Текст книги "Предназначенная поездка (сборник)"

На послушании

Поздним зимним вечером на этой станции вышло всего несколько человек. Почти все они тут же исчезли в метельной тьме.

Три женщины с рюкзаками за спиной осторожно перешли железнодорожные пути, едва освещённые вокзальными фонарями, и остановились.

– Подождите, я попытаюсь найти тропинку, – сказала Ирина и направилась к ближайшему дому.

Между ветхими домишками, скучившимися на небольшом пятачке, на глубоком снегу не было ни одного следа.

Тамара с Ольгой не успели даже толком оглядеться, как Ирина уже вернулась.

– Увы! Придётся идти в обход, по дороге, – сообщила она, и женщины решительно шагнули в метельную мглу.

Продираясь сквозь завывающую снеговерть и пряча лицо от встречного порывистого секущего ветра, Ирина вспомнила, как сосед по квартире не смог скрыть своего удивления и как бы пытался удержать: «Куда это вы собрались? В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит…» Она улыбнулась – не всем знакома радость преодоления. К тому же, как утверждают туристы, нет плохой погоды – есть неподходящая одежда, а они одеты соответственно.

Всё сложилось на удивление удачно: все они оказались свободными на эти два дня, которые собирались провести в женском монастыре; позвонив в обитель, получили благословение приехать; а пять часов в полупустой тёплой электричке и не более получаса ходьбы, пусть даже и в метель – разве это трудности?!

Как только паломницы свернули на дорогу, ведущую к монастырю, они замедлили шаг. Теперь ветер ровно дул в спину, даже как бы поддерживал и подталкивал их, идти стало легко.

И появилось ощущение тишины и покоя. Оно обволакивало. В такой «умиротворяющей» метели хотелось оставаться долго-долго.

В снежной полумгле проступали силуэты больших деревьев и небольших домов, кое-где светились тусклые огоньки.

Вскоре в мерцающем свете фонарей перед ними предстал монастырь. И тут же Ольга очень эмоционально, в своей обычной манере, торопясь, как будто боясь не успеть, стала рассказывать, что она была в этой обители лет десять тому назад, жила в сестринском корпусе, а покупать молоко ходила в совхозный коровник (ах, какое молоко!)… Как бы подтверждая сказанное, она рукой показала на торчащие из земли высокие сваи – всё, что осталось от того коровника.

– А где же источник? Что-то я не припомню, – Ольга пристально вглядывалась в темноту.

Ирина, которая была здесь нынешним летом, напомнила ей, уверенным жестом указывая в сторону:

– Да вон там он! Кстати, – добавила она, теперь над источником сооружение. Оно похоже на маленькую часовенку: колодезный сруб, из которого сбоку выведена труба. Над срубом на точёных-столбиках небольшая крыша, увенчанная крестом.

Тамара с интересом слушала своих подруг. С Ольгой она уже посетила несколько монастырей, но здесь не бывала.

Дорога привела к воротам. Они были заперты, но калитка возле них – приоткрыта.

Замолчав, с невольным замиранием, женщины вошли на территорию обители – что-то их ждёт, как-то примут, какое послушание дадут, какие впечатления о монастырской жизни у них останутся.

Паломницы подошли к сестринскому корпусу, где обычно встречают приезжих. Вышедшая к ним молодая монахиня поприветствовала их и, задав несколько уточняющих вопросов, повела в гостиницу для трудников.

Женщин привели в одну из комнат на втором этаже недавно отремонтированного здания. Монахиня предложила им устраиваться, пожелала спокойной ночи и, забрав документы приехавших, поспешила по своим делам.

В небольшой комнате было протоплено. Высокая, почти до потолка кирпичная белёная печь ещё дышала теплом. Вся обстановка – и печь, и стол посередине, и шкаф у стены, иконки на высокой полочке, и ситцевая занавеска на окошке – производила впечатление деревенского дома, особенно уютного в зимний метельный вечер. И только две двухъярусные кровати портили это впечатление, придавая комнате казарменный вид.

– Совсем неплохо! Я даже не ожидала, – выдохнула Тамара.

– Да, здесь «комфорт», – подтвердила Ирина. – Мы летом спали в другом крыле этого здания на первом этаже, на очень низких, едва приподнятых над полом нарах: матрасы рядком и люди бок о бок. В первую ночь я вообще не смогла уснуть – было сыро, холодно, не говоря уж о комарах. К тому же, соседка так долго и резко ворочалась, что я опасалась, как бы она не заехала мне локтем в глаз.

– Слава Богу, здесь почти комфортно, – облегчённо вздохнула Тамара.

– Да, – согласилась Ирина и продолжала: – Мне рассказывали, что как-то по осени одного из трудников поселили на втором этаже, может быть, даже и в этой комнате.

При свече он кое-как устроился на ночлег. А когда проснулся – увидел… звёзды в проломе крыши.

– А десять лет назад здесь ещё хуже было, – вставила своё слово Ольга, но вдаваться в подробности не стала.

Женщины расположились: грузноватые («тушистенькие» – по ласковому выражению Тамары Ирина и Тамара – на нижних койках, худощавой («пушистенькой») Ольге досталась верхняя. Как часто бывает на новом месте, они долго не могли уснуть. К тому же, кровати оказались старыми, расшатанными и противно скрипели при каждом движении. Стараясь не мешать друг другу, лежали, почти не шевелясь. Сном это можно было назвать с большой натяжкой.

Ещё не рассвело, когда в коридоре мелодично зазвенел колокольчик.

Все засуетились – не опоздать бы на завтрак, и поспешили в здание трапезной.

В трапезной – просторном, светлом, в несколько окон помещении – в красном углу большой образ Богородицы с младенцем. Стоя лицом к этой иконе перед и после вкушения пищи хором молятся все присутствующие во главе со священником или инокиней. Ирина ещё летом узнала, что монашествующие трапезничают за другим столом и в другое время, нежели трудники. Их меню гораздо скромнее (мясо не едят никогда, а трудникам при тяжёлой работе иногда и в пост подают скоромное).

На завтрак собралось не более десяти человек, мужчины и женщины вместе.

Ирина поймала себя на мысли, что всё время возвращается к своим летним впечатлениям и всё время сравнивает: тогда и теперь, вспомнив, что летом трудников было гораздо больше, человек шестьдесят. На столе – макароны, жаренные с яйцом, кофе, молоко, печенье… Тамара ещё не успела допить кофе, как появился священник:

– Поблагодарим Господа! – поторопил он трапезничающих. И все встали.

Как только отзвучала благодарственная молитва, инокиня, распорядительница работ, каждому определила послушание.

– Вам, матушки, снег разгребать, – обратилась она к женщинам, приехавшим вчера вечером, – У меня возьмёте лопаты и перчатки. Не дожидаясь подруг, Ирина поспешно вышла из трапезной, ей не терпелось увидеть, изменилось ли что за эти полгода.

Рассвет занимался тихим, мягким, сереньким. Подворье было покрыто чистым снежным полотном, слегка примятым на тропинках. Ирина увидела, что порадоваться было чему: в центре монастырского двора появился колодец с красивым деревянным навершием, покрашена колокольня, достроена летняя трапезная для трудников, на окнах церкви полиэтилен, значит, продолжается ремонт… Всё это хорошо, – подумала Ирина, но жаль, что почему-то спилили две ещё не старые берёзы возле сестринского корпуса, жаль скамейку, прилаженную под их сенью.

Выдавая паломницам лопаты из фанеры, инокиня уточнила, что надо расчистить дорожки к церкви, к гостинице, к туалетам, а также ступеньки, ведущие в погреб.

Ирине хотелось побыть одной и она выбрала ступеньки.

Тамара с Ольгой, негромко переговариваясь, с энтузиазмом принялись разгребать дорожки.

Как только Ирина начала орудовать лопатой, тут же прибежала кошка, белая с тёмным пятном на боку. Требовательно и хрипло мяукая, она заходила то с одной, то с другой стороны, стараясь запрыгнуть Ирине на плечи, и когда это ей позволялось, урча от удовольствия, тёрлась мордочкой о кроличью шапку.

Ирину это не удивило, она уже привыкла к тому, что кошки всегда оказывают ей особое внимание: ластятся, пытаются запрыгнуть на колени. Нельзя сказать, что ей это нравилось, но она терпела, поначалу думая, что они её лечат, а потом узнала, что таким поведением кошки выказывают ей свое расположение, доверие. Ей было лестно, но организм отзывался на кошачьи ласки слезами и кашлем.

Сейчас она с удовольствием время от времени отрывалась от работы – нужно же уделить внимание Божьей твари, к тому же на свежем воздухе она не боялась сильной аллергической реакции. Когда к Ирине подошли её приятельницы, кошка почему-то тут же прекратила свои притязания и, обиженно прохрипев, пошла прочь.

Ольга предложила пойти к источнику – она уже прихватила из умывальни два пластиковых ведёрка, и ей не терпелось облиться.

Сделано было немало, к тому же, с непривычки у городских довольно скоро разболелись и руки, и спины – и никто не возразил против небольшой прогулки.

По тропинке, почти пропавшей под снегом, паломницы шли не спеша не более десяти минут. Вокруг – ни домов, ни деревьев, ни машин, никого – пустыня, заснеженная пустыня и… источник!

Ирине опять вспомнилось лето – постоянно подъезжающие машины и автобусы с паломниками; люди, набирающие воду в канистры, стоящие в очередь, окунающиеся в озерцо – столпотворение!

Вода из трубы шла довольно сильной струёй и тут же уходила под лёд.

Ольга разделась донага и, оставляя сухой только голову, вылила на себя два ведёрка. Спокойно ожидая, когда они наполнятся снова, она настойчиво уговаривала подруг:

– Надо обязательно облиться. Вы зачем сюда приехали? Только работать, что ли? Нельзя упускать такую возможность!

Тамара, для которой Ольга – непреложный авторитет, уклончиво согласилась:

– Я обязательно обольюсь, но не сейчас. К такому я не готова. Зимой на улице ещё ни разу не обливалась.

Ирина вообще не отреагировала на призывы, попила из пригоршни и задумчиво проговорила:

– Совсем даже не холодная и солоноватая на вкус… Говорят, эта вода целительная… Мне здешняя монахиня рассказывала: «У одной женщины обнаружили опухоль и предложили операцию. Но знакомая посоветовала ей съездить в этот монастырь, мол, вода источника исцелила немало людей. Больная поехала, с верой поехала, трудилась, не жалея себя, окуналась в озерцо и пила воду не один раз в день. Пробыла она здесь недолго, а когда вернулась в город, врачи опухоли не нашли… По вере вашей да будет вам!» – не зря говорится.

– Честно говоря, в первый раз я приехала сюда по совету врача, человека православного, – призналась Ирина. – Болезней хватает. А головные боли просто замучили. Голову обливала и в озерцо окуналась – дело-то летом было. Вроде полегчало… Кстати, по церковному обряду окунаться и обливаться надо трижды, обязательно произнося: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» и каждый раз при этом креститься.

Не очень-то прислушиваясь к Ирине, Ольга решительно вылила на себя ещё два ведёрка и быстро оделась.

– Очень приятное ощущение. Вода ласковая и сил прибавляет.

Ирина совсем не жаждала обливаться, но понимала, что желательно и через это пройти.

– Пожалуй, к вечеру и я решусь, – сказала она. – А пока пора возвращаться к послушанию.

Ступеньки в погреб от наледи были очищены, и теперь трудницы втроём разгребали дорожки. Но как только Ирина увидела матушку Варвару, идущую к церкви, она, закинув лопату на плечо, поспешила ей навстречу.

Ирине нравилась эта пожилая приветливая монахиня. Они познакомились летом и, похоже, прониклись взаимной симпатией. Ирину интересовала история монастыря и особенности монашеской жизни. Матушка Варвара с удовольствием рассказывала ей, что знала. А знала она немало. Очень привлекательна была её манера изложения – основательная и безыскусная, она вызывала абсолютное доверие. Слушая её, думалось: может быть, это и есть настоящая вера без лукавства, без многоумия.

Матушка Варвара Ирину узнала, она с улыбкой поздоровалась и стала расспрашивать: надолго ли и как здоровье?

Увидев, что Ирина разговаривает с монахиней, Ольга и Тамара поспешили к ним – им тоже хотелось пообщаться с монахиней.

Почувствовав интерес незнакомых паломниц к обители, инокиня стала с гордостью рассказывать об истории монастыря. Ирина была уже наслышана о ней, но ей захотелось еще раз послушать повествование инокини.

– Некогда монастырь был почитаем – сам Иоанн Грозный пожаловал ему грамоту. Иноземцы часто разоряли и разрушали обитель, но её восстанавливали всем миром. Раньше монастырь был мужским. Имел большое подсобное хозяйство. Работало много народу. Службы проходили каждый день. При советской власти иноков расстреляли, в церкви устроили клуб, в бывшие кельи усадили чиновников, земли отдали совхозу. С развалом совхоза всё пришло в полное запустение. Но в это время Церковь уже входила в силу и были приняты законы, по которым она возвращала свою собственность. Территорию бывшего монастыря передали одному из соборов северной столицы, но лишь как подворское хозяйство. И вот однажды по весне нескольких трудниц во славу Божью послали сюда сажать картошку. Посадили, вырастили, собрали урожай и уехали, а одна – будущая настоятельница обители – не смогла оставить эти намоленные веками руины. Ей очень захотелось, чтобы монастырь возродился. Так получилось, что и при советской власти она оставалась истинно верующей и, хоть вынуждена была много трудиться на заводе, жаждала найти тихую обитель… Надеясь, что с Божьей помощью монастырь возродить удастся, она решилась и с большим трудом получила благословение на устройство женской обители, но и только… Почти год она прожила здесь одна, присматривая за тем что ещё сохранилось от бывшего древнего монастыря, ожидая подмоги, но никто так и не приехал к ней в помощь… И стало ей уже невмоготу. И взяла она себе в ум уехать отсюда. Завтра же!

А ночью ей снится сон: пришла она на станцию, покинув монастырь, и видит – по обеим сторонам перрона стоят ангелы и печально глядят на неё, не одобряют её решения.

Утром она вышла из кельи помолиться. Творя молитву, крестилась на Божий храм. И вдруг почудилось ей, будто раздался гром небесный и предстали: пред ней святые в светлых одеждах и говорили ей такие слова: «У тебя же ТАМ венец небесный заработанный, а если ты уйдешь, всё потеряешь!»… И взмолилась она им в ответ: «Так помогите же мне! Что я могу одна? К тому же, я больной человек.» И тогда святые показали ей лица пятерых послушниц, которые вскоре приедут к ней.

Обнадёженная, она осталась; продолжать труды и молитвы. Через три дня рейсовым автобусом пять женщин ехали в монастырь. Уже близился конец маршрута, пассажиров, кроме них, не было, и они спросили водителя, не знает ли он, где им лучше выйти.

– Точно не знаю, – услышали они в ответ. – Я высажу вас возле моста.

И почти тут же все услышали далекий колокольный звон. Водитель остановил автобус. Женщины вышли и, радуясь, что успеют на литургию, поспешили навстречу звону по едва заметной тропинке. Завидев полуразрушенную церковь, побежали к ней, с трудом поднялись по сломанным прогнившим ступеням храма, но на его дверях увидели замок. Они оторопели.

В это время к ним подошла матушка и, поклонившись в пояс, спросила:

– Куда это вы так спешили? Низко поклонившись ей в ответ, они поведали о том, как Господь привёл их в это святое место.

И они остались здесь, не устрашились трудов и тяжести креста возрождения обители, приняли его как Промысел Божий, Его волю.

Трудно было, ох как трудно! Но и Божья помощь поспешала, чудесами проявлялась.

В одном из бывших монастырских зданий располагалась жилконтора, и начальство не хотело освобождать помещение. И вот однажды сотрудницы, сидящие на втором этаже, увидели как распахивается дверь и перед взором изумленных, напуганных людей появляется… котёл, и опускается прямо на стол. Люди в панике покинули помещение… И как они только с ума не сошли – они ведь не видели ангелов, что внесли котёл, указывая, что здесь – трапезная!.. Возвращаться в эту комнату никто из служащих не захотел!

А однажды кто-то из местных начал пахать монастырскую землю. Матушка вышла к нему, усовестить. Он же было пошёл трактором на неё. Но она, уверенная в заступничестве Богородицы, трижды осенила иконой трактор. И заглох мотор! И не могли его завести в течение трёх дней!

Трудно было, ох как трудно! Не всегда на столе бывали хлеб и сахар, чаще – серая манная каша без масла да картошка. А потом и воды в обители не стало – трубы обрезали.

Местные жители сказывали об источнике, что расположен недалеко от монастыря. Он угас после расстрела последнего инока… И стали монахини просить Матерь Божью дать им воду. И свершилось чудо: источник задышал, и пошла вода, вода целительная.

Потянулись в обитель люди. Приезжали со всех концов России молодые и старые, здоровые и больные помочь в тяжелых монастырских работах, попользоваться водой источника.

Монастырские стены были разрушены, и никакой ограды не было – лишь несколько старых поклонных крестов вдоль реки. И чтобы уберечь от злых сил и себя и святое место, по окончании трудового дня каждый вечер все шли крестным ходом вокруг монастырского двора.

– Я бывала здесь, когда только-только начали восстанавливать обитель, – вступила в разговор Ольга. – И с настоятельницей общалась. С виду она была сурова. Её уважали, а некоторые даже боялись поначалу. Но у многих потом страх сменялся благоговением. Людей она принимала стоя. Было видно, что нелегко ей стоять, – она была болезненно грузна, ноги, как колоды, очень отёчные… Вы не знаете почему?

– Когда-то ещё в миру она так тяжко болела, что была недугами прикована к постели, лежала в больнице. И исцелилась чудесным образом. Нам рассказывала её келейница, что матушка, страдая, день и ночь взывала к Господу об исцелении. И однажды увидела: дверь будто отворяется и… перед ней Всевышний! Когда видение исчезло, она вдруг встала и пошла. Не помнила, как оказалась в храме перед священником, который держал в руках Чашу со святыми дарами. Причастилась. И решила остатние дни свои посвятить служению Спасителю.

Едва дослушав рассказ инокини, Ольга хотела было поделиться своими знаниями о чудесах, ей известных, ведь она посетила уже около пятидесяти монастырей, и тоже много чего слышала. Но начала с вопроса: не бывало ли здесь лебедей белых или чёрных, как в некоторых святых местах.

– Лебедей у нас не бывало, – вздохнула инокиня. – У нас несколько лет даже голубей не бывало. А ведь недаром говорят, что голубь – птица мира, – задумчиво медленно произнесла она.

– Вот и выходит, что мира-то в обители не было, – печально заключила матушка и тут же, вероятно, испугавшись своего откровения, предположила:

– Может быть, не было голубей потому, что не сеяли овса в те годы. Нынче посеяли – и голуби прилетели.

Она как-то погрустнела, и Ольга не стала развивать тему чудес. Когда же они подошли к недавно выстроенной бревенчатой бане, Ольга заговорила опять:

– А мне помнится, что где-то здесь стоял дом, хозяйка которого всё время спорила о скамейке, врытой монахинями. Кажется, её не устраивало соседство монастыря, – предположила паломница, как бы продолжая тему мирного сосуществования.

– Во времена совхоза здесь были частные дома, – подтвердила монахиня. – С устройством обители все переехали. Только она одна ни за что не соглашалась переезжать и всё время сыпала проклятия на тех, кто восстанавливал святую обитель. Но, как известно, с монастырём ругаться нельзя! Эта женщина погибла, попала под поезд.

– Непростительно забывать и обещанного монастырю, – продолжала матушка Варвара. – Как-то приехал к нам директор крупной строительной фирмы, просил святых молитв – мол, угрожают ему конкуренты, убить хотят. Пообещал благоустроить территорию возле источника, нужен только архитектурный проект. Уехал. Нашли архитектора, что сделал проект бесплатно, во славу Божью. А делец про своё обещание забыл… Убили его вскоре, – вздохнула инокиня, сожалея о судьбе дельца и о том, что источник до сих пор не благоустроен так, как намечалось.

Какое-то время все молчали, обдумывая рассказанное, примеривая на себя, не согрешили ли…

– А вот со мной какой случай был! – вновь оживленно заговорила матушка Варвара, словно обрадовалась возможности рассказать о чуде, произошедшем именно с ней. – Была я на сенокосе на том берегу реки. Утро. Я проснулась, напарник ещё спит. Скошенную траву ворошить рано. До обители далеко, а в это время в монастыре идёт праздничная служба Казанской Божьей матери. И решила я обойти поле как бы крестным ходом. И пошла, читая тропарь: «Заступнице усердная…» Вернулась к полудню. Перекусили и принялись за работу. А вечером, часов в шесть, гляжу: в другом конце поля какая-то тёмная воронка в небо. Я и говорю: «Пожар что ли?» А напарник посмотрел, посмотрел и смекнул: «Это смерч. Молись!» И я быстро начала читать тот же тропарь…

Смерч прошёл возле сенокоса, совсем рядышком, а нас не тронул. И обитель не тронул, хотя туча над ней была черным-черна… Спасла нас Царица Небесная… А может быть, – как бы раздумывая, предположила монахиня, – и я своим крестным ходом помогла нам. Она перекрестилась и засобиралась по своим делам.

– Спасибо вам, матушка. Очень приятно было с вами пообщаться, – не удержалась Ирина.

– Я люблю эту обитель и хочу, чтобы о ней знали, – улыбнулась монахиня. – К тому же, я разговорчивая. И сейчас Господь послал мне свободного времени побольше. Это раньше я – и на сенокосе, и в трапезной, и стирала – такие неподъёмные чаны таскала, а сейчас моё послушание – в церкви, по силам моим.

Как только ушла матушка Варвара, Ольга поспешила высказать свои впечатления о первой настоятельнице:

– Мне она показалась психически больной женщиной. Мне было жутко, когда она несколько раз спрашивала меня, слышу ли я и вижу ли я то, что слышит и видит она. А она слышала пение ангелов и звон колоколов, видела иноков, идущих крестным ходом вокруг церкви…

«Ольга врач, ей видней», – подумала Ирина, но ей не хотелось верить этому медицинскому заключению. И, желая переменить тему, она, указав на массивный крест, возвышающийся на другом берегу, рассказала, что этот поклонный крест водружен на месте некогда существовавшей деревни, в которой родился известный всей России святой. Ирина предложила попозже попытаться подойти к кресту по льду. Ей очень хотелось своими глазами увидеть крест вблизи, своими руками дотронуться до святыни.

Возле колокольни молодой человек, опрокинув тачку с мелко наколотыми поленьями, распрямился и сообщил проходящим мимо паломницам:

– Матушки, вас благословили складывать поленья сначала в сестринский корпус и в трапезную, а потом в колокольню.

Женщины обрадовались новому послушанию и заторопились с былым энтузиазмом приняться за дело.

Возле сестринского корпуса и возле трапезной лежало по куче поленьев, с виду небольших. Городские же провозились с ними почти до обеда. Их умилило, что каждая из монахинь, шедших в трапезную, обязательно прихватывала с собой несколько поленьев – вроде помощь невелика, но без внимания не оставлены.

Поработав на свежем воздухе, трудницы нагуляли изрядный аппетит, и обед показался им необыкновенно вкусным: суп грибной, каша гречневая (со сметаной!), капуста квашеная, огурчики солёные, баклажаны… Откушали с большим удовольствием.

После обеда в монастыре отдыхают, но паломницы решили всё-таки осуществить задуманный «марш-бросок» к поклонному кресту.

Подойдя к реке и увидев перед собой чистую снежную целину, женщины без опаски пошли след в след прямо к кресту. Обувь слегка промокла, но это их не смутило. И когда впереди они увидели полынью, то в полной уверенности, что с ними ничего страшного произойти не может, просто забрали правее.

Берег казался крутым и неприступным. Тамара с Ириной было засомневались – как же мы заберёмся? Но Ольга не размышляла и решительно бросилась на штурм. Это было зрелище! В длинной, изрядно потёртой шубке и в кроссовках, проваливаясь в снег выше колена, хватаясь за ветки прибрежных кустов, она азартно преодолевала подъём. Тамара, кряхтя и охая, последовала примеру подруги. Ирине было легче – путь уже проторён, но всё равно усилий понадобилось немало.

И вот они наверху.

Прикоснувшись к святыне (крест оказался старым-старым, покрытым сухим мхом), паломницы огляделись.

С этого берега хорошо просматривалась панорама монастыря. Картина была не целостной, вызывала ощущение раздёрганности, дисгармонии: монастырские здания, построенные в разное время, в разном стиле, и окрашены были в разные цвета. Церковь, колокольня, сестринский корпус и трапезная празднично-мандаринового цвета выглядели новенькими; гостиница из силикатного кирпича серого цвета – постарше; грязно-коричневый настоятельский корпус и сенохранилище, похожее на ангар из потемневших досок, выглядели старейшими, угрюмыми; а светлая, из свежеструганых бревен банька – веселой, будто обещающей перемены к лучшему.

Ирина хотела было поделиться с подругами своими впечатлениями об увиденном, но Ольга, а следом за ней и Тамара уже спускались к реке.

Обратный путь по своим следам показался легче и короче – они бежали, окрылённые победой, – не спасовали перед трудностями, совершили задуманное.

Перед глазами Ирины всё еще стояла панорама монастыря. Как чётко может быть выражено в цвете течение времени, – подумалось ей, но развивать эту мысль не стала.

В келье паломниц топилась печь. Лязгнув заслонкой, Тамара подложила несколько поленьев, и равномерный гул в чреве печки сменился бодрым потрескиванием. Неожиданно для себя Ирина на какое-то мгновение окунулась в детство, в то время, когда она училась в интернате, а на выходные приезжала домой. Тогда у них с мамой уже была своя комната и в ней – высокая, круглая «голландская» печка. Зимним вечером мама приносила в комнату несколько охапок дров и складывала их возле печки. А наутро Ирину будил этот характерный звук, звяканье металла о металл. Сквозь сон она слышала, как мама, стараясь не шуметь, растапливала печку; и не спешила проснуться окончательно, продлевая ощущение блаженства, блаженства – проснуться ДОМА!

Немного отдохнув, трудницы вернулись к прерванной работе. Возле колокольни лежала внушительных размеров груда поленьев. Женщины принялись за работу. Дрова складывали в дальний тёмный угол под лестницей. Было не очень удобно. Пытаясь приноровиться, женщины то перекидывали поленья поближе ко входу, а потом передавали их друг другу, меняясь местами, то носили охапками прямо к поленнице.

Устали! Но передохнуть они захотели на верхней открытой площадке колокольни. Сделав несколько витков по крутой винтовой лестнице с полуразрушенными ступенями, паломницы упёрлись в темноту. Пришлось возвращаться. Было обидно, что подъём не удался.

В это время мимо колокольни проходил мужчина. Ольга рванулась к нему, в её голосе звучала надежда:

– Вы не знаете, где включается свет?

– Знаю, – ответил он и стал спешно подниматься по лестнице. Женщины едва успевали за ним. Мужчина щёлкнул выключателем, и тусклая лампочка осветила часть помещения без окон, но с дверью наверху, к которой вела деревянная лестница.

– Вам туда, – подтвердил мужчина. – Не заперто… Уходя, не забудьте выключить свет! – сухо предупредил он и убежал.

Тамара легко приподняла крышку люка. После пыльного, душного нутра колокольни паломницы очутились на открытой площадке, продуваемой сыроватым ветром. Отдышавшись, они осмотрелись: по периметру площадка была огорожена металлическими перилами, в углу – доски, строительные козлы. На ближайшей к церкви стороне перил висели четыре небольшие, разные по размеру колокола.

Ольге всегда нравилось, что церковные колокола отличаются друг от друга. А сейчас эти колокола можно разглядеть, потрогать, и она не удержалась – тихонько звякнула в самый маленький, как бы оправдываясь произнесла, ни к кому не обращаясь:

– Так и подмывает позвонить.

С колокольни хорошо просматривались берега замерзшей реки, далеко за рекой темнел лес, а справа четко вырисовывался железнодорожный мост. Подворье монастыря выглядело каким-то безжизненным, безлюдным, только возле квасоварни мужчины что-то разгружали из тракторного прицепа, но ни единого звука не доносилось.

– А мне вообще безумно хочется устроить настоящий перезвон, – призналась Ирина. – Разбудить это мёртвенно-спящее безмолвие… Лето позвать! Летом всё выглядело бы иначе, можно было бы увидеть много людей, работающих в саду и на огороде; и стадо коров, пасущихся возле картофельного поля.

Удовлетворившись осмотром, трудницы спустились вниз, где их уже поджидала солидная куча поленьев, выросшая трудами молодого человека.

– Вы что, не только развозите поленья, но и сами их колете? – спросила Ирина.

– И колю, и вожу сам! Тяжело! Чувствую себя плохо, с сердцем что-то, – ответил он, на вид вполне здоровый, и неожиданно было услышать от него такое.

Ольга привычно отозвалась на жалобы больного и стала расспрашивать подробнее о симптомах. Они с Юрием отошли в сторонку, а потом и вообще куда-то исчезли.

Тамара и Ирина, тихо переговариваясь, убрали уже почти все дрова, когда появилась Ольга.

– Ну, рекомендовала курс лечения?! – приветствовала подругу Тамара.

– Похоже, у него стенокардия, – проговорила та, принимаясь за работу.

Когда трудницы закончили убирать дрова, день почти угас. Им захотелось просто пройтись по дороге, расчищенной трактором. Дорога привела к птичнику. В проеме дверей стояло несколько мужчин в рабочей одежде, среди них священник. Женщины издали поздоровались, и Ольга обратилась к нему:

– Батюшка, отец Николай с острова Залит рекомендовал мне заказать в монастыре водосвятный молебен. Не могли бы вы его отслужить сегодня или завтра?

Священник почему-то недовольным, назидательным тоном проговорил:

– Сегодня службы нет. Службы бывают в субботу и в воскресенье. Я не могу нарушать режим монастыря. Сегодня я тружусь на птичнике, – и с нарастающим раздражением продолжил: – А таких матушек, как вы, я не видывал… В монастыре много работы – и доски грузить, и посуду в трапезной помыть… – Резко замолчав, как будто кончился запал, он произнёс: – Извините, я работать пойду.

Паломницы опешили. Они догадались, что священник видел их на колокольне. Но что тут преступного? Ну, потратили они полчаса или даже меньше того на знакомство с колокольней – интересно же! Что уж такие строгости?

Ольга, делая вид, что ничего не произошло, заметила подругам:

– Обычное дело. Что вы так переживаете?

– Похоже, он обвинил нас в тунеядстве, – отвечала Тамара, полушутя схватившись за «натруженную» поясницу. – Мне-то кажется, что мы очень хорошо поработали, столько сделали! Он что, не видел, что мы работали?

– Может, и не видел, – пробурчала Ирина.

– Или видимость работы предпочтительней результатов?! – серьёзно добавила Тамара.