Текст книги "Слеза Ночи"

Глава третья

1.

Прошло несколько теплых летних дней, промелькнула неделя, и счет пошел на вторую, но Великая Хартия крепости осталась без употребления, существовала лишь в теории, поскольку оставалась невостребованной.

Тетка Ира получила от Левы координаты Бакунина-старшего и даже спасибо не сказала, не то чтобы поинтересоваться, где он их взял – скорее всего догадалась, откуда сведения появились. То ли ей нравилось играть с молодыми друзьями в молчанку-угадайку, то ли она не принимала юных помощников во внимание, относилась к ним, как к инструменту, не более того.

Люма и Лева в особенности подчинились теткиным причудам с недоумением, но без обиды – такими оказались условия игры. Но зато заметили, и заметили не они одни, что Ирина Семеновна резко заключилась в стенах своей комнаты и сократила выходы вовне. Никаких прогулок в скверы и парки, невзирая на манящую погоду, никаких объездов книжных и продуктовых киосков – а это было единственным теткиным развлечением в последнее время.

Дышать свежим воздухом Ирина Семеновна выходила на балкон, попросила Сергея Федоровича вынести туда старое плетеное кресло с ручками и оборудовать сидение со столиком, также провести туда аварийную сигнализацию – удлинить шнурок от звонка. Сергей Федорович исполнил заявки, немного порассуждал в кругу семьи о нововведениях в быту кузины, однако обеспокоился не слишком.

Таким образом сложилась практика, что все основное время дня, пока солнце не начинало печь балкон прямыми лучами, Ирина Семеновна проводила между небом и землей, погруженная в свои неведомые размышления.

Люме теперь оставалось лишь приносить на балкон теткино пропитание, а по случаю лета питалась Ирина Семеновна чипсами и соками. Также каждый божий день девочке приходилось добывать для затворницы очередной дамский роман в мягкой обложке – такова была теткина избранная духовная пища.

Вот это последнее оказалось не самым легким делом. До того Ирина Семеновна сама объезжала лотки и выбирала чтиво, Люма с Левой лишь толкали кресло и позволяли себе замечания тихим шепотом за ее спиной. Причем замечания были не слишком деликатными, что следует отметить отнюдь не к чести возниц. В особенности ребят веселили картинки на обложках, парочки в разных порывах экстаза. Каждый раз, когда тетка Ира погружалась в сложный процесс выбора, Лева начинал упрямо божиться, что именно эта пара уже имела место и будет сейчас куплена не в первый раз, а вот зачем, он не знает. Люма неизменно возражала, что мол нет, они все отчасти разные, и предлагала Леве найти пять отличий в картинках.

Теперь насмешники получили сполна за издевательство над беспомощной теткой, им приходилось самим делать выбор и покупать макулатуру на глазах изумленной публики. Люма даже завела список имеющейся дамской литературы, с авторами и названиями – чтобы, не дай Бог, не повториться. Как они выбирали ежедневную книжку, описать невозможно. Оба смеялись до слез к восторгу окружающих.

Зато в счет книжной повинности они получили почти полную свободу времяпровождения и вовсю ею пользовались. Ездили в Серебряный Бор купаться и загорать, вволю бродили по центру города и смотрели, как Москва меняется практически на глазах. Леве, однажды кратко побывавшему в городе Нью-Йорке, очень нравилось проводить параллели между столицами двух империй, причем в последнее время он склонялся к смелому утверждению, что Москва скоро утрет Нью-Йорку нос по всем параметрам, особенно по части контрастов. В частности по небоскребам и по количеству трудовых мигрантов.

Неопределенность по делу "Слезы ночи", казалось, что тянулась бесконечно долго, но понемногу стали выявляться признаки оживления, правда, совсем незначительные. Во-первых, однажды утром заявилась Алена Ивановна – без предупреждения и зова, просто позвонила в дверь, но тетка Ира запретила ее пускать. Восседая на балконном троне, Ирина Семеновна велела передать, что она нездорова, никаких гостей не принимает и просит ее извинить. Люма с удовольствием исполнила, и Алена Ивановна удалилась несолоно хлебавши.

Тем же днем ростовщица пыталась прорваться по телефону, Люмы не было, они с Левой гуляли, зато случился Сергей Федорович, он и сказал за семейным ужином, что передал телефон с проводом Ирине на балкон, и она при нем заявила абонентке, буквально следующее:

"Алеша, не мучай меня, я не могу и не хочу с тобой говорить, неужели ты не понимаешь? Да, и родственники тоже, но не в этом дело, я сама не могу с тобой общаться, пока… Не спрашивай, ты здоровый человек, а я тысячу лет – нет! Уйди ради Бога!"

И отдала телефон обратно, даже рычаг сама не нажала, в трубке слышны были какие-то возгласы, не то умоляющие, не то угрожающие. Затем через несколько дней Алена Ивановна приходила под балкон. Это Люме сообщила соседка-старушка тетя Вера, у них с Люмой издавна сложились доверительные отношения. Практически все свободное время пожилая информаторша проводила на лавочке у подъезда, отмечая передвижения соседей и мелкие события. Рассказ тети Веры изобиловал излишней драматической напряженностью, но в целом был почти точен.

"Приходила эта, долгоносая метла в размахайке, крашеная в разноцвет, и вопила как оглашенная под балконом вашим. Ира, Ира, кричала, что я тебе сделала, почто ты со мной знаться не хочешь? Скажи хоть словечко, я все пойму, неужели ты по своей воле! Скажи мне хоть что-нибудь! А та в ответ сидит, как постамент, и ни словечка…"

Конечно, тетя Вера имела в виду "монумент", но образ получился даже выразительнее. Судя по всему, и на этот раз ростовщица ушла ни с чем.

Некоторое время спустя позвонил экстрасенс – Люма была дома (дело было вечером) и слышала весь разговор. Сначала вальяжный мужской голос спросил Иру Шкатулло. Люма слегка опешила и от растерянности приняла на себя обязанности секретаря. Осведомилась, кто спрашивает, хотя никто о том не просил, и такого в их доме отродясь не водилось – отец ненавидел подобные штучки, не то чтобы впрямую запрещал, но почему-то очень сердился.

Рокочущий баритон, наоборот, не высказал недовольства, напротив, охотно представился: «Кирилл Белолюбский у телефона».

– Одну минутку, – секретарский запал у Люмы все длился, и она понесла тетке весть.

Та не высказала никаких эмоций, просто взяла телефон и отмахнула Люме свободной рукой, чтобы та повесила трубку параллельного аппарата и сгинула из комнаты. Люма так и сделала, но подключила устройство в гостиной, хотя понимала, что момент не безопасный, все семейство, включая Леву, вкушало чай на кухне. И кто бы Люмы ни хватился, был бы удивлен, застав ее припавшей к музыкальному аппарату посреди чаепития. Лева, конечно, сообразил бы в чем дело, но обиделся бы на то, что подружка не нашла предлога позвать и его.

Однако разговор вышел предельно коротким, хотя начало потерялось.

– … могу в любой вечер после шести, – произнес Кронид.

– Хорошо, приходи завтра, но, пожалуйста, без знахарских штучек, прилично одетый, – нехотя согласилась тетка Ира. – Никаких цветов с конфетами и никакого спиртного.

– Но, котик, я не привык ходить в гости в пустыми руками, – с ласковой невозмутимостью возразил Кронид-Кирилл.

– Обойдешься, хотя ладно, можешь принести что-нибудь оккультное почитать – о влиянии металлов и драгоценных камней, можно с возвратом, – решила Ирина Семеновна.

– Договорились, до завтра, – откланялся Кронид, а тетка Ира прощаться не стала, просто повесила трубку.

Надо сказать, что весьма вовремя, поскольку на пороге гостиной возник Сергей Федорович, посланный искать запропастившуюся дочь.

– Ты знаешь, кто сейчас тетке Ире звонил? – уведомила отца Люма, следуя за ним на кухню и надеясь, что он не заметил ее манипуляций с проводом.

– А ты что, слушала? – мрачно запросил Сергей Федорович, любой намек на шпионство выводил его из себя напрочь.

– Ни Боже мой, – чересчур бодро отозвалась Люма. – Он представился, и знаешь, кто это был?

Вопрос прозвучал уже на кухне, поэтому Люма не стала дожидаться и сама себе ответила.

– Кронид Белолюбский – целитель и экстрасенс, – объявила она торжественно и пояснила остальным. – Звонил тетке Ире.

– Только шарлатанов нам здесь не хватало, – с докторской прямотой отрезала Софья Павловна. – Откуда она взяла его?

– Он тут рядышком практикует, – солидно пояснил Лева, он боялся, что Люма продолжит утечку информации.

– Да знает она его сто лет, они в школе вместе учились, – ответил всем Сергей Федорович. – И вообще не наше дело.

– Не скажи, – задумчиво произнесла Софья Павловна. – Наше или не наше, неизвестно, а услуги экстрасенсов обходятся недешево, платить кому-то придется.

– Давай это обсудим потом, – предложил Сергей Федорович, ему явно не хотелось включать в семейную дискуссию Леву, да и Люму тоже.

– Насколько я поняла, она его в гости пригласила, на завтра – скромно доложила Люма, тут Лева толкнул ее под столом ногой – мол, зачем это?

– Замечательно, устроим спиритический сеанс, заодно объясним шарлатану, что Ирина Семеновна не располагает необходимым финансовым обеспечением, – решительно объявила Софья Павловна, и ее тон не предусматривал возражений.

Никто возражать и не стал, поэтому финальная часть чаепития прошла в молчании. Появление на подиуме мага и экстрасенса внесло какую-то мрачную фарсовую ноту.

На следующий день Люма получила дополнительное задание и финансовое обеспечение к нему: надо было добыть дюжину пирожных типа "эклер" и "наполеон", причем прежней выпечки, или максимально к ней приближенной. "В стиле ретро" – как обобщил Лева. За этим самым "ретро" они исправно гонялись полдня и напробовались до омерзения, попутно обсуждая, зачем маг напросился в гости, и как лучше организовать прослушивание, если кто-то из родителей решит поприсутствовать.

– Зачем ты доложила? – в двадцать пятый раз вопрошал Лева с отвращением жуя очередной эклер.

– Сама не знаю, как получилось, – даже не пыталась оправдать свое поведение Люма. – Считай, что это было проявление загадочной женской души, или подсознательный импульс лояльности. Папа меня чуть с проводом не застукал, я растерялась и стала выкладывать информацию, лишь бы он отвлекся. Отец звереет, если обнаруживает любой намек на слежку, у него пунктик, можно вообще нарваться на оплеуху. Пару раз он даже уходил из дому, когда у мамы или бабушки возникали неприятные вопросы. Мама зареклась спрашивать, ну да это действительно не твое дело!

– Извини, я сожалею. На вот, доешь эту гадость, она вроде ничего себе – посочувствовал Лева. – Меня Людмилка не раз предупреждала, что можно нарваться, а я туповат. Поздний ребенок, родители надышаться не могли. Мне трудно вообразить, что могут быть другие семейные отношения, кроме общего обожания замечательного Левочки.

– Ладно. Проехали, – великодушно простила Люма. – Ты лучше придумай, как нам отца обезвредить, если он будет дома. В его сменах я совсем не разбираюсь, то весь день пашет, иногда полдня дома, а вот спрашивать – ни-ни!

– Ничего, как-нибудь, – пообещал Лева.

К шести часам "эклеры" с "наполеонами", упакованные в щегольскую коробочку с бантиком, были положены тетке на столик, чайный сервиз поставлен на вышитую скатерть, и фамильные серебряные ложки с перевитыми буквами Е и Р оказались на виду, небрежно высыпанные из футляра. Однако, насладиться чуждым великолепием молодому поколению не пришлось.

Сергей Федорович не только оказался дома, не только уселся перед телевизором в гостиной, но безапелляционно, хотя и весело заявил, что от имени хозяев дома мага и волшебника будет принимать он сам, ввиду чего вызвался исполнить все теткины кухонные поручения. Облом…

– И вообще, детки мои, шли бы вы себе пройтиться по случаю редкостной погоды, – заявил он. – Экстрасенсов, что ли, не видели! В вашем возрасте рано увлекаться загробным – успеете, брысь отсюда!

Оставалось только повиноваться, тем более что Сергей Федорович подсластил деспотизм пятисотенной купюрой, сделал широкий жест, гуляйте, мол дети мои! Отказываться было глупо, тем более, что зарабатывал отец вполне прилично, расставался не с последним, а к гусарским жестам был склонен.

– Все равно облом, – посетовал Лева на улице. – Надо признать, что пэр Серж нас лихо обставил. По всей видимости, догадался, что горим нездоровым любопытством. Скажем, мой, то есть пэр Николя, завел бы серьезный разговор и доказал, что наши действия неуместны, а твой сделал элегантнее – сунул купюру в зубы и наподдал коленом!

– Разумное сочетание кнута и пряника, – рассудила Люма. – С папой бывает, когда он в ударе, тогда – изобретателен и неотразим, но бывает гораздо хуже.

– У каждого свои недостатки, как заметил старенький миллионер, обнаружив, что его девушка из джаза оказалась мужиком, – философски заметил Лева. – Ну что, маг и волшебник пролетел над нами, как фанера над Парижем. Как будем прожигать жизнь?

– Очень просто, если не возражаешь. Пойдем, куда глаза глядят, там и посмотрим, – предложила Люма. – Но оставим чуть-чуть на завтрашнюю "Горбушку", хочется посмотреть на одну игрушку, если не очень дорогая, я о ней читала. "Дизайн-Экспресс" называется, или что-то в этом роде.

– Принято, пошли себе пешочком, я помню, где-то видел "Русское бистро" совсем недавно и совсем недалеко, – согласился Лева. – И главное, совсем недорого, на твою игрушку останется.

Почему-то упомянутое "Русское бистро" оказалось так близко от обиталища пролетевшего над Парижем мага Кронида, что сделалось совершенно необходимым взять еду с собой в бумажных пакетиках и пойти глянуть одним глазком, не сровняли ли с землей роскошный кабинет мага – стоит ли еще, родимый?

Одинокое здание, приют мага Кронида, как выяснилось, устояло среди разрушений, постигших остальные пряничные домики, даже дворик почти уцелел. И бревно за кустиками годилось для пикника, тем более, что пациенты мага практически рассеялись – поляна была пуста. И некому было спросить, какой, собственно, черт принес их во владения Кронида, а сами они этой темы избегали.

2.

Пирожки со всякой начинкой были очень даже ничего себе, салат в прозрачной банке оказался съедобен, к тому же недурно запивался квасом в стаканах с крышкой – так что созерцатели отдавали дань продуктам отечественного производства и на что иное не претендовали, пока входная дверь в приемную мага не заколыхалась.

Не успела Люма насторожиться или хотя бы отложить в сторону пирожок, как вместе с ним оказалась за бревном, быстро и безмолвно. Это Лева отреагировал быстрее и мигом сдернул ее на землю по другую сторону.

– Смотри сюда! – сказал он и мягко пригнул ее макушку к бревну.

Из-за сучьев и неровностей бревна отлично увиделось, как маговская внешняя дверь движется туда и обратно с малой амплитудой, а проем занимает хорошо знакомая фигура Алены Ивановны – метла в пестрой размахайке, по определению соседки тети Веры.

– И сюда добралась, – с чувством заметила Люма, чувство было не самое благожелательное.

– Если бы только это, а не в сговоре ли она с магом? – зловещим шепотом предположил Лева.

– Скорее всего не очень-то, – ответила Люма, хотя ее замечание тут же оказалось излишним.

Потому что в этот момент стало ясно, что Алена Ивановна дергает дверь, а с другой стороны ей активно противодействуют. Хотя не видно, кто именно.

– Эх, полцарства за микрофон! – досадовал Лева. – Ничего ведь, как есть, не слышно…

– Главное, чтобы нас не было видно, – спохватилась Люма. – Вот сейчас ее окончательно не пустят, и как она пойдет?

– Отползаем, ты права, – согласился Лева. – Вон кустики, за ними глухо. Ой, прощайте любимые шорты!

– А провизия на бревне осталась, та, которая не упала, – отметила Люма, оказавшись за кустами, хотя видно было уже плохо.

– Достанется в поживу ростовщице, как законная добыча мародера, – мрачно ответил Лева.

При этих словах на Люму напал нервный смех, она тщетно старалась приглушить его и почти пропустила уход Алены Ивановны с поля битвы.

Разглядела только, как дверь окончательно распахнулась, на пороге появилась женская фигура почти зеркально повторяющая абрис Алены Ивановны – такая же долговязая и костистая – заклинила проем и произнесла внушительным басом вежливые слова.

– Прием только по записи, запись каждый день от девяти до десяти, в неурочное время прием, к сожалению, абсолютно исключен, магистра нету и неизвестно, когда будет.

Однако обращены экзорцизмы (изгоняющие заклинания) были совершенно неизвестно к кому, Алена Ивановна словно растворилась в воздухе, даже Лева не понял, куда она делась. Разве что, незримо слилась с фигурой стражницы ворот и они стали единым целым, очень уж были похожи.

– Если она не затаилась в котловане, а с нее станется, то скорее всего прошла по тропочке между ракушкой и мусором, – разглагольствовал Лева, пока Люма разбиралась, что из упавшей еды годится в пищу, а что уже нет. – Тогда, хотя это и неприятно, она могла видеть простертые тела в кустах, увы – наши, и сделать для себя незнамо какие выводы…

– Ну и Бог с ней, пускай делает, что ей угодно, – без особого внимания к красноречию друга ответила Люма. – Смотри, ватрушки упали в пакете и годны к употреблению, а расстегай с рыбой, надкусанный – нет! Пирог лежал на земле, придется скормить вон тому псу, он уже учуял. Иди сюда, миленький!

Песочного цвета бродячая собака действительно появилась подле и, не чинясь, подобрала пирожок. Пока она торопливо заглатывала пищу, внимание рассеялось, и голос над бревном пророкотал, как гром среди ясного вечера.

– Ага, вот они, молодые поколения, кукла и светлый юноша. Рядком сидят на бревнышке, кормят божью тварь выпечкой. А кто-то сомневается в телепатии, – велеречиво начал Кронид, возвышаясь над бревном и почти заслоняя собой падающее солнце. – Весь день думал о том, с кем бы перемолвиться словечком насчет милой и несчастной Ирочки Шкатулочки – и вот они, явились на зов.

– Здравствуйте, добрый вечер, – пришлось дружным хором приветствовать возникшего мага, и получилось совсем по-детски, самим стало противно.

– Мы-то, собственно говоря, гуляли рядом, вот "Русское бистро" посетили, – это уже один Лева попытался выправить положение, но весьма неудачно.

– Разумеется, это всегда так, захочется зайти в "Русское бистро" – сил нет, затем на бревнышко потянет, – согласился маг Кронид. – Со мной тоже бывает. Вот сейчас, например, медлил до последнего, время тянул, сам думал, к чему бы – а вон вы и здесь. Такое счастливое совпадение.

– Тетя Ира вас уже ждет, пирожных достала, – вступила в беседу Люма и машинально внесла уточнение. – Довольно вкусные.

– Вот это я люблю, – обрадовался Кронид. – Тогда поспешу к Ирочке, но уделите мне буквально пару минут, я вас не задержу. Вот какое дело, кукла и белый рыцарь, довольно кляузное, но кто-то должен быть начеку. Ваша бедная родственница, говоря словами одного моего коллеги, однажды крайне неудачно пошутила, и последствия этой шутки длятся до сих пор. Сейчас я сделаю напрасную попытку ее отговорить. Но сама знаешь, кукла, вашей сестре хоть кол на голове теши – включая тетушку Ирочку. Она будет рваться к финалу, пока не сломает себе шею окончательно, а вот этого мне не хочется. Вам, как я понимаю, тоже? Можете не божиться, и сам знаю. А мне вот почему, позвольте доложить. Имею сведения, случись что с Ирой Шкатулло, тотчас же вину постараются положить к моему порогу…

– Это вам звезды подсказали? – с отменной неучтивостью встрял Лева в речь мага.

То ли его угнетало, что Кронид перехватил инициативу, то ли подстегивала неосознанная конкуренция, но вопрос прозвучал просто-таки скандально, а самое главное, опять по-детски. Лева осознал промах, отчего покраснел, но Кронид и ухом не повел. Он возвышался над сидячими собеседниками, как гора, солнце посылало прощальные лучи ему в спину, тем самым зрительно увеличивая без того немалые размеры. Кроме всего прочего, серый просторный пиджак казался темной мантией, а шелковая рубаха отливала запекшейся кровью.

– Ты абсолютно прав, умный юноша, – продолжил он, как бы благодаря Леву за подсказку. – Я увлекся деталями, мало интересными для вашего счастливого возраста, и в принципе надеюсь, что ничего мрачного не произойдет. Однако именно к вам двоим я бы обратил нижайшую просьбу. Если паче чаяния покажется, что Ирочка задумала или попросит вас исполнить нечто совсем несуразное – не почтите за лишний труд, дайте мне знать. Вот карточка с телефонами, минутку, я сейчас впишу и домашний на всякий пожарный…

– А как мы сможем различить? – продолжить мысль Люма затруднилась, но предсказатель в пояснениях не нуждался.

– Умница, куколка, осторожная девочка, – похвалил Кронид. – Я на многое не претендую. Но если тетушка, скажем, потребует отвезти ее в сомнительное место, или связаться с подозрительным лицом, то сделайте милость…

– Это как тогда с вами? – вновь влез в конфронтацию Лева. – Но мы не в курсе тайных наблюдательных искусств, смею заверить.

– О, я вижу, мой юный друг настроен весьма решительно, это похвально, но позвольте мне продолжить, – столь же невозмутимо повествовал Кронид. – Упаси меня великое небо предложить вам шпионить за бедняжкой Ирой. Ни за что на свете, ибо кто соблазнит одного из малых сих… Но ведь и вам может потребоваться помощь в трудных обстоятельствах или добрый совет. Не отвергайте. Усекли, крошки? Тогда давайте лапки и прощаемся, тетушка заждалась!

Ошеломив слушателей мгновенной переменой тона, Кронид поцеловал ручку у Люмы, крепко тряхнул ладонь Леве и хорошей рысью устремился прочь, петляя среди строительных обломков. Зачем и как оба протянули ему руки и невольно привстали с бревна, осталось неизвестным.

– Матч проигран вчистую, осталось только заесть поражение ватрушкой, – констатировал Лева, когда маг скрылся с горизонта. – Мы в разных весовых категориях, сознаю.

– А зачем ты ему хамил? – спросила Люма, но без упрека, а единственно с целью получения информации.

– Я не просто хамил, я хотел устроить момент провокации, но у целителя железные нервы, так что остается утереться, – доложил Лева. – Он в отличие от нас знает, к чему стремится, а мы блуждаем в потемках. Я думал, он как-нибудь обмолвится, но только зря дяденьке надерзил.

– Оно к лучшему, мы договорились сами землю не рыть, – напомнила Люма. – И ничего ему не обещали.

– Именно так, – сказал Лева и оба принялись за ватрушки.

Если кто-нибудь надеялся, что с уходом мага со сцены события примут новый оборот, то он (кто бы то ни был) – досадно просчитался. "Вторая ведьма" Алена не вернулась верхом на метле в сопровождении черного кота, из дверей полуподвала не хлынула нечисть, помогающая колдуну в сеансах, и даже охраняющая входы копия Алены Ивановны не высунула носа, наверное, осталась в подземелье ночевать. Все вокруг и около оставалось будничным и безмятежным до отвращения.

Поэтому, когда солнце совсем скрылось за домами и слало поверх крыш и меж ветвей серебряное сиянье, бревно было покинуто, бумажные пакеты собраны, а извилистые дорожки потекли по одному направлению – к дому. Надо отметить, что случайная встреча с магом оказала на обоих хранителей Хартии Крепости сходное воздействие, не сразу, но расхотелось участвовать в истории дальше, как будто был поставлен запретительный блок. Ощущение выявилось смутное но значимое, вроде вкуса пирожных, которых слегка переели.

Поэтому по дороге к дому Люма и Лева толковали о чем угодно, кроме пикника на бревне. В основном о "Горбушке", о субботней ярмарке, о том, в каких рядах искать и как дешевле добыть ту игрушку, которую наметила Люма. Так же и о том, что скоро электронному пиратству придет конец о чем весомо толковали по радио, цитируя новые законы с постановлениями. Следовательно надо запастись впрок дешевыми программными продуктами, для чего хорошо бы прибегнуть к строжайшей экономии.

А дома у Люмы их ожидал ошеломительный сюрприз. В гостиной комнате, за журнальным столиком, накрытым белой скатертью, располагалось все наличное население квартиры и угощало Кронида чаем. Люма не помнила ни единого случая после смерти тети Тани, когда родители и тетка Ира принимали бы общих гостей – ну просто совершенно никогда.

Серебряные ложки с вензелями перекочевали от тетки, хрустальные розетки наполнились тремя сортами варенья, на блюде оказались обломки яблочной шарлотки – коронного блюда Софьи Павловны, и как она успела? Но пирожных не осталось, наверное, Кронид все съел.

За столом царило веселое оживление, а царицей бала безусловно была тетка Ира, она держала нить беседы, остальные только слушали и вставляли реплики. Когда младшее поколение скромно уселось за столик с краю, Ирина Семеновна рассказывала, как девочкой ей доводилось бывать в одном флигеле почти за городом, где обитали странные дамы преклонного возраста, приятельницы бабушки Зои. Бабушка ее туда и возила, правда, не часто. И как за самоваром и бесконечными чашками чая обсуждались странные предметы – все о чистоте породы, хотя ни лошадей, ни собак нигде не было видно. По малолетству Ирочка очень недоумевала… Постепенно до Иры дошло, что в беседах мелькают и ее стати, оказалось, что покойный дед Григорий Шкатулло ко всем прочим прегрешениям испортил породу.

После выяснилось, что конклав во флигеле оказался кланом, состоявшим из уцелевших слуг и клиентов бабкиного семейства, а так же их прямого потомства. Кстати именно во флигеле были сохранены серебряные ложки, супница и половник – обломки аристократической роскоши. Сам флигель оказался уникальным остатком былого. А именно обширной подмосковной усадьбы, принадлежащей фамилии неких графов, от которых тянулась родословная Ирины Семеновны с помощью бабушки Зои.

Саму бабку слуги и их потомки именовали не иначе, как "молодая графиня", Иру ласково звали барышней, а об ее отце толковали за чаем, сожалели, что графское достоинство он утратил невозвратно, и в его дворянстве существуют сильные сомнения. Виновником этой беды почитался опять же дед Григорий, поскольку его темное происхождение было ниже всякой критики.

"По виду и по нраву типичный разбойник, кривоногий степняк!" – Ира закрепко запомнила цитату из речей бабушки Зои, не обретшей лояльности к покойнику-мужу и через тридцать лет после его кончины. Дед Григорий застрелился в тридцать седьмом, благоразумно не дожидаясь репрессий, его смерть милосердно приписали несчастному случаю, а вдову с сыном оставили в покое и при всех регалиях.

"Наконец что-то сделал для семьи" – эпитафия снова принадлежала бабке Зое, а ходили упорные слухи, что бабуля не то убедила мужа позаботиться о семье, не то впрямую помогла. Во всяком случае сын с матерью активно не ладили и очень редко виделись.

Понятно, что кто-то из взрослых слушателей прервал рассказчицу вопросом: "Отчего бабка Зоя была столь строга к супругу, неужели ее так долго угнетал мезальянс?" В пояснение тетка Ира с удовольствием поведала семейную легенду о лихом сватовстве деда Григория, в те времена революционного матроса Гришки Шкатулло, предводителя Красной Волжской флотилии, героя Гражданской войны.

Вышло так, что в самый разгар кровавой смуты в одном из волжских городов матрос Шкатулло чинил скорый суд и расправу – это входило в его функции, оказывается. Среди задержанных явилось графское семейство в составе старой графини с тремя детьми, старшей дочери Зое было едва шестнадцать лет. Все они были верными кандидатами на расстрел без всякого снисхождения – очень уж чуждая была публика. Старая графиня молила оставить жизнь хотя бы детям и обещала откупиться, что-то у нее осталось спрятанным в тайнике на окраине городка. После некоторого размышления революционный матрос Шкатулло предложил свой вариант обмена: он дарует не только жизнь, но и свободу остальной семье – но молодую графиню отдают ему в жены, можно и с приданным. Что там старуха толковала о кладах в стене?

То ли матроса Гришку сразила смертельная любовь с первого взгляда – бабка была хороша необыкновенно; то ли взыграло извращенное классовое чувство. Ха, да год назад за такое предложение матроса бы с землей сровняли! Не исключено, что беднягу увлекло желание улучшить породу, дать в матери своим детям такой великолепный экземпляр. Бабуля Зоя роста была гренадерского и прочие остальные стати соответствовали. В молодости она была один к одному с покойной принцессой Дианой, можно достать старые фотографии и показать фокус: не зная, не различишь!

3.

НАСЛЕДСТВО БАБУШКИ ЗОИ

(вставная новелла)

"Наследственность и смерть – застольцы наших трапез!" – процитировал Кронид, и таким образом перевел беседу в нужное русло, ради чего, собственно, была предпринята трапеза с последующим рассказом.

Тетка Ира, продолжила повесть о былом, но почти пропустила эпизод, красочно вещавший о трагической свадьбе предков и кошмарном, но нерушимом их браке, длившемся более двадцати лет. По плавной дуге она перешла к приданному, полученному молодой графиней после венчания в запущенной церкви на речном берегу. Из церковных врат постылый муж увлек новобрачную на флагманский корабль флотилии, остальное семейство осталось на сходнях деревянной пристани, и черная речная вода навсегда отделила их от бедняжки Зои, отданной в жертву.

По свадьбе, так сказать, и подарочек… Поскольку в нагрузку к юной Зое Григорий Шкатулло получил злосчастный камень, именуемый в каталогах как "Слеза ночи". Известный не только своей ценностью, но немалыми бедами, который он, то есть она, "Слеза" приносит владельцам.

В фольклоре, окружающем "Слезу ночи", есть легенда в духе Эдгара По, по ней следует, что законный владелец камня принимает со "Слезой" вот такое проклятье: камень обязательно исполняет одно или несколько страстных желаний обладателя, но буквально и в произвольное время, а все остальное забирает у него подчистую.

Вот пожелала одна французская девица во времена Луи Наполеона сыграть свадьбу раньше старшей сестры, а все обстоятельства были против – и камешек исправно исполнил, но зато чуть ли не в медовый месяц новобрачный погиб на охоте, юная жена вмиг разорилась, и более ничего кроме этой самой свадьбы в жизни не имела. Вот так.

Еще камень может и так… Человек пожелает себе какой-нибудь чепухи в молодости, пострадает и забудет, а "Слеза" выполнит пожелание, эдак лет через тридцать, когда оно будет совсем не к месту, но заказано – извольте получить! (Кто-то из слушателей, не исключено, что Лева, взялся вспоминать литературные аналоги легенды, но был мигом остановлен и повержен в прах.)

…Вот именно, тут вам и "Шагреневая кожа" и "Сатанинская бутылка" – но! Эти-то волшебные предметы сами по себе ценности не имели, кроме магической, а "Слеза ночи" ко всему прочему еще и дорогостоящая. Поэтому к обладанию ею люди стремились в основном из меркантильных соображений, а на проклятье плевать хотели, пока оно их не доставало. Да и не верили просто-напросто…