Текст книги "Слеза Ночи"

Наталия Новохатская
Слеза Ночи

Глава первая

1.

День начался для Люмы ужасающим образом, далее бредовые события нарастали и под вечер превратились в полную фантасмагорию. Однако начало было положено с утра, когда в одиннадцать часов двадцать пять минут Люма вывалила тетку Иру из ее инвалидного кресла. Что называется – приехали!

Вины Люма за собой не видела, лифт встал на первом этаже и почему-то подпрыгнул, Люма не удержалась на ногах и нечаянно толкнула теткино кресло, тут двери, как назло, разъехались, тетка Ира покатилась прямо по площадке мимо пандуса и поскакала по ступенькам вниз – хорошо, что их было всего пять – плохо, что тетка стремительно набрала скорость.

Не успела Люма сообразить, что происходит, как теткин Ирин экипаж лихо скакнул в распахнутую дверь подъезда и с грохотом скрылся из виду. Люма опомнилась и бросилась вслед, проскочив треклятые ступени одним опасным для жизни прыжком. Вылетев из подъезда, Люма сначала заметила пустое кресло на углу у ограды газона, оно лежало на боку, и одно колесо бешено вращалось в воздухе.

"Где же тетя? Неужели ее унесли черти?" – непочтительно подумалось Люме, но соблазнительная мысль не получила продолжения, поскольку тетка Ира обнаружилась по звуку.

Почти совсем рядом с местом крушения, прямо на чахлой газонной травке она лежала на спине, как перевернутый жук, и грозила небесам одной из своих палок. Вторая палка валялась рядом с креслом, на нее Люма наступила, бросившись тетке на помощь, и едва не рухнула сама, и то только потому, что схватилась за кресло.

– Я знаю, ты это сделала умышленно! – вопила тетка Ира в полный голос, пока Люма ее поднимала и бормотала какие-то утешения или объяснения. – Ты меня ненавидишь, я знаю! Тебе моя комната покоя не дает!

Из окон стали выглядывать соседи, привлеченные богатым бесплатным представлением, и Люма почувствовала себя настоящей злодейкой. Хотя, судя по всему, тетка Ира практически не пострадала, а голосила просто с перепугу, да еще по скверному своему характеру. Впрочем, какого другого нрава можно ожидать от человека, больше двадцати лет прикованного к креслу-каталке и способного сделать всего лишь десяток-другой шагов с помощью двух толстых палок?

Когда ей было шестнадцать лет, столько, сколько сейчас Люме, тетка Ира не вписалась в поворот на лыжне и рухнула с отвесного обрыва, с высокого берега Москвы-реки, того, что в Филевском парке напротив поймы. Жизнь тетке Ире спасло дерево, косо выросшее на обрыве, оно же искалечило ее навсегда. Тогда еще не тетка, а девочка Ира пролетела сквозь древесную крону вниз головой и повисла на одной ноге, зацепившись за нижнюю ветку лыжей. Вторая вместе с ботинком осталась на верхних ветках.

Люме было пять лет, когда ее родители переехали из города Калинина в московскую квартиру, где Ирина жила со своей матерью. Тетя Таня, двоюродная тетушка отца Люмы, устроила вещь по тем временам почти невозможную, прописала дальних иногородних родичей в свою большую квартиру с одним условием проживания – заботиться об ее дочери-инвалиде. Сама тетя Таня знала, что дни ее сочтены, болезнь крови, от которой незадолго до того сошел в могилу ее муж, стала проявляться у нее.

В молодости оба тетки-Ириных родителя крепили ядерный щит, за что и поплатились. Дочери достались их немалые сбережения, но уже давно деньги обратились в прах, она жила на иждивении родителей Люмы, приберегая крохотную инвалидную пенсию себе на булавки. Однако до сих пор считала, что родичи ей обязаны – без нее торчали бы они в Твери!

Родители Люмы по своему обыкновению предпочитали пропадать на работе с утра до ночи, так что уже много лет обязанность ублажать тетку Ирину доставалась Люме. Надо сказать, что обе они, и опекаемая, и подопечная, относились друг к дружке без особых сантиментов. Старшая за четверть века, проведенную в инвалидном кресле, ухитрилась не повзрослеть, осталась вредной и избалованной барышней-калекой, словно думала, что однажды каким-то чудом она распрямится, встанет на ноги, и тогда начнется настоящая ее молодость, прерванная дурацким происшествием. Покамест что Ирина требовала от окружающих, чтобы они считались с нею больше, чем с собой, и не стеснялась покрикивать на свою приемную семью.

Люма к тетке Ире привыкла, а не привязалась, но нехороших чувств не питала, просто ухаживала за калекой, спокойно терпела капризы, старалась пропускать мимо ушей теткины ядовитые тирады, но иногда беспредметно мечтала о ее комнате, тут тетка Ира была права на все сто процентов.

Да и кому, скажите на милость, понравится всю жизнь существовать в большой, с эркером во всю стену, но все же общей комнате? Спать на плюшевом диване, уроки готовить на кухне, а вещи держать в родительской спальне. Однако далеко в криминальную сторону мечты у Люмы не простирались, смерти родственнице она не желала, вот тут тетка малость перебрала.

Именно это Люма не замедлила тетке Ире доложить сразу по водружению ее в кресло, поставленное на колеса. Никто и ничто особо не пострадало, Люма посчитала происшествие исчерпанным, но слегка обиделась за громкие разоблачения, проведенные на виду у всего подъезда. Однако теткины фокусы и не подумали кончаться.

– Мы едем сегодня в парк через школу, – сквозь зубы доложила она, едва Люма вывезла кресло со двора.

– А почему не в сквер? – поинтересовалась Люма. – И вообще в парк далековато, я все же не рикша.

– Обойдешься, – заявила тетка Ира. – Поупражняешься, заодно поразмыслишь о превратностях судьбы. Отстань, не мешай мне думать.

О чем думала тетушка Ира, оставалось неизвестным, однако связи с окружающей действительностью она не теряла. Когда Люма замешкалась у поворота в сквер, тетка вскинула палку и резко указала иное направление.

– Что, кавалер ждет? – осведомилась она и с удовольствием добавила. – Ничего, и он обойдется.

– Мы бы вдвоем быстрее вас доставили, – резонно отметила Люма. – И крюк небольшой…

– Я сказала – перебьётесь, – отрезала тетка Ира. – Только вас мне не хватало.

Такой загадочной фразой тетка завершила общение с Люмой и до самого парка заключилась в напряженное молчание, только изредка указывала, какой дорогой ехать. Причем предпочла окольный путь, поэтому они въехали в Филевский парк сквозь боковую аллею, миновав по касательной школьный двор. Тетка Ира в давние времена также вкушала там плоды просвещения, но никогда прежде прогулок в те места не затевала. Да и сам парк не жаловала, что не мудрено, именно по лыжне в парке она въехала из беззаботного отрочества в печальное инвалидное состояние.

И Люма догадалась отнюдь не сразу, что везет тетку Иру к месту былой катастрофы, вернее, что какой-то внезапный рок влечет беднягу на обрыв Москвы-реки. Как преступницу к месту преступления… Интересно, а у жертв бывают такие странные фантазии? Или это потрясение у подъезда так на нее подействовало – размышляла Люма, начиная тревожиться за теткино душевное здоровье, и сомневаться, не зря ли она потворствует причудам больной?

Аллея, почти не пропуская солнца, сумрачно стремилась в бесконечную даль, тем временем тетка начала бормотать отрывистые замечания самой себе, а Люма все сильнее жалела, что послушалась тетку Иру и не свернула в сквер, где ждал ее Лев. Рассудительный Лева давно бы догадался, что задумала тетка, и сумел бы дать ценный совет. В крайнем случае пресек бы безумное мероприятие, и дело с концом – а у Люмы духа не хватало. Но Лева, как на грех, сидел в сквере на скамейке и тщетно ожидал их появления.

Если учесть, что он специально не поехал на дачу и вошел в конфликт с родителями, чтобы помогать Люме катать по свежему воздуху ведьму-тетку, то становилось просто обидно. Однако в тот момент Люме было даже не обидно, а делалось все страшнее – зачем тетку Иру несло к обрыву, что она собиралась там делать, и не результат ли это выпадения из кресла? Тогда вина Люмы становилась неоспоримой, а что прикажете делать со спятившей инвалидкой? С другой стороны, причинять вред ни себе, ни окружающим тетка Ира была не в состоянии, а за то, что творится в ее смятенном уме, Люма ответственности не несла.

В подобных, не слишком приятных размышлениях Люма довезла кресло с тетушкой до печально известной тропы вдоль обрыва и твердо попросила дальнейших указаний.

– Влево и вверх! – потребовала тетка Ира и вжалась спиною в кресло.

– Не повезу! – заявила Люма. – Тут асфальт кончается, кресло тяжелое, а если не удержу?

– В тюрьму сядешь, за преступное ротозейство, так что держи крепче, – успокоила племянницу тетка Ира, но все же добавила. – Тут уже недалеко, справишься. Не лезь ко мне с пустяками.

Проклиная себя за бесхарактерность – вот Лева ни в жизнь бы не позволил так с собой обращаться, Люма почти волоком протащила кресло вверх по широкой тропе и остановила на плавном изгибе, с которого открывался замечательный вид на пойму. А если смотреть вниз, то зрелище получалось устрашающее: берег обрывался, как срезанный, и только на полпути к реке появлялись кроны отдельных деревьев.

Тетка Ира приказала закатить ее под вековой какой-то ствол и застыла в неподвижности. Казалось, что она любуется видом с какой-то свирепой сосредоточенностью. Люма тихонько отошла от кресла и присела на ободранное бревно на самом краю обрыва. Как хотите, но тягловая работа ее малость утомила, а тут еще и мрачные загадки, будь они трижды неладны…

Отдышавшись, Люма побродила взором по природе и как-то незаметно сфокусировала внимание на фигуре, сросшейся с креслом. Под вековым дубом, эффектно высвеченная проходящими сквозь крону солнечными лучами, тетка Ира смотрелась трогательно и слегка потусторонне. Привиделось, что необычное освещение и опасная близость обрыва смыли с нее прошедшие четверть века, что над берегом в непонятном летательном устройстве парит ровесница Люмы, какой она была тогда, девочка из будущего…

Впрочем, и на самом деле тетка с годами изменилась мало – отец это не раз отмечал. Никогда она не была красоткой, но всегда чертовски энергичной – так он повторял при любом удобном случае, далее развивал тезис примерно так. «И до катастрофы Ирина отличалась коренастым сложением, что-то в ней было от чукчи: упрямо торчащие прямые темные волосы, на квадратном лице – круглые ярко-карие глаза, а все остальное затмевал немыслимый румянец пронзительно-алого оттенка, щеки пылали, как море флагов в революционный праздник. Кто-то в школе метко назвал ее – «девочка-знаменосец».

Наблюдая нынешнюю тетку Иру и невольно сопоставляя с описанием, Люма отчасти впала в легкий транс и неожиданно, в какие-то доли секунды ей вдруг открылась истина, которую она затруднилась бы объяснить, но отчетливо восприняла. Примерно так, вот этот человек именуется "брат мой", вернее сестра по человеческому роду, какая бы нелепая и неприятная она ни была – у нее свой мир, свои взлеты и падения, она такая же настоящая, как и я.

«Ужас какой-то, наверное, у меня легкий тепловой удар,» – так почти сразу оценила Люма собственное озарение и постаралась вернуться к реальности.

Тетка Ира, как оказалось, громко разговаривала сама с собой, при этом яростно жестикулируя.

– Вот оно что, вот как выходит! – доносилось до Люмы.

Солнце тем временем затмилось мимоходной тучкой, и все эффекты освещения враз сгинули. Подле корявого бурого ствола сидела, едва не падая с сиденья, донельзя возбужденная тетка Ира, суетливая и очень недоброжелательная. Лицо ее как-то сразу ссохлось, былой румянец приобрел почти ржавый оттенок, и стала заметна недобрая энергия, бьющая из нее вовне.

– Так вот значит, вот оно что, – повторяла тетка на все лады и взмахивала одной из палок. – Ну это мы еще посмотрим!

Определенно, подумала Люма, с теткой Ирой тоже случилось озарение, но очень недоброго характера. Быть может, вспышка космической энергии, или чего там еще, задела их обеих краем, но Люме достался положительный заряд, а невезучей тетке пришлось довольствоваться отрицательным – такую мистическую приправу Люме пришлось изобрести, чтобы разобраться прежде всего в собственных настроениях.

А чувствовала себя девочка весьма смутно, догадываясь, что с ее подопечной произошло нечто необычное, и это непременно отразится на ней самой, как уже отчасти произошло. Наития и предчувствия были Люме неприятны, потому что пугали… Слишком часто они сбывались.

Последнее, что заметила Люма, удаляясь с места стоянки, был изогнутый ободранный ствол, на котором она сидела – он был похож на гигантского червя, выползающего из-под земли.

Тетка Ира, впрочем, очень быстро засобиралась с обрыва долой, так что додумывать мысли Люме пришлось в основном на ходу, на спешном пути обратно, поскольку пассажирка погоняла ее как упряжку ездовых лаек, только что палкой не подстегивала. И удовлетворилась ненормальная женщина лишь тогда, когда основная парковая аллея повела инвалидный экипаж с горы вниз на последней дозволенной скорости, а деревья, казалось, склоняли бегущие ветки, пытаясь удержать двух идиоток, летящих прямо к черту в зубы.

Из парка они проскочили по жаре и накаленному асфальту прямо к дому, миновав излюбленные теткой киоски, и только у себя в прохладном подъезде Люме удалось перевести дух. Дома тетка Ира проковыляла к себе в комнату и срочно уселась на телефон, даже не позволила Люме звякнуть Льву, извиниться и уверить, что все в порядке. Хотя тетка Ира и есть тетка Ира, а без ее вывертов жизнь была бы не такой разнообразной и временами интересной.

В частности, если иметь возможность слушать её телефонные разговоры, что Люма делала без всякого зазрения совести и даже более того. Были очень веские причины, в недавнем прошлом тетушка подложила остальному семейству свинью, так что Люма считала себя вправе отслеживать ее намерения.

Лева был с ней полностью согласен и даже помог установить необходимую аппаратуру. Другое дело, что родители убили бы дочку за такую инициативу, причем оба не сговариваясь.

2.

Когда племянница устроилась в кресле под теткиной стеной с миниатюрной аппаратурой в ухе, секретные переговоры уже начались.

– Нет, сейчас не получится, у меня группа, – отвечала тетке собеседница. – Ты лучше перезвони попозже.

– Брось своих идиоток и приезжай немедленно, – предложила Ирина Семеновна веско. – Предупреждаю, не приедешь – пожалеешь!

– Ну и что у тебя стряслось? – с недовольством спросила трубка менее официальным, но достаточно пренебрежительным тоном. Далее голос уплыл в пространство и сказал. – Извините, я на минутку, к другому телефону. …Ну?

Междометие прозвучало оглушительно громко, словно собеседница Ирины Семеновны мгновенно перенеслась по воздуху и крикнула непосредственно в уши обеих слушательниц.

– Не вопи так, у меня со слухом все в порядке, – заметила Ирина Семеновна, затем подержала паузу и сказала. – Я сейчас вспомнила: я видела ЕЁ…

– Ты что, смеешься? – прошипела женщина в трубке. – Или у тебя бред? Кого ты видела, горе мое? Где?

– Нашу пропажу я видела, Алешенька, мое наследство, наше родовое проклятие! – торжественно заявила Ирина Семеновна и стала ждать реакции на свое нестандартное заявление.

– Не заговаривайся, подруга Ира, – произнесла собеседница почти что без высокомерия. – Где ты могла ее видеть? У тебя не глюки часом?

– У меня нервное потрясение, – донельзя довольным голосом сообщила подруга Ирина. – Сегодня утром меня дурында вытряхнула из коляски – на прогулку возила. Я жестко приземлилась на газон и вдруг из памяти – просто посыпалось! Блок снялся, так доктор сказал бы… А там, оказывается, хранились очень интересные штучки. Я вспомнила, как видела ее в последний раз… Да-да, её, "Слезу ночи", нашу слезку, которую мы с тобой потеряли. Приедешь?

– Пожалуй, – протянула собеседница, названная Алешей. – Пожалуй приеду, сейчас выпровожу девушек и приеду. Что привезти?

– Мои долговые расписки привези, и как их, векселя, что ли, в которых проценты, – непринужденно предложила Ирина Семеновна, как будто речь шла о плитке шоколада, ну как его там, Milky Way.

У племянницы уши встали топориками, очень занятные новости вещала отводная самодельная трубка. Вот, значит, оно как! Тетка-то в долгу, как в шелку, и опять у нас фигурирует ростовщица Алена Ивановна. Пожалуй, предкам придется смириться с дочкиным самоуправством и дать санкцию на дальнейшее прослушивание, а то ведь… И "Слеза ночи" – это еще интересней! Слушаем дальше.

– А как это связано? – аккуратно и после длинной паузы произнесла подруга Алеша.

– Напрямую, – пояснила подруга Ира. – Натуральный обмен. Мои расписки на информацию. "Слезка"-то тоже моя!

– Когда это было, – протянула ростовщица Алена Ивановна, и по голосу стало ясно, что она не только тянет время, но и желает сбить цену. – Может, и не стоит твоя информация ни гроша, столько-то лет прошло. Или пригрезилось тебе…

– Допустим, – легко согласилась подруга Ира. – Но ты тоже не единственная на свете, прямо скажем. Я дурынду пригласить могу и парня ее шибко умного, дети сейчас шустрые, но с больной тетки много не возьмут, у них совесть еще найдется. Или кузена Сережу найму за ящик шампанского, он тоже сообразит, что к чему. Только им рассказывать придется, а ты и так почти все знаешь. Хотя тебя мне контролировать труднее, за это надо должок простить, не правда ли, Алешенька?

– Ах подруга, посидеть бы мне в твоем кресле немного, я бы тоже калькулятор вместо мозгов нарастила, – пожаловалась подруга Алена, но подтекст в ее речи был сложный, на что подруга Ира среагировала мигом.

– Приезжай и посидишь, мы теперь с тобой равноценны. Я с юности инвалид, а ты бывшая красавица – но результат один. Обе по нулям, вот разве что "слезку" вернем, будет о чем вспомнить, – сказала она с чувством, потом кратко переспросила. – Ждать?

– Жди, я мигом, – ответила Алена Ивановна и дала отбой.

Люма перехватила телефонную линию, не успела она звякнуть, и Лева оказался дома, прямо у аппарата.

– Ну и что ты мне скажешь? – меланхолически осведомился он. – Просидел даром на лавке, ел мороженое, читал желтую прессу. Утро потеряно.

– А у меня наоборот, хотя за тебя мне обидно. Я тетку вытряхнула из кресла нечаянно, нам стало как-то не до тебя, извини ради Бога!

– Насовсем вытряхнула? С летальным исходом? Если тебе адвокат нужен, то я могу попробовать. Господа присяжные заседатели, моя подзащитная совершила тяжкое преступление, предусмотренное энной статьей уголовного кодекса прим бэ, но на ее месте вы все, как один, поступили бы точно так же гораздо раньше. Я немного знал пострадавшую и…

– Ну тебя, я не о том, пострадавшая жива и физически здорова, но случилось, совсем как в голливудском кино – к ней вернулась потерянная память.

– Ужас какой! Она и в неполной памяти меня удручала, а что сейчас может быть, подумать просто страшно!

– А ты не думай, это в принципе вредно. Вкратце, она вспомнила, где видела пропавшую семейную реликвию – это вам не фунт изюму! Всяческих ужасов и родовых проклятий – вагон и маленькая тележка! А сейчас она будет докладывать "второй ведьме", та уже в пути, спешит и падает. Теперь понял, что от тебя требуется? Не могу я пустить это дело на самотек, проверь, пожалуйста аппаратуру.

– Это мы мигом, матушка барыня, сей момент будет вам техник с инструментарием, ждите в течении двух минут! – браво пообещал Лева.

Расстояния между их домами вполне дозволяли такие обещания, но не более… Положим, не через две минуты, а через пятнадцать техник с инструментарием уже стучался в дверь. Его светлые волосы взмокли на висках и местами прилипли колечками, а мелкие бисеринки пота украшали переносицу. Лев явно спешил к пиршеству тайн, к тому же следовало обогнать "вторую ведьму".

А самое главное, у них с Люмой затеялось дело, где он мог проявить незаурядную смекалку и вознаградиться восхищением подружки. Надо сказать, что юношеская влюбленность еще медлила у детского порога, причем это касалось обоих участников. Редкие поцелуи по случаю отлично перемежались длинными паузами непринужденного дружеского общения, в нем состояла главная прелесть их взаимной привязанности.

Вот и данный момент Лева торопливо клюнул Люмину макушку и двинулся в комнату выгружать инструменты для удобства прослушивания. Пока "вторая ведьма" ехала в метро с пересадкой, он решил подключить еще один проводок, чтобы можно было слушать в два уха одновременно.

Полагая себя почти что Юлием Цезарем, Лева заявил, что пока он монтирует аппаратуру, Люма может разъяснить ему, о каких проклятых ценностях зайдет речь. Что-то он раньше ни о чем подобном не слышал, и вообще, не спятила ли тетка Ира, не наглоталась ли колес – тогда запросто!

Люме ничего не оставалось, как открыть семейную тайну, но получилось у нее скомкано, время поджимало и скепсис слушателя не располагал к необходимой торжественности.

Получилось вот что… Однажды в далекой Бразилии, где кроме диких обезьян имеются еще и копи с драгоценностями, был найден камень необычной формы и окраски – крупная капля прозрачной синевы с мерцающими внутри искрами. Поэтому драгоценность назвали пышным титулом – "Слеза ночи". Кстати, под таким названием вещичка фигурирует вполне официально, у нее даже имеется история, все записано в статейке или каталоге, но бумаги, разумеется, под замком у тетки Иры.

Камешек долго бродил по свету и неизменно сеял несчастья, о них тоже подробно изложено, чуть ли не убийство Распутина, нет конечно, но кого-то столь же нехорошего тоже убили почти в те же времена. Ладно, эта часть определенно не удается, милль пардон, ну и черт с ней. А если ближе сюда, то после исторических потрясений штучка прочно застряла у тетки-Ириной бабули, как-то вышло так, что ее, бабку – то есть, продали или сменяли на этот самый бриллиант. Или он был опал, или еще, дай Бог вспомнить, не гиацинт ли? Но в результате они оказались вместе – ну да, не знаю точно, что случилось с обменом, но штучка хранилась у бабки Зои секретно, в невероятно дорогой оправе. Распутин что ли, нет не он, а тот, которого вместо него убили, заказал что-то очень замысловатое и нашпиговал вокруг алмазов на миллион. Бабка Зоя держала улику у себя всю жизнь, а потом распорядилась выделить тетке Ире на шестнадцать лет…

Бабка, вроде бы, к тому времени уже опочила, хотя кто знает, ну, да не важно… Короче, ценность была подарена при скоплении гостей и почти тут же бесследно исчезла с грандиозным скандалом.

– Прервись на секунду, – остановил рассказчицу Лева. – Во-первых, на вот, подержи эту штучку, она здесь самая крутая, а во-вторых, если я не ослышался, то похожая история была описана в литературе под названием "Лунный камень". Впрочем давай дальше.

– Дальше тоже очень похоже, ты верно подметил, – обрадовалась Люма. – Хотя детали разные, да и конца пока нету. Так бишь на чем я остановилась? Да, тетка Ира устроила непотребный скандал среди своих гостей, даже заставила их вывернуть карманы – предки протестовали, но напрасно. И вывернули напрасно – ничего ни у кого не нашли, так глупости по мелочи. Но это еще не все, стыдно рассказывать, но в школе тетка Ира вместе с этой самой ведьмой Аленой затеяли разбирательство и выявление виновника своими силами. Совсем оборзели. Одна слабонервная девица из подозреваемых впала в истерику и рванулась бросаться из окна. Ее поймали в коридоре, а инквизицию срочно прекратили. На тетку Иру цыкнули, а училку, допустившую безобразие, чуть-чуть не уволили из школы – еще бы, не хватало им статьи о доведении до самоубийства. Ну а "Слеза ночи" так и не нашлась. Хотя, впрочем, очень скоро всем стало не до нее. Не прошло и двух месяцев, как бедняга тетка Ира грохнулась с обрыва и переломала себе все, что можно. Еще следует отметить, что мама ее, тетя Таня, будучи вполне атеисткой и физиком-атомщиком по жизни, почти склонялась к мысли, что дочку достало проклятие, тяготеющее на пропавшем талисмане. Вроде бы бабка Зоя не то предупреждала, не то предсказывала, что владеть "Слезой ночи" очень вредно, но гораздо хуже – лишиться вещички. Упаси Бог потерять, украсть или выбросить, можно только дарить или передавать по наследству. Вот такие пироги, я все сказала, спасибо за внимание.

– Миленькая у вас семейная тайна, – одобрил Лева. – И как я понял, твоя тетушка вспомнила что-то важное об этой заколдованной штучке?

– Ага, буквально так. "Я вспомнила, что видела ЕЕ " – подтвердила Люма.

– Значит вспомнила, что видела до падения, но после пропажи, память-то у нее отшибло как раз в процессе, – соображал Лева.

– Вот именно, – согласилась Люма. – Увидела – упала – забыла, потом в обратном порядке. Опять упала, это сегодня, и вспомнила, что она видела. Красота!

Последнее замечание относилось к результатам трудов Левы – теперь вроде бы из плеера, а на самом деле из стенки, общей с теткиной комнатой, незаметно выходили два проводка, каждый с маленьким наушником, вдеваемым непосредственно в ухо.

Однако до появления на сцене "второй ведьмы" пришлось немного помаяться. Люма даже успела напоить чаем всех, включая тетку Иру, и при этом заметила, что та приготовилась к решительному объяснению. На ветхом столике у окна девочка заметила выпотрошенную папку, в которой хранились давние бумаги, повествующие о "Слезе ночи". А сама тетка по всей видимости освежала в памяти исторические реалии, старинный каталог на пожелтевшей бумаге, вернее копия с него, тоже пожелтевшая от времени, лежала у тетки на подушке.

Наконец раздался долгожданный звонок в дверь, и на пороге возникла "ростовщица Алена Ивановна", она же "вторая ведьма". Ростом ростовщица была с Ивана Великого, костиста и сухопара, так что все одеяния трепетали, как белье на ветру, повинуясь ее резким движениям. Прическа в крупных, не везде опрятных локонах каждый раз бывала другого оттенка, нынче имелось в виду красное дерево, но древесина виделась пообтертой – на висках пришелицы просвечивала сероватая седина.

Однако самыми заметными атрибутами в облике Алены Ивановны были безусловно нос и глаза. Люма плохо представляла, как это все выглядело в молодости Алены, хотя бытовало мнение, что та была невозможной красавицей. Но в данное время смотрелась гостья довольно-таки страшно. Нос Алены, крупный, длинный и заостренный к концу, как бы выводил все ее узкое лицо к точке на острие носа, остальное служило ему тусклым фоном, в особенности еще и потому, что бледная кожа на лице чересчур плотно прилегала к черепу и казалась тоже отчасти окостеневшей. Поверх монументального носа помещались небольшие глазки каменного цвета в жесткой оправе коротких темных ресниц, но не это было главным.

Глаза у Алены сидели под острым углом вверх, и так косо вытягивались к вискам, что взгляд получался совершенно волчьим. И вообще лицо ее отчасти напоминало искусно сделанную маску упомянутого хищника. Так и хотелось спросить: "Тетенька, а где же твои острые зубки?" Зубки, кстати, были ровными и красивыми, поэтому не вписывались в лицо совершенно.

Увидев Алену в первый раз, точно так же у дверей в холле, Лева и выдал ей прозвище, приклеившееся к гостье накрепко.

– «Макбет», сочинение Вильяма Шекспира, сцена в лесу, вторая ведьма, – произнес Лева, как только Алена Ивановна просквозила мимо них в комнату тетки Иры.

Люма ранее довольствовалась сравнением со старухой Шапокляк, но "вторая ведьма" – мало того, что звучала более изысканно, также намекала на существование первой ведьмы, тетки Иры, что веселило посвященных дополнительно. Итак "вторая ведьма", она же "ростовщица"(но об этой истории нужно говорить отдельно, она вовсе не смешная, скорее печальная и поучительная) и на этот раз проследовала к тетке, едва бросив ребятам небрежный "привет".

3.

Подруге Ире Алена Ивановна не кинула даже «привета», а сразу перешла к делу, едва захлопнув за собой дверь.

– Ну и? – нетерпеливо спросила она.

(Слушатели за стеной приникли к микрофонам, иногда даже забывая дышать.)

– Бумажки принесла? – тоже без церемоний отозвалась подруга Ира. – Давай сюда.

– А может, после? – спросила Алена Ивановна. – И вообще, что это за жлобские разговоры? Мы же сколько лет друг дружку знаем.

– Ага, вот именно поэтому, Алешенька, – приторно-сладко проворковала Ирина Семеновна. – И вообще, что это за жлобские бумажки? Зачем они нам?

– На, съешь их с кашей, зануда, – сдалась подруга Алеша. – Просто для порядка они были, с тебя бы никогда не спросила, только если бы ты коньки отбросила, не ровен час, то с наследников твоих, поняла.

– Спасибо, что объяснила, – пробормотала подруга Ира, с хрустом разрывая долговые бумаги, а была их неплохая стопочка. – Ну, тогда и не горюй, Алеша! Фиг с маслом ты бы с них получила, они хоть просты, но не до святости, не обольщайся.

– Ну ладно, шут с ними, – подруга Алена по всей видимости смирилась с поражением в первом тайме. – Так что же ты вспомнила, выкладывай наконец.

– Я видела ее, знаешь когда видела? – проговорила подруга Ира приглушенным голосом. – На этой самой лыжне, будь она трижды неладна! И дальше ничего не помнила двадцать с чем-то лет! Травма черепа и церебральная недостаточность! И все из-за нее…

– Так это была она? – спросила подруга Алеша таким же придушенным голосом.

(Слушатели чуть не взвыли дуэтом от досады. Им в отличие от Алены Ивановны было невдомек, какие разные значения вкладывали подружки в простое местоимение "она". Одна "она" явно была "Слезой ночи", вторая относилась к лыжне, а кто третья?)

– Она, кто ж еще, наша беленькая овечка, – с горечью выложила Ирина Семеновна. – Она и всплыла, там у дерева, когда дурында меня довезла. Я, как слетела с кресла, то вдруг померещилось – что это она меня в кресле с лестницы столкнула, и я лечу вниз головой, а навстречу дерево. Бред чистой воды, но не свихнулась же я совсем. И велела везти прямо на место, там все проявилось. Как я тогда падала, и причем тут она.

– Ты хочешь сказать… – голос подруги Алеши сник до шепота и стал еле слышен. – Что это она тебя столкнула?

– А это не так важно, – уклонилась от ответа Ирина Семеновна. – Зато в руке у нее наша "слезка" была, цепочка на запястье намотана, я вспомнила крупным планом, как в кино. И снег кругом, а камешки блестят бешено!

– Но как она к ней попала? – задала вопрос Алена.

Вместо ответа на нелепый вопрос тетка Ира залилась странным смехом, с всхлипыванием и с подвыванием. Иногда в хохот включались отрывистые, как вздохи, междометия: "а действительно! …а как! …кто бы знал! …браво Алеша! " и еще какая-то ерунда в подобном роде. Алена пережидала реакцию подруги в полном молчании, смеху не вторила, но подругу Иру успокоить не пыталась.

Наконец веселье внезапно иссякло, Ирина Семеновна резко смолкла, помахала перед собой одною рукой (чего слушатели за стенкой видеть не могли) и с некоторым усилием выговорила.