Текст книги "Депрессивный русский терапевт. Хроники исцеления"

Оглядываясь назад…

Сейчас я пишу об этом спокойно. Прошло время. Всё превратилось в воспоминание. Думаю, это хорошо. Если тяжёлые события прошлого переживаются слишком живо, словно ты снова там, значит, травма не излечена.

Помню, как в конце февраля 2020-го дочка просила меня купить одноразовые медицинские маски. Я спрашивала, зачем они нужны. Она говорила что-то о вирусе в Китае. Я не восприняла слова дочери всерьёз, но маски купить пыталась. Несколько раз заходила в разные аптеки, но везде слышала одно и то же: «Масок нет, и когда будут – неизвестно». Я удивлялась. Никогда раньше не покупала медицинские маски и видела их только в сериалах про врачей. Зачем я пыталась их купить? Я просто хотела выполнить просьбу дочки.

Сейчас, когда я пишу про эти неудачные попытки купить маски, я понимаю, что для меня это было тем, что можно назвать «первый звоночек». Смутное ощущение, что что-то не так.

Много лет я живу без телевизора, газет, радио и новостных порталов. Обычно о важных событиях я узнаю от друзей, которые время от времени устраивают мне «политинформацию». Мы пьём чай, я слушаю открыв рот, офигеваю и возвращаюсь домой с обновлённой картиной мира.

Почему я сама не слежу за новостями? На мой вкус, в современных СМИ процентное соотношение фактов и интерпретаций сильно смещено в пользу последних. Поэтому мне больше нравится опираться на то, что я сама вижу, слышу, ощущаю. История с масками и была тем самым личным опытом. Когда вирус добрался до Латвии, цены на одноразовые маски выросли на порядок. И всё стало на свои места. Зачем продавать за 10 центов то, что можно продать за евро? Но тогда, в феврале 2020-го, это была лишь досадная странность. Я считала, что дочь параноит, насмотревшись «TikTok’a». Англоязычные интернет-ресурсы для неё дом родной. И, в отличие от меня, она была в курсе истории с новым вирусом задолго до того, как он стал нашей общей реальностью.

Чрезвычайное положение на территории Латвии, связанное с угрозой распространения коронавируса нового типа вступило в силу 13 марта 2020 года. Это был 15-й день рождения дочки. Я спросила её, что она хочет в подарок? Она захотела косметику. Незадолго до этого мы были на консультации у визажиста. Определили цветотип, подобрали палитру теней. Мы пошли и купили всё, что визажист посоветовала. Пятница 13-е. Мы ходили по магазинам, пользовались пробниками. Я накрасила губы чёрным. Было весело. Так хотелось продлить иллюзию привычной жизни. А за выходные всем пришлось перестроиться, потому что с понедельника началось вот это всё…

«С 13 марта и до 14 апреля в Латвии закрываются все учебные учреждения – обучение в школах и вузах будет проходить удаленно. Детские сады смогут посещать только те дети, родители которых сумеют подтвердить, что они не посещали затронутые новым коронавирусом страны и не контактировали с такими лицами. Временно также прекращаются все занятия образования по интересам и в спортивных секциях».

ЧС продлевали и продлевали, потом была короткая передышка на лето. А с осени 2020-го – новые волны, штаммы, локдауны и вакцинация. А потом вакцинация стала обязательной и ввели ограничения для непривитых. Вовсю обсуждалось, как именно работодатели должны принуждать к вакцинации своих работников и увольнять тех, кто не переболел и не привился…

В детали я углубляться не буду. Мы все там были и знаем, какова была ковидная реальность. Но при этом каждый из нас прокладывал сквозь неё свой маршрут. И не всегда наш выбор зависели от нас. Вы вакцинировались? Переболели? Потеряли близких? Мне повезло, я на все три вопроса отвечаю «нет». Не болела, не теряла, не прививалась. Мне повезло? С тем, что близкие живы и я здорова, – да, повезло. Но отказ от вакцинации был осознанным выбором, хоть и повлёк за собой то, что тогда было принято называть «неудобствами». Запреты на путешествия, концерты, спектакли, кафе, магазины и спортзалы – выглядят незначительными? А запрет на работу и увольнение? А лишение средств к существованию? Немного серьёзнее?

Я здесь пишу всё это отнюдь не для выяснения, что важно, а что – нет. Только изнутри своего собственного опыта можно ощутить, чем были эти два года. Чего мы лишились? Что обрели? Чего нам всё это стоило? И с чем мы остались под конец?

Я напишу о своих утратах и приобретениях. А вы посмотрите на свои. Проясним ситуацию и продолжим.

Утраты и приобретения

Пожалуй, горше всего я оплакивала три свои иллюзии: свободу выбора, неприкосновенность личной жизни и… С последней иллюзией сложно. Хотя, чего я мучаюсь? Liberté, Égalité, Fraternité – Свобода, Равенство и Братство! Спасибо господину Робеспьеру! Братство – было для меня ощущением, что мы все в одной лодке. Всем страшно, все растеряны, все устали. А потом нас поделили на агнцев и козлищ, хороших и плохих, привитых и таких, как я.

Ещё в школе на уроках обществоведения мне стало ясно, что государство – это власть, нуждающаяся в силе. И силу эту будут применять к тем, кто угрожает обществу. К этой категории я относила воров, убийц и террористов. Себя я к ним не причисляла. Мне казалось, что, кроме налогов, я государству ничего не должна. Плачу, сплю спокойно, и мы мирно сосуществуем на понятных и приемлемых условиях. Я чту уголовный кодекс, и государство не вторгается в мою личную жизнь. Ещё я верила если не в справедливость, то хотя бы в целесообразность принимаемых законов и постановлений. Было трудно справиться с тем, что мои иллюзии рухнули.

Многие слышали о трёх базовых реакциях на стресс: бей, беги, прикинься мёртвым. Но есть ещё одна, о которой обычно забывают: суетись. Наше латвийское правительство многие решения принимало в состоянии суеты и растерянности. По-человечески это понятно. В ситуации, с которой раньше никто не сталкивался, решать и брать на себя ответственность очень тяжело. Но всё-таки очень хотелось обнаружить логику и целесообразность в принимаемых решениях. Хотелось верить, что правительство знает, что делает, и ему можно доверять. Скажем так, не всегда это удавалось.

Я никак не могла понять, в чём польза комендантского часа? С 20:00 все должны быть дома. Магазины закрываются в 19:00. Многие работают до 18:00. Зачем провоцировать столпотворение в супермаркетах, куда многие пойдут после работы?

Странно и непонятно было, почему волосы людям стричь можно, а ногти нет? И мастеру педикюра, находящемуся от головы клиента в полутора метрах, работать нельзя, а парикмахеру – можно?

Заболеть я не боялась. Для меня самым страшным была невозможность работать. И многие мои утраты были связаны именно с этим.

В 2017 году я получила сертификат массажиста, купила массажную кушетку, интегрировала массаж в свою практику гештальттерапевта. Арендовала и своими руками отремонтировала кабинет. Покрасила стены, заказала шторы, купила мебель. Долго выбирала удобные кресла для работы. Оборудовала три зоны. Кроме массажа была обычная терапия и уголок для песочной терапии с песочницами и большой коллекцией фигурок. Вся эта работа требует физического присутствия, её невозможно проводить онлайн!

От кабинета я отказалась. Испугалась, что не смогу платить аренду, не имея возможности работать в полном объёме.

Работала удалённо из дома, часами глядя в монитор. Даже терапевтические группы научилась вести онлайн! Ещё от одной работы меня избавила Рижская дума. С 2013 года я работала в центре для поддержки людей с ВИЧ. Как и все мои коллеги, в ковид я перешла на удалёнку. Но оплачивать рабочие часы невакцинированным специалистам, работающим удалённо, с января 2021 года было запрещено. Абсурд? Нет, отнюдь, просто часть стратегии причинения неудобств невакцинированным.

Право на труд и то, что меня его лишили, было серьёзной утратой. Власти пошли дальше. Пособие по безработице было решено не выплачивать тем людям, кто уволен и не может найти работу из-за отсутствия ковид-сертификата. То есть, если ты плохой работник и не можешь устроиться на работу по причине низкой квалификации, негативных отзывов с предыдущего места работы, недостатка опыта и знаний, то пособие по безработице ты получать будешь. А вот если твой единственный недостаток – это непривитость, то – нет, не положено.

Право самой распоряжаться своей жизнью и здоровьем тоже оказалось под угрозой. Вакцинируйся или уволим. Вакцинируйся или не сможешь поехать со своим ребёнком в больницу. Вакцинируйся или не сможешь учиться и повышать квалификацию. Вход только для вакцинированных. Предъявите ваш Ausweis!

Так почему же я не вакцинировалась? Ведь всё просто? Чик и готово?

До 2002 года я относилась к вакцинации совершенно спокойно. Надо? Сделаю. И у меня и моих детей на тот момент были сделаны все необходимые прививки. Но в том году мой привитый сын заболел коклюшем, а семейный доктор, видя в медкарте информацию о вакцинации, несколько месяцев упорно лечил его от бронхита. Бесконечные курсы антибиотиков, которые я послушно давала сыну… пока мне не надоело и я не сказала: «Всё, хватит, мы едем в больницу!» Там сделали анализы, диагностировали коклюш и перевели в инфекционное отделение.

В этом же году я начала работать психологом в детском доме. Обязательная для всех сотрудников ревакцинация против дифтерии прошла у меня крайне неудачно, с сильными побочными эффектами. Переживать повторно что-либо похожее я не хотела.

После детского дома я ещё пять лет отработала в дневном центре для детей и взрослых с проблемами умственного характера. Там я видела взрослую женщину, которая ходила, ела и спала, но не разговаривала и не могла заниматься ни в одной из многочисленных мастерских центра. В детстве она была обычным ребёнком, хорошо училась в школе до того момента, пока последствия одной из плановых вакцинаций не повредили её мозг.

Но и после этого я не считала вакцину злом. Просто стала менее доверчивой и беспечной. У любой вакцины есть небольшой процент тех, кому не повезёт и вред от вакцинации разрушит их здоровье и жизнь. У меня были основания опасаться, что я снова могу попасть в этот «процент». О своём решении не вакцинироваться не жалею, хоть и дорого за него заплатила. Были люди, которые винили меня в смерти своих близких, узнав, что я не вакцинирована. Были те, кто относился как к зачумлённой и шарахался. Я уже не говорю о новостной повестке в СМИ. Читать приходилось, чтобы быть в курсе, что ещё разрешено, а что уже запретили.

И что в итоге? Я получила новый опыт, который навсегда изменил моё представление о мироустройстве. Теперь я знаю, что люди в правительстве могут принимать абсурдные, противоречивые решения. Что последствия этих решений будут сказываться на жизни многих и не будет никакой возможности хоть как-то влиять на происходящее.

Теперь я знаю, что любые права и свободы могут быть отменены. А напуганные люди способны на любую жестокость и несправедливость.

Теперь я знаю, что граница личного и общественного может устанавливаться произвольно и государство может решить, что моё тело – это его дело.

Теперь я знаю, что сегрегация – это реальность европейских стран XXI века.

Порадовал опыт Швеции. Мой сын там жил, и знаю обо всём из первых рук. Все массовые «меры по предотвращению» были вовсе не обязательны. И я рада, что нашлось хоть одно правительство в мире, сделавшее другой выбор и проведшее свою страну по другому маршруту.

Сейчас, когда я пишу о новом опыте и новых знаниях, мне трудно решить, чего же в них больше: утрат или приобретений?

А как у вас?

Что помогало справляться?

Запасы нашей устойчивости и адаптивности велики. Не зря говорят, что человек ко всему привыкает и то, что вызывало шок, со временем может стать почти нормальным. Но… есть один нюанс, который бы не проявился, сойди история с коронавирусом на нет. Мы бы все получили передышку для восстановления сил и не столкнулись бы с этой волной нарастающей тревоги и депрессии. Этого не случилось, и что толку говорить о несбывшемся? У нас есть только то, что есть. Моя реальность – это диагностированная депрессия средней тяжести, с которой я справляюсь уже не один месяц. В последнее время наметились явные признаки улучшения. Я уже могу думать и писать. Это для меня много. Пишу, потому что хочу быть полезной. Быть полезной, делать то, что может улучшить ещё хоть чью-то жизнь, кроме моей, – это одна из моих мощнейших опор. Когда я её лишаюсь, мне становится совсем плохо. И она отлично работала во время коронавируса.

Я услышала, что кнопки в лифте и дверные ручки, к которым прикасается много людей, могут иметь высокую концентрацию вирусов на своей поверхности. Первое время со средствами дезинфекции было плохо. Они попросту отсутствовали в магазинах. У меня остался дезинфектор для массажной кушетки. Работать я всё равно не могла, поэтому каждое утро и каждый вечер я дезинфицировала лифт и входную дверь в своём подъезде. Живя на пятом этаже, лифтом я не пользуюсь, лестница – это мой бесплатный фитнес. Но мне было важно делать хоть что-то, что бы я могла счесть полезным, хотя бы для соседей по подъезду.

Первый ковидный год я много волонтёрила. Проводила три раза в неделю полуторачасовые занятия для снятия стресса и напряжения. Использовала все свои знания по работе с телом и дыханием. Мы начинали в 20:30, заканчивали в 22:00. После этого можно было спокойно готовиться ко сну. Не секрет, что высокий уровень тревоги может привести к бессоннице. Простыми, неспешными упражнениями приводя в порядок осанку и мышечный тонус, можно было решить проблему с засыпанием. Но не только. Курс назывался «Тело как инструмент: практика настройки». Проводя помногу часов за компьютером, мы перенапрягали мышцы рук, плеч и шеи. Голова выдвигалась вперёд, холка росла, руки немели… Упражнения «Настройки» помогали хоть немного выровнять эти перекосы, укрепить ослабевшие мышцы и расслабить спазмированные.

Позаботиться о теле важно, но недостаточно. Поэтому в январе 2021 года я запустила ещё один волонтёрский онлайн-проект. Раз в неделю, в течение 5 месяцев мы на полтора часа подключались к ZOOM’y, чтобы проанализировать одну из сказок, собранных Клариссой Пинколой Эстес в её уникальной книге «Бегущая с волками». Эту книгу можно смело назвать женской библией. И она давала нам ту мудрость, стабильность, уверенность и поддержку, которых так не хватало в окружающей нас действительности.

Был ещё благотворительный проект «Dod pieci» (Дай пять) – помощь пострадавшим от насилия в семье.

Очередной локдаун вызвал к жизни «Воскресный киноклуб». Мы выбирали фильм, смотрели его сами, когда нам удобно. А в воскресенье, с началом комендантского часа, подключались к ZOOM’у. Очень часто сюжет фильма был только поводом поговорить о насущном. Так мы сохраняли возможность общаться и поддерживать друг друга.

Был ещё проект помощи трудным подросткам, в который я пришла летом 2021 года. Там всё начиналось очень хорошо. Группа для родителей, группа для подростков, выездной лагерь за городом, – всё, как я люблю. А потом ноябрь, локдаун, группа для подростков в ZOOM’e в пятницу вечером после того, как дети всю неделю отучились удалённо и от слов «включите камеры» их просто тошнит… Четыре месяца я тянула на себе эту группу, а потом сломалась. Полностью выгорела, отказалась вести онлайн-группу и ушла из проекта.

То, что давало мне смысл и помогало справляться, в итоге меня истощило. Пришлось жёстко ограничить бесплатную помощь. Сейчас это только два часа в неделю. Один час – супервизии для коллег из Украины. Другой – терапевтическая поддержка людям из Израиля. На этом всё.

Мне сложно отследить, как и когда посыпались мои опоры, державшие меня последние годы. Я рассказала пока только об одной: быть полезной.

Второй важной опорой всегда было движение. В школе был конный спорт, в университете бег и плаванье, потом баскетбол, каякинг и скалолазание. С годами я стала спокойнее. Бег сменила на многочасовые прогулки, экстремальные виды спорта – на танго. С юности у меня травмирована спина, поэтому альтернатива одна: или я о ней забочусь, или становлюсь инвалидом. Я всегда предпочитала заботиться. Йога, плаванье, зарядка по утрам…

Во время пандемии у меня остались пешие прогулки и «домашний спортзал». Коврик для йоги, гантели, фитнес-резинки никогда не лежали без дела.

Когда на время локдауна нас запирали по домам с 20:00, я уходила гулять пораньше, а к восьми возвращалась домой, включала компьютер и работала.

Танго я тоже продолжала танцевать, подпольно, в гостях у подруги. Мы устраивали маленькие междусобойчики на двоих-троих, с преподавателем и без. Ставили музыку и танцевали. Отрабатывали уроки, пройденные с учителем, и сами изобретали новые комбинации шагов. Когда было можно, я приезжала по понедельникам к восьми вечера и возвращалась домой ближе к полуночи. Когда стало нельзя перемещаться по городу после 20:00, приезжала к восьми, мы ужинали, танцевали, и я оставалась ночевать. Утром мы вместе готовили завтрак, пили кофе и приступали к своей обычной рабочей рутине.

Ещё одна моя важнейшая опора – это творчество. С марта 2020 года я написала и издала пять книг: «Блудная дочь», «Терапевтичное чтиво», «Килограмм поддержки», «Зеркальный лабиринт» и его перевод на английский «The mirror maze. Almost a chess novella». До этого у меня были изданы только две книги: «Маскарад чисел» в 2007-м и «Место для названия свободно» в 2018-м.

Да, ещё у меня была виолончель… Я купила её в мае 2016 года и последующие семь лет я с ней не расставалась. Почему была? Она всё ещё у меня есть, но нет сил играть… Это я забегаю вперёд. Во времена ковида я играла, и с учительницей мы занимались, пусть и в масках, но регулярно.

Так что же случилось со мной в последнее время? Почему я практически перестала танцевать танго? Почему больше не беру в руки виолончель? Почему уже несколько месяцев никак не могу нашагать пресловутые 10 000 шагов в день? Почему перестала делать зарядку по утрам? Почему я практически перестала слушать музыку, даже имея свой аккаунт без рекламы в Spotify? Почему в мой спальне толстый слой пыли и кучи мятой нестиранной одежды на полу? Почему я заставляю себя пойти в душ только тогда, когда работаю, а на выходных мне всё равно, как я выгляжу? Что со мной случилось и как я дошла до жизни такой?

Отчасти я думаю, что столь необходимые и круто прокачанные опорность и ресурсность сыграли со мной злую шутку. Возможно, что со стороны я выглядела спокойной, стабильной и поддерживающей. И не только когда работала, но и в личной жизни. Возможно, я не умела получать поддержку, стараясь сама её давать. Возможно, я слишком много понимала и принимала. Возможно, мне стоило чаще говорить «нет». Возможно, «вина» за то, что я невакцинирована в феврале 2022-го слишком резко сменилась на «вину» за то, что я русская?

Я видела, как мои латышские соотечественники боялись вторжения России и собирали свои тревожные чемоданчики. А когда страх схлынул, накатила волна патриотизма, чем дальше, тем больше переходящего в национализм.

У русских жителей Латвии всё было иначе. Многие из нас оказались без вины виноватые. Слово «вина» я намеренно ставлю в кавычки. Настоящая вина, та, которая без кавычек, предполагает личную ответственность и причинение реального вреда другому человеку. Вот если бы я, будучи невакцинированной, заболела и заразила другого человека, и этот человек бы тяжело перенёс заболевание или умер, то да, тогда его страдания и смерть были бы на моей совести. Да, тогда я реально была бы виновата. Но мне посчастливилось. Я не болела и никого не заражала. Но всех невакцинированных как класс принято было обвинять, сливая на нас все, что скопилось за время пандемии: страх, тревогу, злость, боль утрат, растерянность, отчаяние…

Перефразирую известную басню Крылова, можно сказать:

«Ты виноват лишь тем, что мне хреново».

Сказал и в тёмный лес ягнёнка поволок».

А о том, в чём и почему винят русских в Латвии, – чуть позже. После того как я расскажу о том, как понимаю роль гештальттерапевтов в современном обществе.

О высокомерии…

Диссидент (лат. dissidens «несогласный»), также инакомыслящий – человек, отстаивающий взгляды, которые расходятся с общепринятыми.

Зачастую этот конфликт личных убеждений с господствующей доктриной приводит к гонениям, преследованиям и репрессиям диссидента со стороны официальных властей.

(Материал из Википедии)

Прежде чем говорить о латвийских реалиях после 24 февраля 2022 года, я должна рассказать ещё об одной специфической иллюзии, которая напрямую касается моей профессии. Если коротко, то «все люди как люди, а я – гештальттерапевт!». А если серьёзно, то я на самом деле считала себя особенной, но не в силу личных качеств, а из-за профессиональных стандартов. Я была убеждена… Нет, не была! Я до сих пор продолжаю считать, что гештальттерапевты являются ответственными за восстановление баланса в современном обществе. И делают это они, то есть мы, совершенно по-масонски, начиная с себя. Сотни часов личной терапии бесследно не проходят. Не должны проходить…

Благодаря осознанности и чувствительности мы можем замечать перекосы: чего сейчас слишком много, а чего – слишком мало? Мы можем не только видеть дисбаланс. Мы можем говорить о нём и способствовать его устранению, поддерживая опальную тенденцию. И, помогая людям обрести утраченный баланс, мы оздоравливаем общество. Мирно, мягко, кропотливо, профессионально. Да, я понимаю, как это звучит. Поэтому и назвала главу «О высокомерии».

Примеры? Когда общество ценится, а личность – нет, когда устои и традиции довлеют над потребностями отдельного человека, – самое время поддерживать независимость и индивидуальность. «Скажи нет родителям. Иди своим путём. Ты лучше знаешь, что тебе нужно». И так далее…

Когда общность, совместность и причастность критически ослабели. Когда близость стала ощущаться как угроза и миф о самодостаточности разрушает отношения, пришло время поддерживать движение навстречу друг другу.

Когда мир воюет, деля всех на своих и врагов, необходимо держаться человечности.

Вот такое своеобразное «искусство контрапункта»: способность улавливать и поддерживать ослабевшую тенденцию, возвращая утраченный баланс.

Несмотря на всю самоиронию, я продолжаю считать, что всё так и должно быть. Что гештальттерапевты именно этим и должны заниматься.

Во времена Ветхого Завета за баланс в обществе отвечали пророки. Громким голосом они говорили нелицеприятные истины зашедшим в тупик правителям. Сейчас голоса гештальтистов звучат лишь в наших кабинетах. Мы говорим с людьми один на один. Эта книга – моя попытка выйти за стены своего кабинета и сказать то, что я считаю нужным как человек и как профессионал.

Я до сих пор убеждена, что гештальттерапия – это не только профессия, но и стиль жизни. Почему? Для меня это вопрос честности перед собой. Невозможно в работе реализовывать высокие стандарты нашего этического кодекса, если ты не следуешь им в жизни.

Один из столпов этического кодекса – не дискриминировать обратившихся за помощью ни по какому признаку: пол, возраст, язык, раса, национальность, вероисповедание, страна проживания. Я не имею в виду ограничения самого терапевта. Если профессиональная подготовка не позволяет работать с детьми или подростками или отсутствуют другие необходимые данному конкретному человеку навыки, то да, надо отказываться от работы.

Я могу работать на русском и на латышском, но не могу на немецком или испанском. Говорить с друзьями – это одно, а вот для работы требуется совсем другой уровень. Националистическая истерия не влияет на моё общение и работу. Продолжаю говорить и работать по-русски и по-латышски. Отвечаю на том языке, на котором ко мне обратились. Люди не несут ответственности за действия правительства, только если они сами не начинают активно претворять в жизнь «политику партии».

Это была преамбула, а теперь главное. Я считаю, что гештальттерапевт не может следовать постановлениям правительства, если они аморальны и антигуманны. К сожалению, я столкнулась с вопиющим национализмом моих латышских коллег. Бог им судья.

Я чту уголовный кодекс и налоговое законодательство. На этом всё. Извините.

А дальше? Давайте разбираться, какие сферы нашей жизни какими законами регулируются.