Текст книги "Ты будешь страдать, дорогая"

– Моя работа вас не разочарует, сеньор де Навас…

– Да, да, – он пренебрежительно махнул рукой. При виде такой грубости Джемма внутренне вскипела. – Налей мне еще, Фелипе… Ну, так расскажите о себе. – Ошеломив ее этой просьбой, Агустин жестом пригласил девушку присесть, и она еще не успела воспользоваться его приглашением, как он уже продолжал:

– Мне, впрочем, не нужна история вашей жизни, просто объясните, почему такая красивая девушка, как вы, решила писать портреты таких богатых стариков, как я.

– Я бы не сказала, что вы богаты… О Боже, она собиралась произнести «старик»! Лицо ее запылало огнем, а сердце заколотилось с такой силой, что она была уверена: его стук слышен всем в этой комнате. К ее глубокому изумлению, Агустин расхохотался.

– Следовательно, я – старик, не так ли?

– Извините. Я имела в виду, что я бы не сказала, что вы старик, но оговорилась.

– В самом деле? – невыразительно протянул он. – И что, предполагается, что я должен был бы быть польщен, если бы вы не оговорились? – Он снова кивнул в сторону дивана, и на этот раз Джемма поспешно присела. В жизни она не чувствовала себя большей дурой!

– Конечно, – ответила она откровенно. А собственно, чего ей стесняться? Этот человек для нее – не просто клиент, он ее отец. И поэтому она его не боится, во всяком случае – не слишком. – Я надеялась, что вы немножко смягчитесь.

Его глаза осветились молниеносной вспышкой гнева, которую ему столь же молниеносно удалось погасить.

– Это должно предполагать, что я – жестокий негодяй? – буркнул он.

Джемма внутренне съежилась. Несмотря на то что глаза Агустина не отрывались от ее лица, ей почему-то показалось, что его замечание предназначалось не ей.

Фелипе с бокалами в руках шагнул к ним.

– Мне кажется, это лишнее, Агустин. Среди нас дама…

Она права: выпад предназначался не ей, его горечь была направлена на Фелипе. Джемма уловила искру неприязни между ними – или же это просто дружеская перепалка? Ей никак не удавалось постигнуть их отношения.

– Я не обиделась, Фелипе, и я уверена, что сеньор де Навас и не собирался меня обижать, в его словах был смысл. – Они оба обратили на нее удивленные взгляды, и Джемма с весьма натянутой улыбкой продолжила:

– Я собираюсь писать ваш портрет, сеньор де Навас. Я пыталась рассмешить вас, чтобы вы расслабились и я смогла бы вас рассмотреть. Чтобы написать вас настоящим, я должна увидеть вас настоящего, в противном случае мой приезд сюда окажется бессмысленной тратой времени. Тогда уж лучше было бы просто послать мне вашу фотографию, и я бы ее скопировала.

Джемма взяла у Фелипе предложенный бокал и отхлебнула из него.

– Мне бы это подошло куда больше, – еле слышно процедил Агустин. – У меня есть занятия поважнее, чем хрустеть пальцами, пока с меня рисуют портрет.

Она поняла, что и это замечание предназначалось Фелипе. В каком-то смысле она сочувствовала Агустину. Он действительно не хотел этого портрета, а Фелипе силой заставил его, лишь бы вызвать ее в Венесуэлу.

– Если вы не хотите, я не стану его делать, – уступила Джемма. Какая теперь разница? Ей самой этот заказ ни к чему. – Мне неприятно давить на вас…

– Как вы считаете, сколько вам потребуется сеансов? – прервал ее Агустин.

Она подняла на него глаза, изо всех сил борясь со страхом, который вызывал в ней его властный голос.

– Сложно сказать. Зависит от того, как будет продвигаться дело. Хотелось бы начать с пары сеансов в день – скажем, час утром и час после обеда… – Зачем она это говорит? Ведь у нее даже нет никакого желания остаться.

– Не может быть и речи! Я буду позировать тогда, когда смогу. Фелипе все устроит, поскольку эта дурацкая идея принадлежит в первую очередь ему. – Он посмотрел на часы. – Если Бьянка не появится через пять минут, будем ужинать без нее. Неужели это ее чертовски дорогое образование не научило ее пунктуальности? Мне нужно позвонить. Налей Джемме еще, Фелипе.

Он вышел из комнаты, оставив их вдвоем, и Джемма подумала, что Агустин в первый раз произнес ее имя, да и то не обращаясь лично к ней.

– Ты хочешь еще выпить? Джемма покачала головой.

– Нет, благодарю. У меня пока есть. – Она мрачно уставилась на бокал. Фелипе предупреждал ее, что ее отец – тяжелый человек, но это нисколько не помогло. Она была потрясена и… что еще? Разочарована? Итак, он красив; собственно, она так и предполагала. У ее матери прекрасный вкус, и Джемма не сомневалась, что он распространяется и на мужчин. Но какое разочарование обнаружить, что внешность Агустина де Наваса не совпадает с его характером. На него приятно смотреть, но иметь с ним дело, судя по всему, небезопасно.

– Ну, и как он тебе? – поинтересовался Фелипе. – Схватил за горло ежовыми рукавицами?

Джемма улыбнулась – правда, довольно неуверенно.

– Он… немножко колючий.

– Мягко говоря, – буркнул Фелипе.

– Как тебе удается с ним работать?

– Мы с ним связаны – в радости и в горе. Случается, доводим друг друга до белого каления.

Джемма открыла было рот, чтобы попросить Фелипе рассказать более подробно об Агустине, но тут же и закрыла его. Она не понимала этих людей, и уж меньше всего могла понять, почему они связаны друг с другом в радости и в горе. Если они не уживаются вместе, то почему Фелипе от него не уходит? Существуют тысячи нефтяных компаний, где он мог бы найти работу.

Прозвучал сигнал к ужину. Нервы у Джеммы были настолько напряжены, что она даже подскочила.

Заметив ее состояние, Фелипе подошел и тронул ее за руку. Она злобно вырвалась. Он бросил на нее такой непроницаемо холодный взгляд, что ее передернуло.

– Пойдем ужинать, пока у нас от голода ноги не подкосились, – попытался пошутить он. Ответив ему ледяным взглядом, она вышла вместе с ним из комнаты.

Обеденная зала выглядела чересчур старомодно, все в ней, казалось, сохранилось еще со времен феодализма. Над роскошно сервированным столом пылали свечи в массивных люстрах из витого железа. Хрусталь переливался мириадами ярких бликов. Столовое серебро, тяжелое, старинное, казалось бесценным музейным экспонатом, как и великолепный фарфор. В центре стола высился невероятных размеров канделябр с танцующими среди дюжины свечей нимфами. Широкие вазы с нежно-кремовыми орхидеями были расставлены между приборами и бокалами. Джемма пожалела, что ее нервное состояние не дает ей возможности по достоинству оценить все это великолепное убранство.

Агустин дожидался их появления – у кресла во главе стола.

– Сюда, Джемма, – указал он на место слева от себя. – Фелипе, ты не поговоришь с Бьянкой? Я не стану терпеть опоздания. Мы ужинаем в девять, и ей это прекрасно известно.

– Сам с ней говори, – огрызнулся Фелипе, усаживаясь справа от Агустина, рядом с тем стулом, который, без сомнения, предназначался для Бьянки. – Она твоя гостья, а не моя.

У Джеммы сердце замерло в груди, она стрельнула в мужчин беспокойным взглядом. Агустин скрыл свой гнев, его выдали лишь стиснутые челюсти. Джемма не могла поверить, что Фелипе позволяет себе такой грубый тон по отношению к своему боссу, не могла поверить, что Агустин в ответ не разносит того в пух и прах, не могла поверить, что кузина Фелипе – гостья Агустина!

– Где вы учились? – неожиданно поинтересовался Агустин, когда Мария начала разносить первое блюдо – холодный суп белого цвета с плавающими в нем виноградинами, от которого исходил аромат чеснока и миндаля.

– Голдсмитский… – вырвалось у нее прежде, чем она что-либо сообразила. В этом колледже изящных искусств училась и ее мама. Помнит ли Агустин? За шесть месяцев, что они были вместе, он, наверное, узнал о ней абсолютно все. Она взглянула ему в лицо, заметила на виске пульсирующую жилку, но не смогла бы поклясться, что это не работа ее собственного воображения. – После окончания колледжа, – продолжала Джемма, – я брала частные уроки у Сайруса Пейджета. Он известен в Европе…

– Королевская Академия, – пробормотал Агустин, принимаясь за суп. – У вас был прекрасный учитель.

Сердце Джеммы ускорило свой бег. Он немало осведомлен о мире искусства.

– Да, самый лучший.

– Вы, должно быть, талантливы, раз он принял вас под свое крылышко.

– Так оно и есть! – ответил за нее Фелипе. – Я бы не настаивал именно на ее приглашении, если бы не знал, что в целом мире лишь она одна способна из чего угодно сделать конфетку.

Джемма оцепенела, опустив взгляд в тарелку с супом. Уж сейчас-то Агустин точно взовьется до небес! Однако и это оскорбление осталось без последствий. Растерялся? Джемма так точно растерялась.

Следующее блюдо, «chipi chipi», как назвал его Фелипе, оказалось густым соусом с крошечными моллюсками. Джемма терпеть не могла моллюсков, но вежливость не позволила ей отказаться. Она осторожно попробовала, обнаружила, что вкус не так уж и плох, и умудрилась полностью разделаться с блюдом, пока Агустин с Фелипе обсуждали достоинства орхидей, украшавших стол.

Пригубив вино – восхитительное калифорнийское шардоне, – Джемма подняла глаза и поймала изучающий взгляд Агустина.

Ужасная мысль, что он обо всем догадался, молнией промелькнула у нее в голове. Она уверилась в своей догадке, когда Фелипе отвернулся, чтобы похвалить Марию за прекрасное блюдо, а Агустин тихо произнес:

– У вас чудесные волосы.

Волосы ей достались от матери. Но нет, невероятно, чтобы он как-то связал ее с мамой. Интересно, подумала Джемма, что бы он сказал, если бы она вдруг встала и провозгласила: «Я ваша дочь, о которой вы ничего не знали». О Боже, это даже не смешно. Она сделала еще один глоток из бокала.

– Благодарю, – прошептала она, принимая комплимент. Ей почему-то показалось, что это было сказано искренне, а не из желания пофлиртовать. Вот был бы ужас!

Мария уже собиралась разносить мясо под маринадом, когда в комнату впорхнула Бьянка, возвестив о своем прибытии громким цоканьем каблучков.

Все обратили на нее свои взгляды: Фелипе – сдержанный, Агустин – гневный, Джемма – выжидательный.

Бьянка была так же красива, как и запомнилась Джемме после их первой встречи. Прелестное лицо, обрамленное черной копной кудрявых волос. Безупречно сшитое белое платье из тонкого хлопка с низким вырезом выглядело откровенно сексуальным.

Со смешком на ярко накрашенных губах и без единого слова извинения она обхватила Агустина за шею и крепко обняла.

Агустин, не проявив ни капли удовольствия, избавился от ее рук, как избавляются от слишком тугого галстука.

– Когда ты научишься хорошим манерам, Бьянка?..

Она даже и бровью не повела в ответ на замечание Агустина и, подлетев к Фелипе, прижалась к его губам поцелуем.

– Бьянка! – взревел Агустин. На сей раз она отреагировала, сердито надув губки.

Оторвавшись от Фелипе, она опустилась на стул рядом с Агустином и взглянула через стол на Джемму. Глаза их встретились – и узнавание отразилось на лице. Бьянки так медленно, так нехотя, как будто она выплывала из сна. Или ночного кошмара!

У Джеммы глухо заколотилось сердце от неприятной мысли, что Бьянка не знала о ее присутствии здесь. Самые противоречивые чувства вихрем закружились в ее душе.

– Это Джемма, Бьянка, – произнес Агустин тоном достаточно спокойным в сравнении с недавним гневом от поведения Бьянки. – Она приехала, чтобы написать мой портрет. Ты же знала, что у нас гости, – так какого дьявола не спустилась вовремя? Ты с каждым днем становишься все невыносимее.

– Если бы я знала, что это она художница, я бы вообще не спустилась! – медленно, со значением проговорила Бьянка. Она не сводила с Джеммы взгляда, полного ледяной враждебности и ненависти.

– Достаточно, Бьянка! – Фелипе явно опоздал со своим требованием.

Пронзительный взгляд Агустина метнулся от одной женщины к другой.

– Вы что, встречались раньше?

Джемма внезапно превратилась в стороннего наблюдателя. Разговор касался лично ее, но она не принимала в нем никакого участия. Бьянка презрительно скривила губы, и у Джеммы от ужаса по спине забегали мурашки.

– Да уж, встречались, – съязвила Бьянка, и ее темные глаза, устремленные на Джемму, побелели от ненависти. Обернувшись к Агустину, она злорадно добавила:

– Эта художница спала с Фелипе, когда он был в Лондоне несколько месяцев назад!

В комнате повисла угрожающая тишина. Джемма смотрела на Фелипе, на его холодное, бесстрастное лицо. И она ненавидела его за это, ненавидела всеми фибрами души.

– Это правда, Фелипе? – Агустин был спокоен, слишком спокоен.

Фелипе посмотрел ему прямо в глаза и тихо ответил:

– Я не обязан отвечать на подобное оскорбительное высказывание – ни тебе, ни кому-либо другому.

– Нет, обязан, Фелипе, – заныла Бьянка. – Уверена, что ты будет рад услышать подробности, правда ведь? – она послала Агустину сиропную улыбку.

Тio! Tio! Джемма знала несколько испанских слов, и одно из них было tio – «дядя»! Если Агустин – дядя Бьянки, а Бьянка – кузина Фелипе, следовательно, Агустин должен тоже быть дядей Фелипе…

– Так ты спал или не спал в Лондоне с Джеммой? – выкрикнул Агустин. Спокойствие испарилось, осталась чистейшая ярость, внезапно поднявшая его на ноги.

Фелипе тоже подскочил, и оба уставились друг на друга, скрестив враждебные взгляды.

– Прекрати обращаться со мной так, как будто я все еще дитя, Агустин! Моя жизнь тебе не принадлежит!

– Твою жизнь сделал я! Без меня ты был бы ничем…

– Я тебе страшно благодарен, но в дальнейшем обойдусь без твоей опеки! – взревел Фелипе. – Когда до тебя наконец дойдет, что я не собираюсь подчиняться любому твоему желанию?..

– Кто была эта женщина в твоей жизни? – бушевал Агустин.

Охваченная ужасом, Джемма ждала. У нее дрожали колени от страха. Скандал разрастался у нее на глазах.

– Она была моей жизнью, – с трудом выдавил из себя Фелипе. – Она и сейчас вся моя жизнь, – добавил он. – Это женщина, которую я люблю и на которой я собираюсь жениться!

У Джеммы кровь так и застыла в жилах. Она открыла было рот, чтобы хоть что-то сказать, но ни единого звука не сорвалось с ее губ. Бьянка коротко всхлипнула, а Агустин чуть не поперхнулся от злобного возгласа.

– Ведь все уже решено, – заверещала Бьянка. – Мы с тобой поженимся, Фелипе!

Джемме показалось, что у нее сейчас остановится сердце. Она попыталась сдвинуться с места, чтобы убежать от этого кошмара, но жизнь, похоже, окончательно покинула ее тело.

Кулак Агустина неожиданно опустился на стол, да так, что язычки свечек заплясали, а вино выплеснулось из бокалов.

– Хватит! – громыхнул он, побагровев от гнева. – Да как ты смеешь так себя вести? Как ты смеешь? – Он стиснул кулаки, глаза его буравили Фелипе. – Ты не женишься на англичанке, Фелипе, ты женишься на своей кузине…

– А ты со своими планами можешь отправляться к дьяволу, там вам обоим самое место! – в бешенстве выпалил Фелипе.

Джемма поднялась на чугунных ногах. Голова ее кружилась, желудок не на шутку взбунтовался. Ей вдруг захотелось на время оглохнуть, чтобы не услышать больше ни слова из этого семейного кошмарного скандала.

– Вы меня, надеюсь, извините, – еле слышно произнесла она. – Я не хочу при этом присутствовать.

– Джемма, – позвал Фелипе, но голос его прозвучал как будто издалека» с огромного расстояния.

Спираль лестницы была длинной, мучительно-бесконечной, и Джемме показалось, что она никогда не доберется до самого верха. Она услышала еще чей-то зов, но не обратила на него внимания. Пошатываясь, девушка распахнула дверь своей комнаты и, едва успев добежать, вцепилась в край ванны. Ее вывернуло наизнанку. Чьи-то руки поддержали ее. Мария. Джемма прильнула к ней, радуясь, что здесь именно она, и никто другой.

– Вы уже хорошо? – взволнованно спросила Мария.

Джемма слабо кивнула. Лицо ее было залито слезами.

– Вы слышали, Мария? Этот ужасный скандал?

– Si, я слышать, я слышать все, Джемма. В семье быть большой скандал, а эта Бьянка, она приносить неприятность. Она делать хуже между отец и сын…

Пламя вспыхнуло перед глазами Джеммы. Она стиснула руки Марии.

– Что… что вы сказали? – О Господи, не допусти, чтобы это было правдой. – Отец и сын? – не веря своим ушам, прохрипела Джемма.

Мария потрепала ее по руке.

– Si, это понятно, что отец и сын ссориться… Языки пламени поглотили Джемму, в одно мгновение оставив от нее лишь кучку пепла. Девушка рухнула на пол в ванной.

Глава 6

Боль, острая физическая боль раздирала желудок Джеммы. В голове все плыло, а тело горело, пылало – от макушки до кончиков пальцев.

Она ощутила холод на лбу и медленно открыла глаза. Над кроватью настойчиво жужжал вентилятор. Как из тумана выплыла Мария, нависла над ней с мокрой салфеткой в руках.

– Вы болеть, Джемма. Я звать Фелипе.

– Нет! – крикнула Джемма и ухватилась за рукав черной блузки Марии. – Нет, я не хочу никого видеть. Не сейчас! Вообще никогда!

У Марии был испуганный вид.

– Я должна сказать сеньор де Навас. Вы падать в обморок, вам тошнить. Вам быть больно?

Джемма кивнула, приложила руку к желудку – и вдруг поняла, что стало причиной ее тошноты.

– Мне не нужно было есть моллюсков. Я их не люблю, да и вообще плохо переношу морскую пищу.

– Dios mio![4]4
  О Боже! (исп.)


[Закрыть] Моя еда делать вам плохо?

– Нет, Мария, я сама виновата. Мне уже лучше.

Она села на краю кровати и стиснула ладонями лоб. Ей вовсе не стало лучше; боль, может, и проходит – в желудке, но не в сердце. Дрожь сотрясала ее тело, но ей необходимо взять себя в руки, просто необходимо!

– Я делать для вас порошки, но сначала я вас уложить в постель.

– Честное слово, Мария, мне уже лучше. Хорошо, что меня вырвало. Я хочу просто посидеть и прийти в норму. О, пожалуйста, уйдите, – взмолилась Джемма. Ей хотелось остаться одной, совершенно одной, навсегда!

– Я все равно приносить порошки, – повторила Мария, направляясь к двери.

– Мария, я не хочу никого видеть, – напомнила ей Джемма. Ей нужно время, чтобы подумать, чтобы найти выход из этой страшной путаницы.

– Уже поздно, – улыбнулась с порога Мария, посчитав, что Фелипе станет приятным исключением. – Джемма быть плохо, – сообщила она ему. – Она тошнить, она падать в обморок. Я идти и приносить порошки.

Побледнев от этого сообщения, Фелипе подошел к ней.

– Беспокоиться не о чем… – прохрипела Джемма. Ее полный муки взгляд предостерегал его, удерживал от прикосновения к ней.

– Нет, есть, ты белая как мел…

– Меня тошнило. Не нужно было есть моллюсков – мой желудок их не принимает, – лихорадочной скороговоркой выпалила она и отвернулась, не в силах взглянуть ему в глаза. Эта встреча произошла слишком быстро. Она не хотела сейчас видеть его, слышать тревогу в его голосе, дышать с ним одним воздухом…

Он наклонился, положил ладонь ей на плечо, и это прикосновение каленым железом обожгло ее. Она резко отпрянула, подскочила и отошла к окну, подальше от него. О Боже, он не должен прикасаться к ней – никогда в жизни…

– Но ты потеряла сознание, – настаивал он. Она рывком обернулась к нему.

– А какая разница? Как ты посмел так со мной обойтись, использовать меня в своей войне с Агустином?.. – Он не должен узнать правду, почему она потеряла сознание. Ее измученный мозг не смог справиться с потрясением. И эта отвратительная тошнота никогда не пройдет: она занималась любовью со своим собственным…

– Прости меня, – мягко произнес Фелипе, как будто только сейчас осознал, что с ней произошло. – Мне так жаль, что ты оказалась замешанной в семейные дрязги.

– Думаешь, извинение поставит все на свои места? Да ты просто больной, Фелипе, и я ненавижу тебя за все, что ты сделал. В какие же злобные, порочные игры ты играешь! Издеваешься надо мной, издеваешься над Бьянкой… да настанет ли этому конец? – Пылая от негодования, она не стала дожидаться ответа. – Все, чего ты желал, исполнилось. Ты наказал меня более чем достаточно, но никак не можешь остановиться. Теперь ты позвал Бьянку, чтобы окончательно добить меня. – Ей просто необходимо сделать это, выложить ему все. Только так она сможет избавиться от кошмарного чувства в душе.

– Бьянку привез Агустин.

– Ты мне сам говорил, что она приезжает на следующей неделе. Она была частью твоей игры в пытки. На этой ли неделе, на следующей ли – какая разница?

– Разница огромная.

– И что это должно означать? – О Боже, да зачем она спрашивает? Она же ничего не хочет знать, ей теперь все безразлично. Все в прошлом, настоящем и будущем.

– Сомневаюсь, что ты что-либо поймешь в таком взвинченном состоянии.

– Я понимаю одно, Фелипе: жестокость твою, Агустина, Бьянки, Все вы одним миром мазаны. А я – заложница в ваших сложных играх, которую можно использовать, а потом вышвырнуть вон. Великолепно, мне это подходит! Я и сама хочу убраться отсюда! – Ей необходимо уехать! Исчезнуть отсюда сию минуту!

Он двинулся к ней, и Джемма покачнулась, как будто кто-то внезапно перевернул комнату. Он остановился так близко, что, его дыхание теплом обдало ее лицо.

– Ты хочешь уехать после прошлой ночи? – холодно протянул он.

Тошнота волной поднялась из глубин ее желудка. Щеки обожгло жарким румянцем. Прошлая ночь! Как ей вынести воспоминание о ней? Она отвернулась, затуманенным взором уставилась в черноту за окном, но Фелипе рывком повернул ее к себе, взял за подбородок.

– Прошлой ночью мы занимались любовью, и месть здесь была ни при чем. То, что я сказал внизу, – сущая правда. Ты – вся моя жизнь… – настойчиво повторил он.

– Но ты – не моя жизнь! – выкрикнула Джемма с такой яростью, что его глаза вспыхнули ответным гневом. Он отпустил ее подбородок. – Ты сказал, что хочешь жениться на мне, – продолжала она, – но думаешь, я не понимаю, чем вызвано твое заявление? Ты ненавидишь отца и использовал меня, чтобы нанести ему удар…

Она замолчала, потому что сердце у нее разрывалось от боли. Если бы она знала правду, что Фелипе – сын Агустина, ничего этого не произошло бы. Их лондонскому роману ничто не могло помешать, это было назначено судьбой, но, если бы Фелипе не устроил ее приезд, она просто никогда бы не узнала этой правды!

– Ну почему, Фелипе, – вырвался у нее мучительный стон, – почему ты не сказал мне, что Агустин – твой отец?

Его глаза мерцали мрачным огнем, и Джемма ждала ответа, понимая, что он ничего не изменит. Да разве можно что-либо изменить? Но ей хотелось переложить ответственность с себя на чьи угодно плечи. Это все его вина, только его!

– Потому что это не имело никакого отношения к нашей жизни, – наконец произнес он.

Она закрыла глаза в мучительной покорности. Не имело никакого отношения к нашей жизни. О Господи, начиная с сегодняшнего вечера жизнь ее вообще закончилась.

– Уходи, Фелипе, – процедила она сквозь зубы. – Уходи из моей комнаты. Я больше не хочу тебя видеть, никогда.

– Но увидишь, querida, потому что мы хотим друг друга и ничто в мире этого не изменит! – Он скрипнул зубами, а потом произошло то, от чего она молила Бога ее защитить. Насильно сжав ее в объятиях, он приблизил губы к ее лицу. Стыд придал ей сил – стыд, гнев и отвращение. Она вырвалась из его объятий, не обращая внимания на жгучую боль в руках.

– Отправляйся к Бьянке, твое место рядом с ней! – выпалила она. – Я тебя предупреждала: твои занятия любовью ничего не изменят. Прошлой ночью ты взял мое тело, но не душу…

Он окаменел, как будто страшным ударом из него вышибли дух.

– Стерва! – рявкнул он, когда ярость, темной краской залив его лицо, вернула ему способность двигаться. – Холодная, жестокая стерва!

После этого он развернулся и вышел, с треском захлопнув за собой дверь.

Джемма безмолвно уставилась в пространство. На лбу у нее выступил холодный пот, она вытерла его дрожащими пальцами и подняла ладонь к лицу, будто ожидала увидеть на кончиках пальцев последние кусочки ее обескровленного сердца. Медленно опустившись в кресло у окна, она стиснула ноющие от схватки с Фелипе руки и застонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Она провела в таком положении большую часть жаркой ночи.

– Вас еще тошнить, Джемма? – спросила на следующее утро Мария, опустив поднос на тумбочку и подходя к окну, чтобы отодвинуть занавеску. – Фелипе, он вчера говорить, чтобы я нет приносить порошки, чтобы вы спать.

Джемма лежала на кровати. Она почти всю ночь не спала, лишь ненадолго забывшись уже на рассвете. События последнего вечера вымотали ее совершенно. Ей нужно уехать – по возможности, сегодня утром.

– Выпейте это, Джемма, – ласково приказала Мария.

Джемма с трудом приподнялась на подушках и едва удержала в руке стакан с разболтанными порошками, который подала ей Мария. Жаль, что в стакане не стрихнин, это было бы прекрасным выходом из кошмарной путаницы; Джемма проглотила лекарство, и в голове почти мгновенно стало светлеть.

– Сеньор де Навас, он хотеть вас видеть в десять…

– Фелипе? – хрипло вырвалось у Джеммы. Она подняла на Марию недоверчивые глаза. После вчерашнего вечера она бы могла поклясться, что он больше ни за что не захочет с ней встречаться.

– Нет Фелипе – Агустин. В его кабинете в десять.

– Но уже почти десять!

– Si, вы поспешить, он не любить, чтобы опаздывать.

– Я не опоздаю. – Джемма решительно выбралась из постели. Так, значит, Агустин желает ее видеть? Чтобы избавить «Вилла Верде» от ее присутствия? С величайшим удовольствием она покинет это жуткое место.

Причесавшись на скорую руку, она натянула легкий сарафанчик и выскочила из комнаты. Если в мире есть хоть капля справедливости, то Майк в этот момент как раз заводит мотор самолета. Она сбежала вниз по лестнице, постучала в кабинет и вошла, не дожидаясь ответа.

Утром Агустин де Навас выглядел не менее сурово, хоть и оделся попроще – в легкие серые брюки и белую рубашку с короткими рукавами. Он сидел за столом и, увидев, что она вошла в кабинет, откинулся на спинку кресла.

В этот миг все снова навалилось на нее – прошлый вечер, его спор с Фелипе, Бьянка, злобно подливающая масла в огонь, новость Марии. Она почувствовала себя совершенно больной, на грани обморока, и это состояние, должно быть, отразилось на ее лице, потому что Агустин настоял на том, чтобы она тут же села. Джемма буквально упала в кресло с другой стороны стола.

– Мария сказала, что вы съели блюдо, которое не переносите. Довольно глупо, вам не кажется?

– Полный идиотизм, – согласилась Джемма, к которой вернулись мужество и присутствие духа.

– Я приношу свои извинения за наше поведение вчера вечером. С нашей стороны это была неописуемая дикость, а вы ведь гость в нашем доме.

Джемма покачала головой:

– Я не гость в вашем доме, сеньор…

– Называйте меня Агустин. Согласно кивнув, она продолжила:

– Я приехала сюда, чтобы выполнить определенную работу, и сожалею, что из этого ничего не вышло.

Очевидно, он не слышал ее, поскольку в следующее мгновение заявил без обиняков:

– В Лондоне у вас был роман с моим сыном. Я бы хотел услышать об этом.

Она удивилась; ее глаза округлились.

– Не думаю, что это имеет к вам какое-то отношение, – быстро проговорила она. Она не желала не только рассказывать, но даже и думать об этой истории.

Он повел бровью.

– Вот как? Вы здорово нарушили мои планы относительно судьбы сына. Полагаю, что это имеет отношение ко мне.

– Но не ко мне! – твердо заявила Джемма. Она не желала подвергаться перекрестному допросу, как будто она преступница. Она не совершила ничего страшного – во всяком случае, сознательно. – Меня вам бояться нечего. Я не собираюсь замуж за вашего сына. И намерена уехать как можно скорее.

В ответ на это высказывание он наградил ее язвительной улыбкой.

– Вас пригласили сюда для того, чтобы вы написали мой портрет, – и вы его напишете.

Джемма от неожиданности даже раскрыла рот. Нет, только не это, только не тактика жесткой руки с его стороны – она уже достаточно натерпелась от Фелипе!

– Вы не понимаете…

– Вас пригласили написать мой портрет, и вы это сделаете.

– Я хочу разорвать контракт, – с вызовом бросила она. Она не может остаться. Даже если ей придется потерять уйму заказов – она согласна, лишь бы освободиться. – Вы не хотите этого портрета, а я не хочу его писать…

– Потому что я отказываюсь дать согласие на брак с моим сыном?

– Мне кажется, Фелипе достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения, но дело не в этом. Я не хочу выходить за него – все остальное ни при чем. – Конечно, он не может знать, насколько этот брак невозможен в любом случае. Да, именно невозможен!

Он поднялся на ноги – высокий, величественный – и обошел стол, чтобы быть поближе к ней. Присел на край стола.

– Вы уже дважды сказали, что не хотите выходить за него. Это меня удивляет. Большинство женщин продали бы душу дьяволу, чтобы стать женой моего сына. Вы любите его?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Джемма чуть не поперхнулась. Она заставила себя успокоиться и выдавила ответ:

– Это мое дело.

– Вы его любите.

Она больше не в состоянии была этого выносить. Если бы ей не требовалось его разрешения на то, чтобы Майк увез ее отсюда, она молнией вылетела бы из комнаты.

– Ваши вопросы кажутся мне вызывающими, – отозвалась она, не справившись с обидой в голосе.

– Извините, я не хотел вас обидеть. – Он произнес эти слова так мягко, что у Джеммы подпрыгнуло сердце. Нежность. Подобного качества она в нем не ожидала, даже не думала, что он на него способен.

– Вы… вы меня не обижаете. Я… я понимаю ваш интерес.

– Верно, мне интересно, – пробормотал он. – Вы мне любопытны.

Джемма внезапно почувствовала, что должна быть настороже. И не заметишь, как проговоришься, расскажешь что-либо связанное с матерью, напомнила она себе и предприняла отвлекающий маневр:

– Вы мне тоже любопытны. – (Он удивился.) – Почему вы считаете своей обязанностью устраивать брак своего сына?

Глаза его предупреждающе сузились.

– Теперь ваши вопросы кажутся мне вызывающими, но в плане разъяснения я в какой-то мере ваш должник. Вы наверняка слышали выражение «держаться своих». Я хочу, чтобы Фелипе женился на одной из «своих».

– Почему? – напрямик спросила Джемма.

– Потому что так должно быть. Вы принадлежите к другой культуре и не знаете наших обычаев. Фелипе будет куда спокойнее, если его жена окажется одной с ним культуры.

Культура как экспериментально выращенный микроб!

– Удобный брак? Мне казалось, что о них забыли еще со времен Чарльстона. Ваш брак тоже был таким? – Она осознала, что задает этот опасный вопрос ради своей матери. Пытается выудить хоть каплю информации о нем.

– Да, – признался он.

– И… и вам посчастливилось полюбить? – Зачем она это делает? Ее мама любила этого человека, все еще любит его, так зачем же узнавать то, что может ее задеть?

– Для хорошего брака любовь не нужна; любовь может прийти позже, – негромко произнес он.

Но к вам не пришла, хотелось ей добавить. По его тону Джемма догадалась, что его брак так и не стал удачным. Она проследила, как он обошел стол, снова сел в свое кресло, и гадала, что вызвало горечь на его лице.