Текст книги "Моя летопись"

Илья Репин[396]396
  Печатается по рукописи, хранящейся в РГАЛИ. Об эпизоде, описанном в настоящем очерке, Тэффи ранее уже рассказывала в очерке «Вспомнилось» (Возрождение. 1931. № 2399. 27 декабря), однако между этими двумя редакциями есть разночтения; возможно, в данном тексте некоторые детали даются рельефней, ярче.


[Закрыть]

Репина я встречала редко. Он жил в Финляндии и в Петербурге показывался случайно.

Но вот приходит ко мне издатель «Шиповника» Каплан и приносит от Репина письмо. Илье Ефимовичу очень понравился мой рассказ «Волчок»[397]397
  Илье Ефимовичу очень понравился мой рассказ «Волчок». – Рассказ «Волчок» был опубликован в газете «Биржевые ведомости» (утренний выпуск; № 15290. 25 декабря). Так что, вероятно, поездка к Репину произошла в начале 1916 г.


[Закрыть]. «До слез понравился», – пишет он. И под этим впечатлением он задумал сделать мой портрет.

Что ж, портрет работы Репина – это большая честь. Условились о времени, и Каплан меня повез.

Была зима. Холодно, вьюжно. Тоскливо. Куоккала с занесенными снегом низенькими дачками была неприветлива. Небо, темнее земли, спускалось низко, и дуло от него холодом. И тихо казалось после петербургских гудков и криков. И снег, такой тяжелый, с наметенными сугробами, такими крутыми, будто под каждым медведь зимует, спит, лапу сосет.

Репин встретил ласково. Повел в мастерскую, показывал новые работы. Потом был завтрак за знаменитым круглым столом. Стол этот был в два этажа. Верхний вертящийся, уставленный разнообразными блюдами. Вы поворачиваете его и выбираете, что вам нравится. В нижней части стола ящики для грязной посуды. Все это очень удобно и забавно – похоже на пикник. Еда вегетарианская, очень разнообразная. «Кормит сеном», – ворчали наши гастрономы и, возвращаясь домой, заказывали на вокзале остывшие котлеты.

После завтрака – работа.

Репин посадил меня на возвышение, сам сел близко внизу, так что видел меня снизу. Это было очень странно. Мне много приходилось позировать для портретов – Саше Яковлеву, Сорину, Григорьеву[398]398
  Мне много приходилось позировать для портретов – Саше Яковлеву, Сорину, Григорьеву… – Об Александре Яковлеве см. в примеч. к «Воспоминаниям». Сорин Савелий Абрамович (1878–1953) – живописец; с 1920 г. – в эмиграции, сначала в Париже, затем в Америке. Портреты знаменитостей его работы (Ф. Шаляпина, Т. Карсавиной, А. Павловой, Элеоноры Дузе, Тэффи, Льва Шестова, Дж. Баланчина, А. Н. Бенуа и др.) находятся во многих музеях мира. Григорьев Борис Дмитриевич (1886–1939) – живописец и график; участвовал в выставках «Мира искусства»; с 1919 г. – в эмиграции.


[Закрыть], Плейферу и многим менее известным, но так странно меня никто не сажал.

Работал Репин – тоже для него необычно – цветными карандашами.

– Будет парижский жанр, – улыбнулся он.

Попросил одного из присутствующих читать вслух тот самый мой «Волчок», который ему понравился. Я вспомнила, как Кустодиев[399]399
  Кустодиев Борис Михайлович (1878–1927) – русский живописец и театральный художник; мастер портрета («Шаляпин», 1922, и др.).


[Закрыть] работал над портретом государя, и тот сам, позируя, читал вслух мой рассказ из деревенской жизни. Читал очень хорошо. А потом спросил – неужели правда, что этот автор дама.

Портрет мой, нарисованный Репиным, получился какой-то волшебно-нежный, совсем неожиданный, не похожий на могучую лепку репинской кисти.

Он обещал его мне. Но ко мне он так и не попал. Был послан на выставку в Америку и, по словам Репина, застрял в таможне.

Мне неловко было расспрашивать и настаивать. Мне говорили:

– Он не хочет признаться, что продал его.

Все равно… Он пропал бы во время революции, как пропали все мои портреты и многие любимые мною вещи, без которых, казалось бы, и жить не стоило…

Когда в Париже переиздали мою книгу, в которой был «Волчок», я посвятила этот рассказ Репину и послала книгу по прежнему адресу в Финляндию. В ответ получила очень ласковое письмо. Он просил меня прислать несколько моих любительских фотографических снимков, без ретушевки, и он по ним и по памяти возобновит мой портрет. Его дочь сделала приписку, что Илья Ефимович очень слаб, еле двигается.

Я была очень тронута его милым вниманием, но с отсылкой фотографий не поторопилась, а когда наконец отослала, на другой же день прочла в газете о его смерти.

В памяти останется небольшого роста худенький человек с необычайно вежливыми и любезными манерами, всегда ровный, приветливый, не раздражающийся. Весь какой-то «старинный».

О нем рассказывали, что иногда перед работой не очень удачливого своего ученика он, указывая недостатки, прибавлял:

– О, если бы мне вашу кисть!

Может быть, это и преувеличение, но такая выдумка всегда характеризует человека. Репин держался очень скромно. Все захваленные всегда много говорили и не слушали собеседника. Именно говорили, а не разговаривали. Шаляпин, Дорошевич, Леонид Андреев – все шагали по комнате и говорили. Репин учтиво слушал собеседника. Разговаривал.

Его жена Нордман-Северова[400]400
  Его жена Нордман-Северова… – Нордман (псевд. Северова) Наталья Борисовна (1863–1914) – писательница, вторая жена Репина; в ее усадьбе в финском курортном поселке Куоккала (после ее смерти Репин стал владельцем этой усадьбы, названной им «Пенаты») Репин жил и работал до конца своих дней.


[Закрыть] была упорной вегетарианкой и внушила эту идею мужу. Отсюда и появился круглый стол. Когда Нордман, приревновав Репина, ушла от него, он остался верен вегетарианству. Незадолго до смерти, погибая от слабости, съел немножко творогу. Это его подбодрило. Тогда решил съесть яйцо. После этого нашел в себе силы встать и даже приняться за работу.

Последняя записочка от него была: «Жду Ваших карточек. Хочу непременно сделать Ваш портрет».

Почерк был слабенький. На портрет сил не хватило.

Да я и не надеялась, что что-нибудь выйдет из этой затеи. Я ничего не умею собирать, сохранять и удерживать. Когда хироманты мне говорят: «Покажите руки», я широко раскрываю ладони, и они качают головой:

– Ну, такими руками вы никогда ничего не удержите.

Забавная история вышла с портретом Плейфера.

Он изобразил меня в белом хитоне и на голову мне набросил синее покрывало.

Потрет этот очень понравился моему другу Щ-ву, помещику Ковенской губернии, великому эстету, другу Кузмина. Он выпросил его у меня и увез к себе в имение. Там повесил его на почетное место и, как эстет, всегда ставил перед ним вазу с цветами.

Во время революции узнал, что крестьяне разграбили его дом и растащили библиотеку и картины. Он спешно поехал выручать свое добро.

Кое-что разыскал. Разыскал и мой портрет: он висел в красном углу рядом с Николаем Чудотворцем и Иверской… Благодаря белому хитону и синему покрывалу, да еще вазе с засохшими цветами, баба, забравшая его, приняла меня за святую и зажигала передо мной лампадку.

История действительно банальная.

Да, правы хироманты. Ничего я не удержала. Ни портретов, ни посвященных мне стихов, ни подаренных картин, ни интересных писем от замечательных людей – ничего.

Есть еще немногое, что сберегла память, но и это понемногу, даже довольно быстро, теряет значение, тускнеет, уходит, вянет и умирает.

Грустно блуждать по этому кладбищу усталой памяти, где все обиды прощены, грехи безмерно оплачены, загадки разгаданы и тихо обволакивают сумерки покосившиеся кресты когда-то оплаканных могил.

Иллюстрации

«Меня часто спрашивают о происхождении моего псевдонима…

у Киплинга есть такое имя…

В газетах появился мой портрет с подписью „Taffy“»

Лохвицкий Александр Владимирович, отец будущей писательницы

Мирра Лохвицкая, русская поэтесса и родная сестра Тэффи

Невский проспект. 1890-1900

Николай Александрович Лохвицкий, генерал-лейтенант, брат Тэффи

Экспедиционный корпус Российской армии во Франции. Начальник 1-й бригады генерал Лохвицкий с несколькими русскими и французскими офицерами обходит позиции. Шампань. Лето 1916

«Мои первые литературные шаги были ужасно жутки. Да я, собственно говоря, никогда быть писательницей и не собиралась, несмотря на то что все в нашей семье с детства писали стихи»

Николай Лейкин, редактор журнала «Осколки»

Коллективный фантастический роман «Три буквы», выходивший на страницах «Синего журнала», одним из авторов которого была Тэффи. 1911

Русский юмористический журнал «Осколки». 1881-1916

«Новый Сатирикон». 1914

Первое издание «Юмористических рассказов» Тэффи.

Знаменская площадь. 1912

Выпуск № 8 журнала «Сатирикон». 1908

Выпуск № 33 журнала «Новый сатирикон». 1915

Выставка работ художников журнала «Новый сатирикон». Первый слева – Н.Радлов, четвертый – А.Радаков; третий справа – А.Аверченко. 1913

«В театре шли постоянно мои пьесы, и изредка нужно было проверять, как именно они идут»

Малый театр. Санкт-Петербург. 1901

Сцена из спектакля «Любовь в веках» театра «Кривое зеркало». 1908

Книга репертуара Литейного театра. 1914

В литературно-артистическом кабаре «Бродячая собака». 1913

Николай Гумилев

Анна Ахматова

«На синих вторниках бывали писатели, актеры, художники и те, которым было интересно посмотреть на всю эту компанию»

Михаил Кузмин

Игорь Северянин

«Сологуб сбрил усы и бороду, и все стали говорить, что он похож на римлянина времен упадка… Жена его, Анастасия Чеботаревская, создала вокруг него атмосферу беспокойную и напряженную»

«Интерес к этой „Новой жизни“ был огромный. Первый номер вечером продавался уже по три рубля. Брали нарасхват. Наши политические руководители торжествовали. Они приписывали успех себе»

Владимир Ленин

В 1905 году, поддавшись революционным настроениям, Тэффи сотрудничала в большевистской газете «Новая жизнь»

Александра Коллонтай

Когда у Николая II осведомились, кого из современных писателей он хотел бы видеть в сборнике, посвященном 300-летию Дома Романовых, царь решительно ответил: «Тэффи! Только ее»

Еще один почитатель таланта Тэффи – Григорий Распутин. «Чего только про него не говорили: и гипнотизер, и магнетизер, и хлыст, и сатир, и святой, и бесноватый»

Февральская революция. 1917

Бегство в эмиграцию. «На пристани народ, сундуки, узлы, чемоданы. Подымаюсь с толпой на палубу. Пароход набивается все плотнее и плотнее. Уже трудно двигаться…»

Тэффи – сестра милосердия. 1915

Аркадий Аверченко

«У всех нас, отъезжающих, было много печали – и общей всем нам, и у каждого своей, отдельной»

Алексей Толстой

Константин Бальмонт

Зинаида Гиппиус, Дмитрий Философов и Дмитрий Мережковский. 1920-е

«Мы, литературные эмигранты, были новыми, занятными для парижан гостями. Всюду нас приглашали, угощали, развлекали и чествовали»

Леонид Андреев

Александр Куприн

Сидят: слева направо – Геогрий Адамович, Иван Бунин; крайняя справа – Тэффи. Рядом, с трубкой в руке, стоит Борис Пантелеймонов. 1930-е

В Русской церкви на улице Дарю в Париже.

«Живем мы, так называемые ле рюсы, самой странной, на другие жизни не похожей жизнью»

Леонид Мунштейн (Лоло)

Вера Ильнарская

«Анекдоты смешны, когда их рассказывают. А когда их переживают, это трагедия. И моя жизнь – это сплошной анекдот, то есть трагедия»