Текст книги "Франсуа Гизо: политическая биография"

Глава 3
Идеология Гизо

Орлеанизм: идея либерально консервативного синтеза

Французский либерализм второй трети XIX в., именуемый по названию правящей Орлеанской династии орлеанизмом, явился ярким образцом умеренного либерализма, вобравшего в себя многие положения, традиционно приписываемые консерватизму. Исходя из этого, в классической французской историографии и в советской исторической науке либералов-орлеанистов традиционно относили к консерваторам, или, по крайней мере, подчеркивали их эволюцию в 1840-е в сторону «крайнего консерватизма» на том основании, что они противились проведению реформ социально-экономического и политического плана, в частности, реформы избирательной системы[116]116
  Большая советская энциклопедия. М., 1929. Т. 16.


[Закрыть]. Современные исследователи также склонны определять политику орлеанистов в 1840-е как политику «социального консерватизма».

Действительно, до сих пор не прекращаются споры о том, что такое «либерализм», поскольку это мировоззрение отличается многовариантностью, наличием особых национальных течений. В этой связи представляется целесообразным использование «ситуативного определения» значения «либерализма» и его национальных моделей, когда применимо к каждому крупному историческому событию (или процессу) устанавливаются те, кто по отношению к нему являлся либералами, а кто – консерваторами.

Кроме того, нам представляется рискованным противопоставлять консерватизм либерализму, ибо между истинным консерватизмом и правильно понятым либерализмом гораздо больше общего, чем отличного. Это в полной мере применимо к либералам-орлеанистам. Анализируя деятельность французских умеренных либералов времен Июльской монархии, следует учитывать специфику французского классического либерализма, его отличие от либерализма англо-саксонского, прежде всего, его умеренный характер, что дает основание говорить о некоем «консервативном либерализме». Крупный французский исследователь Рене Ремой отмечал, что подобная концепция либерализма не исключала того, что этот либерализм был консервативным. Политический либерализм и социальная консервация – вот два столпа программы орлеанизма[117]117
  Rémond R. La droite en France de la première Restauration a la V-em République. Paris, 1963. P. 93.


[Закрыть].

Именно таковой считал свою политическую позицию Гизо, именуя себя сторонником «либеральной, консервативной и анти-революционной политики».

Для французского умеренного либерализма были характерны ценности, традиционно рассматриваемые как консервативные. Это нашло выражение во внутри– и внешнеполитических программах либералов. Прежде всего, это относится к их интерпретации основополагающей идеи либерализма – идеи свободы. Для либералов свобода, и прежде всего свобода политическая, была связана с огромной ответственностью человека за свои действия. Гизо полагал, что для эффективной реализации принципа политической свободы было необходимо наличие двух условий: во-первых, чтобы свобода стала признанным политическим правом, чтобы народы и правительства научились пользоваться своими правами на основе закона; во-вторых, чтобы страна и органы власти, пользуясь плодами политической свободы, осознали все ее трудности и опасности[118]118
  Guizot F. Méditations sur la religion chrétienne dans ses rapportes avec Y état actuel des sociétés et des esprits. Paris, 1869. P. LVI.


[Закрыть].

Кроме того, Гизо полагал, что в правовом государстве (либеральная ценность) должно царствовать не только право, но и порядок (девиз орлеанистов – «Свобода и порядок»), а поэтому правовое государство должно быть сильным (консервативная ценность).

Гизо выступал за мирный, эволюционный путь развития общества, признавая революцию только как крайнее средство разрешения конфликта, когда все легальные методы сопротивления уже были исчерпаны. Отсюда высокая оценка им Июльской революции 1830 г., приведшей их к власти. Он постоянно подчеркивал ее умеренный, даже некий консервативный оттенок: Франция «хотела революции, которая не была бы революцией, и которая дала бы ей, одновременно, порядок и свободу»[119]119
  Guizot F. Trois générations. 1789-1814-1848. Paris, 1863. P. 182.


[Закрыть]. По его мнению, после Июльской революции «…следовало очистить великое событие от революционных элементов, замешанных в нем, и с которыми многие хотели связать его навсегда»[120]120
  Феоктистов E.M. Записки Гизо. Водворение Йюльской монархии // Русский вестник. 1859. Т. 21, май. Кн.1. С. 283.


[Закрыть].

Опора на традиции, идея преемственности – это базовые принципы консервативного мировоззрения. В то же время, эти идеи были характерны для французских умеренных либералов. Они исходили из необходимости примирения, компромисса между Старым порядком и революцией, то есть дореволюционной Францией и новым, постреволюционным обществом. Гизо полагал, что Франция должна активно использовать весь тот позитивный исторический опыт, накопленный за века, предшествовавшие 1789 году. В годы Реставрации, когда во Франции значительно возрос интерес к минувшей революции и существовала насущная необходимость определить пути дальнейшего развития государственности в этой стране, было очень важно помочь общественному мнению найти правильную точку зрения на революцию.

Кроме того, считая Революцию конца XVIII в. высшим этапом в развитии французской цивилизации, Гизо подчеркивал ее взаимосвязь с предшествующей и последующей историей Францией. В работе «Три поколения» он писал, что революция «продолжает свое течение и повсюду совершает завоевание; она полна сил и надежд. Она – дочь прошлого и мать будущего»[121]121
  Guizot F. Trois générations… P. 54.


[Закрыть].

Консервативная идея необходимости следования традиции как базовой ценности нашла отражение в позиции, занятой либералами-орлеанистами по отношению к проектам дальнейшего реформирования французского общества. Во многом по причине отказа либералов осуществить ряд важных реформ, прежде всего реформу избирательного права, их называли консерваторами. Действительно, для умеренных либералов революция с установлением нового политического режима и новой Орлеанской династии являлась оконченной, и все усилия должны быть направлены не на дальнейшее совершенствование политических институтов, а на их стабилизацию, на упрочение уже достигнутого.

Либерально-консервативный синтез проявляется и в интерпретации французскими либералами категории равенства, которая является весьма важной и наиболее противоречивой. Для либералов-орлеанистов была характерна трактовка этого принципа, свойственная современным неоклассическим либералам и консерваторам, которые исходили из естественного неравенства людей, полагая, что люди не равны ни по биологическим параметрам, ни по уму, ни по нравственному облику. Как отмечал Гизо, идея равенства являлась разрушительной для прогресса общества, поскольку вела к нивелированию заслуг отдельной личности, к тому, что человек становится таким, как все: «Это нивелирование вместо справедливости, это постоянное обезглавливание социального корпуса вместо свободного развития всех его членов». Гизо полагал, что люди являются неравными по своим способностям, задаткам, чертам характера, талантам, добродетелям. Соответственно, в обществе существуют права, которые распределяются согласно неравенству, существующему в обществе, согласно заслугам каждого отдельного человека. К числу таких прав относятся политические права, в том числе избирательное право. Именно это неравенство людей, по мнению Гизо, «является одной из самых могущественных причин, которые притягивают людей друг к другу, делают их необходимыми друг для друга, и, таким образом, формируют общество»[122]122
  Ibid. P. 33–37.


[Закрыть].

Умеренные либералы были против немедленного расширения избирательного права во Франции, являясь сторонниками цензовой демократии и жестко увязывая собственность и политические права. По твердому убеждению либералов, начиная с Б. Констана, только собственность, предоставляющая достаточный досуг, дает человеку возможность осуществлять политические права.

Либералы-орлеанисты полагали, что дальнейшее расширение избирательного корпуса во Франции в тех условиях являлось бы преждевременным и даже опасным, поскольку в политическую жизнь оказались бы вовлечены совершенно не подготовленные для этого слои населения, не обладавшие должным образовательным уровнем[123]123
  Подробнее об этом см.: Таньшина Н.П. Франсуа Гизо: теория и практика французского умеренного либерализма. М., 2000. С. 172–193.


[Закрыть].

Умеренность орлеанистов отчетливо проявилась в их отрицательном отношении к идеям народного суверенитета. Один из теоретиков умеренного либерализма П. Руайе-Коллар писал: «Претензии самой капризной и сумасбродной тирании не идут так далеко, как претензии народного суверенитета, потому что никакая тирания не свободна до такой степени от ответственности»[124]124
  Цит. по: Бутенко В.А. Указ. соч. С. 336.


[Закрыть]. Для французских либералов было характерно обращение к кантианской этике: человек по природе своей несовершенен, он не может утверждать, что в каждую конкретную минуту обладает истиной. Поэтому и абсолютная власть, как и суверенитет, не может принадлежать никому – ни одному человеку, ни нескольким, ни всем людям. Гизо убежден, что право власти принадлежит не людям, а истине, разуму и справедливости, высшему божественному закону. Он писал: «Я не верю ни в божественное право, ни в суверенитет народа. Я верю в суверенитет разума, справедливости, права: это в них заключен легитимный суверенитет, который ищут и всегда будут искать люди, поскольку разум, правда и справедливость никогда не царствуют полно и неослабевающе. Никакой человек, никакое собрание людей не владеет и не может ими владеть… беспредельно»[125]125
  Guizot F. Du gouvernement de la France depuis la Restauration et du Ministère actuel. Paris, 1820. P. 201.


[Закрыть].

По мнению Гизо, в каждом обществе заключено определенное количество этих справедливых представлений о взаимных правах людей и их отношениях. Эти понятия существуют среди людей, составляющих данное общество, но распределены между ними неравномерно, в зависимости от умственного и нравственного развития человека. Поэтому необходимо собрать эти рассеянные частицы справедливости и разума и организовать их в правительство. Именно представительная форма правления, по мнению Гизо, разрешает эту задачу. Она заключается не в простой сумме голосов, а во всех институтах свободного государства: выборах, гласности, свободе слова, ответственности, системе разделения властей. Гизо был уверен, что представительная форма правления позволяет выделить все то количество истины, которое доступно данному обществу и превратить эту истину в единственную законную для данного общества власть.

Носителем политического разума и справедливости, по мнению Гизо, является средний класс, под которым он понимал очень широкую категорию, включавшую в себя все страты общества, кроме аристократии и беднейших слоев населения, то есть наемных рабочих и крестьян. Идея среднего класса как основы общества, как гаранта его процветания и стабильности – это сущность либеральной концепции орлеанистов.

Исходя из приведенной выше трактовки принципа народного суверенитета, нетрудно понять, что отношение умеренных либералов к носителю этого суверенитета, то есть к народу, было неоднозначным. Гизо писал в своих «Мемуарах»: «Поскольку я сражался с демократическими теориями и сопротивлялся народным страстям, мне часто говорили, что я не любил народ, не сочувствовал его нищете, не понимал его инстинктов, нужд, желаний». Он полагал, что любовь к народу может проявляться в разных формах: «Если любовь к народу заключается в том, чтобы разделять все его чувства, все его вкусы и уделять этому больше внимания, чем его интересам, быть по любому поводу склонным и готовым думать, чувствовать и действовать, как он… то это не моя позиция…» Гизо писал, что он любит народ с преданностью глубокой, но свободной, и несколько беспокойной; он готов служить ему, но не быть его рабом, не потворствовать любым его желаниям и идеям. Для Гизо любить народ – это, прежде всего, его уважать, а значит, не обманывать его, и не позволять народу обманывать самого себя: «Ему предлагают суверенитет; ему обещают полное счастье; ему говорят, что он имеет право управлять государством, и достоин всех радостей жизни. Я никогда не повторял эту вульгарную лесть; я считал, что народ имел право… стать способным и достойным быть свободным, то есть вносить свой вклад в развитие общества»[126]126
  Ibid. V. 3. P. 54–55.


[Закрыть].

Исходя из своего отношения к идее народного суверенитета, умеренные либералы отрицательно относились к идее о необходимости легитимации власти большинства, то есть к демократии. Такой подход был характерен для большинства либералов того времени: демократия в смысле народовластия, по их мнению, могла привести общество только к анархии или к диктатуре. По словам Гизо, «справедливость и мудрость отнюдь не всегда встречаются в желаниях численного большинства»[127]127
  Guizot F. Trois générations… P. 36.


[Закрыть]. В работе «О демократии во Франции», написанной в январе 1849 г., то есть под прямым впечатлением от событий февральской революции 1848 г. во Франции, Гизо называл демократию «величайшим из зол, которое подтачивает и разрушает правительства и свободы, достоинство и счастье граждан»[128]128
  Guizot F. De la démocratie en France. Paris, 1849. P. 2.


[Закрыть].

Впоследствии Гизо более взвешенно подходил к этой проблеме, отмечая, что демократия играет большую роль в современном ему обществе, но политическое развитие, по его мнению, не исчерпывалось только ею: демократия – это «сок, который питает корни и циркулирует в ветвях дерева, но она не является самим деревом, с его цветами и плодами. Она – ветер, который дует и гонит вперед корабли, но она не является ни солнцем, которое освещает дорогу, ни компасом, который ими управляет. Демократия имеет дух прогресса, но у нее нет дара предохранения и предвидения. Она слишком легко возбуждается и слишком слабо сопротивляется»[129]129
  Guizot F. Trois générations… P. 211.


[Закрыть].

Выше отмечалась, что как в советских, так и во французских исследованиях прежних лет подчеркивалась эволюция «вправо» французских либералов в 1840-е. Скорее всего, французские либералы, находившиеся у власти, которых современники зачастую справедливо обвиняли в доктринерстве, напротив, не до конца осознавали, что решение новых задач, выдвинутых новыми обстоятельствами, было невозможно в рамках прежних доктрин. Как справедливо отмечал Дж. Грей, «если вообще и возможна стабильность в политике, то ее обеспечивают постоянные изменения, а не застывший характер структуры основных свобод и легалистских конструкций»[130]130
  Грей Дж. Поминки по просвещению. М., 2003. С. 251.


[Закрыть].

Это в итоге признали сами умеренные либералы. В частности, Гизо писал в 1847 г.: «…Мы являемся решительными консерваторами… Но в то же время… мы решили быть консерваторами разумными. Мы верим, что для самых консервативных правительств существует долг и необходимость признать и осуществить без колебаний изменения, которых требуют социальные нужды, рожденные новым состоянием дел и духа… Если они будут отклонены, то это приведет… сначала к глубокой болезни, потом к продолжительной борьбе, и, рано или поздно, к ужасному взрыву»[131]131
  Guizot F. Mémoires… V. 8. P. 353.


[Закрыть].

Эту же мысль Гизо развивал после крушения режима Июльской монархии. В работе «Наши надежды и наши разочарования» (1855 г.) он писал, что после периода испытаний и потрясений общество просит у власти только порядка, как основного условия его существования. Но оно не может долго довольствоваться только этим; «активные силы развиваются в состоянии покоя, общество просыпается…» Он отмечал, что если правительство не способно удовлетворить потребности общества в развитии, если оно не может обеспечить общественный прогресс, «то оно оказывается неспособным осуществлять задачу обеспечения порядка и общественной безопасности; тогда правительство и нация или отдалятся друг от друга, или вместе погибнут во взаимной антипатии…»[132]132
  Guizot F. L’Eglise et la société chretimne en 1861. Paris, 1861. P. 232–233.


[Закрыть]. Как видим, через семь лет после своей отставки Гизо понимал, что общество нуждается не только в спокойствии и порядке, но и в постоянном развитии, в движении вперед, которое возможно путем осуществления хорошо продуманных и детально разработанных реформ.

Итак, либерализм времен Июльской монархии – это умеренное политическое течение. Либералы-орлеанисты зачастую исповедовали ценности, которые в настоящее время считаются прерогативой консерваторов. В отличие от либерализма англо-саксонского, французский либерализм носил доктринерский, бескомпромиссный характер, что дает основание говорить о некоем «консервативном либерализме». Такая верность изначально провозглашенным принципам и доктринам имела для французского либерализма двоякие последствия: она снискала ему репутацию негибкого, чуждого духу реформ, в первую очередь социального плана, но это же доктринерство позволило ему избежать конъюнктурных изменений на крутых поворотах истории.

Гизо – теоретик власти. Теория представительного правления

Сложнейшие проблемы парламентаризма, представительного правления, создания правового государства всегда были в центре внимания Франсуа Гизо, начиная с его работы 1816 года «О представительном правлении» и заканчивая его самыми поздними произведениями, относящимися ко второй половине XIX века («Три поколения», 1863 г.). Большой интерес представляет изучение его взглядов как видного социолога, историка и политического деятеля на проблемы парламентаризма и определение возможной эволюции в его взглядах. Сразу можно отметить, что точка зрения Гизо не была застывшей, неизменной, несмотря на свойственный ему догматизм и доктринерство; она эволюционировала по мере развития общества, изменения политической и социально-экономической реальности. В то же время, Гизо нельзя назвать оппортунистом, как его политического соратника Руайе-Коллара, во взглядах Гизо было гораздо больше постоянства относительно основных положений его теории. Не случайно, что в сборник его работ, опубликованный в 1869 г. «Mélangés politiques et historiques» вошли работы, написанные им в годы Реставрации. Это означает, что Гизо остался верен тем идеям, которые он защищал в первой трети XIX века, будучи молодым политиком.

Гизо всегда был противником абсолютизма и сторонником конституционной монархии, считая ее идеальной формой государственного устройства, которая была установлена во Франции на основе конституционной Хартии 1814 г. Он был противником установления во Франции республиканской формы правления, считая, что пятнадцать веков монархического правления не создали во Франции благоприятных условий для республики. В то же время, саму идею существования республики он допускал, высоко оценивая республиканский строй в США.

Итак, залог прочности государственного устройства заключался для Гизо в конституционной монархии и Хартии 1814 г. Он писал в своих «Мемуарах»: «Наследственная монархия, превратившаяся в монархию конституционную, заключала в себе, по моему мнению, все условия прочности и представлялась надежным поприщем для примирения сословий и партий, так яростно враждовавших когда-то между собой»[133]133
  Феоктистов Е.М. Записки Гизо. Империя и Реставрация. № 5–6. С. 325.


[Закрыть].

Как справедливо отмечал Гизо в работе «О правительстве во Франции со времен Реставрации и о современном министерстве» (1820 г.), если «либералы требовали всей Хартии, то роялисты – ничего, кроме хартии»[134]134
  Guizot F. Du gouvernement de la France depuis la Restauration et du Ministère actuele. R 141.


[Закрыть]. Хартия, устанавливавшая во Франции новое государственное устройство на штыках интервентов, была далеко неоднозначно встречена во французском обществе и вызвала самые разнородные чувства, которые, впрочем, как отмечал Лависс, сходились в одном: в недоверии и недовольстве ею. В отношении Хартии Гизо занял позицию «золотой середины»: он соглашался, что правление, установленное Хартией, носило на себе следы иноземного влияния и «имело физиономию несколько странную», но добавлял, что в 1814 г. задумываться об этом было некогда: обстоятельства требовали непременного преобразования прежней монархической власти, а Хартия из всех других способов этого преобразования представлялась наилучшей: она была делом необходимости, неизбежным следствием, вытекавшим из обстановки, сложившейся во Франции[135]135
  Гизо и его записки // Отечественные записки. 1858. Т. 119. С. 188–189.


[Закрыть]. Гизо так писал о Хартии в своих «Мемуарах»: «Взятая сама по себе и несмотря на свои собственные несовершенства и на возражения своих противников, Хартия была удобоисполнимою политической машиной; власть и свобода находили в ней одинаковые средства для своих действий и для своей защиты, и не настолько, вообще, плох был механизм, сколько были плохи приставленные к нему работники»[136]136
  Guizot F. Mémoires… V. 1. P. 35.


[Закрыть]. Как справедливо отмечал французский исследователь Д. Бажж, Хартия была необходимой, разумной и своевременной, но в то же время, она была лишь политическим инструментом, и все зависело от того, как ею воспользуются на практике. Следует отметить, что французские либералы периода реставрации далеко неоднозначно отнеслись к Хартии. По верному замечанию французского государственного деятеля правого спектра Бартелеми, если партия независимых (более радикальные либералы) видела в Хартии только первый шаг на пути к будущему, то доктринеры (более умеренные либералы) считали порядок, установленный Хартией, «абсолютно хорошим»[137]137
  Гизо и его записки // Отечественные записки. 1858. Т. 119. С. 362.


[Закрыть]. Но если Руайе-Коллар рассматривал Хартию только как текст для комментариев, то Гизо, как верно отмечал Д. Бажж, видел в ней материал, из которого можно создать нечто новое. Хартия не была для Гизо десятью заповедями, раз и навсегда данными; она явилась только инструментом, с помощью которого можно было проводить свою политику и направлять ее в нужное русло согласно обстоятельствам[138]138
  BaggeD. Ор. cit. Р. 130.


[Закрыть].

В первые годы существования режима Реставрации, во время правления министерства Ришелье и господства «бесподобной палаты» среди доктринеров преобладала точка зрения Руайе-Коллара, в основу своей концепции поставившего сильную королевскую власть. Палате депутатов он отводил чисто совещательную роль: она должна только доводить до сведения короля различные мнения, существующие в обществе. Это было естественно в условиях ультрароялистской реакции «бесподобной палаты»: если бы такая палата располагала неограниченной властью, то это грозило бы отказом от основных положений Хартии 1814 г., поэтому в этих условиях Руайе-Коллар защищал идею сильной королевской власти, а не парламента. Гизо был согласен с мнением Руайе-Коллара о том, что всевластие палат ведет к узурпации власти, к тому, что, несмотря на провозглашенные политические свободы, на самом деле политические права будут отсутствовать, поэтому именно реставрированная королевская власть должна быть точкой опоры в обществе[139]139
  Guizot F. Trois générations… P. 113.


[Закрыть]. В работе «Три поколения» Гизо отмечал, что в то время он, тогда еще не заседавшей в Палате депутатов (ему еще не было сорока лет), полностью одобрял политику своих политических товарищей, направленную против «мстительной власти палаты 1815 года, и их усердие защитить от ее притязаний королевскую власть»[140]140
  Ibid. P. 118.


[Закрыть]. В то же время, он подчеркивал, что, несмотря на то, что он «оказывал… партии сопротивления свое самое старательное содействие, теория… об основных властях государства…его отнюдь не удовлетворяла»[141]141
  Ibidem.


[Закрыть]. Гизо занял свойственную ему позицию «золотой середины», стремясь соединить идею сильной королевской власти с парламентским образом правления по примеру Великобритании. Эти мысли нашли свое выражение в работе «О представительном правлении и о современном положении Франции» (1816 г.), которая была направлена против учений теоретиков крайних партий Витролля (лидер ультрароялистов) и Б. Констана (лидер независимых). Как отмечал

В. А. Бутенко, Гизо, знавший английский государственный строй лучше Руайе-Коллара, не мог так легко осудить систему парламентского министерства[142]142
  Бутенко В.А. Указ. соч. С. 353.


[Закрыть]. В то же время, его личное прошлое в гораздо меньшей степени связывало его с принципом легитимизма и династией Бурбонов, чем прошлое Руайе-Коллара, что давало Гизо возможность более беспристрастно оценить положение королевской власти во Франции. Поэтому после 1820 г., когда ультрароялистская реакция перешла в наступление, и доктринеры оказались в оппозиции правительству, политическая система, построенная Руайе-Колларом, потерпела неудачу, и именно Гизо взял на себя задачу создать новую теорию для своей партии – теорию парламентаризма. В работе «О представительном правлении» сущность английской парламентской системы Гизо видел не в том, что фактическое руководство перешло в руки Палаты общин, а том, что «правительство решилось поместиться в недрах самих палат, установить здесь центр своей деятельности и управлять… среди них и посредством них»[143]143
  Guizot F. Du gouvernement représentatif et de l’état actuel de la France. Paris, 1816. P. 31.


[Закрыть]. Как видим, Гизо призывал к гармоничному взаимодействию королевской власти, правительства и парламента, к совместной работе всех ветвей власти. В 1816 г. Гизо, прежде всего, делал упор именно на взаимодействии, а не на разделении властей, как Руайе-Коллар. Гизо настаивал в это время на слиянии законодательной и исполнительной власти: «Так как общество одно, то и правительство тоже должно быть одно»[144]144
  Ibid. P. 25.


[Закрыть]. В этой работе Гизо называл теорию разделения властей «напрасной», считая, что она вносит дисбаланс в политическую систему, так как правительство и парламент, по его мнению, при системе разделения властей будут находиться в постоянной вражде друг с другом, и борьба между ними закончится либо разрушением наиболее слабого элемента, либо слиянием ветвей власти. Поэтому власть, по мнению Гизо, должна быть единой в своей основе, хотя и раздельной внешне[145]145
  Ibid. P. 28–29.


[Закрыть]. Гизо ни в коем случае не отвергал сам принцип разделения властей, но выступал за согласованные действия различных ветвей власти, настаивая на их гармоничном взаимодействии и внутреннем единстве. Он полагал, что согласно теории разделения властей, король представляет собой правительство, Палата депутатов – оппозицию, а Палата пэров – посредника между ними. В действительности же, напротив, король, Палата пэров и Палата депутатов должны составлять одну и ту же власть, которая управляет соединенной силой этих трех элементов. При этом оппозиция, существующая в парламенте, является, по мнению Гизо, оппозицией внутренней, которая действует в самом правительстве. Такая оппозиция, считал Гизо, является своеобразным средством устрашения власти, когда одно наличие оппозиции будет обязывать правительство быть мудрым и твердым[146]146
  Ibid. P. 30.


[Закрыть].

Гизо не рассматривал вопрос о том, как эта гармония между властями должна осуществляться на практике. Он ссылался только на право роспуска палаты и на «законное» влияние, которое должно оказывать на выборах правительство, а также был убежден в необходимости сильной королевской власти. Гизо писал: «Мы далеки от того, чтобы думать, что природа представительного правления обязывает короля быть только королем-лентяем или азиатским монархом, за которого управляет визирь»[147]147
  Ibid. P. 8.


[Закрыть]. Гизо продолжал: «Только король хочет и может действовать, он один имеет право желать власти и управлять. Министры же только освещают волю короля, это не только их долг, но и необходимость, поскольку без воли короля министры – это ничто, они ничего не могут без него[148]148
  Ibid. P. 39.


[Закрыть]. Таким образом, именно король, по мысли Гизо, определяет политический курс страны, министры являются лишь исполнителями его воли; их основная обязанность – доводить мнение короля до сведения парламента, а мнение палат до сведения короля. Что касается ответственности министров за акты королевской власти, то ответственные министры, по мнению Гизо, вовсе не получают инициативы в делах управления. Принимая свои портфели, они лишь «подтверждают, что взгляды и намерения короля вполне совпадают с их собственными, или, что они надеются приобрести на взгляды короля достаточное влияние, чтобы не бояться скомпрометировать себя, исполняя его намерения»[149]149
  Guizot F. Mélangés politiques et historiques. Paris, 1869. P. 36–40.


[Закрыть].

В вопросе о законодательной инициативе Гизо в этот период решительно встает на сторону королевской власти. В руках палат, которые, по его мнению, являются по отношению к правительству «естественно нападающей властью», законодательная инициатива неизбежно превращается в «орудие агитации и беспорядка». С ее помощью парламент будет бороться с правительством, а правительство, все время вынужденное защищаться, всегда будет слабым и неустойчивым, и либо погибнет само, или сокрушит власть палат[150]150
  Бутенко В.А. Указ. соч. С. 355.


[Закрыть]. Гизо подчеркивал, что если в Англии право законодательной инициативы принадлежит парламенту, то это не потому, что оно должно ему принадлежать, а потому, что парламент в Англии является центром сосредоточения власти. Парламент является инструментом, с помощью которого король управляет. Во Франции же право законодательной инициативы должно принадлежать именно королю, а не парламенту, поскольку именно королевская власть, по мнению Гизо, являлась центральным органом власти[151]151
  Guizot F. Du gouvernement représentatif et de l’état actuel de la France. P. 51–52.


[Закрыть].

Гизо справедливо полагал, что после пережитых Францией революционных потрясений общество нуждалось в существовании некоего авторитета, внушавшего бы уважение и доверие. Таким авторитетом, по его мнению, могла быть только реставрированная королевская власть: «Король должен говорить, приказывать и предлагать»[152]152
  Guizot F. Mélangés politiques et historiques. P. 65–66.


[Закрыть], а не замыкаться в себе и не быть пассивным под предлогом своей неприкосновенности и ответственности министров[153]153
  Guizot F. Du gouvernement représentatif et de l’état actuel de la France. P. 36–39.


[Закрыть].

Гизо неоднократно подчеркивал, что система парламентского правления находилась во Франции только в стадии становления, во Франции, в отличие от Великобритании, не было опыта парламентской деятельности. Поэтому революция, целями которой были свобода и справедливость (под которой Гизо понимал справедливые, то есть равные для всех граждан, законы), закончилась борьбой политических групп за власть. Эта борьба не только не прекратилась после 1814 г., но разгорелась с новой силой. В таких условиях, считал Гизо, только королевская власть могла быть посредником между противоборствующими общественными интересами[154]154
  Ibid. P. 2–6.


[Закрыть]. Отсюда вытекала основная задача королевской власти: стремиться быть надклассовой, внепартийной силой, которая смогла бы объединить под своей эгидой все общество[155]155
  Ibid. Р. 77.


[Закрыть].

В феврале 1820 г. ремесленником Лувелем был убит племянник короля герцог Беррийский. Ультрароялисты добились от Людовика XVIII отставки Деказа; к власти пришло министерство герцога Ришелье. После выборов 1820 г. большинство в Палате депутатов заняли ультрароялисты. Лидеры группы доктринеров – Гизо, Руайе-Коллар, Барант, К. Жордан – были лишены своих должностей в Государственном совете. Гизо сохранил за собой преподавательскую деятельность в Сорбонне. Еще до начала своего курса лекций по новой истории он опубликовал несколько работ по важнейшим политическим вопросам, стоявшим перед Францией в тот период: «О правительстве во Франции со времен Реставрации и о современном министерстве» (1820), через несколько месяцев – «О средствах управления и об оппозиции в современном положении Франции», «О заговорах и о политическом правосудии» (1821), «О смертной казни по политическим вопросам» (1822), в которых выступил против политики правительств Реставрации, которые все больше склонялись на сторону ультрароялистов. Впоследствии, уже после падения режима Июльской монархии, в своих «Мемуарах» он отмечал, что и в 1850-е он мог подписаться под каждым словом, написанным им в годы Реставрации: «Тридцать шесть лет прошло. За этот долгий период времени, в течение восемнадцати лет я принимал участие в работе моего поколения по созданию свободного правительства. Это правительство было сметено. Однако, и я заявляю это без скептических колебаний и без ложной скромности: то, что я написал в 1821 г. о средствах управления и об оппозиции в современной Франции, я и сегодня перечитываю с удовлетворением и почти со всем согласен»[156]156
  Guizot F. Mémoires… V. 1. P. 302–303.


[Закрыть]. Гизо писал в «Мемуарах», что в этих работах он пытался опровергнуть мнение большей части консерваторов, согласно которому после всех смут и переворотов во Франции не мог утвердиться стабильный режим. Наоборот, он утверждал, что конституционная Хартия предоставляла такую возможность, и исполнение этой сложной задачи зависело от всей французской нации. Он подчеркивал, что никакая человеческая мудрость не в состоянии спасти народ, если он сам ничего не сделает для своего спасения[157]157
  Феоктистов Е.М. Записки Гизо. Империя и Реставрация. С. 361.


[Закрыть]. Власть, со своей стороны, должна удовлетворять насущные нужды и потребности общества, именно в этом она черпает свою поддержку и опору. По мнению Гизо, одной из причин ослабления королевской власти во Франции в XVIII в. явилось именно то, что все связи, соединявшие прежде правительство и народ, были расторгнуты самим правительством[158]158
  Guizot F. Du gouvernement de la France depuis la Restauration et du Ministère actuele. P. 287.


[Закрыть]. Он отмечал, что люди, управляющие государством, часто впадают в заблуждение: они считают, что власть самодостаточна, что она имеет свою собственную силу, свою жизнь, не только отличную, но и независимую от жизни общества: «Министры, префекты, мэры, солдаты – это то, что власть называет средствами управления, и когда она ими владеет… она полагает, что управляет, и удивляется, встречая на своем пути препятствия, потому что она не владеет своим народом, как своими агентами»[159]159
  Guizot F. Des moyens de gouvernement et d’opposition dans l’état actuel de la France. P., 1821. P. 129.


[Закрыть]. Истинные средства управления, по мнению Гизо, заключены в недрах самого общества и не могут быть отделены от него: «Слава Богу, человечество не является полем, возделываемым землепашцем; человеческое общество само производит свои самые прочные средства управления»[160]160
  Ibid. P. 129.


[Закрыть]. Гизо разделял гражданское общество и политическое. В работе «О демократии во Франции» он так определяет эти понятия: гражданское общество – это «семья, собственность во всех видах: земля, капитал или зарплата; труд во всех его формах: индивидуальный или коллективный, интеллектуальный или ручной; положение людей в обществе и отношения между людьми, которые приводят к семье, собственности и труду…»[161]161
  Guizot F. De la démocratie en France. P. 72.


[Закрыть]. Итак, гражданское общество – это сфера частных, личных отношений граждан, без вмешательства органов власти. Политическое общество – это отношения, возникающие между людьми в их взаимодействиях с правительством, то есть с органами власти[162]162
  Ibid. P. 73.


[Закрыть]. Взаимодействие власти и гражданского общества Гизо рассматривал в двух аспектах: во-первых, власть как бы договаривается с общей массой граждан, которых она непосредственно не видит и с которыми она непосредственно не общается; во-вторых, непосредственные отношения с индивидами, которые находятся в прямых отношениях с государственной властью, то есть с должностными лицами. Поэтому «воздействовать на массы и управлять посредством индивидов – это и означает управлять»[163]163
  Ibid. Р. 130.


[Закрыть]. Гизо отмечал, что из этих двух аспектов власть часто забывает первый. В этом, по его мнению, заключается фатальная ошибка, поскольку именно в массах, в самом народе власть должна черпать свою важнейшую силу, свои средства управления[164]164
  Ibid. Р. 131.


[Закрыть]. Гизо приводит такой пример: с 1795 по 1799 гг. Директория пыталась управлять Францией, но напрасно; это правительство, по его мнению, преклонялось перед индивидуальными интересами и было неспособно подняться до интересов страны. Люди, стоявшие во главе государства, как и большинство чиновников, занимались только собой, «одна Франция была забыта»[165]165
  Ibidem.


[Закрыть]. Что сделал Наполеон? «Он отнюдь не забыл индивидов, но он в первую очередь занимался массами. Он сделал кое-что для каждого из своих приближенных и многое для народа, который был далеко от него. Он признавал его нужды, понимал его чаяния… и стал «общественным» деятелем»[166]166
  Ibid. Р. 132.


[Закрыть]. Наполеоновский режим пал. Означало ли это, спрашивал Гизо, что Наполеон пренебрег личными интересами своего окружения? Нет, конечно: «никогда еще человек не был окружен таким кортежем индивидуальных интересов; никогда человек не имел больше средств и большего искусства руководить людьми. Но в то же время, он забыл Францию. Он не находил больше в чувствах и интересах нации свои главные средства управления»[167]167
  Ibidem.


[Закрыть]. Как видим, именно нация, общественное мнение являются для Гизо основой сильной власти. В умении договариваться с массами, по его мнению, заключается «великая пружина власти»[168]168
  Ibidem.


[Закрыть]. Гизо приводит слова Христа: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию». (Ев. от Марка, гл. 2, стих 17). Задача власти, по мысли Гизо, заключается в том же самом: она имеет дело, главным образом, с социальными болезнями. Ее искусство состоит в том, чтобы находить в самом обществе точку опоры…»[169]169
  Ibid. P. 149.


[Закрыть]