или хорошо прожаренном. Резцы, клыки и коренные, которые продемонстрировала местная ходячая «база данных», были отборного качества – без червоточин и сколов. Хоть на рекламу стоматологической драконьей клиники помещай.

Умертвие клацнуло челюстью прямо перед нами, приглашая опробовать его прикус не только на вид, но и на твердость. Мы со свекром вежливо отказались, рванув прочь. Дохлый дракон бодро попрыгал за нами, светя красными глазницами и щелкая челюстями, как иной рыцарь забралом. Места, чтобы расправить крылья, у него не было, зато желания нас догнать хватало с лихвой. Он загребал лапами со старательностью крота, когда мы, миновав особо узкий проход, на какое-то время оторвались от хозяина здешних владений.

Наконец ящер сообразил, что, если не удается следовать постулатам сыроедения, добычу можно просто поджарить, и плюнул в нас струею огня. Свекор успел толкнуть меня, и мы прижались к противоположным стенам, вежливо пропуская ядреное драконье дыхание вперед. Да и как такому не уступить? Против огня из глотки магического птеродактиля в равном бою не выстоит ни одно заклинание.

«Так вот почему тут нет ни одного лича», – подумалось вдруг. С таким носителем знаний и охранники не нужны. Вслух же, задыхаясь от копоти, спросила совершенно другое:

– А нельзя этого дракона перевести в более мирную двуногую ипостась?

– Нет, – бросил, кашляя, свекор, – это способность лишь живых существ. Трупам она, увы, недоступна.

– Жаль.

– А мне-то как жаль, – протянул родственничек и кивком головы показал, что отдых закончен и пора продолжить забег.

Дракон же, поняв, что коварные людишки не хотят просто так превращаться в гриль, удвоил усилия и, когда мы уже почти миновали очередной зал, проскрежетал костями о стены разрытого им же хода.

Адриано, появившийся словно из ниоткуда, махнул нам рукой:

– Сюда! Скорее!

От импозантности оборотня не осталось и следа: грязный, всклокоченный, с порванным рукавом пиджака и шальным взглядом – он походил больше не на спасителя, а на соучастника грабежа.

Не задумываясь о том, что это может быть ловушка и за поворотом нас ждет инквизиторский отряд, мы припустили за оборотнем.

Едва успели добежать до хранителя, пол под ногами зашатался, а по своду грота пошла трещина.

– Обвал! – никогда бы не подумала, что в одном простом слове, высказанном свекром, может быть столько матерного подтекста.

– Туда, – сориентировался Адриано, и мы буквально ввинтились в узкую щель.

Первое, что я поняла, оказавшись внутри, – это тупик.

Проем вывел нас в узкую нишу. Свекор зажег магический огонек – смысла таиться теперь не было: и так уже сколько магических всплесков выдали на-гора мы оба. Я осмотрелась. Два на полтора метра, явно рукотворные: слишком уж аккуратно вытесан камень. На ум пришел лишь отшельничий скит. А чем еще могло быть сие помещение?

Увы, я ошиблась. Адриано, поводив носом и прищурив глаза, уверенно прошел (целых два шага!) к дальней стене и, стряхнув пыль с камня на уровне груди, протянул:

– Гробница. Причем весьма древняя.

Теперь уже и я заметила на камне едва видимые руны.

– И что? Нам от этого почетнее умирать будет? – ехидно осведомился свекор.

В унисон его словам с противоположной стороны щели послышались задорный драконий топот и клацанье зубов.

– Нет, – процедил Адриано. – Просто отсюда нет выхода.

– Замечательно. Тогда у нас, значит, есть аж несколько альтернатив на выбор – протянул Дейминго. – Сдохнуть от голода и жажды, задохнуться, быть поджаренными или просто растерзанными. Кто за какой?

О том, что есть еще один – инквизиторские застенки, он благополучно промолчал. Альтернатива, учитывая рокировку власти, была немногим лучше – свидетелей истинной смерти бывшего инквизитора проще всего было запрятать в камеры на как можно более долгий срок.

Я, все еще сжимая нифилимский артефакт и книгу, тихонька кашлянула:

– Вообще-то, дорогой свекор, есть еще один – прогуляться по спирали времени. Правда, троих сразу я еще никогда не перемещала…

Краем глаза заметила, как сжались кулаки Адриано, и повернулась, чтобы встретиться со злым взглядом оборотня.

Вот верно говорят, что мужчинам надо давать информацию дозированно. Из всего сказанного хранитель вычленил для себя главное:

– Свекор?

Глядя на Адриано, подумала: сегодня меня точно загрызут. Не дракон, так оборотень.

– Как это понимать? – прорычал хвостатый. Именно что прорычал частично трансформировавшейся глоткой.

На помощь пришел Таргос. Отбросив светское воспитание, он не менее грозно рявкнул в морду несостоявшегося жениха:

– Времени мало, поэтому вкратце могу объяснить только матом. А лучше сначала выбраться.

То, что цейтнот жуткий, подтвердил и дракон воодушевленным топотом. И тут на всю пещеру прозвучало:

– Именем великой инквизиции…

Что нужно сделать ее именем, так и осталось загадкой, поскольку стражей магического закона бесцеремонно перебил драконий рев. А затем наша троица через щель увидела всполохи пламени, правда уже в противоположной стороне грота. Вместо бурных оваций талантливому скелетному пиротехнику послышалась чья-то ядреная ругань. Поскольку квалификация инквизиторов была высокой, а познания в нежитиведении обширными, за всю пятиминутную тираду безымянный спикер так ни разу и не повторился.

– За что люблю таких вот умертвий-драконов, – прокомментировал свекор, – они не делят свой ужин по профессиональной принадлежности, а посему и мы, и инквизиторы в равных условиях.

Прямо как ситуация из «Шрека» – «почувствуй себя Фионой, заточенной в замке» называется. Жаль только, что апартаменты в японском стиле минимализма.

Спутники все еще созерцали светопреставление и шустро удирающих от него зрителей, а я, отойдя, начала старательно вычерчивать на полу пентаграмму прямо амулетом, экспроприированным некогда у Распределителя. Получалось криво, но вдохновенно. Руны выходили совсем как почерк отечественной медицины – корявыми и беспощадными. Эль-Тариш, коим я все это вытворяла, стоически переносил надругательства.

Первым оглянулся Адриано:

– Что ты творишь?

– Нас спасаю. Всех.

Уточнять, почему и его тоже, не стала. Не дурак, сам поймет. Оборотня было отчасти жаль: он только хотел пройтись по краю служебных полномочий, показать девушке раритеты. Откуда ему было знать, что избранница невестой быть никак не может, ибо уже жена, и что привел он в хранилище тех, кого разыскивает инквизиция как особо злостных преступников. Такой проступок не увольнением грозит, а сроком. Так что он теперь с нами в одной лодке. И если мне удастся, то наша хлипкая посудина пробороздит волны истории.

Еще раз внимательно оглядела творение рук своих. Вроде бы вектор рассчитала верно и даже ввела поправку в координаты местоположения. Оказаться в этих же катакомбах, но четыре столетия назад желания не было. Лучше уж где-то на поверхности.

Свекор задумчиво рассматривал мою напольную живопись. Кривился. Ну да, я знаю, что линии должны быть ровными, углы – выверенными, а моя пентаграмма больше напоминала импровизацию с шаманским бубном, но никак не высшую начертательную магометрию.

– Насчет точности попадания – остается лишь молиться, но развоплотить при прыжке не должно, – наконец вынес вердикт свекор и первым шагнул в пентаграмму.

Я последовала за ним, все так же прижимая к груди книгу. И на кой она мне нужна? – сама не понимала.

Оборотень все еще колебался. Стоял, сверкал волчьими глазами, тяжело и глубоко дышал.

– Хочешь, чтобы тебя сожрал этот неупокоенный ящер? Или провести остаток дней в тюрьме?

Адриано не шевельнулся.

– Я все тебе объясню, но позже. Сейчас нет времени. Давай!

Блохастый сделал шаг внутрь пентаграммы и, крепко обняв нас со свекром, зло выдохнул мне в ухо:

– Ты мне все расскажешь!

– Всенепременно, – заверила я.

Отдала амулет-поглотитель свекру, чтобы не помешал, случайно соприкоснувшись с моей кожей, и постаралась отрешиться от того, что было вокруг.

Закрыла глаза и сосредоточилась. Тогда, в 1904-м, выплыв из Невы, я не знала, смогу ли вернуться в свое время. Перед взором встал горящий баркас. Его железное искореженное тело с погруженным в воду носом и задранным в воздух винтом.

А потом были сотни бесплодных попыток наполнить пентаграмму переноса силой, пока не научилась вынимать из себя сильные эмоции осознанно. «И почему в других дар нормальный, не завязанный на чувствах, а мне достался в наследство от прабабки вот такой, бракованный?» – подумалось некстати.

Я не использовала свою магию уже давно. Сумею ли вновь?

Вдох-выдох.

Найти границу между болью и радостью, между воспоминаниями, рвущими душу на осколки и заставляющими дышать, когда жить не хочется.

Вспомнилось тело Стасиса на алтаре и ухмылка Распределителя. Этот пернатый гад, который, как оказалось, один из Медичи, рожденный в 1567-м, проживший до 2017-го и убитый на том злополучном баркасе в 1904-м, он до сих пор иногда мне снился. Скалящийся, протягивающий руку со скальпелем, чтобы перерезать мне, лежащей в путах заклинаний, горло.

Это прошлое, от которого не сбежать, не укрыться ни под одеялом, ни в дурмане. Заставляющее быть сильной даже в слабости.

Лишь рядом с Лимом, с моим невыносимым рыжим, это прошлое отступило. Но сейчас я намеренно вытаскивала эти жуткие воспоминания из себя. Как и другие. Теплые, светлые. Брачная сережка и взгляд любимого, с потаенной надеждой, что я скажу «да», его улыбка и трепетное касание, когда он узнал, что станет отцом. Озерный рассвет.

Граница отчаяния и надежды была кромкой лезвия, барьером, который я опустила. И сила хлынула, растеклась по венам, ринулась в солнечное сплетение. Огненным, выжигающим душу потоком она потекла через пальцы, заполняя руны пентаграммы.

Даже сквозь плотно сомкнутые веки я не видела, но чувствовала, как от меня пульсирующими кольцами расходится нестерпимо-яркий свет.

Кричали от боли мои спутники. Я же, отдавая всю себя, вдруг почувствовала – энергии недостаточно. Слишком большой скачок, слишком нас много…

Но временной водоворот начал уже закручивать своих жертв спиралью, растворяя в потоке. Последней связной мыслью было: «Выжить. Выжить, чтобы спасти».

Рим, 1740 г.

Первое, что я почувствовала при пробуждении, – это сквозняк. Младший брат стылого ветра обнял шею, скользнул непрошеным любовником по груди и заставил поежиться.

– Очнулась… – голос был знакомый, но мысли упорно ускользали от меня. Не иначе, спешили покинуть дурную голову хозяйки.

С трудом приоткрыла глаза и сразу же, застонав, вновь смежила веки.

– Давай, девочка, просыпайся, – второй, старческий, баритон вызвал в памяти картину: здоровенные зубы дракона, струя огня.

Я простонала в пространство:

– Пробуждение было бы прекрасным, если бы воспоминания о нашей веселой вечеринке с ящером и инквизиторами не возвращались столь стремительно…

– Голова раскалывается? – участливо осведомился свекор.

– Да, – подтвердила я и попыталась кивнуть. Зря. Больше я таких ошибок решила не совершать, а посему воззрилась на потолок. Фреска, выполненная талантливо и умело, но не выдержавшая натиска времени, частично осыпалась.

Кто-то попытался меня поднять, но я слабо запротестовала. Полежав еще с минуту (не сказать чтобы уж совсем в молчании – дуэтное сопение моих спутников было весьма выразительным), пришла к выводу, что холодный паркет (а судя по ощущениям, лежала я именно на нем) – не лучшее место для релакса.

Едва попыталась сесть, как тут же две пары рук приподняли и устроили поудобнее.

– Отошла?

– Как себя чувствуешь?

Перевела взгляд со свекра на оборотня. Участливое выражение и готовность помочь – у одного, спрятанная глубоко злость и решимость – у второго.

Что-либо объяснять Адриано я пока была не готова, несмотря на то, что оборотень этого жаждал. А посему задала вопросы тем, у кого времени на рекогносцировку местности было поболее моего.

– Мы где? И главное – когда?

Мужчины, не сговариваясь, уставились в окно: центральное, с полукруглой аркой и двумя пилястрами. Боковая его створка была разбита и затянута промасленной бумагой, выполнявшей защитную функцию не лучше бабушки-вахтерши в общежитии: не пропуская честные лучи солнца, но позволяя просачиваться холоду и сквознякам.

– И? – мне стало очень любопытно, что же там узрели мои спутники, пока я была в отключке.

– Судя по увиденному, если это, конечно, не игра воображения и не постановка, – мы где-то в Европе галантного века, – наконец провозгласил Адриано.

Я порылась в закромах памяти, выуживая все, что знаю об этом времени: правление Людовика XV, фаворитки, войны, не громкие, но постоянные свары между герцогствами и странами. Мадам де Помпадур, Вольтер, Монтескьё, Руссо… Да много чего.

Все еще переваривала услышанное: выходило, что до нужного временно́го отрезка не дотянули лет сто как минимум. Дейминго же, видя мое состояние, осведомился, в порядке ли я и смогу ли самостоятельно передвигаться, поскольку нужно как-то выбираться отсюда. Пришлось его заверить, что взгляд у меня, как и прежде, цепкий, воля железная, нервы канатные, а язык острый. Так что, в случае чего, зацеплю, оглушу, повяжу и порежу! На этот выпад Таргос ехидненько уточнил: а как насчет просто ходить? Кивнула, подтверждая, что и сей подвиг мне по силам. Заявление, конечно, было больше бравадой, и свекор фыркнул, давая руку, чтобы смогла на нее опереться.

Шагнула, покачнулась, но сразу же выровнялась и решила лично узреть картину, которая заставила Адриано думать, что мы вляпались в эпоху Просвещения. А ведь я рассчитывала, что нас вынесет в 1584 год. Увы, моим чаяниям не суждено было сбыться. Надежды разрушила юная синьорита, которая вышла из остановившейся у дома кареты. Я увидела корсаж, едва прикрывающий грудь, талию, утянутую настолько, что ее можно было обхватить двумя ладонями. Высокая, чуть ли не в половину роста, прическа прелестницы, напудренное до белизны лицо, неестественно яркие губы и щеки, мушка на скуле и черная бархотка на шее – те детали, что выдают эпоху без слов.

Увы, эта девушка была явно не из периода Возрождения, славившегося чистотой линий и естественностью красоты, простыми прическами и глухими платьями.

Я так засмотрелась на дитя эпохи, что едва не прозевала главного: она входила в двери дома, где мы обретались. Чувство, что я любовник, застигнутый на горяченьком, не покидало, пока мозг лихорадочно соображал, куда же спрятаться. Все втроем мы в одном месте скрыться не могли, а посему Адриано с верткостью ужа ввинтился под кровать (и так ловко это сделал, словно специально тренировался), а мы со свекром поделили платяной шкаф. Надо сказать, очень вовремя поделили, ибо красавице отчего-то вздумалось посетить именно нашу комнату.

Вошла она не одна, а в сопровождении то ли местного слуги, то ли чичисбея.

– Я желаю видеть Джованину немедля. Позови ее! – нервный надменный голос красавицы разлетелся по комнате осколками разбившегося хрусталя.

Прислужник скрылся, а гостья в нетерпении начала похлопывать веером по раскрытой ладони.

Мы со свекром партизанили из шкафа. К слову, в последнем наличествовало столько платьев, что там легко можно было спрятаться даже с открытыми дверцами, как в молодом, но густом ельнике. Дейминго, как и я, страдавший излишним любопытством и не считавший это пороком (скорее уж средством повышения уровня образования), прильнул к щели между створками. Увы, наблюдать в столь узкое смотровое отверстие нам обоим было жутко неудобно, а посему родственничек, не мудрствуя лукаво, совсем по-мальчишески начертил на дверце фигуру (вызвавшую в моем сознании жутко неприличные ассоциации). Та, на мгновение засветившись алым, погасла, а нам как через мутное слюдяное окошко открылась преинтереснейшая картина. Жаль лишь, что размер «экрана» был не более дисплея телефона.

В комнату вплыла светловолосая кокотка в дезабилье, состоящем лишь из тонкого спального платья, расшитого кружевом и убранного голубыми лентами. Точеные ножки в чулках, что во все времена будоражили мужское воображение, и мягкие домашние туфельки – не иначе, недавно дева встала с постели?

Гостья при виде вошедшей скривилась:

– Джованина, право, что за вид в полуденный час! – вместо приветствия выдала она.

Засоня ничуть не смутилась, лишь повела плечиком и промурлыкала:

– Для кого полуденный, а для кого – рассветный. Князь Бальтассире был столь учтив, что довез меня в своей карете из игорного клуба до самого дома. Он был столь обходителен, что я, как истинная синьора, не могла не пригласить его на чашечку горячего шоколада…

И тут же, не давая гостье, поборнице морали, вставить хоть слово, прощебетала:

– Дорогая сестра, вижу по твоему лицу, что ты не пробовала еще этот божественный напиток. А жаль. Он великолепен! Надо исправить это упущение сию минуту, – и лукавая красавица потянулась к колокольчику для вызова слуг.

– Без надобности, – бросила пришедшая. – Я явилась сюда не за этим. Ты позоришь нашу семью, Джованина. Ты… ты…

– Содержанка, живущая в доме своего патрона и принимающая у себя в спальне иных мужчин? – невинно подсказала кокотка.

– Как поэтично ты говоришь об образе шлюхи! – наконец-то выплюнула из себя гостья.

Налет игривости вмиг слетел с хозяйки.

– Возлюбленная сестра, ты забываешься… – насмешливо протянула она. – Украшения, что сейчас на тебе, не из нашей фамильной шкатулки. А содержание родового поместья? Не твоя ли это заслуга? Хотя нет, не твоя. Откуда у бедной добропорядочной синьориты такие средства?

– Из-за тебя от партии со мной отказался Матео! – гостья все же сорвалась на крик. По ее щекам потекли слезы, размазывая слой белил и румян. – Сказал, что не будет родниться с семьей Гонзага!

– Глупая… – Джованина хотела было обнять сестру, но в последний момент остановилась. – Глупая Алессия. Если лишь в этом беда… я сегодня же попрошу аудиенции у его преосвященства Бенедикта Четырнадцатого… он не сможет мне отказать.

Глаза гостьи расширились от удивления:

– Только не говори, что новый папа, принявший сан лишь несколько месяцев назад…

– Тоже когда-то был моим любовником. Причем каким!.. К тому же, что бы ни твердили церковники простолюдинам, Рим – это большая постель, где под подушкой всегда будут лежать еретические книжки и любовные романы, – мечтательно протянула бесстыдница. – Вот увидишь, твой Матео после проникновенной проповеди будет просить извинения.

Я и свекор были столь увлечены беседой сестер, что не заметили, как слишком сильно прильнули к дверце, и она, не выдержав натиска, распахнулась, и мы вывалились в комнату под дружный женский визг (и мой в том числе).

Синьориты прошедшей эпохи голосили отчаянно и на одной ноте. Непрекращающаяся звуковая атака подтверждала, что Италия – родина оперного пения, а ее уроженки, даже не имея голоса, способны пищать без передыху долго и упорно. Я искренне сожалела, что наше появление было не столь эффектным, чтобы дамы лишились чувств от увиденного сразу же, и все же лелеяла в душе надежду: прооравшись, они грохнутся в обморок. А что? Благородные синьориты галантного века славились тем, что часто и прицельно пикировали в объятья кавалеров, закатив глазки.

Но то ли свекор не тянул на того, ради кого стоит затевать обморок, то ли сестрички попались покрепче нервами. Я же, закричавшая в первые мгновения от неожиданности, сейчас пребывала на четвереньках и пыталась выпутаться из платья, спрутом обвившего мою шею.

Когда из-под кровати показалась рука, в паутине и пыли, девицы взяли верхнее «си». А я испугалась за свои барабанные перепонки и стекла.

Из раскрытой ладони оборотня ударил пучок света, прицельно попав сначала в одну, потом в другую недооперных див. Прелестницы замерли в неловких позах, но звук их голоса, все еще гулявший по комнате, вызывал нестерпимое желание потрясти головой, чтобы из ушей вылетели остатки звука.

Тем временем в коридоре послышался топот. Кто-то явно спешил на вой этих двух сирен. Краем глаза заметила, как Адриано пытается вылезти из-под кровати, ухватившись обеими руками за ножки спального ложа. Судя по попыткам выбраться из мебельного капкана, залезть туда было куда проще. Свекор же больше напоминал барахольщика, зарывшегося в свои богатства с головой: он был в дамской шляпке, с которой, прямо у него перед носом, свисал чулок, ноги родственничка надежно спеленал подол платья. В остальном же – перемазанный грязью как черт, с подпалинами на лацканах, Дейминго отбивался от дамских туалетов с упорством монаха, атакованного работницами квартала красных фонарей с непристойными предложениями (в смысле тихо, но настойчиво).

Мне первой удалось выбраться из текстильного плена, и я рванула к дверям, пытаясь сообразить, что же делать? Под руку попался шлейф. Потянула на себя находку и поняла: весило сие произведение портняжного искусства чуть ли не двадцать килограммов. Решение пришло мгновенно.

Ухватившись поудобнее за подол, я по дуге запустила наряд не хуже, чем метатель молота свой спортивный снаряд. Юбка в полете раскрылась колоколом и раззявила кринолины, словно пасть. Жаль, что летело платье хорошо, но недолго, сдесантировав в лицо слуге (как раз тому самому, что привел гостью в комнату). Мужчина инстинктивно выставил руки, пытаясь уклониться от привиденистого туалета. Воспользовавшись тем, что все внимание визитера поглощено юбками, я, не целясь, подняла ногу как можно выше в импровизированном фуэте. По стону, донесшемуся из-под вороха ткани поняла – попала. Знать бы только еще куда.

– Отойди, мешаешь, – крик Адриано, голова которого показалась из-под кровати, и свою порцию заклинания стазиса получил уже прислужник.

Оборотень, отфыркиваясь и матерясь сквозь зубы, вылез из-под кровати наполовину, когда свекор, избавившись от дамского гардероба, подошел к мученику и, ухватившись за обе руки хранителя, выдернул его из-под ложа, как дедка приснопамятную репку.