Текст книги "Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски"

День семнадцатый

Утром на меня напал ЖОР. Самый настоящий, толстый такой, в розовой футболке и шортах. Как от него избавиться, я не знаю. Как вообще избавляются от Жоров?

Я нигде рецептов не встречала.

Подумав, я решила, что можно его хорошенько покормить, но не тем, чего он ожидает. Это первый способ. Второй – это покормить тем, чего он хочет. Ну и третий способ – послать его далеко-далеко и вслед крикнуть: «И чтобы близко твоей розовой майки не было на моем горизонте!»

Третий способ мне не по зубам. Второй будет препятствием к замужеству.

Итак, выбираем первый способ и пихаем в Жору все, что у меня сегодня есть.

Итак:

8 утра – два куска курицы, половина авокадо, сыр, два стакана чаю без сахара, яблоко.

Проглотила все, что было. Рожа при этом у меня была уже не злая, но еще не добрая.

10 утра – Жора сидит у меня на коленях и выпрашивает конфету.

Не дам. Пусть запомнит меня злой и жадной и больше никогда не приходит.

11 утра. Жора снял свою розовую рубашку и пытается выменять ее у меня на что-нибудь сладкое. Пою во всю глотку: «Врагу не сдается наш гордый варяг…»

12 утра. Договорились с Жорой подойти к холодильнику и выбрать для него то, что он хочет. Я выбрала курицу, он надеется на торт. Пусть надеется. Торт еще со вчерашнего дня лежит в мусорке. Не будет же он ковыряться там?

12.30. В холодильнике была найдена холодная жареная курица-гриль и шпинат. Жора рад шпинату. Пока он его нюхает, я быстро закрываю холодильник и иду в сад, к бассейну. Что? Хотел конфетку? Милый мой человек, а ты разве не слышал, что я новую жизнь начала? Что? Вчера ела булочки? А ну-ка закрой свой рот! Я тебе по секрету рассказала, а ты кричишь на весь дом! Какая же ты свинья!

13.00. Обиделся и ушел. Ну и славненько. Доедаю курочку со шпинатом. Очень вкусно.

14.00. Опять вернулся Жора. Сидит у меняна коленях и выпрашивает что-нибудь сладкое.

15.00. Целый час его успокаивала. Больше не могу. Пойду приготовлю кофе с молоком и сахарозаменителем. Сил моих больше нет.

15.30. Приготовила овсянку на воде. Жора морщится, но ест. А мне нравится!

В клуб мы отправились в семь часов.

Инга с Денисом за нами заехали. Я надела свою любимую юбку чуть выше колена и кофточку а-ля Зоя Космодемьянская. Так называл ее Эдуард, потому что она имела множество дизайнерских надрезов..

То, что он дурак, это ясно. А кофта мне все равно очень нравится. Хотя Денис, посмотрев на нее, почему-то сказал:

– А поновее у тебя ничего нет? – И, обращаясь к Инге, добавил: – Надо будет поехать и накупить ей вещей.

– Еще рано. Пусть сначала похудеет на двадцать килограммов, – возразила Инга.

– Она никогда не похудеет, и ты это прекрасно знаешь, – сказал Денис, – завтра же поедешь с ней и купишь все, что она захочет.

– Хорошо, – тихо ответила Инга.

А я вдруг очень пожалела о том, что нельзя вскрыть черепную коробку, искромсать и до того уже искромсанные мозги, выставить их на всеобщее обозрение: мол, вот какие старые уже, – а потом получить от брата деньги, пойти в магазин и купить новые.

Русский клуб представлял собой милый, уютный ресторанчик. Хозяин был наш соотечественник. По понедельникам он приглашал только русских.

Слева от входа стояли составленные рядом столы, справа располагалась танцплощадка.

Дизайн ресторана был самый обычный.

Официанты вовсю шутили на русском. Денис меня познакомил с одним черным официантом, которого звали Мкулани или Нкулани – я точно не поняла. Любимым выражением этого Мкулани было «Твою мать!». Но вставлял он это слово только по делу. Например:

– Мкулани, я хочу заказать рыбу и рис с овощами, – сказал Денис на английском.

– Рыба только мороженая, – ответил Мкулани тоже на английском, а потом на русском добавил: – Твою мать.

Примерно через час после нашего прихода стал собираться народ.

Мы стояли с Анькой у окна и выискивали претендентов на наши руки и сердца. К нам подходили разные люди и знакомились.

Инга сидела с Денисом, но вдруг встала и направилась к нам.

– Вот, только что зашел, видите? Это Альберт.

– Не просто видим, – сказала Анька, – а чувствуем. Меня уже тошнит.

– Чего ты? – спросила я. – Вроде неплохой. Даже очень симпатичный. Давай, знакомь нас.

– Но-но!!! – оживилась Анька. – Договорились же – он мой.

– Тебя же тошнит!

– Ничего. Потошнит – перестанет, – ответила Анька и приготовилась делать умное лицо.

Альберт выглядел лет на сорок с небольшим. Высокий, темные густые волосы, не тронутые сединой, близко посаженные черные глаза, прямой нос, слегка пухлые губы. Одет он был очень опрятно: темные брюки, светлая рубашка в мелкую клетку и серая безрукавка.

Инга подвела его к нам и представила.

Он сначала взял Анькину руку и поцеловал, потом поцеловал и мою.

«Очень галантный», – подумала я.

Пока мы пытались склеить разговор, Инга показывала взглядом, чтобы мы посмотрели на входную дверь, а на пальцах показывала цифру два.

«Красавец, ничего не скажешь, только пока ничего не екает внутри», – подумала я.

У двери стоял красивый стройный мужчина лет тридцати пяти. Светлые кучерявые волосы, смелые, даже можно сказать, нахальные глаза, тонкие губы и подбородок с ямочкой.

«Да, выбор, прямо сказать, неплохой», – сказала я про себя и уставилась в окно.

Интересно, а как же выглядит третий?

Это я узнала ровно через секунду, когда Инга показала на пальцах цифру «три» и кивнула в сторону двери.

– Мамочки! – воскликнула я.

Анька и Альберт, которые в это время обсуждали, голубой Киркоров или сизый, с интересом посмотрели на меня.

– А что, разве нормальный мужик будет краситься? – спросила у меня Инга.

Но я ее не слышала. У меня начали подкашиваться ноги, и я почувствовала, что краснею, потому что именно в этот момент Инга вела под руку человека, которого я уже любила. Может, в прошлой жизни, но это точно был он: тот, которого я ждала все эти тридцать с хвостиком лет.

– А вот и моя, вернее Денискина, сестра Лора и ее подруга Аня, – представила нас Инга.

«Только бы это был не Сергей-еврей, – подумала я. Пусть, ну пусть это будет Гена. Мне все равно, что он НИ-КА-КОЙ, пусть он только не будет евреем, а будет Геной, ну, пожалуйста!» – молила я.

– Сергей, – представился «номер три» и слегка наклонил голову.

«Ну, вот и все. Ваша песенка спета, – подумала я, когда к нам подошел „номер два“ – Гена, по методу исключения. – Ох, Гена, – я посмотрела ему в глаза. – А ты ведь и вправду ни-ка-кой».

Гена смотрел на меня и улыбался.

И я как-то сразу поняла, что никогда не буду с этим человеком, даже если бы он был «ка-ким». Просто это не мое, и все.

Анька вся светилась.

Геннадий подошел ко мне ближе и предложил пройти в бар и выпить чего-нибудь.

Я взяла себе мартини со спрайтом, а он виски со льдом.

– Как тебе Африка? – спросил Гена.

Ненавижу этот вопрос. За сегодняшний вечер уже более десятка новых знакомых задали мне его.

Каждый, кто со мной знакомился, интересовался, нравится ли мне Африка. И что надо было отвечать? Чтобы ответить на этот вопрос, мне надо каждому рассказать о своей жизни и объяснить, что здесь я нахожусь не по собственной воле, а токмо волей пославших мя родителей, дабы я забыла об Эдуарде.

Гена крутил в руке бокал и пожирал меня глазами.

Я пожала плечами и сказала:

– Я не знаю, как мне Африка. Я нигде не была еще.

Геннадий оживился:

– Это не проблема. Если ты не возражаешь, я покажу тебе ее. Всю.

На слове «всю» я поперхнулась, так как вдруг испугалась, что кроме Африки он мне покажет еще и себя.

– А теперь расскажи мне о себе, – сказал Гена и уставился в мое декольте.

Я сразу поняла, что и этот вопрос я тоже ненавижу. Может, даже больше, чем вопрос про Африку.

Ну что я должна ему рассказать? О своем детстве? О пупсиках за рубль десять? С одежками…

Конечно, я могла бы рассказать ему, что:

1. Я толстая.

2. Нет, я не просто толстая – я жирная.

3. Я постоянно думаю.

4. И это мешает мне жить.

5. Если бы я думала только о том, что я жирная, мне было бы легче.

6. Но я еще думаю о том, что было бы, если бы я была худенькой, и от этого мне становится плохо.

7. Мне постоянно кажется, что я все делаю неправильно.

8. И что моя жизнь должна быть совсем другой.

9. Красивей, разумеется.

10. Я очень люблю мечтать.

11. И это тоже мешает мне жить.

12. Если бы я просто думала и не мечтала – мне жилось бы легче.

13. Одна моя учительница, еще когда я училась в девятом классе, сказала, что у меня очень большой потенциал и я многого добьюсь в жизни.

14. Вот я и бьюсь с этой жизней, хотя легче добиться объяснений от учительницы за ее «базар» и потребовать лучшей участи.

15. Я считаю, что смех продлевает человеку жизнь на одну минуту за один смешок.

16. Поэтому люблю анекдоты и ржу как лошадь.

17. По моим подсчетам, если я сегодня перестану их читать и ржать, то умру в 3019 году.

18. Если не перестану – буду жить вечно.

19. Но тогда придется в свой рацион добавить овес.

20. А так как овес калорийный, я поправлюсь еще больше.

21. И опять буду думать и мечтать, а в перерывах ржать.

22. Я пишу картины.

23. Нашелся один человек, который не мог оторвать глаз от моей копии картины Пикассо и несколько раз переспросил, действительно ли ЭТО писала я.

24. Я совсем не считаю этого человека ненормальным.

25. Даже несмотря на его косоглазие.

26. И на то, что он состоит на учете в психушке.

27. Я пишу стихи.

28. Их читает только моя мама.

29. Иногда я пишу рассказы.

30. Кроме мамы их читают иногда… несчастные люди.

31. А теперь, если собрать все в кучу и описать меня, получится, что я – толстая, жирная вечно мечтающая и думающая лошадь, которая недовольна своей жизнью, но при этом, не переставая ржать, пишет картины, стихи и рассказы.

32. А вы не встречали эту лошадь на пути?

33. До 3019 года еще далеко. Ждите. Обязательно встретите.

Но я не рассказала всего этого Геннадию.

Просто потому, что он бы меня все равно не понял.

Я подняла глаза вверх, рассмотрела потолок и вымолвила:

– Я…

Потом опустила глаза вниз, рассмотрела свои туфли, заметила, что их не мешало бы почистить, и перевела взгляд на Геннадия.

Он уставился на меня, рот у него был открыт.

И тут я вспомнила, как в шестом классе влюбилась в мальчика Петю, у которого тоже всегда был открыт рот. Я пригласила его на свой день рождения, и мама, увидев объект моего обожания, удивленно воскликнула:

– Он же дебил! У него рот всегда открыт! Ты что, не видишь?

Я, естественно, сначала решила заступиться за Петю, но мама строго посмотрела на меня и сказала:

– Если тебе нравятся дебильные мальчики, я переведу тебя в школу для умственно отсталых детей.

И я сразу разлюбила Петю.

Теперь, еще раз посмотрев на Гену, я предположила, что он, скорей всего, учился именно в такой школе, но вслух сказала:

– Давай лучше ты первый мне о себе расскажешь.

– Ты стесняешься? – спросил он, улыбнулся, и на его щечках показались ямочки.

– Да, – тихо сказала я и сделала невинное лицо.

Геннадий быстро взял инициативу в свои руки и долго и нудно рассказывал мне о своем детстве, о трудной жизни в эмиграции, о том, как его бросила жена. Я это все слушала, а сама смотрела туда, где стоял Сергей. Он держал в руках бокал с вином и разговаривал с Денисом.

Больше всего мне сейчас хотелось подойти к ним и послушать, о чем они говорят, но Геннадий, как ему казалось, перешел к самой интересной части своего рассказа, потому что он вдруг взял меня за рукав и повернул чуть-чуть к себе, чтоб я не отвлекалась. Тут я встретилась глазами с Анькой, и она сразу поняла, что меня пора спасать. Она взяла под руку Альберта и вместе с ним подошла к нам.

– Лорик, пойдем со мной. – И, обращаясь к мужчинам, добавила: – Мы в дамскую комнату.

Я готова была ее расцеловать.

– В жизни не видела скучней человека.

– Да, я поняла. На тебе лица не было. И что теперь делать?

– Ничего не делать. Я дам ему понять, что он мне не интересен, и все.

– Как тебе Альберт? – спросила Анька и улыбнулась.

– Нормальный, но, по-моему, он немного староват для тебя.

– Ничего не староват. В самый раз. А тебе Сергей понравился. Могу поспорить.

– Нечего спорить. Понравился. Даже очень, – сказала я и вздохнула.

– Ну и что ты вздыхаешь? Он тоже пялился на тебя. Вернее, на твою жопу.

– Ну да, он, наверное, смотрел, как все, и думал, как можно жить с такой жопой.

– Перестань! На свете, между прочим, есть и любители такой роскоши.

– Ты сама хоть в это веришь, Ань?

Анька задумалась.

– Ладно, ты об этом не думай. Ты думай о другом. Он мужик очень умный. Чем можно его взять, а?

– Умными беседами. Это и ежу понятно.

– Правильно. Вот я слышала, что они все сейчас обсуждают футбол. Ну, здешний, юаровский. Так вот, мотай быстро себе на ус. Команда называется «Бофана-Бофана».

– Врешь! – возразила я. – Не может нормальная футбольная команда носить такое смешное имя.

– Отвечаю. Так и называется: «Бофана-Бофана». Слушай дальше. Все футболисты черные. И вот в последней игре очень плохо играл какой-то Ханс. Запомнила?

– Ханс. Запомнила.

– Ну все, идем. На сегодня хватит. В следующий раз блеснешь еще чем-нибудь.

Мы вышли из дамской комнаты и увидели, что Гена с Альбертом стоят уже не одни – к ним подошли Сергей и Денис. Обсуждали они как раз футбол.

– Я вам говорю, если бы не этот козел Ханс, мы бы выиграли, – утверждал Альберт, обращаясь к Геннадию.

Геннадий пожал плечами.

Тут я поняла, что пора блеснуть эрудицией, и сказала:

– Совершенно с тобой согласна. Он вообще… отвратительно играл. Да и какие ужасные передачи он давал. Ну, а с другой стороны, что ты хочешь от черного?

Все посмотрели на меня с явным недоумением. Даже Анька.

– Кто черный? – просил Геннадий.

– Ну этот, как его, Ханс…

Мужчины засмеялись, а Денис решил мне кое-что объяснить:

– Ханс Вонк не черный. А белый. Единственный в команде белый игрок. И он не играет на подачах. Он вратарь.

Я почувствовала, что залилась краской. Вся.

– Ты, наверное, перепутала Вонга с Бенни Маккарти. Тот действительно отвратительно играл и плохо подавал, – сказал Сергей и улыбнулся.

– Ага, перепутала, – сказала я тихо и чуть не разрыдалась.

Так опозориться! Это во всем Анька виновата. Сколько я себе говорю: не слушай никого и никогда не говори о том, о чем не имеешь никакого представления. Слава Всевышнему, футбольную тему сразу закрыли и перешли к разговору об Африке. Уж лучше так, подумала я и вздохнула с облегчением.

– Между прочим, милые дамы, а вы были в Кейптауне? – спросил Альберт.

– Нет, не были, – ответил за нас Денис. – Но мы в конце декабря все вместе туда полетим.

– Зачем ждать целых два месяца? Я лечу в Кейптаун в пятницу. На уикенд. У меня там есть небольшой домик. Приглашаю вас, милые дамы, увидеть это чудо света.

– Ну, так ты всех тогда приглашай, – сказал Геннадий, – я тоже с удовольствием поеду. Особенно если есть где остановиться. Серега, давай и ты с нами.

– Меня никто не приглашал, – ответил Сергей.

– Да ладно! Тебе я всегда рад, – сказал Альберт, – ты же это знаешь. Так что, летим?

Сергей улыбнулся и кивнул.

В этот момент мое сердечко чуть не рухнуло на пол от счастья и не разбилось на мелкие осколочки. Счастью просто не было предела. Я даже забыла о своем футбольном позоре.

«Сегодня понедельник, нет, уже почти вторник, – подумала я, – еще среда, четверг и потом целые три дня с мужчиной моей мечты!»

Около полуночи мы были дома.

Анька сразу пошла спать, а я открыла свой ежедневник и написала:

У меня есть ровно три дня.

Мне надо:

1. Разлюбить Машкова.

2. Похудеть на 20 кг.

3. Написать гениальный рассказ, показать его Сергею и согласиться выйти за него замуж.

Минутой позже было написано:

1. Я уже не люблю Машкова.

2. Надо купить весы. Может, я уже похудела на 19 кг и даже и не догадываюсь об этом? А один килограмм я за три дня скину.

3. О чем бы таком написать???

Мисс Копперфильд

– Послушай, Петрушкина Ульяна Игнатьевна, – следователь закинул ногу на ногу, закурил сигарету и посмотрел на допрашиваемую. – В твоем случае молчание не поможет.

Петрушкина тоже закинула ногу на ногу, улыбнулась и потянулась за сигаретами.

Следователь перехватил «Ротманс» и крикнул:

– Ты что себе позволяешь? Куда ты дела Останкинскую башню, отвечай!

– Как вас зовут, напомните мне еще раз, – попросила Петрушкина.

– Фе-дор А-ки-мо-вич, – по слогам повторил следователь.

– А как ва-ша фа-ми-ли-я? – передразнивая, опять спросила Петрушкина.

Следователь покраснел, привстал и, опершись руками о стол, тихо прошептал:

– Не ваше дело! Для вас я Федор Акимович. Вы на вопрос отвечать будете?

– А фамилия ваша – Укропчик. Только не могу понять, почему вы ее так стесняетесь? Я, например, тоже из семейства сельдерейных, и очень горжусь этим!

– Семейство зонтичных, – слегка прокашлявшись, добавил следователь.

– Молодец, Акимыч! Уважаю людей, которые интересуются своим происхождением. Так что ты там хотел у меня спросить?

Следователь замешкался, похлопал себя по карманам, как будто что-то искал в них, и тихо спросил:

– Пропала Останкинская башня. В ней находилось более семи тысяч человек. Точные данные сейчас уточняются. В этом преступлении обвиняешься ты, Петрушкина. Потому что именно ты собрала вокруг телебашни толпу и предложила посмотреть фокусы. У меня, между прочим, свидетели есть! – сказал он и поднял указательный палец вверх.

– Ну и что же я делала?

– Ты просто развела руками, дунула, и… телебашня исчезла.

– Недоказуемо!

– Из-за вас, Петрушкина, временно прекращена трансляция телерадиовещания на всю страну, да что там на страну – на весь мир! А вы знаете, что подумают об этом иностранные государства в связи с последними событиями? Они подумают, что совершился государственный переворот или еще что-то похуже!

Ульяна Игнатьевна закусила губу и отвернулась к окну. В это время в комнату зашел пожилой человек в форме. Старший лейтенант Укропчик вытянулся в струну и громко закричал:

– Товарищ генерал-майор, разрешите доложить. Идет допрос подозреваемой Петрушкиной. О результатах сообщу через час в письменном виде.

Генерал-майор подошел ближе к допрашиваемой и посмотрел ей в глаза.

– У меня дочь… единственная… на канале РТР работает. Я без нее… Она для меня все, – тихо сказал он и смахнул слезу.

– А у меня никогда не было отца. Верней, он, конечно, где-то есть, только я его никогда не видела, – таким же страдальческим тоном продолжила беседу Петрушкина.

– Ну зачем тебе эта башня? – включился Укропчик. – Новый год на носу, голубой огонек, концерты Галкина… Ну сдалось тебе это Останкино? Если б я таким даром обладал, как ты, я бы Центральный банк «испарил».

– А разве в деньгах счастье? – спросила Петрушкина.

– А в чем же еще? – удивленно уставился на нее Укропчик.

– В банке ведь тоже чьи-то родные, единственные дочки работают. И кто-то их ждет каждый день. Не в деньгах счастье. Точно вам говорю, – вздохнула Петрушкина.

– Тогда в чем оно? – спросил Укропчик.

– Счастье – это когда тебя ждут.

– А вот теперь представь себе, Петрушкина, сколько человек из-за тебя стали несчастными! У всех этих семи тысяч есть родные люди, которые их ждут. А ты…

– А я… – Петрушкина заглянула в глаза Укропчику так проникновенно, так значительно, что он не выдержал и отвел взгляд. – Я хотела познакомиться с вами поближе. Как с человеком и, возможно, даже как с мужчиной. Но, к сожалению, вы меня разочаровали, Укропчик, совершенно разочаровали… – Петрушкина еще раз вздохнула и картинно взмахнула рукавом, как Царевна-лягушка на балу.

Тотчас же в кабинет к следователю Укропчику ворвались два человека.

– Появилась! Появилась башня! – закричал один. – Все люди живы, здоровы и даже не заметили никаких изменений. Все очень удивлены.

А второй добавил:

– Товарищ генерал-майор, ваша дочь звонила. Просила передать, что с ней все в порядке.

Укропчик мысленно поздравил себя с успешно проведенным расследованием, а вслух продолжил:

– Но это еще не значит, Петрушкина, что все это вот так просто сойдет вам с рук! Петрушкина?.. Петрушкина!!!

Но Петрушкиной в кабинете не было. Не было ее и во всем здании, хотя охрана клялась и божилась (и позднее это было подтверждено просмотром видеозаписи с внутренних камер), что никого похожего из здания не выпускали.

А Петрушкина в этот момент как ни в чем не бывало стояла на остановке и листала ежедневник. Добравшись до нужной страницы, она нашла в списке фамилию Укропчика, провела по ней длинную волнистую черту и начала читать дальше:

– Кинза Ашот Давыдович, гурман и ценитель оперы – оставлю на вечер. Пастернак Евгений Валерьевич, музейный работник и гид, при этом действительно правнучатый племянник – на воскресенье. Огуреев Леонид, тренер юношеской сборной, – занятия понедельник-среда-пятница – временно отпадает. Патиссон Семен Иосифович, доцент университета Патриса Лумумбы – что-то нет настроения. Морква Иван Кузьмич, капитан дальнего плавания – все еще в рейсе. Бузинов-Киеводядькин Антон Денисович, рядовой банковский работник… – Тут Петрушкина задумалась, примерила на себя фамилию – Ульяна Игнатьевна Бузинова-Киеводядькина – и повела пальчиком в конец строчки, где был записан телефон. – Ну что ж, сегодня еще вполне успею навестить Центробанк! – сказала она решительно и захлопнула ежедневник.