Текст книги "Что губит королев"

Что так влекло Георга-Людвига в южный город на воде, где вечно синее небо сливалось на горизонте с вечно синим морем и начисто стирало из памяти серые облака, низко нависшие над унылыми равнинами родного Люнебурга?

Венеция тогда была самостоятельным богатым мощным государством, еще не утратившим роль своеобразных ворот между Европой и Азией. Огромные средства, заработанные на торговле, с глубоким пониманием и большим художественным вкусом вкладывались частными лицами и руководством республики в украшение города. Строились сказочной красоты дворцы на Большом канале, церкви, которые расписывали знаменитейшие художники, общественные сооружения, такие как Дворец дожей, Библиотека св. Марка, здание Прокураций, каменный мост Риальто. Венецианцы были агрессивными, суровыми, трезвомыслящими людьми, однако совершенно не чуждыми тонкому восприятию прекрасного. В результате Венеция приобрела репутацию культурного центра Европы, все еще не торопившейся сбросить с себя путы средневековья. Что же касается великого Людовика ХIV, тот, по малолетству, еще и не помышлял ликвидировать бандитские трущобы Парижа и поднять его в культурном смысле до уровня столицы Адриатики, это произойдет только в конце ХVII – начале ХVIII веков.

В семнадцатом веке Венеция обзавелась еще одной притягательной новинкой. В 1600 году во Флоренции родился новый театральный жанр – опера, который немедленно распространился по всей территории Апеннинского полуострова. Сразу же возникли 3 школы: неаполитанская, где первостепенную роль играло искусство исполнения, флорентийская, придававшая важнейшее значение тексту произведения, и венецианская, отдававшая приоритет музыке. Именно в Венеции в 1637 году был открыт первый публичный оперный театр и творил первый классик оперы Клаудио Монтеверди. Все это также притягивало в город многочисленных путешественников, жаждавших приобщиться к новому культурному чуду.

Помимо поклонников архитектурных и художественных красот Венеция кишела негоциантами, мореходами и военными всех национальностей, многочисленными паломниками, которых привлекало изобилие христианских мощей и реликвий, свезенных туда со всех концов света местными купцами. Некоторые из них были вынуждены проводить в городе длительное время, каковой образ жизни для нормального мужчины был бы совершенно невмоготу, если бы не изобилие прекрасных и легкодоступных женщин. Сейчас мало кто знает, что, начиная с ХII века и вплоть до падения республики под пушками армии Наполеона в 1797 году, одним из самых ходовых товаров города, приобретшего статус венецианского бренда, были женщины легкого поведения, которых вежливо называли куртизанками.

О, как прекрасны и обольстительны были эти падшие женщины! Миф о венецианских куртизанках канул в Лету, но мы без труда можем узнать, как они выглядели, если познакомимся с творчеством живописцев венецианской школы: Тинторетто, Тициана, Пальма, Бордоне, Беллини, Лонги. Все эти богини и аллегорические изображения античных ценностей (красоты, правды, мира и тому подобное) суть не что иное, как портреты легкомысленных дев веселья, спутниц жадных до жизненных удовольствий художников эпохи Возрождения. С учетом запросов клиентуры, изрядную часть которой составляли жители Востока, типичной венецианской куртизанкой была белокожая блондинка с пышными формами. Предприимчивые женщины вскоре выучились обесцвечивать волосы, часами терпеливо просиживая на солнце в специальной шляпе с вырезанной тульей и разложенными по ее полям волосами. Волосы смазывались сложным составом на основе квасцов и меда, с добавлением серы и, зачастую, птичьего помета. Как сами понимаете, красота требует жертв, в особенности, если является источником заработка. Примерно с середины ХV века переменчивая мода сделала более востребованным ярко-рыжий цвет, популярности которого содействовал великий Тициан, создавший картину «Кающаяся Мария-Магдалина».

Ежедневный образ жизни венецианца, коренного или пришлого, метко характеризовала поговорка, бытовавшая в ХVII веке: «La mattina una messetta, dopo pranzo una bassetta, dopo cena una donnetta» («Утром – месса, днем – игорный дом, вечером – бабенка»). Такой разгул проституции в католическом государстве может показаться странным, но венецианский сенат закрывал глаза на него, ибо считал его более действенным средством сдерживания распространения гомосексуализма, лесбиянства и супружеской неверности, нежели смертную казнь или тюремное заключение. Практичные отцы города еще в 1514 году учинили перепись куртизанкам (коих насчитали 11 000) и обложили их налогом. Один из европейских путешественников утверждал, что на эти налоги Венеция вполне могла содержать эскадру военных кораблей. Так что любой мужчина мог найти себе в Венеции женщину по собственному вкусу.

По-видимому, Георга-Вильгельма не влекли к себе ни блондинки, ни рыжеволосые красавицы, и на тех и на других он насмотрелся как у себя на родине, так и в северных странах. Его пленила экзотическая красота гречанки Зенобии Букконлини, ее пылающие огнем очи, черные как смоль густые кудри, стройное, гибкое тело, неутомимое в любовных ласках, доводящих обоих до настоящего исступления, забавная манера изъясняться на итальянском языке, неожиданные вспышки ревности, когда она бросалась на него с ножом. Для Венеции гречанки не были каким-то дивом, республике в ту пору принадлежали многие греческие острова в Средиземном море, включая такие крупные, как Кипр и Крит. Для Георга-Вильгельма сожительство с Зенобией стало незабываемой главой в его жизни, тем более что красавица родила ему сына, о котором он еще долго не переставал заботиться. Молодой человек, получив образование на родине, под именем Лукас фон Букко перебрался поближе к отцу и дослужился до полковника драгунского полка. Впоследствии он женился на дочери главного кухмейстера и основал дворянский род, который прочно укоренился в княжестве.

Однако подданные Георга-Вильгельма, наградившие его прозвищем «языческого герцога», в конце концов потребовали, чтобы правитель остепенился и выполнил свой долг продолжения рода, то есть либо женился и обеспечил династию наследниками, либо отказался от своих владений. В качестве подходящей невесты ему порекомендовали Софию Пфальцскую. Герцог внял гласу народа и даже согласился на церемонию помолвки, но, по всей видимости, душа к этой девице у него не лежала. Неизвестно, кто был инициатором так называемого «обмена невестой», но произошло нечто доселе необычное: Георг-Вильгельм уступил Софию брату Эрнсту-Августу. Более того, он официально подписал отказ от вступления в брак в будущем с тем, чтобы после его смерти принадлежавшие ему земли отошли брату.

София покорно подчинилась этой странной сделке; как известно из истории, мнением принцесс на выданье при заключении брачных союзов никто не интересовался, первостепенную роль всегда играли политические соображения. Чтобы придать этой истории более или менее благопристойное обличие, отринутой невесте сказали, что Георг-Вильгельм подцепил в Венеции «дурную болезнь и непригоден для брака». Правда, историки считают, что это, по всем меркам из ряда вон выходящее, событие все-таки оставило в ее душе неприятный осадок, который также внес свой вклад в ее последующее неприязненное отношение к семье деверя. В 1658 году невеста-перестарок беспрекословно сочеталась браком с Эрнстом-Августом и родила в замужестве шестерых сыновей и дочь Шарлотту, которая впоследствии стала королевой Пруссии, именно в ее честь был назван дворец Шарлоттенбург в Берлине. Сыновья пошли все по военной части, причем трое из них погибли в военных походах, двое – против турок, один – в войне за Испанское наследство.

Конечно, ни о каком подобии не то чтобы любви, но даже и тени привязанности между Софией и Эрнстом-Августом быть не могло. Исполнив свои обязанности по части продолжения рода, герцог вступил в связь с фрейлиной своей жены, Кларой-Элизабет фон Мейзенбург (1648–1700). Отец этой девицы безуспешно пытался пристроить ее и сестру Катарину на службу к королевскому двору в Версаль, но когда эта затея окончательно провалилась, он добился включения ее в штат фрейлин герцогини Софии. Соблазнив девушку, герцог Эрнст-Август выдал ее замуж за воспитателя наследного принца Франца-Эрнста фон Платена. От связи с герцогом Клара-Элизабет родила в 1674 году сына, в 1675 году – дочь Софию-Шарлотту. Муж прекрасно знал, кто является отцом этих отпрысков, но относился к ним как к плодам своих чресел, за что и был вознагражден головокружительной карьерой. Франц-Эрнст фон Платен быстро дослужился до первого министра и был возведен в графское достоинство. Жена же его, ловко используя бесконечные семейные свары в семье курфюрста Эрнста-Августа, небезосновательно считалась самой могущественной особой в Ганновере и не оставляла попыток еще больше укрепить положение своей родни. Она подсунула в качестве любовницы кронпринцу Георгу-Людвигу свою младшую сестру Катарину. Надо полагать, сыну курфюрста было несвойственно постоянство отца, на всю жизнь сохранившего привязанность к графине фон Платен, возможно, у него были иные вкусы, и его связь с Катариной длилась недолго, закончившись практически с его женитьбой.

Герцогиня София не обращала никакого внимания на увлечения своего мужа, а усиленно занималась самообразованием и трудами на благо своего герцогства. В результате строительной лихорадки, поголовно охватившей европейских правителей, еще до ее замужества в Ганновере были построены несколько современных зданий, усилены защитные городские укрепления; для снабжения хозяйства герцогского дворца Ляйнешлосс овощами, фруктами и пресноводной благородной рыбой в деревне Линден был заложен так называемый Кухонный сад с теплицами и прудами для разведения форели, карпов и щуки. Герцогиня стремилась внести в облагораживание владений мужа и свой вклад. В 1664–65 годах она совершила путешествие в Италию и после этой поездки занялась внедрением увиденных ею за границей новинок в своих владениях. Курфюрстина София также уделяла большое внимание украшению герцогской резиденции, располагавшейся в поместье Херренхаузен, примерно в одном километре от Ганновера, в особенности ее огромного парка. Здесь пригодились впечатления ее юности, проведенной в Нидерландах, парк был оформлен в стиле нидерландского барокко. Его украсили большим количеством статуй из песчаника, выкрашенного в белый цвет (мрамор не вынес бы воздействия неблагоприятного северного климата), устроили в нем каскады, гроты и фонтаны, построили большой летний зеленый театр. Вполне возможно, что ежедневные пешие прогулки в хорошем темпе (свита едва поспевала за герцогиней) на лоне природы помогли ей дожить до весьма преклонного, даже для нашего времени, возраста. Она и скончалась скоропостижно, выйдя утром на променад.

Проведенная в бедности молодость стала отличной школой, превратившей Софию в рачительную хозяйку и деятельную женщину, которая никогда не сидела сложа руки. Она изготовила множество вышивок, в одном из монастырей Северной Германии до сих пор хранится сработанное ее высокородными пальцами наалтарное покрывало. До самой смерти София сохраняла исключительную живость тела и души, неистребимый интерес к жизни и жажду познаний. Современники с восторгом писали, что герцогиня «бодра, крепка и стройна, что твоя молодка, без единой морщинки в лице», кое-кто даже признал ее «самой знающей и занимательной женщиной века». С ней с удовольствием общались и гостили в Херренхаузене такие выдающиеся личности ХVII века, как математик и дипломат Лейбниц и композитор Гендель.

Невзирая на прохладные отношения с мужем, София, естественно, была коренным образом заинтересована в том, чтобы упрочить положение своей династии. В большинстве германских государств не был принят закон майората, т.е. владение доставалось не старшему сыну, а делилось между всеми наследниками (отсюда и появление карликовых государств). Герцог Эрнст-Август же был одержим идеей создания сильного герцогства и, невзирая на бурное возмущение сыновей, принял закон о передаче его по наследству старшему сыну, всех же прочих отправил искать славы и денег на поле брани, на службе у иностранных суверенов. Официальный отказ брата Георга-Вильгельма от вступления в брак давал ему основание лелеять надежду на присоединение к ганноверской части герцогства его цельской части, которая была более ценной и богатой. Он старался с малых лет заложить в своем первенце, кронпринце Георге-Людвиге, качества, необходимые для будущего разумного, неустрашимого и победоносного правителя. С этой целью он взял с собой пятнадцатилетнего подростка участвовать в так называемой Голландской войне (1672–1678), полагая, что такая школа жизни лучше сформирует его нрав, нежели занятия науками. Эти уроки явно не прошли даром: Георг-Людвиг на всю жизнь сохранил пристрастие ко всякого рода низменным удовольствиям, выпивке, сквернословию и уже в шестнадцать лет стал отцом внебрачного ребенка, обрюхатив гувернантку своей сестры Софии-Шарлотты. Девушка попыталась добиться того, чтобы чадо было узаконено, но натолкнулась на непробиваемую стену. Родители Георга-Людвига заявили, что девица не так уж невинна, как она утверждает, а сыну без обиняков внушили, что он может спать с кем угодно, но не допускать того, чтобы его высокородное имя навешивали на каждого подзаборного младенца. Как мы увидим впоследствии, кронпринц назубок усвоил эту простую истину. Родная мать писала о сыне своему брату, курфюрсту Пфальца:

«…сие есть самый тупоумный и упрямый юнец, каковой когда-либо жил на белом свете; вокруг его мозгов такая толстая корка, что не представляю себе ни мужчину, ни женщину, которые когда-либо могли узнать, что в оных скрывается».

Во всяком случае, будущие подданные называли его не иначе как «Свиное рыло».

Однако, невзирая на опрометчиво подписанный отказ от вступления в брак, герцог Цельский Георг-Вильгельм не умер холостяком. В 1664 году он познакомился в городе Кассель с француженкой Элеонорой д’Ольбрез (1639–1722), дочерью худородного дворянина и, что чрезвычайно важно для лютеранина, гугеноткой. Элеонора была ослепительно красива, прекрасно воспитана и состояла фрейлиной при проживавшей в Париже французской герцогине де Туар. Сия аристократка прибыла в Кассель навестить родню, ибо ее сын был женат на немецкой принцессе Эмилии Гессен-Кассельской. Георг-Вильгельм без памяти влюбился в это прелестное и доброе создание, но по скромности происхождения девушки не мог предложить ей ничего, кроме морганатического брака. По-видимому, сердце Элеоноры также было покорено; для подтверждения серьезности своих намерений герцог предложил ей заключить договор, согласно которому молодая женщина давала обязательство сожительствовать с ним, он же – закрепить за ней годовое содержание в 2000 талеров, которое в случае его смерти должно было быть увеличено до 6000 талеров, а также обеспечить достойным образом ее обедневшего отца.

Эта чета дожила до преклонных лет в полной любви и согласии – после многочисленных связей герцог Георг-Вильгельм обрел женщину, способную понять его душу. На фоне политически продуманных браков аристократии их супружество выглядело просто непростительно по-мещански счастливым. Элеонора, естественно, хотела полного признания как равная по рождению супругу, и тот не прекращал хлопот по этому поводу перед императором Священной Римской империи германской нации.

Ввиду своего изменившегося семейного положения герцог Георг-Вильгельм еще в 1670 году вплотную занялся перестройкой замка в Целле, дабы придать ему более современный вид. Замок был основан еще в 980 году, претерпел множество изменений и перестроек, но в результате представлял собой типичное средневековое укрепленное строение. Герцог же хотел иметь нечто, напоминавшее ему об Италии, которой он так восхищался. Согласно его замыслу был кардинально изменен в венецианском стиле фасад замка. Необычный вид придал дворцу венец из фронтонов, опоясывающих крышу, а также башенки с оригинальными куполами. Парадные покои внутри были оформлены в стиле барокко. Размах владельца замка был настолько грандиозен, что он построил дворцовый театр, один из старейших театров такого типа, сохранившихся до наших дней. Герцог содержал театральные труппы, которые приглашал из Италии, Франции, а позднее – из Ганновера.

При дворе герцога Цельского все было пропитано французским духом. Кухня была французской, манеры – французскими, язык – французским, мебель, туалеты и книги также выписывались из Франции. Отмена Нантского эдикта привела к массовому исходу гугенотов из Франции, и многие изгнанники нашли убежище при дворе Георга-Вильгельма, заняв там весьма высокие должности. Элеонора основала в Целле реформистскую общину, причем содержала ее на свои собственные средства; обе ее сестры также обосновались в Германии.

15 сентября 1666 года у герцога и его сожительницы родилась дочь София-Доротея, которой было суждено остаться единственным отпрыском этой четы, поскольку три последующие беременности Элеоноры окончились выкидышами. Пока Элеонора жила на положении любовницы герцога, ее день не был так сильно загружен исполнением обязанностей супруги герцога и соблюдением мелочного дворцового этикета. Поэтому она уделяла много времени воспитанию дочери, в которой оба родителя души не чаяли. Не зная никаких ограничений своим желаниям, дитя росло избалованным, капризным и своевольным.

В 1674 году София-Доротея была узаконена указом императора Леопольда I, другим указом Элеонору возвели в графское достоинство «графини Харбургской и Вильгельмсбургской», для чего в княжестве Люнебург было создано владение Харбург-Вильгельмсбург. В 1676 году состоялось официальное венчание Элеоноры и Георга-Вильгельма. Взбешенный тем, что цельская часть ускользает у него из рук, ганноверский курфюрст Эрнст-Август демонстративно отсутствовал на этой церемонии. Однако Георг-Вильгельм не держал зла на своего брата, он также был заинтересован в том, чтобы оставить свою дочь во главе солидного владения, и со временем соседи-родственники договорились о том, что наследный принц герцога Ганноверского Георг-Людвиг, рожденный в 1660 году, и София-Доротея вступят в брак, объединив обе части герцогства.

Нельзя сказать, чтобы этот замысел братьев привел в восторг матерей предполагаемых брачующихся. Дело в том, что герцогиня София, потомок династии шотландских королей, двоюродная сестра королей Англии Карла I, а затем Иакова II, была чрезвычайно высокого мнения о своем происхождении и предъявляла жесткие требования к знатности будущей невестки. Здесь уместно будет привести историю проекта женитьбы ее сына на английской принцессе Анне, его троюродной сестре.

Здесь уже упоминалось о революции 1640 года в Англии, в результате которой король Карл I в 1649 году был казнен, а члены его большой семьи вынуждены бежать в континентальную Европу. Вдова казненного монарха, королева Генриэтта Английская, приходилась родной сестрой покойному королю Франции, Людовику ХIII, и ее из милости приютила Анна Австрийская, регент при малолетнем короле Людовике ХIV. Постепенно, после долгих скитаний, в Париж съехались и ее сыновья: старший, Карл, принимавший активное участие во всех мятежах с целью восстановления Стюартов на престоле, младший, Генри, и средний, Джеймс (он впоследствии взойдет на трон под именем Иакова II). Ему также довелось немало натерпеться во время революции от сторонников Кромвеля.

В 1646 году, когда пал последний оплот монархистов в Оксфорде, 12-летний Джеймс по приказу парламента был помещен под стражу в Сент-Джеймсском дворце. В 1648 году ему удалось бежать, переодевшись в девичью одежду, и присоединиться к томящейся в изгнании во Франции семье. Там он вступил во французскую армию и воевал под командой выдающегося полководца Тюренна, весьма благоволившего ему. В 1656 году родню в Париже навестила старшая дочь Карла I, принцесса Мария (1631– 1660), в ту пору уже вдова нидерландского принца Вильгельма Оранского. В ее свите состояла молоденькая фрейлина Анна Хайд (1637–1671).

Анна была дочерью напыщенного и сурового судьи из Уилтшира Эдуарда Хайда, незадолго до начала революции назначенного на должность советника короля. После революции он сохранил преданность Стюартам, предложив свои услуги, с радостью принятые, старшему сыну низложенного короля, и вывез семью в Нидерланды. Там ее взяла под опеку принцесса Мария, которая в 1655 году ввела 18-летнюю Анну в свой штат. Анна не отличалась красотой, но обладала хорошей фигурой, была сообразительна и остроумна, так что, по отзывам современников, «при нидерландском дворе никто не мог затмить ее». Во всяком случае, она произвела сильное впечатление на Джеймса.

Франция тем временем заключила договор с кромвелевской Англией, которая потребовала изгнать из страны потомков казненного короля, претендующих на восстановление монархии. Джеймс был вынужден уехать в Нидерланды, где часто встречался с Анной. По своей природе он был гулякой и любителем легких побед, но Анна оказалась крепким орешком и не уступила нищему принцу, пока тот в 1659 году не дал на тайной помолвке обещание жениться на ней.

В 1660 году Стюарты торжественно вернулись в Лондон, и король Карл II, оценив преданность Эдуарда Хайда, назначил его первым министром. Анна же оказалась беременна, и Джеймс обратился к брату за разрешением жениться на ней. Отношение англичан того времени к подобным бракам по необходимости весьма выразительно характеризуется высказыванием Сэмюэля Пипса: «Кто брюхатит девку ребенком и затем женится на ней, уподобляется человеку, наложившему дерьма в свою шляпу, а затем надевшего ее себе на голову». Король не был склонен давать это разрешение по причине низкого происхождения невесты, но уступил мольбам брата, и в сентябре 1660 года Анна и Джеймс тайно вступили в брак. Вскоре Джеймс, осознавший, что из бездомного принца он превратился в брата властителя крупной державы и завидного жениха, попытался отречься от Анны. Его поддержала сестра Мария, вдова принца Оранского, буквально выходившая из себя при мысли о том, что ее вчерашняя служанка теперь является ей невесткой. Она прибегла к испытанному средству – клевете, облыжно обвинив свою бывшую фрейлину в распутстве. Тотчас же нашлось немало угодливых придворных, стремившихся выслужиться перед королевской семьей и уверявших, что они также имели возможность пользоваться благосклонностью Анны. Однако Карл I, ценивший сообразительность и приятный нрав невестки, на все поползновения Джеймса проявил мудрость царя Соломона, приказав брату «пить ту бражку, которую заварил, и спать с той, которую сделал своей женой». В довершение ко всему, принцесса Мария внезапно заболела оспой и после двух дней страданий скончалась, признавшись на смертном одре, что возвела напраслину на свою невестку и раскаивается в содеянном.

Все время этого относительно непродолжительного брака (Анна скончалась от рака в 1671 году) супруги прожили в отчуждении, что не помешало рождению шестерых детей (бездетность Карла II вынуждала их заботиться об обеспечении короны наследниками), из которых выжили две дочери, Мария и Анна. Обеим выпал жребий стать королевой Англии, хотя они часто страдали от того, что им припоминали низкое происхождение их матери.

Голос Софии Ганноверской в хоре лиц, дружно осуждавших неравный брак Джеймса Стюарта, звучал чуть ли не громче всех. Она порицала отсутствие непорочности у Анны Хайд и высмеивала ее низкое происхождение. Идея заключения брака между ее старшим сыном и принцессой Анной, приходившейся ему троюродной сестрой, возникла чуть ли не с рождением девочки. В 1680 году кронпринц Георг-Людвиг нанес визит родне в Лондон, его представили Анне и на правах родственника даже позволили поцеловать стыдливо зардевшуюся и потупившую очи юницу. Девушка не произвела на наследника из Ганновера ни малейшего впечатления, тогда как, по предположению современников, Анна влюбилась в него.

В 1682 году вопрос о замужестве принцессы приобрел статус проблемы государственного значения, ибо на рынке женихов-протестантов достойного происхождения царило затишье. Стюарты обратились к курфюрсту Ганноверскому уже с основательным предложением закрепить родственный союз брачным, посулив приданое в 40000 фунтов стерлингов и 10 000 фунтов ежегодного содержания. Однако они получили отказ, ибо, по мнению Софии, «род мисс Хайд ничем не лучше матери Софии-Доротеи». Предполагают, что этот отказ глубоко оскорбил принцессу Анну, каковая гипотеза убедительно подтверждается ее последующим весьма прохладным, если не сказать брезгливым, отношением к ганноверской родне. Девушку выдали замуж за принца Георга Датского, с которым, по мнению современников, она обрела незыблемое семейное счастье.

Тем временем София-Доротея превратилась в красивую, избалованную кокетливую девушку. Она была сообразительна, музыкально одарена, грациозно танцевала, владела французским, как родным языком, запоем читала романы и парижскую газету «Меркюр галант», подробнейшим образом описывавшую жизнь и этикет при дворе Людовика ХIV, Короля-Солнце. К сожалению, интересы ее не выходили за пределы новинок в области дамских туалетов, каковые в ту пору удовлетворялись присылкой из Парижа кукол в платьях, соответствовавших последним требованиям капризного французского двора, – они стали прародительницами журналов мод. Уже с ранних лет появились претенденты на руку дочери герцога Цельского: сын герцога Антона-Ульриха Брауншвейг-Вольфенбютельского, властителя соседнего небольшого государства (внучка этого герцога, Шарлотта-Кристина (1694–1715), сочеталась браком с сыном Петра I, печальной памяти царевичем Алексеем, и до своей безвременной кончины успела родить двоих детей), принц Георг Датский (тот самый, который стал мужем английской принцессы Анны), курфюрст Максимиллиан II Баварский и герцог Фридрих-Карл Вюртемберг-Виннентальский, но ввиду юного возраста Софии-Доротеи эти предложения серьезно не рассматривались.

Как всегда, решающую роль в браке Георга-Людвига и Софии-Доротеи сыграли меркантильные соображения, вынудившие мать жениха отказаться от своих претензий на безупречную знатность невесты. Курфюрстина София как-то призналась, что сын «женился бы на калеке, ежели сие было бы в интересах династии». Решающую роль сыграла перспектива объединения герцогства Цельского с Ганноверским и богатое приданое невесты. Отец давал за дочерью 7 округов графства Хойя, приносивших годовой доход 50 000 талеров, 150 000 наличными и 10 000 талеров годовой ренты. По условиям брачного контракта всеми этими финансовыми выгодами мог распоряжаться только муж Софии-Доротеи. Как курфюрстина София писала своей племяннице, невестке Людовика ХIV, герцогине Орлеанской про своего сына:

«…женитьба мало интересует его, но 10 000 талеров дохода убедили его, как убедили бы любого другого».

Со своим братом, курфюрстом Пфальцским, она была не менее откровенна:

«…хотя сие есть горькая пилюля, но, ежели она позолочена 150 000 талеров, приходится закрыть глаза и проглотить оную».

В октябре 1682 года был подписан брачный контракт. София-Доротея пришла в ужас. Девушка с детства остро ощущала высокомерное, окрашенное плохо скрываемым презрением отношение к себе со стороны ганноверского двора (известно, что курфюрстина София за глаза не стеснялась называть и племянницу, и ее мать не иначе, как «кусок грязи») и невзлюбила эту родню. Она разразилась рыданиями и в приступе бессильного отчаяния разбила, швырнув с размаха о стенку, миниатюрный портрет жениха в рамке, инкрустированной бриллиантами, который преподнесла ей будущая свекровь. Разумеется, ее мнение никто не собирался принимать в расчет, а выходящий за рамки приличного поведения проступок сочли капризом избалованной барышни.

21 ноября 1682 года, без особого шума, в герцогском замке Целле состоялась свадьба. После обычного ужина в красном салоне в присутствии родных брачующихся и свитских офицеров в 10 часов вечера пастор совершил обряд венчания, и невесту с женихом тотчас же препроводили в опочивальню. На другой день были представлены небольшой балет и оперный спектакль, а вечером устроен фейерверк. На следующее утро молодые совершили торжественный въезд в Ганновер, по тем временам большой город с населением в 10 000 жителей, по средневековому грязный и дурно пахнущий, ибо жители безо всяких стеснений выбрасывали на улицу как всякого рода отбросы, так и отходы жизнедеятельности своего организма.

Молодые поселились в так называемом Старом дворце возле герцогского замка Ляйнешлос (названный так по имени реки Ляйне, на берегу которой располагалось это сооружение). Супруги не ладили с самого начала, ибо София-Доротея была до мозга костей француженкой, что вызывало отвращение у грубого, эгоистичного, бесчувственного солдафона, каковым, собственно, и был кронпринц Георг-Людвиг. Ни о какой любви, разумеется, и речи быть не могло, но свой долг перед династией супруги выполнили: 30 октября 1683 года на свет появился их сын Георг-Август. Внеся свой вклад в продление рода, его отец с большим удовольствием приступил к выполнению воинского долга, присоединившись к императорской армии, отправившейся воевать против неверных турок.

Его молодая жена изнывала от тоски. Она не обладала интеллектуальными интересами, которые позволили бы ей разделять беседы свекрови с Лейбницем. Несколько скрашивало ее жизнь общество деверей, младших братьев Георга-Людвига, и золовки, единственной сестры мужа, Софии-Шарлотты, будущей королевы Пруссии. Девочка-подросток была в восторге от красавицы-невестки, сама она тайно мучительно страдала от того, что нежная, молочной белизны кожа ее личика была испорчена следами от перенесенной оспы. София-Доротея с упоением участвовала в затеях своих юных родственников. Развлечения же свекра заключались в бесконечных пирушках, во время которых под грубую и простую немецкую пищу – кислая капуста, клецки, свинина, все виды колбас, привезенная из Голландии селедка, – опустошались бочки с пивом и крепким алкоголем, так что зачастую половина присутствующих через несколько часов уже валялась под столами. Нередко такие увеселения перерастали в ожесточенные драки.

Герцог Эрнст-Аугуст, который любил свою невестку, обратил внимание на ее подавленное душевное состояние и в 1685 году взял ее с собой в Венецию. Там она должна была дожидаться возвращения мужа из похода против турок. Курфюрстина София была весьма недовольна этой затеей из-за связанных с ней больших расходов. Эрнст-Аугуст вообще имел склонность транжирить деньги и поддерживать расточительный образ жизни. Здесь уместно обратить внимание на особенности экономики большинства карликовых немецких государств. Скудная почва Германии и неблагоприятный климат не обеспечивали больших доходов от сельского хозяйства, различные виды ремесел также не приносили особой выгоды, а месторождения полезных ископаемых имелись далеко не везде. Отсюда властители крошечных государств занимались тем, что, собственно говоря, было самой натуральной торговлей людьми: они либо продавали, либо сдавали в аренду солдат. Рослые, крепкие, отлично вымуштрованные немецкие парни славились неприхотливостью, выносливостью, силой, дисциплинированностью и беспрекословным повиновением своим командирам: они готовы были за милую душу ухлопать родного брата, если на то будет приказ. Например, Эрнст-Аугуст как-то сдал в аренду 5 000 солдат за 50 000 талеров. Как видим, жизнь рядового ценилась недорого. В начале ХVIII века, когда в Европе разразилась кровопролитная война за Испанское наследство, прославленный английский полководец Мальборо командовал в основном не английскими рекрутами, которых в требуемом количестве было просто невозможно набрать: на выделяемые парламентом средства он оплачивал немецких наемников, естественно, оставляя часть денег в своем кармане.