Текст книги "Перо фламинго"

Глава пятнадцатая

Уже собирались отплывать, как обнаружили, что Северов пропал. Аристов предложил тотчас же, не дожидаясь и не предпринимая поисков, отправляться и забыть о подозрительном попутчике. Серафима Львовна горячо его поддержала.

– Неужели вы и впрямь верите этому проходимцу, неужели вы точно незрелый юноша увлеклись сказками о несуществующем городе-призраке? Ей-богу, это странно, Викентий, это совершенно на вас не похоже! Мы еще могли бы в ближайшем крупном поселении пересесть на приличный английский пароход и дальше плыть с удобством! – она проводила недовольным взглядом пароход, который прошлепал мимо их суденышка с веселым шумом колес.

Пока спорили, Северов явился. Мышью прошмыгнул к себе в каюту и затих.

– Вот-вот, видать, накупил ворованных древностей в деревне и теперь прикидывает барыши! – процедил презрительно сквозь зубы Егор.

Соболев недовольно крякнул и предпринял попытку побеседовать со странным попутчиком. Он ушел, а Серна и Егор остались вдвоем на палубе. Они молча смотрели на то, как бот медленно, словно нехотя, отваливает от берега, как поплыли мимо пальмы, ленивый бурый верблюд на берегу с опавшим горбом меланхолично жевал свою жвачку, вдали высились скалы, охраняющие царство мертвых, колонны Луксора, утлые лодчонки феллахов.

– Вы ведь не верите в Альхор? Правда? – Серафима Львовна оторвалась от созерцания берега и перевела взгляд на собеседника. – Как вы говорили, фата-моргана? Мираж?

– Мне не надо искать Альхор, я уже нашел его. – Егор сказал это тихо и страстно. При этом он не глядел на Серафиму, но по всему его телу пробежала легкая дрожь.

Она вздрогнула, в её взоре появилось замешательство и испуг.

– Нет! Это невозможно! Это совершенно невозможно! – последние слова она произнесла почти жалобно, словно сожалея о невозможности безумного мечтания.

– Я знаю! – он повернулся к ней и мягко улыбнулся. – Я знаю, поэтому и полагаю, что Альхор есть мираж, и он недостижим, по крайней мере для меня!

«И для меня!» – чуть было не выкрикнула Серафима Львовна.

Они еще мгновение смотрели друг на друга, после чего Аристов, следуя законам приличия, принужден был поклониться и пожелать даме доброй ночи.

Серафима не пошла к себе в каюту, зная, что не заснет. В последние дни она стала бояться ночи. Когда дрема окутывала Серну, из глубин её существа поднимались такие сладостные мечтания и картины, при воспоминании о которых поутру её бросало в краску. И всегда, всегда героем выступал Аристов. Бедная женщина никак не могла заставить себя избавиться от этого наваждения и часто принималась молиться, ища спасения от греховных грез. Но день ото дня новый знакомый занимал её мысли все больше и больше. Это привело её в полную растерянность, потому что, прожив больше двадцати лет с мужем, она ни разу, никогда не позволила себе увлечься кем-либо. Не потому, что держала себя в узде благопристойности, а просто потому, что ровным счетом никто не вызвал у нее душевного трепета. Даже Викентий так и не нашел тех слов, такой ласки, чтобы затрепетало все её существо. Она жила с ним по закону Божьему, она была ему верна, но душа её спала, а тело и подавно не знало, что такое подлинная страсть.

Что происходило теперь? Она не знала, но одно понимала наверняка, она не позволит этому неведомому, непонятному вырваться наружу и сломать устоявшийся мир.

Отгоняя подступающее наваждение, борясь со своими бесами, Серна решительно двинулась на поиски молодежи.

В небольшом помещении, служившем то ли кают-компанией, то ли гостиной, Петя, Зоя и Лавр сидели в плетеных креслах. Разговор не клеился, Петя выглядел подавленным и совершенно не собирался скрывать свое разочарование. Зоя чувствовала себя немного виноватой в том, что в последнее время не удостаивала прежнего воздыхателя особым вниманием. Что же делать, коли так приключилось? Её брала досада, что Пете не хватает ума и деликатности отойти в сторонку и позволить ей полностью насладиться радостью нового ухаживания. Разумеется, Зое было приятно соперничество двух достойных молодых людей, это чрезвычайно льстило её женскому самолюбию. Но она не могла позволить себе мучить прежнего поклонника на глазах его любящих родителей, которым была к тому же обязана воссоединением с братом.

Поэтому она тоже скучала и откровенно дожидалась, пока Петя, наглотавшись невысказанных слов и слез, не оставит их с Лавром вдвоем. Конечно, ей было жаль милого и доброго Петю. Разумеется, она и не думала упрекать его в том, что не он бросился спасать её из пасти чудовища. Вовсе не в том было дело. Крепкие руки Лавра, его пальцы на её теле, его хищный, плотоядный взгляд из-под прищуренных глаз… Несмотря на ужас, который она пережила, именно эти первые впечатления, после того, как сознание к ней возвратилось, поразили юную душу и тело. До этого только брат брал её на руки, прикасался к ней. Это странное влечение усилилось от восторга и благодарности за спасение, усугубилось тотчас же возникшей дружбы между спасителем и братом. Петя с его искренней, но детской любовью теперь уже казался ей неинтересным. Лавр будоражил её чувственность, ведь он старше Петра, он ровесник брата, взрослый мужчина! Его кошачья походка, его абсолютно голая голова, его глаза, сверкавшие из-под очков недвусмысленным жадным интересом – все это пьянило девушку.

Петя же пребывал в совершенном отчаянии. К его позору, как он полагал, любезный кузен добавил еще яду. Надев маску живого сочувствия, он в красках рассказал Зое о том, какие страдания переживал Петя и почему он не смог прыгнуть прямо за борт, вместе с ним, Лавром. Зоя, искренне жалея Петеньку, постоянно осведомлялась о его самочувствии, чем еще более усугубляла страдания юноши.

Когда в очередной раз, после ужина, она участливо обратилась к нему с тем же вопросом, он вспыхнул и впервые с раздражением воскликнул:

– Да сколько же можно попрекать меня моей болезнью? Отчего вам доставляет такое удовольствие унижать меня, постоянно напоминая о моем конфузе?

– Разве дружеское участие унижает? – изумилась Зоя и рассерженно отошла от Пети.

– Простите! – он опомнился и устремился вслед. – Простите меня, я был груб!

Она повернулась к нему и улыбнулась. Но в этой улыбке он опять прочитал только жалость.

– Ах, не смотрите на меня, как на маленького ребенка! Ваше дружеское участие для меня хуже горькой редьки. Ведь дружбу предлагают вместо любви!

– Разве мы говорили о любви? – лицо Зои стало серьезным и сосредоточенным.

– Любовь для взрослых, а маленьким пора бай-бай! – Опять, как всегда некстати, раздался голос Лавра, и он появился в маленькой комнатке, где Зоя и Петя были только вдвоем.

Петя чуть не подпрыгнул от досады и злости на кузена.

– Отчего бы вам, любезный друг, не оставить нас с Зоей Федоровной? Вас ждут штативы, объективы или что еще там? Черт побери! Черт побери тебя, Лавр! Извините, Зоя!

Петя чуть не плакал, чудесный момент для объяснения был упущен. Зоя тоже выглядела растерянной. Пожалуй, и ей было досадно, что Лавр явился так некстати. Повисло молчание, все уселись в кресла и принялись ждать, кому первому наскучит. Лавр совершенно не стыдился своей роли злодея, в любви всякий старается каждый для себя.

Пока Лавр ухмылялся про себя, Петя страдал и чуть не плакал, а Зоя совсем заскучала. Поначалу она досадовала на Петю, потом на Лавра, потом опять на Петю, потом она совсем запуталась в своих предпочтениях. И в этот момент в дверях появилась Серафима Львовна. Зоя вся сжалась, ей вдруг померещилось, что госпожа Соболева уже все про них поняла, и вроде как на лице её написано неудовольствие. Мол, зачем Зоя обидела Петю.

– Петр Викентьевич, не составит ли вам труда проводить меня и вашу матушку до наших кают? – Зоя ласково чуть коснулась рукава сюртука Пети. Тот встрепенулся и вскочил, безумная надежда снова загорелась в его взоре. Лавр чуть не расхохотался от подобной наивности и откинулся в кресле. Поманили пальчиком, это еще не значит, что ручку дадут поцеловать! Он закинул руки за голову, показывая всем видом, что если его не пригласили сопровождать дам, он останется тут в гордом одиночестве, но это прискорбное обстоятельство нисколечко его не удручает!

Серафима Львовна без слов, по выражениям лиц, по неестественным и напряженным движениям поняла, что тут уже происходит нечто неприятное для сына. Зоя что-то лепеча, подхватила её под руку, с другой стороны Петра, и втроем они вышли вон.

– Маман, дозвольте вас первой довести до вашей каюты и проститься? – Петя бросил на мать взгляд несчастной собаки.

Серафима поспешно кивнула. Хотя это неприлично, оставлять девушку наедине с молодым человеком.

– Да, милый, я устала. – Проводи Зою Федоровну к ней в каюту и тоже ступай к себе, – добавила она, спохватившись.

Дамы пожелали друг другу доброй ночи, Петя прикрыл за матерью дверь и взял Зою под руку.

– Вы позволите?

Она безвольно кивнула. Прикосновения Пети не вызывали в её теле никакого отклика, никакой горячей волны, никаких чувственных мечтаний. Но он был так мил, так трогательно заботлив, так нежен и так несчастен!

Молодые люди пошли по коридорчику вдоль дверей кают. Они шли рядом, Петя растерялся и молчал, слова застряли у него в горле. Зоя ждала продолжения прерванного объяснения, но так и не дождалась. Прощаясь, он смог только поспешно поцеловать ей руку и почти убежал, боясь разрыдаться от ненависти к себе и своим слабым нервам. Зоя слегка пожала плечами и улеглась в постель, размышляя об обоих своих поклонниках.

Кого предпочесть? Вот вопрос так вопрос! Нет, от Пети еще, пожалуй, рано отказываться. Все же он так её любит! А Лавр? Что таится за его страстным взором? Что несет его любовь? Да и любовь ли это? Зоя знала понаслышке, какие случаются с девушками неприятности, когда они поддаются чувствам таких субъектов, как Лавр. Но как знать, может, именно это и есть подлинная страсть? Вон, Серафима Львовна, всю жизнь прожила, а, судя по всему, так и не познала подлинной страсти. Нет, она, разумеется, не говорила ничего подобного вслух, но Зоя уловила это в её недосказанности. Нет, Зое хотелось любить горячо, страстно, чтобы голова шла кругом! Так кого же предпочесть?

Живописные берега с пальмовыми рощами сменялись унылыми пейзажами, на которых жадному взору путешественников не на чем было остановиться. Северов почти неотрывно смотрел на берег, облокотившись на перила. Казалось, он чего-то ждет. В какой-то момент он привлек внимание всей компании громким криком. Все высыпали на палубу. Проплывали какие-то деревушки и поля, однако все имело какой-то странный, подозрительный вид. Поля казались покрытыми черной подвижной массой. Жители деревень бегали, размахивая факелами, шестами, отчаянно лупили по земле. Иногда от поверхности отделялись непонятные темные облака, которые тотчас же опускались обратно.

– Что там такое происходит? – недоумевала Зоя.

– Это, мадемуазель, бедствие, которое древние называли са-нохем, говоря по-русски, саранча, – пояснил Северов.

Он что-то громко приказал кормчему. Тот ответил резко и недовольно, последовал обмен препирательствами. После чего кормчий с явной неохотой стал приближать бот к берегу. И тут стало видно, что все поля этого селения покрыты мерзкими существами, коих тут было без счету. Северов пожелал высадиться прямо в центр битвы с нечистью, дамы в ужасе запротестовали. К Северову из научного любопытства решили присоединиться Соболев, а следом и все мужчины. Аристов – желая помочь людям, Лавр – мечтая запечатлеть удивительное происшествие на фотоаппарат, а Петя – чтобы опять не сочли трусом. Зрелище, открывшееся их взору на берегу, повергло всех в брезгливый страх. Тысячи, десятки тысяч насекомых, весьма крупных, пожирали все, что было доступно их неустанно работающим челюстям. Те, которым не хватило места непосредственно на поле, оказываясь на спинах своих товарок, поедали их живьем, обгрызали крылья. Феллахи, со стенанием и плачем, с громкими проклятиями метались по полям, разгоняя тварей шестами, огнем факелов. Но те лишь с краю поля поднимались в воздух, да и то ненадолго, тотчас же возвращаясь на прежнее место. Лавр сделал несколько кадров и закрыл фотоаппарат.

– Отвратительное зрелище!

– Одна из десяти казней египетских, – удрученно произнес профессор. – И сказано в Библии «Настало утро, и восточный ветер нанес саранчу… Она покрыла лицо всей земли так, что земли не было видно. И поела всю траву земную и все плоды древесные». (Исх. 10, 13.)

Несчастные феллахи в пылу борьбы с напастью не обратили на пришельцев никакого внимания. Аристов ринулся было в самую гущу битвы, подхватив где-то факел. Но скоро ретировался, облепленный богомерзкими существами. Он принялся с остервенением их стряхивать со своей одежды, как вдруг заметил, что Северов делает совершенно обратное. Он подбирал тварей с земли, желательно уже умерщвленных, и складывал их в котомочку.

– Зачем это? К чему вы эдакую дрянь собираете?

Северов поспешно затянул веревочку на котомке.

– Видите ли, сударь, я уже пояснял господину Соболеву, что не совсем оставил свое призвание, я имею виду медицину. Я собираю то, что может стать целебным в тех случаях, когда прочее уже не помогает.

– Саранчу? Целебная саранча? – Аристов швырнул полную ладонь насекомых чуть ли не в Северова.

– Вам кажется это неправдоподобным… – смущенно забормотал тот.

– Мне все кажется неправдоподобным, что вы изволите говорить. Сдается мне, что по вам плачет полиция!

Сударь, сударь, вы меня зря обижаете! – искренне расстроился Северов. – Только напрасно вы так. Может, и я на что-нибудь путное еще сгожусь?

Прошло еще около четверти часа. Стало совершенно очевидно, что помочь деревне невозможно, а наслаждаться и далее зрелищем наглого торжества жующих чудищ стало просто невыносимо. И именно когда путешественники двинулись на берег, стая, словно по команде, поднялась с земли. Воздух наполнился жужжанием, стрекотанием, шелестом, вокруг стало темно и жутко. Вредители улетели, унося в своих брюшках урожай всей деревни.

– Дальше полетели, гадость какая! – простонал Петя, отмахиваясь руками от последних насекомых.

– Да, – профессор провожал глазами темную гудящую тучу. – Ужас заключается в том, что современная наука не знает от них спасения. Так они долетят до Европы! В Средние века саранча опустошала все поля, и люди попросту умирали с голоду. Ведь это только тут, в Египте, с его плодородной почвой после разливов Нила собирают по несколько урожаев в год. Нет, это подлинный бич Божий! Ведь и у нас случается эдакая напасть! Веке, если не запамятовал, в семнадцатом, один архидьякон из Бреславля нашел, что у каждой особи саранчи якобы совершенно явственно написано на крыльях: «Annona moriemini», что значит в переводе, «Вы вымрете от голода»!

Северов с самым меланхоличным видом изо всех сил колотил об землю свою котомку, умерщвляя набранных тварей. Изящные и тонкие черты лица Пети, стоявшего неподалеку, исказились от отвращения.

– Нет, это невыносимо! Мерзость! Мерзость! – завопил Петя и первым устремился к спасительному боту, но тут же с воплем отскочил в сторону.

– Боже милостивый! Кто это, что это?

Наперерез мужчинам из прибрежных зарослей в сторону деревни бежало существо размером с кошку, бурого цвета и гладкой шерстью. Оно волочило позади себя длинный хвост и деловито водило остреньким носиком.

– А! – радостно засмеялся Северов. – Не бойтесь! Это ихневмон!

– Их… Кто? – пролепетал Петя.

– Их-нев-мон! – по слогам произнес Северов. – Знакомьтесь, очень полезный зверь. Проживает в домах здешних жителей и спасает их от крыс и змей, потому как имеет особое свойство, не подвержен смертоносному действию змеиного яда.

– Кажется, я знаю этого зверя как мангуста, – заметил Аристов.

– Да. Да! – подхватил профессор. – Бог Солнца Ра однажды вынужден был принять образ этого прелестного существа, чтобы победить страшную змею Апоп. Ихневмоны стали даже священными животными во время правления ХХII династии.

Лавр не рассуждал о достоинствах незнакомца, а быстро его запечатлел. Но животное, испуганное шумом и вспышкой, метнулось в сторону лачуг. Туда же устремился и Северов. Через некоторое время он догнал компанию.

– Вы что, ихневмона тащите? – Аристов подозрительно посмотрел на утяжелившуюся котомочку спутника.

– Нет, помилуйте! Целиком он мне ни к чему! Для медицинских целей мне необходимы лишь… – он замялся, – некоторые виды его жизнедеятельности.

– Не хотел бы я оказаться вашим пациентом, если вы собираетесь лечить, как вы выразились, остатками жизнедеятельности мангуста, вкупе с толченой саранчой!

Аристов решительно двинулся на бот и не слышал, как Северов, вздохнув, произнес:

– Не зарекайтесь, батенька! Неисповедимы пути Господни!

Через день, насмотревшись на очередные развалины, колонны и храмы, по настоянию Северова они остановились вблизи невзрачной деревушки. Северов предложил нанять тут верблюдов и отправиться в глубь пустыни. Заночевать предполагалось в лагере бедуинов, а на следующий день возвратиться на бот. Северов уверял, что уже путешествовал так, что бедуины вполне гостеприимны, верблюды здоровы и послушны. Открывается замечательная, поистине редкая возможность северному человеку приблизиться к иной природе, иным краскам и звукам. Почувствовать необъяснимую притягательную силу и красоту безбрежного песчаного моря. Нет, они не будут углубляться далеко. Вполне достаточно пройти несколько верст на верблюдах и вернуться обратно. Зато впечатления останутся незабываемые. А уж какие получатся фотографии!

Он громко высказывался, суетился, ему даже не возражали. Идея приобщиться к дикой первозданности, к пустыне будоражила всех. Но при этом все понимали, что за этим стоит и нечто иное. Альхор! Но никто не произнес этого вслух.

Бот привалил к берегу. Выгрузили провизию и запас воды и сговорились с кормчим о том, что тот будет ждать их возвращения. Северов, Аристов и Лавр направились в деревню и без труда наняли там проводников-феллахов и верблюдов.

Весело грузили поклажу. Лавр неосторожно щелкнул около морды жующего верблюда своим аппаратом. Животное не потерпело такой фамильярности и злобно плюнуло в обидчика. По голой загорелой лысине Лавра медленно расползалась зловонная зеленая жижа. Петя не удержался и рассмеялся.

– То-то, Лавруша! Бог не Тимошка, видит немножко!

– Богохульствуете, кузен! – озлобился Лавр, с отвращением стирая платком вонючий плевок. – Неужто Господь унизил себя до того, чтобы избрать орудием своим это уродливое создание?

– Вовсе он и не уродлив! – Зоя с некоторой опаской подошла к верблюду и осторожно погладила его морду. Животное потянулось к девичьей руке. Она осмелела и подошла ближе. У верблюда оказались огромные глаза и длинные, поразительно длинные ресницы, которыми он медленно моргал. Нос, губы такие нежные, мягкие, просто удивительно!

Но еще более удивительным оказалось, что если кое-как, с грехом пополам, пренебрегая всеми законами приличия влезть на спину этому существу, то удержаться еще трудней, особенно, когда верблюд поднимается, распрямляя сначала задние ноги, а потом передние. Тогда лети вперед кувырком через голову, что чуть было и не произошло с дамами. Зоя с криком ухватилась за деревянное приспособление, укрепленное на спине животного, и с трудом удержалась. Серафима Львовна, охая и ахая, тоже кое-как взгромоздилась на спину «корабля пустыни», отчаянно страдая от отсутствия грациозности и нелепости своей позы. Верблюду не понравилась нервозность наездницы, и он издал резкий гортанный крик, высунул язык, который раздулся и стал огромным фиолетовым мешком, болтающимся у губы животного. Все эти повадки еще больше перепугали женщин. Серафима Львовна с опаской оглянулась по сторонам и затосковала, оказавшись высоко от земли, ведь без посторонней помощи не слезешь. Но что не сделаешь ради науки!

В этот раз по настоянию Северова пришлось облачиться подобно местным женщинам, замотав лицо по самые глаза. Так будет легче переносить жару и защищаться от песка.

Наконец тронулись. Северов и Соболев впереди, потом женщины, следом молодые люди и Аристов. Проводники ехали впереди и по бокам маленького каравана.

– Признайтесь, Северов, ведь неспроста мы высадились именно в этом месте? – прервал долгое молчание профессор.

– Я знал, что вы спросите.

– Ведь вы знаете, где может быть Альхор? Так? Вы видели его! – вдруг догадался Соболев.

– Признаться, мне нечего вам ответить. Вероятно, да! Да, я видел Альхор. Он мне открылся, но я был так глуп, так невежественен, что я не понял этого сразу! Только тогда, когда он исчез прямо на моих глазах, я осознал свою потерю!

– Что же, что вы видели? – профессор разволновался, но разволновался и его собеседник.

– Не теперь, позже, потом! Сейчас надо смотреть по сторонам, не сбиться с пути, не утонуть в обмане миражей, и среди этих иллюзий пустыни не пропустить город, единственный, заколдованный!

– Значит, то, что вы видели, действительно не фата-моргана, не мираж?

– Разумеется! Ведь к миражу вы не приблизитесь никогда, он недостижим, неосязаем. Альхор существует реально, я не только видел, я осязал его. Он прекрасен и ужасен одновременно! Я самый несчастный человек на свете. Я упустил то, что дается единицам из смертных, я упустил уникальное знание!

В это время один из проводников приблизился к Северову и стал что-то быстро и тревожно говорить, показывая на запад и крутя носом в воздухе.

– Что он говорит? – забеспокоился Викентий Илларионович.

– Он говорит, что нам надо спешить, чтобы успеть добраться до бедуинской стоянки. Похоже, приближается песчаная буря. Если она застанет нас среди барханов, нам несдобровать!

Верблюды ускорили свой шаг, потом перешли на бег. Теперь все путешественники тревожно вглядывались в горизонт на западе, где виднелась едва заметная темная полоса. А ведь еще два часа назад ничто не предвещало беды. А теперь в воздухе стоял удушливый зной, небо из ярко-синего превратилось в желтое, а солнце сделалось бледным, как луна. Через полчаса небо стало стремительно темнеть. Дышать каждую минуту становилось все труднее, кожа горела, даже под одеждой. Кончики пальцев неприятно покалывало.

Проводник что-то еще прокричал, в этот миг и началось. Засвистело, заревело, завертело! Воздух разом утратил свою прозрачность, стал желто-серым, и через него злобно, отвратительно, мрачно блестело солнце. Теперь оно уже окрасилось в кроваво-красный цвет и приняло вид круга, совершенно лишившись лучей.

Серна судорожно вцепилась в своего верблюда. Тот ревел и шарахался из стороны в сторону. Серна заваливалась то на правый, то на левый бок. Иногда верблюд пытался лягнуть задней ногой и остервенело крутил хвостом. В великом страхе Серафима сидела, вцепившись в ручку сиденья, и с тоской чувствовала, что оно укреплено неудачно и неумолимо сползает назад. Все трудней и трудней становилось удерживаться на спине верблюда, руки взмокли и задеревенели от напряжения. Когда порыв ветра с колючим песком в очередной раз чуть не вырвал её из седла, Серафима закричала от страха, да так громко, пронзительно, что перепуганный и обозленный верблюд с ревом, с высунутым наружу раздутым фиолетовым языком бросился в сторону от нестройной цепи каравана. Серна не могла его остановить, она почти распласталась на его спине, пытаясь удержаться и руками и ногами. Проводник с длинной палкой, которой он погонял животных, отстал. Она беспомощно оглянулась, следом, как ей показалось, она увидела Аристова. Или это было видение?

В бурю бесполезно пытаться бороться с ветром. Удержаться на ногах нет никакой возможности. Поэтому вскоре все верблюды попадали на колени, а рядом с ними повалились и их седоки, прячась за их мохнатыми спинами от нестерпимо колючего песка и злого ветра.

Так продолжалось час или полтора. Понемногу ветер стал стихать, а потом и вовсе воцарилась мертвая тишина. Путники боязливо стали сначала поднимать головы и выбираться из куч песка, наметенных вокруг. Соболев поднялся одним из первых и первым же понял, что все на месте, все живы. За исключением его жены и Аристова. Их бросились искать, полагая, что, может, они тут, рядом, их занесло песком, да без толку. Серна и Егор исчезли.