Текст книги "Гобелен с пастушкой Катей. Книга 5. Бледный силуэт Луны"

Глава восьмая (№ 8)

(в которой не происходит практически ничего, потому что завязка у нас кончилась, а основное действие и не думало начинаться. Поэтому глава получается ностальгическая и философская, кому не интересно, тот может пропустить)

Мне же предстояло более сложное мероприятие, следовало ввести кузена Сережу в дом Эли Добровольской, но так, чтобы из этого вышло не сомнительное деяние, а в любом случае стоящее и доброе дело. Кто бы видел обоих фигурантов, тот понял бы сразу, какую сугубо непосильную ношу я на себя взвалила.

Кстати говоря, моя личная мамочка высказалась с прямотой римлянина, что я просто-напросто сошла с ума. Ставить ее в известность о моих планах пришлось по самой что ни на есть элементарной причине. Эля ждала нас к семи, а до шести маме следовало забрать из сада Мику, не везти же его с собой в гости. И сказать, куда я ухожу, тоже пришлось, иначе мама бы все равно узнала от Элиных старушек раньше или позже. Вот тогда никто бы мне не позавидовал, мама точно вынула бы из меня душу. Кузена Сережу она терпеть не могла, видела в Москве один раз и больше не хотела никогда. Куда ни кинь, все получалось не так, но уж извините…

(*Простой способ добиться послушания домочадцев состоит в том, чтобы сравнивать их действия с идеалом. Особо успешно процесс удается, если идеал невнятен, всегда можно сказать с грустью: «я ждал от тебя совсем другого», но при этом не уточнять, чего именно. Озадаченный индивид будет теряться в догадках, идеал может изменяться каким угодно образом, и лицо, призванное к послушанию, никогда не приблизится, что от него и требуется* – «33 совета послушным детям и хорошим женам». Как сделать маму счастливой и удачно варить ботвинью» – рецепт на все времена. Отчасти подчерпнутый у Сцинтии с Сашей, это я признаю честно и сразу.)

Завтра, как ему и следует, наступило, Сергей отзвонил с утра и напомнил, что встреча состоится как назначено, если я не опоздаю, а мне пришлось рассыпаться в обещаниях и уверениях. Далее с болью в сердце пришлось напомнить Сергею о форме одежды, с него стало бы заявиться в гости к незнакомой Эле в мятых штанах и без галстука. Насчет галстука вышло, правда, совсем худо. Сережа уперся и внезапно решил никуда не ходить. Ни за какие сокровища мира он галстука надевать не собирался, его просто нету в природе, к тому же он не знает, как завязать узел. Пришлось пообещать, что галстук я принесу с собой завязанным, где-то в ящике он, кажется, валялся. Супруг Миша-старший, смутно помнится, капризничал по поводу галстука, совсем как Сережа. Галстук нашелся, но вид его был непристоен до крайности. Мика использовал шелковый поводок, чтобы таскать за собою белого барашка Бяшу по дому и даже выводил питомца на балкон. Однако другого галстука не нашлось, и я понадеялась, что среди пестрых узоров лишние пятна сгладятся.

Но это все оказалось пустяком и мелочью по сравнению с тем, что пришлось пережить на том же бульваре в шесть часов тридцать минут пополудни. Подружка «змея гробовая» осталась дома, я выбрала скромный наряд, не способный смутить никого, включая ученую девушку Элю Добровольскую, заколола волосы бантом и прибыла к воображаемому замку на Чистопрудном бульваре ровно минута в минуту.

Кузен Сергей обещал ждать меня на скамье у фонтанов с птицами и обещание сдержал, сидел на скамейке, как дуся. Но сидел не один, рядом располагался странный тип, и видно было издали, что сидят они вместе отнюдь не случайно. Мало того, Сережин спутник показался смутно знакомым, и по этому поводу куча неоформленных подозрений, включая самые смехотворные, зашевелилась у меня в мозгу! Хватало впечатлений от светских бесед с Аллочкой, а в данном случае померещилось, что к фамильному кладоискательству Сергей самовольно подключил консультанта, это раз.

Далее я вообразила, что кузен решил подменить себя у Эли подставным лицом, и выбрал замечательную замену. Его напарник по скамейке бросался в глаза обильными кудрями столь интеснивного каштанового цвета, что они казались крашеными. Кроме того, этот персонаж, нимало не смущаясь, сидел у публики на виду в белых брюках и в полосатом летнем свитере. Но именно по смелости наряда и вольности позы я припомнила, откуда я этого щеголя знаю, затем без труда сообразила, зачем Сергей притащил его на рандеву. От сердца отлегло, я перестала лелеять мечту об удушении кузена галстуком и подошла к обоим мирно, более того, с приятной улыбкой. Ею я приветствовала доброго старого знакомца, без малого – друга юности.

Давным-давно моя близкая приятельница Ариша Родионова влюбилась без памяти почти что в иностранца. Сначала пару слов об Арише. Ее предки Родионовы без жалости назвали чадо Ариной, наверное, для того, чтобы каждый встречный обращался к ней с известными строками: «Выпьем, добрая подружка!» Дальше шло про кружку, бедную юность и прочее. Ариша, по всей видимости, не отчаялась только потому, что на пароль неизменно отвечала отзывом: «Где же кружка?» Кружки, как правило, не находилось, оттого предложение сиротливо повисало в воздухе. Отчасти из-за кружки или в связи с пушкинским ассоциациями, личная жизнь у бедной Ариши складывалась плохо, по крайней мере до встречи с практическим иностранцем.

Возлюбленный Ариши приехал на учебу В МГУ из города Таллина, к русской литературе был вполне равнодушен, потому не ведал тайны имени и фамилии прелестной девушки «Арише» (он всех девушек звал с тонким изменением падежа, наверное, по своим языковым традициям). Эстонский кавалер ни разу не предложил девушке выпить из осточертевшей кружки, назвавши её доброй подружкой бедной юности. Скорее всего, именно за это упущение в образовании Ариша полюбила его без памяти.

Лично мне герой романа показался при встрече надменным и довольно противным, однако я скромно держала мнение при себе, пока Ариша не вернулась из Таллина, куда ее позвали знакомиться с родителями героя. Бедняжка приехала в глубокой задумчивости, собрала вокруг себя пару-другую знакомых девиц и впервые в жизни заговорила пушкинскими стихами.

– «Выпьем с горя, где же кружка?» – предложила Ариша с грустью в голосе. – «Сердцу будет веселей!» И больше ее никто ни о чем не спрашивал.

Так вот, давний герой Аришиного романа и восседал рядышком с кузеном Сережей на означенной скамейке. Его легко было опознать даже по прошествии множества лет, образ запечатлелся в памяти с яркостью необыкновенной. Еще клочок информации промелькнул мимо, и я почти сразу осознала, что дед романтического героя Аришиной юности и служил послом в Париже, после чего купил Кексгольмские мануфактуры у моих предков. А откуда бы еще кузен Сергей взял в спутники по скамье эстонского щеголя в ярком свитере и белых штанах? Только из глубин финансовой семейной истории.

А как было бы занятно узнать эти щекотливые подробности в прошедшие времена, когда милая Ариша представляла поклонника – думалось по дороге к скамейке, пока я выходила из под сени аллей. Вот поехала бы я с ней на пару к его предкам выяснять отношения, то они, может статься, не капризничали бы с выбором невестки! Я могла припомнить, что они скупили у нас мануфактуры по дешевке, хотя сами пользовались недолго, история всех уравняла в имущественных правах.

– Здравствуйте, я вас сразу узнала, – радостно приветствовала я потомка покупателей, имя вылетело из памяти и не вернулось.

– И я вас тоже. Как неловко получилось. Я еще забыл, как вас звали, – отозвался он. – Но как Арише? Вы её теперь знаете?

– Отчего же, все в порядке, – ответила я с удовольствием. – У Ариши трое детей, прекрасный муж Володя, так что вам спасибо.

– Это я очень рад, – искренне обрадовался собеседник. – Такая чудная девушка, а я был такой дурак. Родители сказали, что у русских с эстонцами получаются ужасные гибриды. Арише очень грустила, а я… Теперь у меня тоже русская жена, но гораздо хуже.

Прямота и охотная откровенность эстонского потомка меня подкупили, я бы длила вечер воспоминаний до полной бесконечности, когда бы не заметила вовремя, что кузен Сережа близок к обмороку. Даже душить его пестрым галстуком необходимости не было никакой. Наша беседа-импровизация сразила кузена наповал, наверное, бедняге померещились интриги с наследством, не иначе. Пришлось вкратце доложить, что мы с потомком были знакомы издавна, и присовокупить анекдот с кружкой. Это Сергей понял сразу, даже криво улыбнулся, но для нашего иноязычного собеседника литературные тонкости остались потерянными. В особенности кружка.

Однако Ингвар Вилломар (так, оказалось, его звали, чего я не помнила никогда, может быть, и не знала) засиживаться на бульварной скамье не собирался. Он попросил передать привет Арише и застолбил почву для дальнейших переговоров. Попутно выяснилось, что ему нужны какие-то сведения для процесса реституции, и для того он попросил нашего любезного содействия. Сам он тоже пообещал припомнить нечто важное, но на основах взаимности. Для этого и явился на встречу, а к Эле Добровольской идти не собирался. Очень жаль, однако. Оставив в изобилии визитные карточки с разными адресами, телефонами и факсами, гордый потомок иноземных покупателей откланялся и скрылся в глубине бульвара.

Я же, дождавшись его ухода, не стала устраивать ненужной сцены, просто вытащила из сумочки пестрый галстук и молча захомутала кузена. Он не стал особо сопротивляться, сидел на скамье кротко, как овечка. На самом деле броский Мишин-Бяшин галстук кузену Сергею безусловно пошел, придал богемно-эстетский вид, словно ушедший по бульвару Ингвар Вилломар уделил Сереже частицу нездешней элегантности. Сам Сергей эффекта не уловил, но слегка напрягся и вытянулся, что изменило его имидж в лучшую сторону. Вид у кузена стал не страдальчески-вымученным, как обычно, а вполне романтическим и мрачно-загадочным.

Чтобы кузен Сергей попривык к новому облику, я повела его пешком вокруг озера и всю дорогу делилась мемуарами о местности и о нас с Элей в далекие невозвратные годы. Тем более, что время вполне позволяло, до назначенного визита оставалось более получаса, и я не хотела застать Элю в халате и с феном в руках. Сергей узнал, хотел он того или нет, что в былые времена вместо «Белого фитнес-лебедя» на краю озера ютилась лодочная станция, потом ее сломали, лодки уплыли в сторону заката, а на их месте появились живые лебеди, грациозные черные и ослепительные белые. И пришлись весьма кстати.

Нам с Элей Добровольской. Потому что в те давние годы по новенькому черно-белому телевидению все время крутили балеты, в частности «Лебединое озеро», не в честь исторических потрясений, а просто так, для поднятия уровня культуры. Насмотревшись черно-белых телекартинок, мы с Элей принялись играть в балет, и к потехе взрослых охотно исполняли партии белой Одетты (это была я) и черной Одилии (ее танцевала Эля).

Ко всему прочему именно в те годы у меня завелась мечта стать балериной, через какое-то время, правда, она сменилась более экзотической грезой. В позднем дошкольном возрасте я планировала стать укротительницей тигров или иных хищных тварей, но, как помню, влекли меня не они сами, а невероятно прекрасные сопутствующие наряды с обильными блестками, особенно трико и плащи.

Что касается живых лебедей, возникших на пруду, то они придавали балетным играм особую прелесть. Мы с Элей вели наблюдения за птицами, стараясь перенять грацию движений. Мне, призналась я Сергею, всегда хотелось быть элегантной черной Одилией, но я понимала, что имидж не позволяет, цветовая гамма не та. Только много позже я узнала, что Одетту-Одилию танцует одна балерина, изображая по очереди обеих мифических птиц. Черное и белое смешиваются в единый образ, и выигрывают все, включая принца. Однако я вовремя спохватилась и прервала мемуарный процесс. Сергею от него пользы не случилось никакой, а мы завершили круг и направлялись к боковому выходу с бульвара, через трамвайный путь и во двор, где почти невидимый с улицы высился наш бывший дом. В последнее время его дополнительно заслонял ресторанчик с веселой вывеской «Безумный цыпленок». Надо же такое придумать, лучше назвали бы кабачок «Гадким утенком» в пару к «Белому лебедю». Или еще лучше… Лучше, к сожалению не придумалось, не успело.

Мой старый дом покрасился, похорошел, лепные маски над подъездом проявились во всем великолепии, но я любила его и таким. Особо трепетные чувства проявлялись, стоило вступить под сень лестничной клетки, гулкой и высокой, обрамленной чугунными перилами.

– Ненавижу эту претенциозность, новейшие игры в старинную элегантность! – с чувством вещала Эля. – Живешь, как в декорации.

К приходу гостей Эля выставила бутылку «Монастырской избы», мы довольно быстро освоились и расковались. Легко и плавно пошел душевный разговор обо всем и ни о чем, Сергей по большей части молчал, и это неожиданно стало ценным вкладом в беседу.

– И псевдодворец на бульваре, и ложный модерн, – Эля продолжала громить переустройство старого мира в ответ на мое восхищение. – Все это, по-моему, затхлость, старье и хлам! Не знаю, Катюша, что тебя сюда влечет.

– Воспоминания, наверное, – осторожно высказалась я. Не объяснять же Эле, что помимо ностальгии, у нас с Сергеем есть цель, вполне безумная, как «Цыпленок» у входа во двор. – Мне здесь всегда хорошо, а тебе нравится, Сережа?

– Очень достойная квартира, – веско сказал кузен Сергей, внимательно озираясь кругом. – В такой жить приятно, предки знали, что делали.

– Вот уж нет! – заявила Эля. – Я всегда была против обмена, а меня не послушали. У нас были чудные апартаменты: светлые, просторные с видом на лес. Но нет, им захотелось в родные места, и пожалуйста – все та же квартира, с темным коридором, тот же вид на кирпичную стену и ветхая дедушкина мебель!

– Вроде это Катиного дедушки мебель-то? – с чудовищной прямотой Сергей влез в душевные терзания Эли. – Или нет?

– Катюша! Давай махнемся, пока старушки на даче? – Эля с восторгом приняла бестактную выходку кузена. – У тебя-то наверняка не такие монстры стоят! Беру не глядя!

– Они нас удавят, – ответила я кисло, представляя реакцию старшего поколения. – И потом, все это – антикварная ценность, между прочим.

– Тем более, – разохотилась Эля. – Если кошмарный хлам изначально ваш. Дед Яков всегда очень туманно вещал о правах собственности, даже оставил какие-то бумаги, а у меня все руки не доходят. Кстати, твоя бабушка…

– Не тронь бабулечку Глашу! – предупредила я. – У нее были своеобразные понятия, лучше не надо.

– Нет, отчего же, Катюша? Твоя бабушка Глаша была целиком права, – рассмеялась Эля. – «Было ваше – стало наше», это я помню. Ведь так она дразнила бабу Розу на кухне, а? А та не знала, куда деваться.

– Это о чем вы толкуете? – слегка подзапутался Сергей, он не понял предмета веселья, хотя уразумел, что поднят вопрос о правах собственности.

– Ну, во-первых, о вашем ящике с книгами, – радостно доложила Эля. – Хотите посмотреть? Я специально сняла с антресолей в клозете, там их видимо-невидимо, этих ящиков. Я осилила только самый верхний и то чуть не сверзлась со стремянки. Так что остальное – извольте таскать сами!

В целом визит вылился в сплошной триумф, хотя до ящика с книгами ни у кого руки не дошли. Сергей пообещал, что немецкие фолианты он отсмотрит сам, и Эля обрадовалась вескому поводу пригласить его в гости, теперь уже по делу чрезвычайной важности. Ну зачем бы мне или Эле копаться в книгах на языке, которого не понимаем? А Сергей по-немецки читал, потому вызвался освоить эту часть дедовского наследия, вышло вполне удачное завершение визита.

Я собою просто гордилась (особенно после провала миссии с Аллой), удачное посещение старой квартиры радовало бесконечно. И главная опасность миновала, я очень боялась, что визит получится принужденным и фальшивым, вроде неудачных смотрин, однако нет. Эля с Сережей общались запросто, будто он провел с нами общее детство с видом на Чистые Пруды, а вовсе не явился парадным гостем при ужасном галстуке.

Обратно мы с Сергеем возвращались слегка потемневшим бульваром, обменивались впечатлениями и делилсь планами, почти как нормальные люди. Сергей (о чудо!) не высказал ни единой претензии, не обнаружил никакой обиды, даже охотно присел рядом на лавку, когда я вздумала выкурить сигарету под сенью вековых деревьев. Ну просто волшебное превращение произошло с кузеном! Что до наследственнных банковских сокровищ, то они выглядели столь же туманно, но поведение и самочувствие кузена Сергея сдвинулись к лучшему просто фантастически.

Накануне с Варечкой и в особенности у Эли, Сергей вел себя отменно, ни минуты стыда я не испытала. Кузен не дичился, не смотрел букой, почти не смущался и участвовал в беседах, правда, не всегда удачно. Но уж это, знаете! Еще зимой его приходилось тащить в любое общество, как «медведя на пляску», и вел он себя соответственно.

Знать бы мне, идиотке, что сулит нам недалекое будущее, то не сидела я бы тогда под липой, не слушала бы в рассеянности. Вместо того поинтересовалась бы, о чем толкует кузен Сережа, хотя бы спросила, о ком он ведет речь, кроме означенной Эли Добровольской.

– Эта твоя соседка, весьма ничего себе, – делился впечатлениями Сергей. – Но замуж ее никто не берет, это вообще странно. И все при ней, и квартира в центре, и сама худая, но интересная. Кстати, я твою подружку тут видел, она в бассейне плавает. Тоже худеет, мы с ней кофе пили, жаловалась, что замуж идти не за кого, одни уроды кругом. Жаль ее. Хотя эта-то молоденькая, трудно вам живется, женщинам. У тебя с мужьями тоже ничего не выходит. Мне Ириада говорила, кстати, что у женщин судьба страшная. Но у нее все оккультное, она на картах гадала. Потом сказала, что я не жилец, и что через женщину это… Глупости, конечно. Непонятно, что она про нежильца плела – что с квартирой будет не то, что ли? Да ну ее!

Но я курила себе «Вог» с ментолом, слушала вполуха и ни о чем не спросила кузена, даже пропустила мимо ушей мрачное пророчество соседки Ираиды. Это и называется почить на лаврах, типичный случай затмения сознания произошел со мною тем вечером на Чистых прудах. И длилось затмение неприлично долго, я даже успела уехать в Италию, в полной уверенности, что все идет прекрасно, а главное, в соответствии с планом.

Часть II
Венеция – Флоренция – Венеция
(Путешествие туда и обратно…)

1

«Вы столь забывчивы, сколь незабвенны, ах, Вы похожи на улыбку Вашу!» – с такими восторгами в стихах я выходила по утрам на балкон и обращала речь в пространство и к птичкам Божьим. – «Сказать еще? Златого утра краше. Сказать еще? Один во всей вселенной, самой любви младой военнопленный, рукой Челлини ваянная чаша!»

Марина Ивановна со страстным панегириком какому-то хлыщу – она сама признавалась, что посвящала стихи мужикам и десятого сорта, лишь бы стихи лились из любвеобильного сердца – отлично служила мне по утрам в Италии, словно постаралась специально для меня и данного случая. В особенности потому, что отель, где я предавалась излишествам эрудиции, звался «Челлини». Наверное, в честь ваятеля чаши, впрочем, я не дознавалась. Довольствовалась благоприятными впечатлениями и поминала всуе любовные восторги Марины Ивановны Цветаевой с утра пораньше, до завтрака и водных процедур.

Небольшой отельчик «Челлини» действительно был изваян на морском берегу не без изящества и округленными формами издали напоминал чашу. Разумеется, если очень хотеть ее видеть. А я безусловно хотела. Потому что, как сразу по приезде впала в эйфорическое состояние, так и не думала выпадать. Меня радовало все, а что не радовало, того я просто не замечала. Честно скажем, ревизор из меня получился отменный, не хватало лишь десяти тысяч курьеров. Для будущего отчета я кое-что отметила, даже записала, но впоследствии забросила наблюдения, мне отлично жилось в начале июня в приморском отеле «Челлини». На месте Гриши Хвостова я бы приобрела данную недвижимость незамедлительно и жила там постоянно, забросив все остальные дела куда подальше. Хотя, на месте банкира Хвостова я бы еще прикупила заброшенный парк рядом с отелем. Там за оградой среди пышной зелени пламенели одичавшие алые цветы, и я бы среди них охотно погуляла, а не любовалась сквозь забор. Только не знаю, в какую сумму встала бы покупка, наверное, в довольно крупную, поскольку запертый парк тянулся на целый кватал и выходил на море. Ко всему прочему белый отель на краю заброшеннего парка таил в себе, это уже внутри, и набоковские ассоциации, классик любил живописать как раз такие заведения, почти домашние, но полные роскоши.

Что касается меня, то более всего я радовалась, когда проходила насквозь крошечный, но обильный садик у входа. Сразу наплывал цветочный аромат, а две статуи ню высились среди вьющихся растений, подобно райским видениям Адама и Евы. (По-моему, кто-то из них держал в руках лейку, или это мне мерещится задним числом.) В такие моменты я ощущала себя в дивно написанном романе, только не могла решить в каком из них.

Совсем рядом была Венеция стоило лишь сесть на автобус на площади Драго, далее плыть на медленном катере по зеленым водам лагуны, над ними вскоре поднимались из вод шпили и крыши. Еще момент, и на берегу выстраивались ожерельем дворцы и виллы, являя взорам незабываемое зрелище венецианской лагуны, многократно описанное в прозе и поэзии всех времен и народов. В первое посещение я чуть не спрыгнула с катера, не было сил ждать, пока он развернется и подойдет к причалу у площади святого Марка.

«Зеленая вода и птицы бьют крылами…» – это гондолы бились на волнах у причала. Так началась для меня дивная Венеция, и ничего с нею не случалось по мере изучения и дальнейших посещений. Очарование никуда не уходило, как я вплыла на катере в мифическое пространство, так по нему и расхаживала, не испытывая усталости или пресыщения. О Венеции могу сказать лишь одно – она была! Ее не портили орды туристов, обыденная реальность отлично вписывалась в нереальность, пространство вокруг меня искрилось радужной пыльцой, как в хрустальном шаре. И ярко убранные гондолы плыли по воде нефритового цвета. Сказать еще? Ну да ладно…

И как положено в сказках, я напрочь забыла о прошлой жизни. Дом, семья, работа и прочие дела из головы вылетели и не желали возвращаться, наверное, им было некуда. Я, как советовали поэты-романтики, жила одним днем в полное свое удовольствие, а все прочее закинула, как чепец за мельницу. Иногда такое удается.

Лишь одно обстоятельство смущало меня среди оплаченных Гришей Хвостовым удовольствий, и это был мой личный внешний вид. Тут вина выявилась Варечкина. Я бы с удовольствием забыла о ненужной девушке, как выронила из памяти все остальное, но каждый раз, когда Варя являлась пред моим взором, она оказывалась в новом изящном наряде. А вечерами я частенько встречала ее в бутиках, она смотрела, даже торговалась, и соблазн меня достал.

«Гробовую змею» с ее траурной элегантностью я оставила дома сторожить квартиру, кузина Ирочка вовремя объявилась и одолжила модный сарафан на застёжках, серый в белых цветах, очень недурной. Но остальные наряды не выдерживало критики, не говоря о сравнениях с Варечкой. Хотя кто требовал сравнений? Никого там не случилось, кроме меня самой. Однако выступать в роли кузины из провинции, попавшей на курорт в бабушкином наряде, мне совсем не хотелось. Но, увы, кроме коротких бежевых шорт и синенькой маечки, не считая упомянутого сарафана, надеть было просто нечего. Все барахло, купленное в Лиссабоне на выгаданные из хозяйства гроши, смотрелось жалко и неприглядно.

Свои личные проблемы с тряпками я через неделю отдыха почти что разрешила. Погуляла по ночным улицам городка Лидо ди Езоло и нашла несколько отличных лавочек, где могла преобразить себя в соответствии с модой с ног до головы. И быть ничем не хуже остальных. Однако с исполнением обширных замыслов я решила повременить, мне даже нравилось тянуть время. Предстояла экскурсия в прославленный город Флоренцию. Подумалось, что где-то рядом с галереей Уффицци я могла бы подобрать себе что-нибудь особенное, а если не получится – то к моим услугам все соблазны венецианской Ривьеры. Так я смаковала моменты свободы, чередуя морские купания с мечтами о нарядах. Все дамы на свете меня поймут, а джентльмены могут пожать плечами, поскольку им все равно не понять. Равно как и я не пойму никогда, какие грезы их волнуют ввиду тачки или пистолета – у каждого пола свои игрушки.