Текст книги "Шанс на счастье"

Глава 17

Маша была зла. Мать опять отправила ее на разведку к бабушке. Просто потому, что бабушка якобы собирается с Антоном в Италию. И надо проверить: правда это или фантазирует.

Времени на разведку у Маши сейчас не было. После обвала рубля клиенты на покупку валили валом. Но сегодня в последний момент отменился вечерний показ, и Маша решила заглянуть к бабушке. Однако нужно было придумать повод для посещения. Не скажешь же: «Бабушка, мама интересуется: ты не прифигела, случайно?» или «Антон, я готова пожертвовать собой. Возьмите меня в Италию вместо бабушки, а то моя мама сойдет с ума от тревоги».

Машу осенило: прогноз курса доллара – вот отличный предлог для визита. Должно же у Антона быть какое-то понимание того, что день грядущий нам готовит. А ей, Маше, это типа для бизнес-планирования нужно.

Припарковавшись у бабушкиного дома, зашла в кулинарию, купила свежеиспеченный пирог с яблоками. Он источал такой запах, что у голодной Маши заломили скулы.

Дверь открыла бабушка. Не давая ей опомниться, Маша протянула коробку с пирогом, сбросила сапоги, сняла пальто и вместо приветствия сказала:

– Как же я устала. Ставь, баба, чай!

– А ты чего… – начала было Алевтина Сергеевна, но Маша перебила ее:

– Зверски хочу есть, а на дороге такая пробка – до дома не дотянула.

Алевтина Сергеевна отправилась на кухню. Дверь комнаты Антона была закрыта. Маша постучала. В ответ услышала невнятное мычание, которое можно было принять за что угодно – от «да, войдите» до «не беспокойте, я занят». Маша решила войти. Антон сидел перед мониторами и яростно тряс ногой. Он быстро обернулся на звук открывающейся двери и, увидев Машу, вцепился в край стола, как будто предполагая, что она начнет тащить его с насиженного места.

– Красная Шапочка пришла, пирожок принесла, – дурашливо объявила Маша и потрепала Антона по шевелюре, вздыбив ее.

Антон вжал голову в плечи и опять пробормотал что-то нечленораздельное. Потом пригладил волосы левой рукой, правой быстро двигая мышкой.

– Закрывайте свою лавочку, Антон, – потребовала Маша. – Всех денег не заработаете, а вот гастрит при нерегулярном питании поймать можно быстро.

Антон пообещал закончить через пять минут.

Маша отправилась на кухню. Бабушка уже заварила чай и разрезала пирог. На Машу она посмотрела с некоторым подозрением, или Маше так показалось.

– Ну, баба, что нового? – поинтересовалась внучка.

– Мать, что ли, подослала? – прозорливо предположила бабушка.

– Даже если я пришла с пирожком, это не значит, что меня послала мать, – отшутилась Маша.

– Как там у вас дела? Деда куда определили?

– В Пашкиной комнате пока живет. Я его на сайтах знакомств собираюсь разместить. Отберу претенденток с жильем. После Нового года займемся.

Алевтина Сергеевна дернула локтем и чуть не опрокинула заварочный чайник.

– Ты что, обалдела? Хоть представляешь, сколько на этих сайтах аферисток?!

– А тебе, бабушка, откуда это известно? Ходила туда, что ли? – испытующе спросила Маша.

Алевтина Сергеевна поджала губы.

– Еще не хватало, – с презрением процедила она после паузы. – Что, я без головы, что ли? Я статью в «Московском комсомольце» читала.

– Ну конечно, тебе не надо, у тебя же Антоша теперь есть, – пошутила Маша.

Взявшая в руки чашку Алевтина Сергеевна вздрогнула и пролила чай себе на грудь. Маша вскочила, сорвала с крючка кухонное полотенце.

– Баба, ты не обожглась?

Алевтина Сергеевна выдернула из рук внучки полотенце и промокнула пятно на голубом свитерке. Потом бросила полотенце на раковину и, ни слова не говоря, вышла из кухни. Маша устремилась вслед за бабушкой.

– Сиди, ешь, – остановила ее Алевтина Сергеевна.

– Может, пантенолом намазать? Есть у тебя пантенол? – суетилась Маша.

– Есть, – сухо ответила бабушка. – Я намажу.

Маша вернулась на кухню, вытерла со стола разлитый чай. Ей было неловко. Хотя что, собственно, она такого сказала? И с каких пор ее железобетонная бабушка стала чувствительна к подтекстам? Но ролевые установки явно сдвинулись. Интересно, и кто теперь в этом альянсе лидирует?

Маша доедала второй кусок пирога, когда Алевтина Сергеевна вновь появилась на кухне. Маша перестала жевать и остолбенела с набитым ртом. На бабушке был розовый пуловер с немаленьким вырезом. Обожженный участок был прикрыт полупрозрачным шарфом, завязанным на манер мужского галстука.

– Отпад! – только и смогла произнести Маша.

– Нравится? – живо поинтересовалась Алевтина Сергеевна, как будто ничего и не случилось. – На распродаже купила. Чистая шерсть. К Италии в самый раз.

Маша сделала вид, что слышит про Италию впервые.

– К Италии? Ты собралась в Италию?!

– Да, – подтвердила бабушка. – Это Антон мне такой подарок сделал.

– Круто, – оценила Маша. – Ты, надеюсь, не одна едешь?

– С Антошей и еду, – с каким-то вызовом заявила бабушка. – На месяц!

Маша принялась забрасывать бабушку вопросами: о датах, местах, планах и прочих деталях путешествия. Кроме дат, бабушка ничего не знала и во всем ссылалась на Антошу. А тот все не появлялся.

– Пять минут давно прошли! – громко крикнула Маша.

Антон возник в проеме кухонной двери в голубой рубашке с белыми мелкими чайками и в песочных слаксах. На ногах вместо черных резиновых тапок красовались стильные сине-белые кеды.

– О-о-о, – воскликнула Маша, – это вы ради меня так принарядились?

– Это он тренируется, – ответила вместо Антона бабушка. – В цивилизацию ведь едем, надо осваивать культурные навыки – переодеваться к ужину.

– Ах, простите, что я тут среди вас в рабочей одежде, – дурашливо извинилась Маша, отряхивая от крошек обтягивающую водолазку. – А вы двое – хоть на картину. Давайте, я вас сфотаю.

– Ой, отстань, Машка! – отмахнулась Алевтина Сергеевна.

Но Маша успела щелкнуть телефоном и тут же отправила фото в семейный чат. Реакция не заставила себя ждать. В ответ от матери прилетело: «Это что за цирк?» – «Аля и Тоша готовы поразить Рим:)))» – прокомментировала Маша.

Антон налил себе чаю.

– А вы, Маша, были правы, – сказал он в повисшей тишине. – У вас очень непослушная бабушка. Она…

Склонившаяся к телефону Маша изумленно заметила краем глаза, как бабушка пнула Антона под столом.

– Извините, что вы сказали? – переспросила Маша, отрывая взгляд от телефона.

Покрасневший Антон задумчиво жевал пирог.

– Дай ему поесть, – опять встряла Алевтина Сергеевна. – Видишь, какой худой.

– Бабушка, итальянцы за едой трещат как сороки. Пусть тренируется! – отбила Маша. – Так что вы хотели сказать про бабушку?

– Что она у вас… неординарная! – нашелся Антон.

– Я в курсе, – засмеялась Маша. – Это и беспокоит. Вы даже не представляете себе, Антон, какую бомбу вы берете с собой в Рим…

– Маша, ты наелась? – перебила ее Алевтина Сергеевна. – Поезжай домой, пробки уже кончились.

– Позже, – ответила Маша. – А сейчас мне нужна консультация Антона.

– Ему некогда! – постановила бабушка.

– Нет, ну почему же, – возразил Антон. – Я сегодняшнюю сессию уже закрыл…

– Мне бы прогноз по курсу доллара. Вы же наверняка читали аналитику.

– Прогнозов несколько, – начал Антон, но потом взглянул на Алевтину Сергеевну и смутился. – Я их все в один график свел. Хотите покажу?

– Конечно хочу! – с вызовом глядя на бабушку, громко ответила Маша.

– Он еще не доел! – запротестовала Алевтина Сергеевна.

– Он с собой возьмет, – парировала Маша. – Я помогу.

Она подхватила тарелку с пирогом и салфетки. Антон взял кружку с чаем и двинулся вслед за Машей. Войдя в комнату, Маша приткнула на стол тарелку и заняла кресло Антона. Антону ничего не оставалось, как встать рядом, потому что других стульев в комнате не было. Он начал манипулировать мышкой, неловко склоняясь к экрану, и на какой-то момент закрыл часть графиков своей бородой. Маша, не задумываясь, отвела помеху тыльной стороной ладони. Борода оказалась на удивление мягкой, словно тополиный пух. Антон дернулся и отстранился, а потом совсем смутился. Он пытался еще что-то объяснить, но Маша его уже не слушала. Она поймала себя на мысли, что никогда еще не целовалась с бородачами. Наверное, это неудобно. Борода должна щекотать шею и даже грудь и вызывать желание почесаться.

Наконец она осознала, что Антон уже некоторое время молчит и стоит в позе футболиста, которому забивают пенальти. Маша решила, что на сегодня, пожалуй, хватит и что действительно пора домой. Она поблагодарила Антона и на прощание чмокнула его по московскому обычаю – в одну щеку, потом в другую. Борода щекотала, но не кололась. Антон густо покраснел.

Маша уже одевалась в коридоре, когда с кухни ее позвала бабушка.

– Ты вот что, Машка, – яростно прошептала ей Алевтина Сергеевна. – Ты Антошку не цепляй. Ты хвостом покрутишь и соскочишь, а у него голова может закружиться. Ему серьезную девушку нужно. Ясно?

Маша в ответ хохотнула, чмокнула бабушку в макушку и пошла на выход.

Глава 18

Лев Иванович решился на дальнюю вылазку – на дачу. Посмотреть, что к чему и можно ли вообще жить там.

Не будет же он вечно торчать у зятя. Внук решил не приезжать домой на рождественские праздники, возможно, чтобы не стеснять деда. Эта мысль очень угнетала Льва Ивановича. Но в любом случае Паша вернется через месяц, и нужно было что-то предпринимать. Однако Лев Иванович не хотел, чтобы беспокойная дочь узнала о его поездке или о его намерениях. Это было непросто – после тайной отлучки в гараж Александра контролировала каждый его шаг.

Когда Александра собралась с ночевкой в загородный дом – украшать его к Новому году, она предложила отцу поехать с ней. Лев Иванович отказался под предлогом, что в Москву приезжает на один день его давний сослуживец – и они договорились встретиться. Александра тут же вызвалась сопроводить отца. Льву Ивановичу понадобилось немало красноречия, чтобы отговорить дочь.

Утром он едва дождался, пока джип Александры скроется со двора, оделся потеплее, взял термос с чаем, ключи от дачи и чуть ли не рысью, сам удивляясь своей прыти, выскочил из дома. Машину он накануне пригнал из гаража и поставил неподалеку, прикрыв чехлом. Положа руку на сердце он не должен был на ней ездить, поскольку техосмотр еще не был пройден.

Льву Ивановичу хотелось быстро завести мотор и удрать, но он выдержал добрых двадцать минут, дожидаясь полного прогрева машины. Когда он выезжал на проспект, то увидел белый джип, очень похожий на машину дочери, и сердце его замерло: сейчас его застукают и, устыдив, отправят обратно в квартиру. Но, по счастью, он обознался. Джип, не снижая скорости, пронесся мимо. Лев Иванович облегченно хмыкнул и поехал в направлении Московской кольцевой.

К дачному поселку он подъехал с легким сердцем и в хорошем настроении… и уперся в шлагбаум. Лев Иванович подождал немного – не поднимут ли полосатую палку, но препятствие было недвижимо. Лев Иванович посигналил. Незнакомый мордатый охранник лениво вышел из будки и отказался пропустить его в поселок, потому что машины не было в списках. Лев Иванович объяснил, что дом под номером один по соглашению с его бывшей супругой теперь отошел ему. В глазах охранника возник интерес, он как-то даже живее задвигался и заговорил более дружелюбно, потом позвонил председателю правления. Через пять минут Пал Палыч Золотарев лично прибыл на пост. Лев Иванович его сразу и не узнал. Вместо верткого суетливого мужичка перед ним предстал раздобревший краснолицый начальник. Увидев Льва Ивановича, он обрадовался ему как родному и чуть не бросился обнимать. Это было неожиданно, но приятно. Пал Палыч распорядился внести машину Льва Ивановича в списки и пропустить без промедления.

Не успел Лев Иванович подрулить к дому, как из вагончика рядом с постом охраны проворно выскочили двое рабочих с лопатами и принялись расчищать вход на его участок. Пока они чистили, появился и сам председатель, который торжественно вручил Льву Ивановичу пропуск в поселок, поздравив его с возвращением в родные пенаты. Золотарев предложил одного из рабочих в распоряжение Льва Ивановича в качестве истопника, а Льва Ивановича он пригласил в свой дом на обед. Лев Иванович ничего не имел против. Отдал рабочему ключи и пошел с Золотаревым.

– Галочка, – тараторил на ходу Пал Палыч в рацию, – Галочка, у нас будет гость к обеду. Поставь еще один прибор.

Обед был обильным. Наваристый борщ, ветчина домашнего копчения, пирог с грибами, соленые огурчики, моченые яблоки. Пал Палыч предложил выпить за встречу. Лев Иванович поначалу отказывался, поскольку планировал уехать к вечеру, но Пал Палыч все-таки уговорил. Да и грех было не выпить под такую-то закуску. К тому же дом скоро будет натоплен, а если все-таки окажется сыровато, Пал Палыч предложил без стеснения переночевать у них.

– Ну, Пал Палыч, отгрохал ты домину! – оглядываясь вокруг, хвалил соседа Лев Иванович. – Моя-то халупа рядом с твоей скворечник напоминает.

– Так я предлагал твоей бывшей еще участок, продала бы – тоже дом построила, но она же не взяла, понимаешь, не взяла! Когда вы разошлись, Алевтина твоя как с цепи сорвалась и пошла махать шашкой направо и налево. Из ружья тут по осени стреляла, – понизив голос, доверительно сообщил Пал Палыч. – Мы вообще за жизнь свою боялись.

На этих словах Лев Иванович, хоть и слегка захмелевший, понял наконец, почему сосед был так рад его появлению. Лев Иванович хотел было ответно пожаловаться на бывшую супругу, но потом отчего-то воздержался и стал вместо этого расспрашивать о судьбах старых обитателей поселка, вместе с которыми он жил когда-то бок о бок. Пал Палыч же осторожно поинтересовался, есть ли у Льва Ивановича спутница жизни и, узнав о кончине Кати, предложил помянуть, посетовав, что не имел удовольствия ее знать и что наверняка это была прекрасная женщина. Лев Иванович не смог удержать слезы.

В свой дом он вошел, только когда стемнело. Щелкнул выключателем. Под абажуром, висящим над столом, тускло зажглась одинокая лампочка. Лев Иванович помнил дом большим и светлым, пахнущим сосновой вагонкой, олифой и известью. Теперь дача казалась маленькой и закопченной и пахла зимней затхлостью, мышами и дымом. Вагонка потемнела, шторы – те же, что и пятнадцать лет назад, белые в розочку, – выцвели под солнцем и пожелтели. Во внутреннем стекле кухонного окна была трещина, стянутая лейкопластырем. Дверь, отделявшая кухню от комнаты, перекосилась и не закрывалась.

Лев Иванович поднялся в мансарду, нащупал на кровати электрический матрац, включил его на обогрев и, стащив с кровати одеяло, понес его вниз. Он растянул одеяло на веревке, висевшей вплотную к печи, чтобы одеяло просохло, и решил подбросить в топку полешков. Дров на кухне уже не было, он взял корзину, оделся и пошел к поленнице.

Бархатная тишина, от которой Лев Иванович уже отвык в городе, окружила его со всех сторон, как только он шагнул с крыльца на дорожку. В прояснившемся от мороза небе мерцали звезды. Из трубы дома струился дым, белесый на иссиня-черном фоне. И Лев Иванович почувствовал себя так легко, как будто у него не было тела, как будто он вибрировал вместе со звездами и улетал вместе с дымом. На душе стало наконец спокойно. Он принял дом, а дом принял его.

Подбросив дров, Лев Иванович так и остался сидеть у печной дверцы, не закрывая ее и глядя на огонь. Влажные поленья шипели и отстреливали угольки, но потом подчинялись огню, чернели и съеживались, начинали светиться изнутри. А когда догорели, утих и огонь, лишь изредка выпуская язычки синего пламени между тлеющими головешками. Лев Иванович почувствовал себя повелителем огня – в его власти было воскресить пламя или загасить его. Он понял, что испытывает какое-то новое чувство, как бы смешно это ни казалось. Лев Иванович пошурудил кочергой, разбивая угли, дождался, когда синие язычки исчезнут, закрыл заслонку, стянул с веревки одеяло и пошел наверх спать. Его сморило тут же, как только он коснулся лицом подушки.

Сквозь сон он услышал звонок телефона. Открыл глаза. Телефон нервно вибрировал и елозил по тумбочке.

– Алло, – как можно мягче произнес Лев Иванович.

– Папа, папа, где ты, папа? – пулеметной очередью выстрелила трубка.

– Я заночевал у друга. Все в порядке. Спокойной ночи! – быстро ответил он и отключил телефон.

Он укрылся с головой, надеясь быстро заснуть снова. Но ему это не удалось. Он стал думать о том, почему вместо благодарности за заботу дочери он испытывает неясное раздражение, которое безуспешно старается в себе подавить.

Когда дочка была маленькой, то всегда искала у него защиту от материнского диктата, от указаний и требований, сыпавшихся градом на медлительную и неповоротливую Сашу. И он по мере возможности ограждал дочь от чрезмерной муштры. А потом выросшая Саша подобно матери тоже превратилась в диктатора. Это произошло, когда родился Павлик. Медлительный и неповоротливый мальчуган, над которым Александра тряслась и квохтала, и если бы могла, посадила бы его под стерильный колпак, защищая от полного опасностей и микробов мира. Своей безмерной опекой Александра компенсировала спартанский подход к воспитанию, который применяла к ней ее мать. Александра до трех лет кормила сына грудью, до пяти – с ложки и всю жизнь – как на убой. А в перерывах между кормлениями она его лечила. Павлик ел и болел, болел и ел. На обучение ему уже не хватало сил. Он болел и отставал от программы и, догнав одноклассников, снова заболевал.

Алевтина вечно спорила с Александрой насчет методики воспитания внука. Петр предпочитал не вмешиваться, справедливо решив: себе дороже. Лев Иванович втайне был на стороне жены, но никогда не выражал это открыто. Когда родилась Маша, они оба замерли, боясь, что над девочкой Александра будет трястись еще больше. Но Маша выплюнула сиську уже на четвертом месяце и потом выплевывала все, что считала избыточным, а попытки настойчивого кормления заканчивались тем, что девочка смахивала миску с едой на пол. И мать уступила в частностях, оставив за собой лишь общий контроль, благо Павлик прилежно ел, исправно болел и регулярно демонстрировал проблемы в усвоении школьной программы.

А вот теперь, когда Паша безвозвратно вырос, Александра переключилась на стареющих родителей. Мать с ее непокорным характером сопротивлялась, а вот он, отец, оказался слабым звеном и в силу обстоятельств полностью попал под пяту ее заботы. И теперь он лежал без сна и думал о том, как бы ослабить этот надзор, не обидев при этом дочь.

Глава 19

Заснул Лев Иванович только под утро и проспал до девяти. Мансарда, которая отапливалась проходящей через нее печной трубой, уже выстыла, но внизу было вполне комфортно. Он рысью сбегал в дворовой нужник, на обратном пути потер руки и лицо снегом и, когда заскочил обратно в дом, то кожей ощутил обволакивающее печное тепло, и внутри тоже все согрелось.

Замерзшая в пятилитровых бутылях вода, оставшаяся в доме с осени, оттаяла, Лев Иванович наполнил умывальник и поставил кипятить чай. По старой памяти он полез в буфет и нашел все, что искал, и в том виде, в котором и ожидал: закрытые от мышей в жестянки сахар и сухари, консервы с килькой в томате и лососем в собственном соку, сгущенку, индийский растворимый кофе и даже чай «Бодрость» россыпью в фольгированном пакете. В нижней части буфета стояли плотными рядами банки с вареньями и маринадами, каждая с этикеткой, на которой значились содержимое и год производства. Лев Иванович вынул из ряда литровку яблочной пятиминутки и в образовавшейся щели увидел второй ряд банок, в которых что-то поблескивало. Это были… патроны. Те самые, которые он закатывал и прятал много лет назад, в конце девяностых. В нем поднялась такая волна радости, как будто он неожиданно нашел клад. И он ощутил благодарность Але, что сохранила, сберегла и даже не сдвинула с места.

Он зачем-то достал банку с патронами для утиной охоты и выставил на стол рядом с яблочным вареньем. Заварил чай и стал искать в ящиках консервный нож, чтобы открыть кильки. В это время на улице послышалось урчание машины. Громкий мужской голос позвал:

– Хозяин! А хозяин!

У Льва Ивановича даже спина распрямилась. Он не мог вспомнить, кто и когда обращался к нему как к хозяину. На Катиной даче его так никто не называл.

Он бросил на стол консервный нож, накинул на плечи старый армейский тулуп и поспешил на веранду – отпирать дверь. За дверью стоял крепко скроенный мужик лет шестидесяти с хвостиком и держал в руках культиватор.

– Я по осени у Сергевны эту штуку брал чинить, – без предисловий объяснил мужик. – Позвонил ей на днях, так, с наступающим поздравить, а она мне и говорит: «Все, у дачи теперь другой хозяин, ему отдай». Исправный теперь, работает. Куда поставить?

Лев Иванович растерялся.

– Даже не знаю. На веранде оставьте пока. Сколько я вам за ремонт должен?

Мужик посмотрел на него с откровенным презрением.

– Ничего вы мне не должны. Я хорошей женщине хотел помочь, потому и взялся. А тут раз – без дачи она осталась. Столько она тут сил положила – и все зазря.

Лев Иванович понял, что это камень в его огород. Стало обидно. Он по милости Алевтины остался с одним только холодным нужником, а его еще и клеймят за это. Но не будет же он посвящать в эти обстоятельства какого-то постороннего мужика. Но и так просто выпроводить его тоже было нехорошо. Отремонтировал инструмент и привез, а мог бы, узнав о смене хозяина, и заныкать этот культиватор.

– Ну, тогда хоть чаю выпейте, – предложил Лев Иванович. – Я как раз заварил.

Мужик начал было мотать головой, потом на секунду задумался и произнес:

– Ну что ж, чаю выпить можно.

Лев Иванович сделал вид, что страшно рад такому решению.

– Проходите, прошу вас, – и он широко распахнул дверь.

Мужик перешагнул через порог и, не наклоняясь, стал стягивать с себя валенки, наступая пяткой одной ноги на носок другой.

– Куртку вот на крючок повесить можно.

Мужик повесил куртку, но дальше не проходил. «Ждет особого приглашения», – понял Лев Иванович и жестом указал:

– Прошу к столу, как вас? Простите, забыл имя спросить.

– Николай я.

– А по отчеству?

– Да зачем вам мое отчество? – засмущался мужик. – Ну, Иванович.

– Да что вы! – обрадовался хозяин. – Я тоже Иванович, только Лев. Мама назвала в честь Толстого. Она у меня литературу преподавала.

– Понятно, – проронил Николай, усаживаясь на табуретку. – А меня маманя в честь Николая Угодника назвала. Набожная была.

Лев Иванович метнулся в сторону буфета за кружкой, тарелкой и приборами.

– Сейчас мы с вами чайку… С вареньицем… Хлеба вот только нет совсем.

– Зато, я гляжу, патронов целая банка. Сам, что ли, набивал?

– Сам, сам, – подтвердил Лев Иванович. – Давно это, правда, было. А Алевтина, видишь ли, сохранила.

– Охотник, значит, – заключил Николай.

– Был когда-то, – уточнил Лев Иванович. – Я вот думаю собаку теперь завести. С собакой и на охоту сходить можно, и жить не скучно.

– С собакой – да, – кивнул Николай.

Лев Иванович вскрыл банку с вареньем и кильки в томате, насыпал в миску сухарей, разлил чай.

– Ну, за знакомство, – сказал он и поднял кружку, как будто собрался чокнуться.

– За знакомство, – повторил за ним Николай. – Первый раз за знакомство чай пью, – признался он.

– Так утро же еще, – принялся оправдываться Лев Иванович. – И к тому же за руль садиться. Хочешь не хочешь, надо ехать в Москву, а то дочь вся изведется.

– С дочкой, значит, живешь, – пришел к заключению Николай.

– На передержке я у нее, – невесело засмеялся Лев Иванович. – Что та собака. И на коротком поводке к тому же.

Николай шумно отхлебнул чай, взял сухарь и стал размачивать его в кружке.

– А что ж сюда не переедешь?

– Так не дает! Все за здоровье мое опасается. Как, мол, ты там один.

Николай пожевал размокший сухарь. Поколебавшись, спросил:

– А с Сергевной обратно сойтись не думал? Дочь, гляди, отстала бы.

Лев Иванович изо всех сил замахал руками:

– Упаси господи! Из огня да в полымя.

– Да, Сергевна – женщина боевая, огонь, а не баба, – с восхищением подтвердил Николай. – Коня на скаку остановит, а как в горящую избу входила – лично видел. Мы же с ней вместе тут пожар тушили. В подвале возгорание было, – пояснил он. – Что, не видел разве?

– Я в подвал еще не спускался, – объяснил Лев Иванович. – То-то я чувствую, в доме дымом пахнет. Думал: от печки.

– Не, в подвале от тепловой пушки подпорный столб занялся. А я чисто случайно с ней в тот день оказался. – Николай замолк, а потом добавил: – Хотя, может быть, меня ей в тот день ангелы послали.

– А ты что, пожарник?

– Ты, Иваныч, не оскорбляй меня, – обиделся Николай. – Пожарники – это те, кто поджигает, а я – пожарный.

– Прости меня, Коля! – искренне извинился Лев Иванович. – Я не со зла.

– Пожарник – это сосед твой, скорее всего, – выдвинул версию Николай.

– Пал Палыч?! – изумился Лев Иванович. – Зачем бы ему?

– Так Сергевна против него иск в суд подавала, ты про это знаешь? Он ей двести тысяч задолжал, да так и зажал их, хапуга.

Лев Иванович про иск ничего не слыхал. Он вспомнил вчерашнюю радость соседа и его радушное гостеприимство, которое приобретало теперь совсем другой окрас. Лев Иванович зацепил из банки кильку, проглотил ее и, взвесив всю поступившую информацию, высказался:

– Ну, может, это недоразумение. Аля – женщина горячая, она же не только коня на скаку остановит, она его потом оседлает и рванет искать сражения.

– Хапуга, не сомневайся, – заверил Николай и указал в окно. – Вон ребята-дворники на Новый год домой не поехали. Договаривались, что оплатит проезд туда-обратно, а он зажал, им и не на что.

Лев Иванович на это уже ничего не возразил. Некоторое время сидели молча, пили чай, смотрели в окно. Вчерашние ребята-дворники, те самые, которые откопали ему проход к дому, чистили поселковую дорогу. Лев Иванович подумал, что надо бы им денег дать за работу, рублей хоть по двести. Потом из соседнего дома вышла жена Пал Палыча с большим мусорным пакетом, кликнула одного из работяг. Тот воткнул в снег лопату, забрал у женщины пакет и понес его за ворота поселка, на мусорку. Тут же раздался призывный крик вороны, и мимо окна, как эскадрилья бомбардировщиков, пронеслась черная стая. И поднялся вороний гвалт.

– Во разорались, – заметил Николай. – Как бабы базарные.

– С детства не люблю ворон, – признался Лев Иванович. – Я помню, когда маленький был, в нашей школе пристройку делали. Разрыли котлован. А школа стояла на месте старого кладбища. Там даже гробы сохранились некоторые. Котлован разрыли и так и оставили, не ожидали они, что ли, что там еще не все сгнило, или еще чего, только со стройкой дело замерло. И вот сидишь на уроке с утра, и так-то тошно, а за окном над котлованом вороны кружатся и орут. С тех пор как услышу ворон, сердце екает.

– Ну, мил человек, в таком случае ворон надо отвадить. Пойдем постреляем штук несколько и вокруг мусорки на забор повесим! – решительно сказал Николай и поднялся с места. – У меня в машине ружье есть.

Они оделись и подошли к «газику». Николай распахнул заднюю дверцу, пошарил внизу и вытащил зачехленное ружье. Снял чехол. Это была «мурка», такая же «мурка», как у самого Льва Ивановича. Лев Иванович обрадовался, как будто старую знакомую встретил.

– Коля, так у нас не только отчества, у нас и двустволки одинаковые, – с удовлетворением воскликнул он.

– А твоя тут? – поинтересовался Николай.

– Нет, моя, жена сказала, в городе.

– Жаль, а то бы выстрелили одновременно, больше ворон перебили бы.

– Жаль! – согласился Лев Иванович.

Николай сунул в карман моток проволоки, зарядил «мурку», закрыл машину, и два Иваныча пошли за ворота, к мусорным контейнерам. Стая уже расклевала пакет. Куриные кости, овощные очистки, заплесневевший хлеб… И у каждого куска сидело по вороне, а то и по две.

– Слышь, Коля, а дай-ка я испробую, – попросил Лев Иванович.

Николай с готовностью передал ружье. Лев Иванович погладил ствол, перекинул ремень, прижал к плечу.

– В середку целься, – прошептал Николай.

– Не учи ученого, – отбрил его Лев Иванович и выстрелил.

Птицы заорали и рванули в воздух. На земле остались два черных пятна.

– Вот так! – удовлетворенно сказал Лев Иванович, передавая «мурку» хозяину. – Помнит рука-то!

– Теперь можно трофеи подбирать, – сказал Коля, закидывая ружье на плечо. – Только без лестницы мы их не подвесим, – сказал он, глядя на забор.

– Лестницу найдем, – пообещал Лев Иванович. – В сарае стоит.

Они отправились за лестницей. Когда проходили через ворота поселка, из будки на улицу выскочил охранник.

– Вы че, мужики, творите? Председателя напугали, звонил мне уже.

– Ворон немного постреляли, – честно признался Николай. – Спать мешают.

– Это правда, – согласился охранник. – Достали. Раньше в охотхозяйстве за пару вороньих лапок два патрона давали, а теперь…

Охранник хотел еще поговорить о воронах, но услышал призывный звук телефона и побежал в будку. Пока Николай зачехлял ружье и убирал его на место, Лев Иванович принес из сарая складную алюминиевую лестницу.

Мужики вернулись к мусоркам. Вороньи трупики по-прежнему лежали среди объедков. Николай принялся приматывать проволоку к вороньим лапам. Потом они долго рядились, кому залезать на лестницу, а кому – страховать снизу. Решили, что первым будет Николай, а вторым – Лев Иванович.

Николай быстро залез, ловко прицепил трофей к полому металлическому столбу и спустился. Лестницу перетащили на три метра левее. Настала очередь Льва Ивановича. Когда тот поставил ногу на вторую ступеньку, то подумал, что зря хорохорился. Забор оказался хлипким, а лестница неустойчивой. Но дать задний ход Лев Иванович постеснялся и полез выше. Достигнув четвертой ступеньки и, не оглядываясь, он протянул руку, чтобы Николай вложил в нее крюк из проволоки, на котором висела вниз головой мертвая ворона. И в этот ответственный и непростой для сохранения баланса момент он услышал не крик даже, а визг, будто вдруг врубили бензопилу: «Папа, ты что творишь?!»

Он выронил ворону и вцепился в верхний край забора, чтобы не упасть. Медленно и осторожно оглянулся. С дороги, через сугробы к мусорке бежала Александра, а ее джип вопил ей вслед о незакрытой двери и невыключенном двигателе.

Лев Иванович спустился с лестницы, вздохнул и сказал Николаю:

– Лезь ты, Коля. Видишь – меня уже выследили, – и, понурив голову, пошел навстречу дочери.