Текст книги "ДНК Творца"

Глава пятая
Тосканское гостеприимство

Тоскана, июль 2018 г.

Короткий полет через огненный шквал завершился грузным ударом о камни. В этот раз сознания я не потеряла, о чем сразу же пожалела. Почувствовала, как спиной ударилась о булыжник, а потом мое тело покатилось по крутому склону. Осыпь, где разогретая солнцем галька перемежалась с песком и жесткой, высохшей под палящими лучами травой, нещадно драла платье, оставляла синяки и ссадины и всячески мстила неосмотрительной мне.

Каким-то чудом, почти выворачивая руки, удалось ухватиться за чахлый на вид, но гордый и крепкий на поверку куст и затормозить.

Я лежала на камнях, тяжело дыша ртом. Казалось, что с каждым выдохом выплевываю часть легких. Тело практически потеряло чувствительность, а сознание захлестнули отчаяние и тоска. Слезы, уже выступившие, готовы были вот-вот политься из глаз.

Не подозревая о высоких чувствах и тонких материях, перед самым моим носом жук-навозник, деловито уперев передние лапки в землю, задними толкал шарик раза в три превосходящий его по размеру. Причем этот маленький, но упорный скарабей напрочь игнорировал законы земного притяжения, поднимая свою ношу вверх по склону. Такое упорство мелкого насекомого заставило прийти в себя. Невольно подумала, что моя жизнь в последнее время напоминает боксерский поединок с обстоятельствами: главное, не с какой силой я наношу удары, а какой силы удар я смогу выдержать.

Наконец, когда немного пришла в себя, смогла подняться, правда на четвереньки. Сия поза могла считаться весьма гордой по сравнению с предыдущей – пребыванием тела в положении «по-пластунски».

Иссушающий, мертвый ветер налетел порывом, ударил по лицу прядью волос и унесся в долину. Парик остался где-то там, наверху, как и лоскуты от некогда пышной юбки. Попыталась осмотреться.

Внизу, по ущелью, стелилась асфальтовая лента дороги. Пологие склоны и отроги, горы с покатыми вершинами, чьи склоны, как дамские кринолины, были украшены вязью виноградников и вкраплением бусин-домов. А выше – лишь нестерпимо-синее небо с редкими перистыми облаками. И кругом – жара, давящая своей тишиной.

Лишь вдали, почти на горизонте, словно насмешка – синяя морская полоса. От понимания того, что вода видна, но к ней не протянешь руку, не попробуешь ее на вкус, не окунешь тело, пить захотелось еще сильнее. Мое платье, еще недавно мокрое насквозь, подсушил огненный водоворот, а катясь по склону, я умудрилась собрать на себя целую кучу песка вперемешку с глиной, и теперь на мне просто была большая грязная, порванная где только можно и нельзя тряпка.

Тяжело встала и первое, что сделала, – освободилась от фижм и юбок. С лифом и корсажем пришлось изрядно повозиться, при этом ощущала себя вором, пытавшимся взломать банковский сейф. Из процесса разоблачения сделала лишь один цензурный вывод (остальные были более эмоциональные и емкие): девы прошлых столетий умели портить жизнь и себе и своим кавалерам. Последним особенно: пока снимешь пышную парадную юбку, три нижних, корсет, чулки, панье, что придает пышность и объем наряду в бедрах, панталоны, нижнюю рубашку – уже и утро. Вот тебе и ночь любви. Хотя теперь понятно, почему синьорам этой эпохи для того, чтобы, как раньше говорили, удовлетворить жар плоти, требовалось столько времени. А на поверку непосредственно сам процесс занимал минут двадцать.

Наконец я осталась в нательной сорочке. Башмаки, пережившие купание, выглядели ужасно, но на ногах сидели сносно. Искренне надеялась, что они не развалятся: камни – это не скоростное шоссе. Но идти по осыпи босиком… Увы, любительницей мазохистских удовольствий я не была даже в мыслях.

Тяжело вздохнула и озаботилась вопросом, стоящим на повестке дня: где, собственно, мои спутники?

Поиски решила начать с того, чтобы вернуться на место своего исходного десантирования. Подъем оказался ничуть не легче спуска. Правда, в качестве флажков выступали клочки юбки и примятая сухая трава. Когда добралась до большой плоской базальтовой глыбы, поняла – финиш. В смысле старт. Отсюда и начался мой фееричный спуск. Задрала голову: передо мною был отвесный обрыв. Конечно, это не гладкий бетон, ну да и я не скалолазка. Решила, что геройство – это хорошо, но все же стоит прислушаться к самому тихому из внутренних голосов – голосу разума.

Огибала обрыв долго и упорно, изрядно отойдя от валуна, что встретил меня столь радушно. В серой от пота и грязи рубахе я мало чем отличалась от одной из глыб лавы, что сотни тысяч лет назад разлилась на этом склоне.

Это-то меня и спасло.

Шорох гальки в воздухе, пропитанном жаром и безмолвием, был отчетлив. Я, сама не до конца осознавая, что делаю, скорее повинуясь первобытным инстинктам, пригнулась и ящерицей нырнула за ближайший чахлый куст. Спустя несколько напряженных мгновений появились и они. На этот раз четверо. Терн нещадно кололся, но укрывал меня от глаз инквизиторов. В том, что это были именно стражи, у меня почему-то сомнений не возникло. Наверное, так же охотницы за холостяками узнают женатых мужчин – по брачному выражению лица. Вот и у этих джентльменов в облике сквозили столь знакомые строгие, безэмоциональные и сосредоточенные черты, выправка, а главное – взгляд. Он словно препарировал.

– …рил, что ее здесь нет, – ветер донес до меня обрывок фразы одного из инквизиторов.

– Она должна быть где… – донеслось до меня вновь. – Без нее… временно́го всплеска… не могло.

Фразы были короткими, рублеными, так что домыслить их окончание не составляло труда.

– Нашел! – крикун размахивал руками, указывая вниз.

Не иначе, он обнаружил следы моего стремительного спуска? Трое устремились к говорившему, а затем двинулись вниз по склону.

Я уже хотела выбираться из укрытия, когда особо резкий порыв ветра донес всего три даже не слова, обрывка, которые враз заставили меня изменить первоначальный план стремительного тактического отступления:

– Стар… взяли… переправ… – ни интонаций, ни тембра разобрать было нельзя, однако смысл был понятен.

Я всегда знала, что ругаться матом – нехорошо, но по-другому назвать вещи своими именами просто не получалось.

Выждав еще немного, выбралась из своего укрытия и, пригибаясь так, словно над головой вот-вот должна просвистеть автоматная очередь, устремилась туда, откуда явилась эта четверка.

Сначала услышала лишь отголоски, заставившие меня приникнуть к камням и начать передвижение чуть ли не по-змеиному. Ползти на животе пришлось долго. К ободранным локтям и оцарапанным ногам добавились сбитые до крови ладони. Я старательно загибала влево, понимая, что четверка, не найдя меня в конце своего пути, вернется обратно. Думаю, изгвазданный и разодранный наряд восемнадцатого века без «начинки» в виде тела некой разыскиваемой девицы инквизиторов не устроит. А следовательно, нужно уйти с их пути раньше, чем они меня заметят.

Обползала я говоривших по широкой дуге, в результате чего оказалась у них в тылу. Это я поняла, когда в очередной раз выглянула из-за валуна.

Представшая перед глазами картина не радовала вовсе: свекор стоял с прямой спиной и заведенными назад руками. На его запястьях висели массивные металлические кандалы. Не иначе сплав Эрмара, что блокирует магию. Взгляд старика, холодный и полный презрения, был обращен к конвоирам.

Адриано с рассеченной скулой и разбитой головой, в разодранной рубахе, стоял на коленях. Судя по его виду, он дорого продал свою свободу.

Увы, услышать, о чем ведут столь занимательную беседу охранники, было невозможно, а потому я не придумала ничего лучше, чем попытаться подползти чуть поближе.

Конвоиры стояли ко мне спиной, но один то и дело озирался – бдительный, гад. Выждав момент, когда и он повернулся ко мне затылком, резко перекатилась за очередное укрытие, больше заботясь о том, как бы меня не увидели, чем о том, что ждет меня за очередным скоплением камней. И едва удержалась от возгласа. Я налетела на тело.

Тело попыталось замычать и дернуться подо мной. Зря. С женщиной лучше вести диалог молча. Особенно когда в руке у дамы оказывается увесистый булыжник и она лежит сверху.

Эту немудреную истину связанный вампир с кляпом во рту понял сразу же. Даже указательный палец к губам подносить не пришлось. Кровосос с энтузиазмом закивал, больше не издав ни звука. Мельком отметила, что кожа на его лице покраснела. Похоже, что миф о том, что вампиры испаряются на солнце, имеет под собой обоснование: даже люди со слишком светлой кожей на солнце быстро обгорают. А о таких вот бледных недоальбиносах и говорить нечего…

Осторожно высунулась из-за камня как раз в тот момент, когда вернулась четверка. Увы, изменение диспозиции акустики не улучшило. Я все так же не слышала, о чем переговариваются инквизиторы: в этот раз ветер был на их стороне.

Судя по тому, что один из конвоиров дал отмашку, а затем начал открывать портал, свекра и Адриано решили отправить в управление.

Первым моим порывом было рвануть к ним, но я удержалась. Правда, высунулась из укрытия чуть дальше и, закусив губу, в отчаянии наблюдала, как Адриано, с заломленными охранником руками, исчез в мареве перехода.

В последний момент, прежде чем войти в сверкающую в лучах солнца магическую дымку, свекор обернулся и поймал мой взгляд. Старик, увидев меня, едва заметно помотал головой и смежил веки.

Простой жест был красноречивее любых слов. Я медленно опустилась за укрытие и выдохнула. Вампир смотрел на меня пристально, но попыток поднять шум не предпринимал.

Голова была абсолютно пустой. Единственное, что подсказывало чутье, именуемое некоторыми интуицией: надежда есть, пока есть свобода, но, чтобы ее сохранить, нужно побыстрее убираться отсюда. Навряд ли инквизиторы так быстро свернут поиски беглой магички. Скорее уж пришлют подкрепление и начнут прочесывать квадрат за квадратом.

Вампир, до этого лежавший смирно, попытался отвлечь меня от дум, завозившись и выразительно стрельнув взглядом вбок. Матерая гюрза подняла голову. Ее язык трепетал, а тело, словно полутораметровая латинская буква «S», свидетельствовало: хозяйка этих угодий крайне недовольна вторжением чужаков.

Я перестала дышать.

Лишь смотрела в щели зрачка и на раздвоенный язык. А в голове некстати крутились обрывки воспоминаний той, другой моей жизни, где не было магии, зато были дом и любящая семья. Мама и папа…

Отец считал, что выбор есть всегда: отступить или сражаться, жить или умирать, делать выводы или делать ноги… В последнем случае родитель настаивал на втором варианте, ибо подумать можно и в укромном месте, когда смоешься из эпицентра проблем. Увы, в моем случае выбор тоже был: попытаться резко вскочить, перепрыгнув через валун, что скрывал меня от инквизиторов, оставив вампира на заклание безногой рептилии. Связанный был к незваной шипящей визави ближе, так что призрачный шанс уцелеть, несмотря ни на что, был.

В этом случае я буду избавлена от яда. Зато взамен приобрету два симпатичных браслета на запястья: навряд ли инквизиторы оставят без внимания мое столь эффектное появление в зоне их видимости. Буду арестованной, зато живой.

Ощущая себя полной дурой, поправшей сильнейший из инстинктов – самосохранения, я осталась в компании змеи.

Время шло, наше трио замерло, словно в статичном кадре. Увы, гюрза была напрочь лишена чувства такта, которое заставляет скрыться невольного свидетеля, если перед ним разворачивается пикантная сцена. В данном случае: полуголая девица (исподняя рубаха от пота прилипла к телу, так что почитай что голая) и юноша, у которого из одежды – лишь нательные штаны. Оба – в горизонтальном положении. Для стороннего наблюдателя сцена была бы весьма откровенной и однозначной. А то, что партнер связан, – ну, может, игры брачные у нас такие?

Аспид вел себя в лучших традициях мужа, заставшего супругу на горяченьком: шипел, угрожал, но к активным действиям не приступал. Не иначе, уповал на негласное правило: уйти должен тот, кто находится здесь на менее законных основаниях.

Ноги затекли до бесчувственного состояния, когда змея, убедившись в нашей бессовестности (покидать облюбованное ей завалунье мы не собирались), извиваясь, величественно поползла. Причем не абы куда, а в сторону инквизиторов. Закралось подозрение, чтобы пожаловаться блюстителям правопорядка на падение моральных нравов двуногой молодежи.

Я тихонько перевела дух и закусила ладонь, пытаясь одолеть подступавшую истерику. От банального женского способа снятия стресса спасла услужливая память, отыскавшая в своих кладовых поговорку нашего времени: если вы хорошо изучили повадки диких животных, то без труда найдете общий язык с работниками ЖКХ.

Что ж, судя по всему, после сегодняшнего я смогу не только выдержать встречу даже с министром сей отрасли коммунального хозяйства, нежно любимой народом, но и выбить из него перечень льгот.

«Все-таки истерика накрыла, – констатировала я, когда осознала, какой бред только что пришел мне в голову, – только не такая, когда хочется кричать и бить посуду, а иная – тихая, с душком шизофрении».

Вампир, наблюдавший мои метаморфозы (и надо полагать, испытывавший сходные чувства, только бессильный их выразить – мешали кляп и веревки), поставил меня перед нелегким выбором.

– И что же мне с тобою делать? – прошептала чуть слышно, обращаясь скорее к мирозданью, нежели к конкретному представителю племени клыкастиков.

Банальному «простить и отпустить» мешали обстоятельства. Сразу же небось попадет в лапы инквизиторов, а те только рады будут пуститься по моему горячему и точному следу. Более рациональному «оставить как лежал» препятствовала совесть: сдохнуть под палящим солнцем, когда лежишь связанный и обгоревший, было проще простого.

Еще раз выглянула из-за валуна. Оставшиеся инквизиторы, посовещавшись, начали дружно спускаться к тому месту, где обнаружили мои следы. Было самое время делать ноги. Я уже было решилась: оглушу «заложника», развяжу его, а сама возьму курс на асфальтовую дорогу, что приметила в ущелье.

План – не ахти, но хотя бы дам вампиру шанс выжить… Но что-то внутри меня противилось этому простому решению. Кто-то называет такое чувство страхом, кто-то силой воли, что сильнее соблазна, но в моем случае самым точным определением было «совесть». То, что она никогда не просыпается одна, а будит еще порядочность, а за этими двумя добродетелями довеском идут проблемы и неприятности, навряд ли могло послужить утешением.

То были мысли, а на деле руки уже споро взялись за узлы веревки. Единственное, что прошептала пленнику, перед тем как развязать:

– Поклянись, что ни словом, ни делом, ни действием, ни бездействием не причинишь мне зла.

В качестве свидетеля зарока выступил увесистый камень, который я держала в руке.

– Магической клятвой, – уточнила, увидев, как предвкушающе блеснули глаза «заложника».

Кровопийца нехотя понятливо кивнул. Вытащила кляп, и светловолосый клыкастик, зарекаясь даром, произнес ритуальную формулировку, известную всем чародеям.

Удовлетворенно кивнула и распутала вампира, который, едва освободился, сразу же попытался встать, высунув макушку из укрытия. И тут же был прижат моей ладонью к земле. Блондинчик зашипел так, словно я ему клеймо поставила. Правда, изображал он спускающуюся шину весьма тихо.

– Синьорита, не были бы вы столь любезны более не притрагиваться ко мне. Касания обгоревшей кожи сродни расплавленному свинцу, – выплюнул он спустя некоторое время.

Видимо, боль от обожженной солнцем кожи отступила и позволила ему не только мыслить, но и говорить цензурно и членораздельно.

– Мог бы сказать проще: не трогай сгоревшую кожу, – тихо, но не менее экспрессивно прошептала я. – А сейчас – уходим.

– А что станется, если я откажусь следовать за вами? – возразил сопящий вампир.

– Станутся, – пародируя речь вампира, которая меня изрядно раздражала своей реликтовостью, – тюремное заключение, антимагические кандалы и смерть.

Уточнять, что кончина может произойти от вполне естественных причин, спустя изрядное количество времени и, если повезет, даже на свободе и в кругу семьи, не стала. Смерть и смерть. Ведь никто из нас не вечен. Так что против правды я не погрешила ни словом. А про тюремный срок или присутствие в качестве свидетеля просто не упомянула. Зачем лишние слова?

Вампир побуравил меня взглядом, прикидывая за и против, и наконец выдал:

– Хорошо, ведите. Но как только мы скроемся, обещайте мне объяснить обстоятельства и причины моих злоключений.

«Обстоятельства – долго, а вот причины… не трахай все без разбора», – подумала про себя. Озвучила же более литературный вариант:

– Хорошо, обязательно. А теперь – в ритме вальса.

Не знаю, понял ли вампир последнюю фразу, но полз он весьма споро, вихляя задом и работая локтями. Правда, при этом до моего уха то и дело долетали: «Buca di culo», «Cazzata», «Fare la sega». Чудом уцелевший после всех злоключений амулет, который долженствовал выполнять функцию перевода, таинственно молчал, поэтому о смысле фраз я догадывалась скорее по интернациональной интонации. Интересно, и откуда благородный синьор, да еще и дож, имеет столь обширные лингвистические познания?

Пока мы усиленно изображали пресмыкающихся, было время поразмышлять о многом. Например, о том, что мы оказались в нашем времени и, судя по инквизиторам, уже после ареста Лима. Интересно, какой сейчас день? Месяц? Мысли о годе гнала прочь.

И еще – куда нас занесло? При предыдущих переносах во времени выкидывало не так далеко от исходной точки. Но все случается когда-то в первый раз.

Солнце палило. Мы уже метров триста как упражнялись в горизонтальных способах передвижения. Наконец невысокий, но густой кустарник позволил нам принять хотя и сгорбленное, но все же вертикальное положение. Процесс убегания от инквизиторов пошел гораздо быстрее и эффективнее.

Я держала курс на ущелье. Белобрысый клыкастик хранил выразительное молчание. Постаралась приглядеться к своему спутнику, так сказать, при дневном свете, без очарования свечей и спешки погони. Молодой – на вид лет семнадцать, не больше, красивый, но, по мне, слегка смазливой красотой, с пронзительными, чуть раскосыми карими глазами – цвет, кстати, весьма редкий у блондинов. Широкий разворот плеч, прямая спина – этого аристократа тяжелая работа не ломала, не гнула к земле. А вспомнив то, как он страстно прильнул к Адриано… Молодой, но уже испорченный. И еще подумалось, что я все же ходячая аномалия: нормальные путешественники привозят из вояжа магнитики и сувенирные значки, у меня же получается преимущественно мужиков, которые, к слову, мне на фиг не нужны.

– Что именно ты хочешь знать? – почему-то миндальничать и выкать этому клыкастику не хотелось в принципе.

– Все.

Раз все, так все, решила я. Блондинчик еще не знал, как он попал.

Свое повествование я начала с вопроса: а ты никогда не пробовал пропихнуть арбуз в отверстие с лимон? Получив отрицательный ответ, я начала просвещать этого аристократического неуча в вопросе родовспоможения, а заодно и рассказывая свою историю, как он и просил «все», с самого начала. То бишь с момента появления некой Светланы Смирновой на свет. В подробностях описала процесс родов, благо образование и лексикон недобитого хирурга позволяли. Вампир, несмотря на обгорелую кожу, почему-то побледнел. Не иначе впечатлился?

Зря я так подумала. Оказалось, вампирюги бледнеют от гнева. Блондин сначала резко остановился, развернулся ко мне так, что наши носы едва не соприкасались, и прошипел мне в лицо:

– Издеваешься?

Еще и прищелкнул клыками в попытке устрашить. Происходи это на кладбище, при свете луны, может, и прониклась бы, а так… Сначала демонстративно принюхалась, а потом с интересом заглянула ему в рот, чуть наклонив голову. Прям как овчарка, когда решает: достойна ли ворона, тянущая из мусорного бака очередную дрянь, ее, собачьего, внимания. Разглядывала я при этом ровный прикус и сияющий белизной кошмар платного дантиста.

– Даже зубного камня нет, не то что кариеса… – разочарованно протянула я, ошарашив вампира.

Блондинчик понял, что таки над ним измываются, и хотел уже было перейти от слов к делу, когда я уже серьезным тоном произнесла:

– Считай, это была маленькая месть. За Адриано.

Вампир, поняв без дополнительных пояснений, о ком речь, с вызовом бросил:

– Это был твой муж? Любовник? – клыкастик тоже решил отринуть этикет и перейти на ты.

От такого предположения я аж споткнулась.

– Нет.

– Тогда в чем, собственно, дело? Мы бы подарили друг другу ночь, полную наслаждения…

Казалось, спутник искренне не понимал, что такого он совершил: ну, соблазнил… ну, подумаешь, мужчину… ну, применил при этом дурманящие чары…

– Хотя бы в том, что это делалось без обоюдного согласия. Кого оборотень представлял на твоем месте? – разозлилась я.

– Девушку… – нехотя ответил клыкастик.

– Не просто девушку, – вскипела я, – а меня! Меня!

Лицо же блондина выражало лишь недоумение, и я мысленно махнула рукой – это дитя своей эпохи. С мировоззрением, воспитанным нравом развратного галантного века – времени, когда в Италии имя официального любовника вписывалось в брачный контракт сразу же после фамилии законного супруга, ибо знатная дама могла появиться в обществе лишь в сопровождении кавалера. Времени, когда синьора отстригала прядь волос того, с кем провела ночь, а потом вплетала ее в парик и гордо появлялась на приеме, пестря чужими локонами, как петух. Времени, когда порок шел об руку с добродетелью.

– Ладно, проехали. Скажи мне лишь одно: почему среди сотен мужчин ты выбрал именно этого? Нельзя было пройти мимо? Мы бы тихо искупались в том фонтане и нырнули еще глубже в века, ты бы провел веселую ночь с какой-нибудь синьоритой.

– Не мог, – клыкастик покраснел еще больше, хотя дальше, казалось, уже некуда, и стал напоминать борщ: – Он оборотень. Мне сегодня доложили, что в окрестностях города видели перевертыша – и я после этого известия дышать спокойно перестал, весь вечер пребывал в томлении, а когда в темном коридоре почувствовал его – страсть начала застилать глаза.

«Так, понятно, одних клинит на стройных блондинках, другие пускают слюни на мулаток, третьи – делают стойку на утонченных интеллектуалок, а здесь случай клинический – оборотнефилия», – поставила диагоноз блондинчику.

Меж тем клыкастик, и не подозревая о том, что я начала рассматривать его уже с профессиональным интересом (хотя психиатрия никогда не была моим любимым предметом, но тут такой интересный случай – грех не полюбопытствовать), продолжал:

– Оборотни для вампиров как запретный плод: некогда наши кланы враждовали, и хотя уже триста лет, как длится перемирие, история не знала еще союза детей ночи и перевертышей. Такой брак не найдет благословения, а плод любви, случись ему появиться на свет, – будет умерщвлен, как и те, кто дал ему жизнь.

– Да уж, – не удержалась от комментария. – Скажи откровенно: а ты, случаем, никого на месте Адриано не представлял?

Вампир замолчал. Надолго. Когда по ощущениям прошло уже более получаса, я все же решила спросить:

– Как тебя хоть зовут, чудо?

От такого обращения вампир скривился, но все же нехотя произнес:

– Пауло Реньер.

Имя звучало солидно и основательно и совершенно не шло этому юнцу.

– Значить, Пауль, – сократила я, не испытывая пиетета к истеричной личности. Ну, не могу я уважать человека лишь за титул. За поступки – да. А этот блондинчик из деяний пока лишь только моего знакомого, можно сказать, почти соратника, чуть не оприходовал. Вот и лезло из меня ехидство. – А меня – Светлана.

А потом, глядя на этого херувимистого клыкастика (почему-то в данном эпитете Пауля проскальзывал не божественный смысл, а знаменитый русский корень из трех букв), решила, что стоит быть хотя бы отчасти честной, и добавила:

– И мы с тобой сейчас не в восемнадцатом, а в двадцать первом веке.

Вампир схватил меня за плечо и резко дернул на себя. Признаться, такой реакции я не ожидала.

– Повтори еще раз. Где мы?

«Похоже, что с мыслью «когда мы» этот Пауль еще не смирился», – констатировала я.

– Где – понятия не имею, а вот время – двадцать первый век. В этом можешь не сомневаться.

Не знаю, до чего мы могли бы еще договориться в таком ключе, если бы не услышали вдалеке шум мотора.

– Туда, – указала на ближайшие кусты.

Не сговариваясь, мы зарылись в жесткую зелень, полную колючек, в рекордные сроки. Пока продирались сквозь кусты, я успела увидеть, что с другой стороны зарослей стелется извилистая лента дороги. Добрались.

Разбитый фургончик, по ощущениям – ровесник моего отца, задорно тарахтел мотором и был столь резвым, что впору было заподозрить у него отсутствие тормозов. Суперэлитный цвет первой детской неожиданности довершал образ типичного авто, на котором можно не только ездить, но и использовать его в качестве затычки в заборе.

Скорее подчиняясь интуиции, чем здравому смыслу, я рванула из кустов наперерез этому австралопитеку от автопрома.

Ветви цеплялись за волосы, били по рукам, но я успела выскочить на дорогу, когда между мною и бампером шайтан-машины оставалось метров двадцать. Визг тормозов (которые все же, на мое счастье, были), попытка уйти на встречку, объезжая сумасшедшую меня, и глухой удар о придорожное ограждение.

Инструктор, что обучал меня в автошколе, рассказывал о том, как машина тормозит. При этом сначала обстоятельно объяснял принцип действия ручника, сцепления, говорил о блокировке колес, а потом, видя мое сосредоточенное выражение лица, махнул рукой и заявил, что у женщин обычно процесс остановки немного иной. На мой закономерный вопрос: «В чем принципиальная разница?» – сэнсэй руля и ключа зажигания ответил, что у мужчин обычно срабатывают тормозные колодки при нажатии на педаль тормоза. У дам же авто тормозит сначала капотом, потом радиатором, а потом уже и двигателем. Чаще всего о столб.

Судя по логике бывшего инструктора, за рулем пикапа сидела немножко женщина. Ибо капот игриво задрался, явив миру нутро мотора. Последний, к слову, не глох, несмотря на все попытки водителя. В результате седой и скрюченный старичок, вылезший из драндулета, в сердцах пнул свою колымагу, возвел руки к небу, призывая светило в свидетели, и произнес сначала прочувственную речь то ли Деве Марии, то ли декламируя изощренное проклятие. После этого наконец-то обратил взор на меня.

То, что идея выскочить на дорогу испуганным зайцем была не просто плохая, а очень плохая, поняла сразу. Ритуально усовестив небо и побитую развалюху, водитель обратил гневный взор на меня. Он орал, ругался, размахивал руками – в общем, всячески оказывал помощь не случившейся жертве аварии.

Вылезший за мною из кустов вампир с интересом молчаливо наблюдал за тем, как старик отводит душу, а потом тихонько поинтересовался:

– Ты так и задумывала?

Я, рефлекторно втянув голову в плечи и сморщившись от громких звуков, проинформировала клыкастика, что вообще-то хотела, чтобы синьор нас взял в попутчики и увез желательно как можно быстрее и дальше отсюда. Блондинчик понимающе хмыкнул и… начал насвистывать. Увериться, что мир окончательно сходит с ума, не получилось по той простой причине, что лицо старичка (у которого было два зуба и, как впоследствии выяснилось, четверо сыновей) расплылось в блаженной идиотской улыбке, а потом он пролепетал:

– Конечно-конечно, как не помочь двум очаровательным молодкам, попавшим в беду.

После этих слов он развернулся и потопал обратно к своей, так и не заглохшей машине.

– Пойдем, – коротко проинформировал вампир и пояснил специально для меня, недалекой: – Ты же хотела, чтобы он увез нас на этом экипаже как можно дальше. Вот я ему и внушил, что мы – две прекрасные и юные синьоры, находящиеся в затруднительном положении.

Я лишь помотала головой, поскольку ни я, ни вампир девушками не являлись. А насчет прекрасных… думаю, точнее бы было просто красных. Зато теперь стало понятно, как Адриано поддался чарам этого вампирюги.

Тем не менее мы влезли в фургончик, и хозяин сего шикарного авто, сдав чуть назад, вернулся на первоначальный курс, то бишь на дорогу.

Пока ехали по серпантину, я успела передумать кучу всего, а услышать – и того больше. Водитель не замолкал ни на минуту, поведав нам и свою родословную, и что он – винодел чуть ли не в десятом поколении, и что врачи-то ему пробовать свой продукт запретили, сказав, что каждый бокал может стать последним.

На мое справедливое замечание: «Как тогда оценить качество продукта?» – старичок беспечно улыбнулся и заявил, что пить он не бросил… Зато вносит интригу в каждое застолье.

И продолжил болтать – на этот раз уже о сорванцах-внуках и о том, что июль в этом году удался на диво жаркий. Сетовал на мелкую, но дивно сочную ягоду, из которой должно получиться отличное вино, вот только жаль, что его будет не много.

Блондинчик, скрючившийся в три погибели на заднем сиденье, клацал зубами и отнюдь не от голода (во всяком случае, искренне на это надеялась), а от системы амортизации драндулета. Я же просто подскакивала на ухабах, норовя приложиться макушкой о крышу. И лишь аксакал предгорий Тосканы (а попали мы именно сюда, как уверил нас водитель) был спокоен и недвижим.

Когда по ощущениям прошло часа два, я, не выдержав болтовни шофера, шепотом спросила вампира, не сделать ли так, чтобы старичок замолчал хоть ненадолго.

– Могу, – на ультразвуке отозвался Пауль, – только думаю, что тогда мы не сможем никуда доехать: одно дело – легкое внушение, при котором разум бодрствует, другое – подчинение. Во втором случае мне придется управлять и телом этого синьора. Двигать же за него руками и ногами так, чтобы наша карета ехала… я не знаю как.

Из всего сказанного поняла лишь одно: мне попался бракованный вампир.

Когда мы добрались до дома винодела, солнце уже клонилось к закату, а моя голова раскалывалась. На зубах скрипела дорожная пыль, и я думала, куда мне все же нужнее: в ванную или в туалет. Желудок был иного мнения, напомнив о себе характерным урчанием и проголосовав за скорейший ужин. Хозяин домика понимающе ухмыльнулся и начал споро накрывать на стол. Под одобрительным взглядом Пауля старичок подал нам тарелки с бобовым супом (гордо поименованным виноделом «минестроне»), несколько кусков сыра, краюху хлеба и пыльную бутылку красного вина.

– Для аппетита, – пояснил хозяин, разливая рубиновый напиток, и гордо добавил: – «Карминьяно Россо», девяносто седьмого года! Оно особенно ароматно, насыщенно, с ярким вишневым вкусом и нотками смородины. Как раз для таких очаровательных синьорин.

Чтобы не обижать винодела, решила пригубить вино после витиеватого тоста старика. Поднесла бокал к носу, чтобы почувствовать аромат, и в этот самый момент хозяин решил поприветствовать столешницу своим лбом. Я так и замерла на месте, а потом, отставив напиток, с опаской подошла к старику, прижала указательный палец к морщинистой шее, туда, где должна была биться жилка.