Текст книги "Любовь взаймы"

Глава 9

Когда Зоя проснулась, Фрэнк все еще находился подле нее. Он, казалось, тоже задремал, но до конца не расслабился, в этом не было сомнения.

Она осторожно коснулась золотого загара на его руке; в голове начало проясняться, однако облегчения не наступало. Прикусив губу и тем самым гася новую волну накатывающей боли, она вновь попыталась уснуть, потому что, если этого не произойдет, она просто не сможет рассуждать здраво.

Солнце было уже достаточно высоко, когда Зоя очнулась от забвения. Никого рядом. Она медленно приподнялась, встала с кровати. Голова была тяжелой и болела, сил хватило лишь на то, чтобы дойти до ванной и освежить лицо. Зеркало над раковиной без прикрас отразило то, какой она была в данную минуту. Бледность – вот все, что осталось после обескураживающих признаний Фрэнка, островной загар почти сошел. Глаза припухли, губы покраснели – ведь она покусывала их всю ночь.

Она набросила на себя прохладный хлопчатобумажный халат и вышла на балкон. Фрэнк плескался в бассейне; быстрые ловкие движения выдавали хорошего пловца. Он чересчур резко ударял по гладкой водной поверхности – видимо, это освобождало его от внутренней скованности, от какой-то тяжести в теле. Может, от присутствия ее самой.

Зоя ощутила неловкость. Ведь у него работа не из легких и не такая уж приятная. Его наняли охранять дочь Леонарда Марстона и поручили оповестить о его смерти. Ее отца больше нет в живых. Она даже не знала его, как и он ее; только какое-то внутреннее душевное волнение всколыхнуло печаль, не похожую на горе. Ее мать, конечно, будет просто раздавлена… Потому-то Тео и увез ее подальше отсюда. Только теперь в полной мере стало ясно, какие глубокие чувства у Тео к Гераклии. Осознание этого успокаивало. Ее мать окружена заботой, а Зоя Марстон – просто одинокий человек. Так было всегда.

Она спустилась в кухню, куда заходила весьма редко, заварила кофе, налила в стакан прохладного апельсинового сока. Поставив все на поднос, отправилась на террасу перед бассейном и удобно устроилась под навесом. Теперь можно было подождать, пока Фрэнк завершит свой марафонский заплыв.

Он не заметил ее, выходя из бассейна и направляясь в раздевалку. Выйдя оттуда в шортах и легком пуловере, он старательно вытирал волосы и тут увидел ее. С серьезным видом подошел и сел рядом.

– Как ты чувствуешь себя сегодня?

– А ты как? – быстро спросила Зоя, наливая кофе.

– Это не имеет значения. Лучше давай поговорим о тебе. Она вздохнула.

– И все же… Я думаю, у тебя такая опасная, не приносящая удовлетворения работа… – Он ничего не ответил – просто продолжал вытирать волосы полотенцем. Зоя внимательно наблюдала за ним, и сердце ее наполнялось любовью. Да, но ведь он не просил этого, ему это навязывали. – Прости, из-за меня столько беспокойства. Со стороны Тео несправедливо просить тебя о новых одолжениях. В конце концов, работа есть работа и…

– Пожалуйста, не продолжай, Зоя, – сказал он, развешивая полотенце на спинке свободного стула. – Работа окончена, но я по-прежнему чувствую себя несвободным от обязательств. Ты мне небезразлична.

– Конечно, небезразлична – ведь тебе должны за все заплатить. – Она поджала губу, сожалея о слетевшей с языка фразе. Его взгляд стал суровым, а от воцарившегося молчания она почувствовала себя еще более неловко. – Извини, мне не следовало этого говорить: это не по правилам. – Он понимающе кивнул, а Зоя добавила извиняющимся тоном:

– Со мной все в порядке. – В подтверждение она сжала кофейную чашку. – Я очень сожалею, что его нет в живых.

Ему-то зачем все это выслушивать? Фрэнку просто нужно знать, что она может обходиться без него, ведь впереди его ждет новое назначение, новая работа.

– Продолжай, – тихо сказал он, откидываясь на спинку стула.

– Что продолжать?

– Тебе нужно выговориться, Зоя, иначе невысказанные слова лягут у тебя на душе тяжелым грузом.

– Еще одно указание от Тео – провести терапевтический сеанс?

– У тебя сучьи ужимки, – не сдержался он, дотягиваясь до кофе.

– Но ведь я уже побывала и в сучьей шкуре.

– Мне раньше не доводилось этого замечать.

– Но приходилось это чувствовать.

– Откуда тебе знать, что я чувствую и что у меня на уме?

– А вот и знаю – с тех пор, как кое-что проведала о твоем прошлом. – Он с любопытством воззрился на нее, и она не смогла долго выдержать этот взгляд. Ее охватил легкий испуг. – Впрочем, эти перепалки доведут нас до боевых действий, – сказала она как бы между прочим, подливая себе еще кофе.

– Да, было бы разумно их не продолжать. – Он протянул свою чашку, прося тоже подлить ему кофе. – Во всяком случае, это здорово щекочет и без того уязвленные чувства.

– Никаких чувств нет, – быстро ответила она.

– Как же нет, если только они и властвуют над тобой, Зоя?

– Ты ведешь себя как древесный червь, разъедающий древесину при любых условиях. Он ехидно улыбнулся.

– Очень подходящее сравнение, надо признать. Но и твои воспаленные чувства могут подтачивать нервы до тех пор, пока от них не останется труха.

– Слава Богу, я не стул Чиппендейла[1]1
  Чиппевдейл, Томас (1718 – 1779) – знаменитый английский мастер мебельного искусства.


[Закрыть]… Я из плоти и крови, и все мои чувства в порядке. Не нужно мне предрекать то, чего никогда не произойдет.

– Все будет нормально, если мы останемся вместе и проведем время так, как на острове. Ее сердце сжалось.

– Вот негодяй! Интересно, ты долго думал, чтобы прийти к такому выводу? Я четко уяснила одно – ты одержим Сексом. Причем сексом с заглавной буквы!

– Та же заглавная буква в словах, применимых к тебе: Самокопание и Самоистязание.

– У-у, какой ты! – выпалила она с яростью. – Думаешь, у меня память отшибло?

– Твоя память, может, и в порядке, но она явно противоречит чувствам. Я же вижу, как играют твои гормоны.

Ярость и боль переполнили грудь. Фрэнк ловко уклонился от полетевшей в него чашки. Зоя резко встала, но так же резко встал и Фрэнк Блейкмор. Он схватил ее за запястье, не дав обрушиться на него первому удару.

– Потише, Зоя! Из насилия… ничего не выйдет… разве вот это…

Он грубо привлек ее к себе, их губы встретились. Увернуться от поцелуя не было никакой возможности; на сей раз его губы пробудили гнев и уязвили чувства. Она стерпела этот поцелуй, чтобы собраться с силами и затем отпрянуть.

– Я ненавижу тебя, Фрэнк Блейкмор! – пронзительно завопила она.

– Хорошо же. – Он был неистов, грубо тискал ее. – Теперь я хочу большего, Зоя. Ты слышишь?

Она вся тряслась как в лихорадке.

– Я знаю, чего ты хочешь! – горестно воскликнула она. – Ты… ты хочешь того, что хотел тогда… в ту ночь в Швейцарии, – тела, любого тела! Какое бы ни подвернулось, все пойдет! Ты… ты берешь… просто берешь… ничего не оставляя взамен. Мой отец… мой отец умер, и… Тео нет сейчас рядом… меня некому защитить.

– Я здесь, чтобы защитить тебя, Зоя.

– Ты лжешь!

Собрав все силы, она освободилась из его цепких объятий и бросилась бежать; ноги повиновались с трудом, но все же уносили ее прочь от него. Зоя добежала до того самого уступа скалы – ее скалы, – где так часто пряталась, находя желанное уединение. Упала, стала колотить кулаками об уступ, затем разразилась слезами. Конечно, особого облегчения это не принесло – хотелось зарыться в песок и умереть.

И вдруг Зоя ощутила на плечах руки Фрэнка, он притянул ее к своей груди.

– Моя бедняжечка. Извини, моя сладкая. Плачь, плачь, пусть станет легче.

Уткнувшись ему в грудь, она понимала, что он намеренно довел ее до такого истерического состояния, подобного катарсису. Но что двигало им? Слезы лились не переставая.

Он долго держал ее в своих объятиях, поглаживая по волосам, иногда легонько целуя в лоб. Она прильнула к нему, позволяя утешать себя до тех пор, пока не высохли слезы.

– Значит… значит, ты сделал это намеренно? Сознательно подталкивал меня к краю, да? – Она попыталась высвободиться, но он крепко держал ее в своих объятиях.

– Так следовало поступить. Ты совсем не плакала прошлой ночью, держала все внутри. Разрядка просто необходима.

– Но… но я не чувствую горя, – попыталась она объяснить свое состояние. – Я хотела сказать, не чувствую так, как следовало бы. Я ведь не знала его, не знала, каким он был.

– Но ты чувствовала, что тебя обманывают, не так ли?

Она прерывисто вздохнула.

– Да, ты прав. Мне следовало… я чувствовала… какое-то раздражение, какую-то неуемную внутреннюю тоску.

– Злилась на Тео и свою мать? Она кивнула:

– Думаю, да. Много лет тому назад, когда я начала задумываться, почему у меня нет отца, я задала этот вопрос матери, но она отмолчалась. Тео сообщил мне скупые сведения: мой отец-де англичанин, он бросил нас. Мать всю свою жизнь ждала человека, который даже не думал вернуться.

Какая ирония судьбы! Ведь, даже не зная историю матери, Зоя также целых три года ждала человека, которого полюбила, но могла никогда больше не встретить. Но вот этот человек вернулся, принеся ей лишь страдания.

Правда, здесь была своя толика различий… Зоя по крайней мере знала, что Фрэнку не нужна. Ее же мать слепо верила в свою любовь.

– Может, ей было лучше утешать себя мыслью, что он любил ее и хотел окружить любовью и тебя? – предположил Фрэнк. – Не забудь – он хранил у себя твой портрет. Это доказывает, что ты была ему небезразлична. Видимо, твоя мать догадывалась об этом. Обстоятельства его жизни складывались крайне неудобно для всех. У него была очень ответственная работа, очень рискованная; жена и дочь причиняли бы ему постоянную душевную боль. Может, он слишком сильно любил твою мать и считал благом для нее, что она не живет с ним?..

– То есть ты хочешь сказать, что таким образом он сохранял нам жизнь? – уточнила Зоя. Ее сердце опять защемило. Может, так поступает и Фрэнк? Может, когда они порознь, он тоже думает о ней, но боится в этом признаться? Но нет… Это все досужий вымысел, надежды на неосуществимое, попытки уцепиться за соломинку.

– Свою тайну он унес с собой, и мы никогда ее не разгадаем, – примирительно заметил Фрэнк.

– Но сердце так тревожно стучит! Умирает человек и уносит в могилу свои сокровенные помыслы, оставляя после себя лишь этот страшный долг. Моя мать теперь обречена жить с грузом своих переживаний.

– Я полагаю, уже то, что она знает, что он хранил детский портрет, является для нее утешением. А Тео поможет ей справиться с утратой, он поможет ей, как помогал все эти годы.

А рядом со мной нет такого человека, подумала Зоя.

– Ведь Тео любил ее все эти годы, не правда ли? – робко спросила она, полагая, что близость Фрэнка к Тео могла что-то прояснить. Ей вспомнилось, как они по-дружески обнимали друг друга в день отбытия на остров. Обычно только греки обнимают так друг друга, но Фрэнк ведь не грек, следовательно, между ними как-никак, а существовало взаимное расположение.

– Тео ни с кем не делится личным, и тебе это известно. Но Гераклия всегда занимала в его жизни особое место, и, конечно же, он сделает все, чтобы она скорее забыла о своей потере…

– И женится на ней, чтобы счастливо прожить остаток жизни? Я, видимо, уже не гожусь в приемные дочери, как ты считаешь?

Фрэнк рассмеялся и крепче прижал ее к себе.

– Да, для удочерения ты, конечно, устарела, – подтрунил он. – Но этого и не требуется, ведь Тео и так по-отечески относится к тебе.

Зоя вздохнула.

– Я и сама вижу теперь все в ином свете. Он всегда так бережно ко мне относился, во всем стараясь угодить, а я, испорченная и эгоистичная, не понимала этого. Я полагаю, из-за меня Гераклия и отвергла его. Конечно, он имел все основания относиться к нам с презрением, но он, напротив, заботился о нас.

– Да, Тео просто был в отчаянии, когда узнал, что твоя жизнь в опасности.

– Он ничем не выказал своей обеспокоенности, просто приказал мне поступать так, как он велит, будто я маленький ребенок.

– Если бы он показал свое волнение, это принесло бы только вред. Ты бы перепугалась, вот почему мы придумали эту историю с секретарскими обязанностями, – объяснил Фрэнк.

– Да, конечно, – понимающе кивнула Зоя. – Мне показалось, что меня опять отдают взаймы. Я испытывала такое же чувство, как и в ту ночь, три года назад.

Она отдала тогда все, что у нее было, ничего не получив взамен. Как это походило на историю ее матери! И как горько об этом думать!..

Фрэнк ни словом не отреагировал на эту ее навязчивую мысль о том, что она была предоставлена взаймы, и Зоя не захотела к ней больше возвращаться. Зачем? Находясь по-прежнему в его объятиях, она созерцала искрящееся лазурное море и думала о превратностях судьбы.

– Почему ты так грубо обозвал тогда мою мать?

Фрэнк вздохнул.

– Я сожалею об этом. Мне не следовало вести себя столь вызывающе. Жаль, что ты услышала мою ругань, но я негодовал, злился на них обоих за то, что они не потрудились вовремя вернуться обратно. Мне совсем не хотелось, чтобы ты узнала историю о своем отце из моих уст, – пусть бы лучше это сделала твоя мать. Я по-прежнему считаю, что все эти годы она вела себя как эгоистка, обделяя тебя вниманием и любовью. Такое пренебрежение к дочери обернулось бы издержками в воспитании.

– Должно быть, она очень сильно любила его… – Зоя знала, что в этом она не похожа на мать: если у нее будет ребенок от Фрэнка, то этот малыш станет для нее центром Вселенной. – Фрэнк, – продолжила она задумчиво, – ты сказал, что мой отец был основным свидетелем в деле о наркотиках. Неужели теперь, когда его нет, этих преступников отпустят?

– Твой отец предвидел и такой исход, поэтому тщательно все выверил, подготовил уйму улик. Он ведь работал в команде, и его ребята продолжат начатое. Прекрасный был человек, всю жизнь посвятил борьбе с наркомафией. Судебное разбирательство продолжится, и справедливость, Зоя, должна восторжествовать. Думай о своем отце как о герое, ибо он отдал жизнь за то, во что верил.

Размышляя об услышанном, Зоя острее почувствовала тягу и сострадание к отцу, которого не знала, отцу, которого ее мать безнадежно ждала многие годы.

– Теперь тебе немного легче? – спросил Фрэнк спустя некоторое время. Он терпеливо ждал, пока Зоя успокоится, гладил ее по голове, одаривал легкими поцелуями.

– Да, теперь мне легче, – ответила она, и в этом признании не содержалось лжи. – Где они теперь? – Она незаметно высвободилась из его объятий: ей нужно было собраться с силами, залечить раны.

– В Южной Америке. Гераклия захотела отдать последние почести твоему отцу.

– Должно быть, это болезненно для Тео?

– Да, но эту боль можно с легкостью перенести, если верить, что дальше наступит полоса благополучия и, быть может, даже счастья.

– Интересное замечание, – сказала она.

– Многим из нас суждено пережить боль, Зоя, если мы хотим постигнуть правду.

Он потянулся к ней губами, и она благосклонно ответила ему тем же. Их поцелуй длился долго и был каким-то горьковато-сладким. Он воплощал в себе и горечь пережитого, и надежду на самое лучшее, что еще могло произойти между ними.

Зоя обвила руками его шею и с робостью подумала, как он расценит этот жест, – желательно, чтобы как признание в любви. Но ведь она и раньше говорила ему о своих чувствах, а он, кажется, до сих пор так и не заметил, что она тянется к нему всем существом.

Фрэнк крепко прижал ее к себе, и она почувствовала, что в нем проснулось желание. Это развеяло все ее сомнения – значит, она способна разжечь в нем страсть, возбудить его. Все ее существо заспешило ему навстречу, желание физической близости с Фрэнком росло в ней с невероятной силой, она уже предвкушала сладость этой близости.

Фрэнк продолжал по-прежнему крепко прижимать ее к себе. Зоя заглянула ему в глаза, но то, что она в них увидела, ее совсем не обрадовало: в них было неверие.

– Не смотри на меня так, – попросила она.

– Как?

– Ну, мне кажется, ты надеешься, что я слаба и безвольна и могу покориться первому твоему желанию! – Зоя сознательно ушла от прямого ответа. Вспыхнувшее между ними пламя взаимной страсти погасло. – Хорошо придумано: сначала ты утешаешь меня, даешь возможность поплакаться в жилетку, а потом хочешь использовать на полную катушку…

– Прекрати, Зоя! Не будь такой же слепой, какой была твоя мать все эти годы.

Зоя широко раскрыла глаза, губы искривились в циничной улыбке.

– Слепой от чего?

– Слепой от своей любви, милая… – (Она не сразу поняла, что он имеет в виду.) – Тео любил ее все эти годы, но она не замечала его любви.

Зоя прищурилась, а сердце ее забилось часто-часто. Она не могла ничего возразить, будто ком застрял в горле. Что он такое говорит? Он любит ее так же, как Тео любит ее мать? Но ведь совсем не эти слова она надеялась услышать. При чем здесь безответная любовь Тео? Она стояла в нерешительности, молчала. То, что происходило между ними, не имело аналога – неужели не понятно?

– Расслабься, наконец, Зоя, открой свое сердце, потому что… если ты будешь продолжать в том же духе, то в твоем сердце не останется места для мужчины.

– За этим кроется твое желание увидеть меня в твоей постели? – Она явно переоценивала его терпение.

Его глаза потемнели, он не мог скрыть огорчения.

– Я совсем не это имел в виду. Если бы ты хоть чуть-чуть подумала о других, то поняла бы суть моих слов.

– Я понимаю в меру своей ограниченности, Фрэнк Блейкмор, – примирительно заметила Зоя. – Ты думаешь, что все мои проблемы разрешатся очень легко, если я уступлю тебе. Ты ведешь себя так, будто у тебя есть власть… вернуть меня в прежнее состояние, а если более конкретно – уложить меня опять на спину!

Господи, что это с ней? И кто за язык дергал? Ведь сама себе все портит. Она почувствовала отчаяние, когда он резко повернулся и, полный ярости и негодования, зашагал прочь. Он уходил совсем не в направлении виллы.

В этот момент она понимала, что нужно броситься ему вдогонку, объясниться, однако было, к сожалению, слишком поздно. Она вскинула голову, вглядываясь в небосвод. Но что там увидишь? Взор застилала пелена невыплаканных слез.

Вилла Тео была такой большой, что двое людей, проживающих там, могли довольно долго и не встречаться, пришла к убеждению Зоя, в который раз проплывая вечером вдоль небольшого бассейна. Фрэнк заходил приготовить себе еду и сделать несколько телефонных звонков, а потом исчезал. О том, что он бывает на вилле, говорило несколько вещей: недоеденный салат на кухне, какие-то записи в записной книжке на столе Тео, отсутствие машины Тео в гараже. Она попыталась настроить себя против того, что он берет не свою машину, но откуда ей было знать, на каких условиях заключили между собой сделку Тео и Фрэнк?..

Она вылезла из бассейна, приняла душ и надела сухой купальник. Когда шла в свою комнату, то увидела на столике под тентом записку. От Фрэнка. Телефоны отеля в Лиме (Перу), где остановились Тео и ее мать. Коротко и ясно. Здесь даже указывалось время, когда лучше звонить.

Зоя взглянула на часы. Осталось минут тридцать – полчаса на размышления. Что сказать по телефону? Разве только то, что она в полном порядке, однако это не совсем так…

Она подождала, сидя в кабинете. Потом схватила трубку; руки дрожали, и ладони покрылись испариной.

К своему удивлению, она разразилась слезами, лишь только услышала голос Тео. Она хотела сдержать эмоции, но куда там.

– Дорогое дитя, – попытался Тео утешить ее, находясь где-то далеко, на другом конце земного шара, на расстоянии в миллионы миль. – Фрэнк, должно быть, рассказал тебе, как все произошло, но не терзай себя больше, Зоя. Все теперь позади. Твоя мать держится молодцом. Это было трудное время для всех нас, и все мы пытаемся преодолеть его.

Зоя с трудом сглотнула.

– Тео, мне так хочется… чтобы у тебя и у мамы все сложилось. Нет, не буди ее, пусть спит. Просто передай ей мой привет.

– А Фрэнк там, с тобой? – с какой-то многозначительностью спросил Тео. К чему было лгать?

– Нет, в данный момент он отсутствует…

– Ну да, он, наверное, в офисе на яхте. Я всегда знал, что на него можно рассчитывать, даже если это непосредственно не касается дел компании. Передай ему привет, пусть позвонит мне, когда появится. Мне нужно кое-что с ним обсудить.

У Зои закружилась голова.

– О какой компании ты говоришь, Тео?

– О компании «Кориакис», конечно. – Воцарилось молчание. Затем он продолжил:

– Разве он не говорил тебе? Ну да, понятно. Я слишком о многом его просил… Но нет никаких секретов в том, что он присоединяется к моей компании…

Головокружение прошло, но лучше ей не стало. Она что-то пыталась сказать, беззвучно шевеля губами. Фрэнк Блейкмор работает на Тео? Такое даже вообразить было нельзя!..

– Я… я не знала, – пробормотала она. Тео прищелкнул языком.

– Я так и думал, что он не сразу скажет, сделает тебе сюрприз, а я все разрушил. Ну да ладно! Полагаю, у тебя в голове сейчас вещи поважнее. Ты счастлива, Зоя?

Счастлива? Какой странный вопрос… С чего бы это ей быть счастливой? Но и несчастной назвать нельзя тоже, трезво подумала она.

– Тео? – Голос Зои дрожал, она нервничала, не знала, как выразить словами, как спросить Тео напрямую о том, о чем она боялась спросить Фрэнка. С Тео ей ни к чему лукавить. – Ты помнишь тот день, когда я и Фрэнк отбыли на остров?

– Да, его мне никогда не забыть, Зоя, дорогая моя. Мы все были перепуганы, боялись за тебя. Ты должна простить нашу скрытность, но это был единственно правильный путь.

– Я знаю, – вставила Зоя, – но я не об этом. Я все понимаю. Ты всегда делал для меня то, что мог, но я хотела бы знать еще кое-что. – Она перевела дыхание, потому что разговор был о важном; ей не хотелось ошибиться, не хотелось быть неверно понятой. – Ты сказал… ты сказал, что тебя увлекла женщина и ты не нуждаешься в другой…

– Да, это твоя мать, Зоя. Я так долго ждал, чтобы она стала моей…

Зоя смолкла – ведь больше не о чем было спрашивать. Все прояснилось.

– Я так и подумала, – мягко произнесла она после паузы, – и пусть прошло много времени, я все равно рада.

– Почему тогда такие минорные интонации в голосе?

– Нет, ну что ты, я очень рада… – Зоя попыталась приободриться. – Тео, по-моему, ты что-то упоминал про Фрэнка, ну, что он может остаться чем-то недоволен. Мне… мне бы хотелось знать причину.

– Чем он может быть недоволен, если полюбил такую девушку, как ты? – изумленно воскликнул Тео.

Зоя и Тео расплылись в улыбке на разных концах провода, сбрасывая тем самым горечь недосказанного. Ведь Тео, конечно же, обо всем догадывался и знал, что она не видит главного. Но теперь и она поняла, что может строить свое будущее на чем-то очень конкретном.

К их разговору присоединилась мать, Зоя пожелала ей всяческого благополучия и выразила надежду на скорую встречу. Ее руки все еще дрожали, когда она опускала телефонную трубку. И дрожали они по особой причине.

Где же оно – это чертово черное шелковое платье?

Долгих три года оно провисело где-то здесь, в этом большом платяном шкафу, – то самое, от которого Фрэнк так искусно освободил ее в ту памятную ночь. Она судорожно искала его, на ощупь определяя ткань, и радостно вскрикнула, когда наконец нашла.

Черная бархатистость ткани органично сочеталась с полумраком, окутавшим виллу после захода солнца. Фрэнк еще не вернулся, но она-то знает, что он обязательно вернется – и не потому, что ему за это заплатили, а по своему желанию.

Зоя приняла ванну, расчесала длинные шелковистые волосы, немного подкрасила губы и только потом надела платье. Обновленной радостью светились ее глаза, на щеках играл румянец. Фрэнк не может не заметить, как она счастлива.

Она прошла в свою комнату, предварительно проверив, не ошиблась ли дверью. Ту ошибку в Швейцарии она запомнит на всю жизнь, но при мысли, что этой ошибки могло бы не быть, даже мурашки пробежали по телу Зои.

Она ожидала, стоя у окна; на сей раз волнение было гораздо сильнее, чем когда-нибудь раньше. Зоя вглядывалась в сгущающиеся сумерки, в пустую площадку перед бассейном, в пляшущие от легких порывов бриза тени от олеандров. Послышалось урчание мотора автомобиля Тео, но стук ее сердца перекрывал все звуки.

Наконец дверь открылась, и в комнату пролился золотистый свет из холла. Она знала, что он увидел ее, услышал, как она сделала глубокий нервный вдох. Дверь мягко закрылась за ним, и Фрэнк бесшумно приблизился к ней.

Зоя почувствовала тепло, исходящее от него, тот же терпкий мужской запах – запах, принадлежащий только ему. Протянув руку, он нежно коснулся ее щеки.

Она заговорила с ним по-гречески, произнося нежным, ласковым голосом вполне понятные ему слова. Большой палец его руки коснулся ее губ.

– И я люблю тебя, моя дорогая, моя сладкая, – прошептал Фрэнк.

Какое восхитительное мгновение!

Она рассмеялась, а он осторожно приблизил свои губы к ее и поцеловал. Его рука скользнула в вырез платья на груди.

– То же самое платье? Я узнаю его на ощупь из тысячи. Нежный шелк – такой же притягательный, манящий, возбуждающий, как и его обладательница. Его обворожительная нежность преследовала меня и все эти годы не давала покоя. Ты, та теплая ночь – я не мог это забыть!..

– И я тоже, – проронила она сдавленным шепотом, трепетными пальчиками касаясь его лица. – Не узнав тебя как следует, я любила тебя все это время. Глупо, да?

– Глупо, – согласился он, – но я места себе не находил, когда, проснувшись утром, не нашел тебя рядом с собой. И это тоже глупо? Я подумал…

На этот раз она прикосновением пальцев замкнула его губы.

– Я знаю, что ты подумал: я предоставлена тебе на ночь, это любовь взаймы, но… но ты все же вернулся, хотя бы и через три года… Однако ты бы этого не сделал, если бы… если бы… – Она не закончила фразу, поскольку судьба таким жестоким образом свела их вновь, что страшно вспомнить.

– Я все равно бы вернулся, Зоя, – сказал он с уверенностью, не вызывающей сомнений. – Все три года я пребывал в нерешительности; мне хотелось верить, что та ночь значила для тебя столько же, сколько для меня. Слова, которые вырывались из твоих уст в пылу любовной страсти, не шли из памяти все это время. Мне хотелось верить, что они правдивы, искренни. Но ведь мы были практически незнакомы, поэтому я колебался, не знал, как поступить.

– Ты никогда до конца не верил в мою любовь, ведь так? – прошептала Зоя.

Она скорее почувствовала его улыбку, нежели различила ее.

– То же самое ты говорила мне во время первой встречи; люди порой говорят необдуманно в порыве страсти; потом на острове, хотя нам было там не до разговоров…

– Нам-то да, но ведь ты говорил с Тео о наших отношениях, – попыталась она подтрунить, шевеля при этом пальцами его волосы.

– Я хотел, чтобы он все знал, ведь он относится к тебе по-отечески. И кроме того, он доверил мне охранять тебя, это было равносильно принятию моей просьбы о твоей руке.

На секунду она задержала дыхание от подкатившего волнения.

– Надеюсь, ты не рассказал ему про Швейцарию?

– Ну что ты! – рассмеялся Фрэнк. – Я все-таки еще хочу пожить. Я признался Тео, что полюбил тебя с того самого вечера на его юбилейном дне рождения. Понимаешь, любовь с первого взгляда… Я просил его, я взывал к его романтической греческой натуре, и он поверил моим признаниям; трех лет будто не существовало. Не бойся, дорогая, Швейцария – это наш секрет.

– Прекрасный секрет, – проронила она, почувствовав, как он, нежно поглаживая ей спину, прижимал ее все теснее к себе; пламя страсти возгоралось между ними с новой силой.

– Я любил тебя в ту ночь, моя сладкая, любил и телом, и душой. Я думал, работа притупит воспоминания, однако – ничего подобного. Но что ты чувствовала? Этого я не знал. Тут меня увлекли новые деловые предложения, от которых нельзя было отказаться. А время все шло. И пока я не освободился от обязательств, я не мог обеспечить безопасность для тебя. Моя работа телохранителя не допускает сантиментов. Однако я продолжал любить тебя. Меня не покидал страх за твою жизнь, о себе я не думал.

– Значит, все, что мы делали на острове, мы делали для нашего будущего?

– Ради нашей любви! Но я не мог признаться тебе в этом, потому что по-прежнему сомневался в твоих чувствах, Зоя. О себе я могу сказать: все, что я делал для тебя, я делал с любовью, ты должна об этом помнить.

– Ax, Фрэнк, если бы ты признался в этом раньше! Может быть, я не была бы такой предубежденной, а порой такой несправедливой. Я ведь многого и не знала, и не понимала. Мне казалось, ты хочешь использовать меня, как многих других…

– Теперь-то ты хоть начинаешь понимать, что я чувствовал? Я узнал о гибели твоего отца и, конечно, с ужасом думал о том кошмарном состоянии, которое тебе предстояло пережить. У меня сердце щемило от сострадания.

Теплыми губами Зоя прижалась к его щеке.

– О, мой милый, я думаю, ты страдал больше, чем я. Я постараюсь, чтобы впредь этого не повторилось. Обещаю любить тебя безгранично и каждый день напоминать об этом.

– Ты уже сейчас можешь начать напоминать мне. – Он прильнул к ее губам и медленно – о, так медленно – поддел пальцами бретельки ее платья. Они легко соскочили с плеч, которые Фрэнк покрыл пылкими поцелуями. Чувственные ощущения на сей раз были острее, осязаемее: ведь она знала, что он любит ее, что она желанна. Осознание этого возвышало, уносило в запредельные выси и побуждало скорее обнажиться, чтобы ощутить его напряженную плоть со всей естественностью. – Не торопись, милая, – предупредительно прошептал он. – Ночь обещает быть долгой.

Потом, когда Фрэнк умело освобождал ее от пут нижнего белья, она лишь зазывно улыбалась. Она хотела его, хотела принадлежать только этому мужчине.

Одним легким упругим движением он подхватил ее и понес к кровати. Они долго ласкали друг друга, узнавали интимные подробности своих тел, и наконец, когда они уже не могли больше сдерживать себя, он вошел в нее, а она исторгла победный возглас любви. Синхронно задвигавшись, они быстро достигли рубежа, за которым открывался мир волшебного рая, и этот мир принадлежал только им двоим…

Позднее, изнуренные любовной игрой, они лежали в объятиях друг друга, продолжая обмениваться поцелуями. Да, эта долгая ночь, подумала Зоя, не прервется с наступлением утра, потому что Фрэнк хочет остаться с ней навсегда. И она будет каждое утро просыпаться в его объятиях и будет вновь и вновь признаваться ему в своей любви.