Текст книги "Франсуа Гизо: политическая биография"

Отметим, что такая концепция среднего класса как обширного слоя, существовавшего в те годы во Франции, включающего разные социальные группы и являющегося гарантом стабильности и процветания всего общества, имела своих оппонентов. В частности, либерал, интеллектуал Алексис де Токвиль определял средний класс как вполне определенную и достаточно узкую социальную группу. Он писал: «В 1830 г. среднее сословие одержало окончательную и такую полную победу, что все политические права, все льготы, все прерогативы, вся правительственная власть оказались замкнутыми и как бы наваленными в кучу в узких рамках этого одного сословия, в которое был закрыт доступ легально всем, кто стоял ниже, а фактически всем, кто стоял выше. Таким образом, среднее сословие сделалось единственным руководителем общества, даже, можно сказать, взяло его в арендное содержание. Оно заместило все должности, до крайности увеличило их число и приучилось жить почти столько же за счет государственной казны, сколько своим собственным трудом»[217]217
  Токвиль А. Воспоминания Алексиса Токвиля, изданные графом Токвилем. М., 1893. С. 11.


[Закрыть]. Как видим, Токвиль, сожалевший о подавлении аристократии «демократией», определял средний класс скорее как крупную торгово-промышленную, финансовую и аграрную буржуазию.

Итак, как либералы в годы Июльской монархии, так и современные исследователи именно средний слой определяют как основу общества, как гарант социальной стабильности и экономического благосостояния. Однако, если в современных условиях средний класс сохраняет свое благополучие во многом благодаря активной социальной политике и помощи со стороны государства, то либералы-орлеанисты, считая средний класс открытым социальным слоем, однако, не стремились расширять его путем активной социальной политики, считая ее уделом частных благотворительных организаций. Рассуждая о среднем классе, они имели в виду, прежде всего, класс политический, игнорируя экономический аспект. Отметим, что еще со времен Реставрации политическая экономия рассматривалась во Франции как дисциплина подозрительная, по причине своей кажущейся связи с философией и идеологией XVIII века (в условиях антипросветительской реакции в постреволюционной Франции).

Положение о том, что активная социальная государственная политика приведет к нивелированию заслуг каждой отдельно взятой личности, была неразрывно связана с интерпретацией умеренными либералами идеи равенства, одной из самых противоречивых и неоднозначных категорий либерализма. Французские либералы сформулировали концепцию равных и неравных прав. Они полагали, что все люди по факту своего рождения обладают равными неотъемлемыми правами, среди которых наиболее важные – права на жизнь, свободу, собственность. В то же время люди не равны ни по биологическим параметрам, ни по уму, ни по нравственному облику. Либералы-орлеанисты в духе современного неоклассического либерализма и консерватизма исходили из представления о естественном неравенстве людей, считая, что попытки искусственного выравнивая их экономического положения через вмешательство государства приводят к элиминации стимулов частной предпринимательской инициативы и препятствуют экономическому развитию. Как писал Гизо в своих «Мемуарах», «долг правительства – прийти на помощь обездоленным классам, помочь им в их растущем стремлении к благам цивилизации. В этом нет ничего более очевидного и более святого. Но это должно делать не государство, а сами люди»[218]218
  Guizot F. Mémoires…V. 6. Р. 347.


[Закрыть].

В этом отношении Гизо придерживался базового для классического либерализма принципа laisser-faire («позволяйте делать») – представления о том, что социальное творчество освобожденного человека и естественный, нерегламентированный ход общественного развития могут наилучшим образом решить практически все проблемы, стоящие перед человечеством. Такой подход во многом был связан с интерпретацией категории свободы классическими либералами, которая воспринималась ими сквозь призму проблемы освобождения, эмансипации личности в условиях распада феодального общества, когда складывались основы особого негативного понимания свободы как «свободы от» – от диктата общества, искусственных, навязанных извне ценностей, внешних ограничений.

В то же время в русле классического либерализма Гизо полагал, что государство должно создавать нормальные политические условия, поддерживать внутренний мир и внешнеполитическую стабильность для успешного развития экономической активности граждан. Еще в своих ранних работах он подчеркивал взаимосвязь между внутриполитической стабильностью и социально-экономическим положением основных групп населения: «Если классы одновременно зажиточные и трудолюбивые будут чувствовать себя униженными, если они будут жить в состоянии моральной депрессии, сталкиваясь лицом к лицу с наглостью… это будет иметь очень опасные последствия для общественного спокойствия и для самой власти»[219]219
  Guizot F. Du gouvernement de la France depuis la Restauration et du Ministère actuel. R 146–147.


[Закрыть].

Для орлеанистов богатство было важно не само по себе: оно принималось в расчет, скорее, как показатель личных заслуг, умственных способностей или моральных качеств. Именно в этом ракурсе следует интерпретировать лозунг, сформулированный Гизо, в своем кратком варианте широко известный, как «Обогащайтесь!», который понимается подчас искаженно и неверно, символизируя якобы господство духа стяжательства, жажду неуемного обогащения и денег. В полном варианте этот лозунг звучит следующим образом: «Обогащайтесь посредством труда и бережливости, и вы станете избирателями!»

Гизо подчеркивал два момента обогащения: обогащение, получение прибыли является естественным вознаграждением за труд, и, кроме того, постепенная эволюция условий жизни посредством труда представляется для него, несомненно, более надежной, чем импровизированная трансформация и революционные потрясения. До настоящего времени остается спорным вопрос, когда Гизо мог произнести оба этих выражения. Сам Гизо не повествует об этом ни в «Мемуарах», ни в своей переписке, ни в многочисленных статьях. Во время обсуждения в Палате депутатов 1 марта 1843 г. вопроса о секретных фондах Гизо произнес речь об «истинных нововведениях», откуда можно было извлечь урезанный лозунг: «Обогащайтесь!». Но эти слова нельзя вырывать из общего контекста его речи: «Было время, славное время, когда нация боролась за обретение социальных и политических прав… Это дело совершено, права завоеваны, теперь переходим к другим. Вы хотите продвинуться вперед, вы хотите совершить то, что не успели сделать ваши отцы. Вы правы… В настоящее время, исходя из этих прав, создавайте свое правительство, укрепляйте свои институты, просвещайтесь, обогащайтесь, улучшайте моральные и материальные условия нашей Франции: вот истинные инновации»[220]220
  Cm.: Broglie G. Guizot. P. 126.


[Закрыть]. Он призывал отнюдь не к непомерному обогащению, а к уважению труда, посредством которого человек сможет подняться на более высокую ступень социальной лестницы, опираясь на свои собственные таланты и способности.

Как видим, Гизо и в целом либералы-орлеанисты полагали, что если государство и общество будет жестко диктовать индивидууму возможности использования таланта, умения и имеющихся у него средств, то область для его жизненного маневра может оказаться слишком узкой и общество законсервируется в имеющемся состоянии[221]221
  См.: Мовсесян Л.Г. Либерализм и экономика. М., 2003. С. 55.


[Закрыть].

Итак, для орлеанистов было характерно следование одному из важнейших постулатов социальной философии либерализма – человеку нужно дать ровно столько власти над необходимыми ему вещами, сколько потребуется для реализации индивидуальных целей в соответствии с его уникальными навыками, идеями и знаниями. Максимально использовать индивидуальные знания и умения для достижения личных целей и жизненного успеха человеку позволяет частная собственность, являющаяся одной из базовых категорий либерализма.

Умеренным либералам Июльской монархии был, однако, чужд идеал процветания на американский манер; среди них не было крупных промышленников, промышленные предприятия носили семейный характер. В условиях развития промышленной революции главным богатством по-прежнему считалась земля: именно земельная рента являлась источником капиталов для развивающейся промышленности. Это буржуазное общество по своим вкусам, нравам, взглядам было весьма близко миру землевладения[222]222
  Согрин В.В., Патрушев А.И., Токарева Е.С., Фадеева Т.М. Либерализм Запада XVII–XX веков. М., 1995. С. 66–67.


[Закрыть]. Отметим, что в годы Июльской монархии французское общество продолжало оставаться сельским: 75 % населения страны составляло крестьянство[223]223
  Histoire de la France. La France de la bourgeoisie. P. 96.


[Закрыть].

Именно земельная собственность давала так называемое notabilité, то есть знатность, влияние в обществе. Как правило, те, кто сумел нажить состояние в результате занятий торгово-промышленной или интеллектуальной, научной деятельности, покупали землю. По словам Гизо, именно земельная собственность являлась объектом устремлений человека: «Те, кто ею владеют, предаются все большему и большему наслаждению. Те, кто ею еще не обзавелись, всеми силами стараются ее приобрести. У крупных собственников снова входит в моду жить на своей земле. Буржуа, достигший определенного достатка, размещается в деревне на отдых. Крестьяне мечтают об увеличении своего участка. В то время как движимая собственность все более успешно развивается, земельная собственность становится все более желанной и ценной»[224]224
  Guizot F. De la démocratie en France. P. 80.


[Закрыть].

Гизо определял причины, по которым земельная собственность была предпочтительной: это ее устойчивость, меньшая изменчивость, лучшая сопротивляемость социальным изменениям. Однако эти причины сугубо материального характера – не единственные. Движимая собственность, капитал могут дать человеку богатство. Земля же дает ему и нечто другое, то, что Гизо называл «частицей мира». Земельная собственность, по его словам, как бы объединяет бытие конкретного человека со всем миром, она носит вселенский характер, связана с космосом, с Богом, земельная собственность возвышает индивидуума над природой и создает для его семьи «домашнюю родину». Кроме того, по мнению Гизо, земельная собственность наиболее гармонично соответствует природе человека: благодаря ей жизнь и деятельность человека становятся более нравственными. Он подчеркивал, что почти во всех сферах профессиональной деятельности, не связанных с землей, успех зависит от усилий человека, его профессиональных навыков и способностей. В сельскохозяйственной деятельности человек постоянно ощущает присутствие Бога, во многом зависит от сил природы.

Как видим, цензитарная система обеспечивала доминирование общества, в котором главным богатством по-прежнему оставалась земельная собственность[225]225
  Rémond R. La vie politique en France. 1789–1848. T. 1–2. Paris, 1965. T. 1. P. 305.


[Закрыть].

В то же время, несмотря на приверженность в социальной сфере принципу laisser-faire, экономическая модель французского либерализма, по мнению ряда исследователей, носила «консервативный оттенок», что нашло свое выражение, прежде всего, в приверженности французских либералов принципу протекционизма, который, на первый взгляд, никак не согласовывается с либеральной экономикой. По мнению французского исследователя Ж. Тушара, следует различать либерализм, принимающий технический прогресс, благоприятствующий свободному развитию промышленности и либерализм, в экономическом отношении консервативный и протекционистский[226]226
  Touchard J. Histoire des idées politiques. Paris, 1962. P. 517.


[Закрыть]. Первая модель либерализма превалировала в Англии, вторая – во Франции, где либерализм, в общем, более смелый в плане политическом, в экономическом отношении показал себя осторожным и неуверенным.

Традиционно политика протекционизма, проводимая правящими кругами Франции в годы Июльской монархии, рассматривалась как серьезный тормоз на пути быстрого экономического развития. В то же время, следует учитывать, что без подобных защитительных мер экономика страны была бы не в состоянии выдержать конкуренцию, прежде всего, Великобритании, Бельгии или Пруссии после создания Таможенного союза 1834 г. Французские умеренные либералы были не согласны с позицией английских либералов, в частности, Адама Смита, утверждавшего, что государство не должно вмешиваться в торгово-промышленные вопросы. По мнению Гизо, интересы промышленности и торговли должны находить эффективную поддержку со стороны государства. Он говорил о «легитимности принципа протекционизма, применяемого в интересах промышленности и торговли» и подчеркивал, что «всякое разумное правительство… должно его осуществлять»[227]227
  Guizot F. L’Histoire parlementaire de la France. P., 1863–1864. T. 1–5. T. 4. P. 542.


[Закрыть]. В целом, несмотря на некоторые негативные стороны системы протекционизма, такие как искусственное сдерживание иностранной конкуренции, высокие монопольные цены на внутреннем рынке, что затрудняло быстрое развитие производства и приводило к низкой покупательной способности основной массы населения, протекционистские меры, принимаемые либералами-орлеанистами, были эффективными[228]228
  Накануне заключения договора 1860 г. с Великобританией, импорт мануфактурных изделий во Францию составлял всего 0,7 % объема национального промышленного производства (3 % общего импорта).


[Закрыть].

Либерализм является поборником сложной организации общества, он приветствует создание гражданского общества, наполненного многочисленными, независимыми от государства разнообразными организациями. Самое страшное – когда государство противостоит гражданину при отсутствии иных общественных организаций. Как отмечал Гизо в «Истории цивилизации во Франции», только свободные учреждения могли обеспечить не только мудрость, но и прочность правительства. По его словам, «нет системы, которая могла бы существовать без помощи общественных учреждений»[229]229
  Гизо Ф. История цивилизации во Франции. Т. 1–4. М., 1877–1881. Т. 1. С. 257.


[Закрыть]. Именно нация, общественное мнение рассматривались французскими либералами как основа сильной власти. К сожалению, эти идеи о необходимости взаимодействия гражданского общества и государства в годы Июльской монархии остались во многом благими пожеланиями. Ошибка либералов заключалась именно в том, что они отгородились от страны рамками так называемой pays legal, то есть частью общества, участвующей в политической жизни страны в качестве избирателей и самих «слуг народа». Орлеанисты, заботясь о парламентском большинстве, слишком мало заботились о большинстве в стране, о самом народе. «Я могу только сожалеть о вас», – говорил король Луи Филипп эльзасским рабочим, которые жаловались на недостаток работы. «Это дело не касается палаты», – отвечал президент Созе на петиции подобного рода[230]230
  Вызинский Г. Защитники парламентаризма и оппозиционная литература во Франции // Русский вестник. 1858. Т. 17. Октябрь. Кн. II. С. 570.


[Закрыть].

Итак, сложнейшая конструкция социальной философии либерализма создавалась путем множества проб и ошибок, в ходе длительной и продолжающейся общественной эволюции. Это особенно четко прослеживается на примере формирования либеральной философии и идеологии во Франции, происходившей на фоне революционных потрясений и кризисов конца XVIII и всего XIX века. Идеи классического либерализма, сформулированные в первой половине XIX века, пережили свое время, и, претерпев определенную эволюцию, стали базовыми категориями и ценностями современного общества.

Революции – локомотив французской истории?

Французская революция конца XVIII века, ее причины и предпосылки, цели и задачи, движущие силы, влияние, оказанное ею на дальнейшее развитие страны, – это одна из тех проблем в истории Франции, которая неизменно привлекала внимание Франсуа Гизо. Для него эта революция была реальной действительностью, в которой прошли его детство и отрочество, и стала историей в годы его молодости. В годы Реставрации Бурбонов, когда началась политическая и научная карьера Гизо, во Франции отмечалось усиление интереса к проблемам минувшей революции, изучение ее опыта стало настоятельной необходимостью, поскольку перед страной стояла проблема определения ее дальнейшего политического и социально-экономического развития. Французский исследователь П. Розанваллон в работе «Момент Гизо» справедливо отмечает, что если до 1815 г. большинство политических деятелей, даже представители ультрароялистов, отвергая якобинский террор, признавали закономерность революции, то после установления режима Реставрации, особенно в годы правления «бесподобной палаты», обострилась борьба вокруг вопроса о ее закономерности[231]231
  ЯозапуаНоп Р. Ор. ск. Р. 59.


[Закрыть]. В 1818 г. появилась работа Жермены де Сталь «Размышления об основных событиях французской революции», ставшая ориентиром либеральной историографии. Дочь банкира Неккера, она пыталась оправдать политику своего отца, на которого взваливали ответственность за революцию. Жермена де Сталь, кумир тогдашних интеллектуалов, призывала к углубленному пониманию французской революции, к определению ее сильных и слабых сторон, к разграничению позитивного и негативного в революции, «духа, рожденного революцией» от «духа, рожденного в период революции». С 1823 г. в Париже стали выходить первые тома «Истории французской революции с 1789 года до 18 брюмера» Адольфа Тьера; в 1824 г. появилась работа Ф. Минье «История французской революции», в которой он приветствовал революцию и высоко оценивал ее значение для изменения социальной структуры общества, но отрицательно относился к якобинскому террору. Гизо же, являвшийся ровесником революции, не написал специального научного исследования, посвященного непосредственно ей, однако, во многих своих произведениях он обращался к изучению основных проблем революции. К числу этих работ относятся: «О представительном правлении во Франции» (1816), «О правительстве во Франции со времен Реставрации и до современного министерства» (1820), курс лекций по истории нового времени, прочитанный им в Сорбонне в 1820 – 1822 гг., курс лекций по истории цивилизации в Европе и во Франции (1828–1830), работы более позднего периода: «О демократии во Франции» (1849) и «Три поколения» (1863), в которой Гизо рассматривал вопросы, связанные с тремя революциями во Франции: Революцией конца XVIII века, Революцией 1830 г., Революцией 1848 г. В 1818 г. появились четыре статьи Гизо, опубликованные в журнале «Политические и литературные архивы», выпускаемом доктринерами. Гизо был ведущим сотрудником этого журнала.

П. Розанваллон справедливо задается вопросом: почему Гизо написал «Историю Английской революции», но не написал историю революции во Франции?[232]232
  Ibid. Р. 205.


[Закрыть]. Сам Гизо не дал на него ответа ни в своих «Мемуарах», ни в переписке. Как считает Розанваллон, причину этого нужно искать в той интерпретации французской революции, которую дал Гизо: он не считал целесообразным уделять основное внимание фактологии, его интересовал анализ важнейших проблем революции. Гизо рассматривал революцию как важнейший этап в многовековом развитии французской цивилизации, потребность в которой стала ощущаться задолго до 1789 года, а ее результаты, по его мнению, оказали огромное влияние на дальнейшее развитие страны. Гизо, по верному наблюдению Розанваллона, стремился понять революцию «не столько в ее событиях, сколько в ее принципах»[233]233
  Ibidem.


[Закрыть]. Действительно, Гизо не занимался детальным изучением конкретных событий, связанных с революцией; это не входило в его основную задачу. Наиболее важным он считал понять идейно-политические истоки, причины революции, ее историческое значение.

Отмечая, что каждую революцию можно анализировать в двух аспектах: как определенный этап в развитии цивилизации, и как событие, ограниченное начальной и конечной датой, Гизо справедливо полагал, что французскую революцию нужно изучать именно как наивысший этап в поступательном развитии французской цивилизации, продолжавшийся, по его мнению, и в современной ему Франции. В этом отношении этому подходу близка позиция известного французского историка Ф. Фюре, для которого Французская революция завершилась только в 1875 г. с институционализацией во Франции режима Третьей республики. Розанваллон справедливо отмечал, что если Гизо не создал истории революции, то он работал над созданием ее теории. По его мнению, изучение Гизо истории Английской революции позволяло ему глубже понять причины возникновения, цели, задачи революций во Франции[234]234
  Ibid. Р. 206.


[Закрыть].

Изучая историю Английской революции середины XVII в., Гизо пришел к выводу, что, несмотря на существенные различия между ней и Французской революцией конца XVIII столетия, между этими революциями было и много общего: «Конечно, различие обоих переворотов немаловажно, как это видно из самих последствий их; но, в сущности, положение дел было весьма сходно, и значение событий в окончательном виде их – одно и то же»[235]235
  Гизо Ф. История цивилизации в Европе. СПб., 1892. С. 260.


[Закрыть]. Июльская революция 1830 г. являлась, по мнению Гизо, французским аналогом Славной революции 1688–1689 гг. в Англии. Главной же причиной обращения Гизо именно к истории Английской революции представляется следующее: Гизо, стремясь определить пути дальнейшего развития государственности во Франции в постнаполеоновскую эпоху, обратился в годы Реставрации к изучению истории Великобритании как страны, в которой в результате революции значительно усилилась власть парламента, в целом режим конституционной монархии, являвшейся, по твердому убеждению Гизо, идеальной формой государственного устройства.

С первых лет существования режима Реставрации, когда Гизо стал заниматься изучением вопросов, связанных с революцией, он занял в оценке этого события неизменно свойственную ему позицию «золотой середины», пытаясь найти путь к установлению во Франции парламентской монархии, в равной степени удаления как от абсолютизма, так и от крайностей якобинизма[236]236
  Rosanvallon Р. Op. cit. Р. 60.


[Закрыть]. Различая и выявляя положительные и отрицательные стороны в революции, Гизо хотел определить средний путь политического развития Франции, хотя эта теория, по справедливому замечанию Розанваллона, не являлась ни новой, ни оригинальной[237]237
  Ibidem.


[Закрыть]. Р. Капланов в статье «Франсуа Гизо: у истоков либерального европеизма» верно отмечает, что в первые годы Реставрации, когда во Франции значительно возрос интерес к минувшей революции и существовала необходимость определить пути дальнейшего развития государственности в этой стране, было очень важно помочь общественному мнению найти правильную точку зрения на революцию, отделить «зерна» – то есть ее позитивные социально-политические завоевания: равенство всех граждан перед законом, ликвидацию сословных привилегий, конституционную форму правления – от «плевел»: анархии и деспотизма[238]238
  Капланов Р.М. Франсуа Гизо: у истоков либерального европеизма // Европейский альманах. История. Традиция. Культура. М., 1990. С. 59.


[Закрыть].

Высоко оценивая Французскую революцию, Гизо рассматривал ее как наивысший этап в развитии французской цивилизации, неразрывно связанный со всей предыдущей историей. Основное внимание он уделил рассмотрению причин революции, ее идейно-политическим истокам, движущим силам, целям и задачам, поставленным и решавшимся в ходе революции, изучению ее достижений и ошибок, в том числе насилия и террора, определению значения и результатов революции.

Гизо, как и в целом доктринеры, пытался примирить «новую», постреволюционную Францию со «старой», дореволюционной, подчеркивал связь между ними. Революция была для него не каким-то изолированным фактом, а событием, имеющим глубокие исторические корни. Эта мысль нашла яркое отражение в курсе лекций по новой истории, прочитанном Гизо в Сорбонне в 1820–1822 гг. Он писал: «Я хотел доказать, что усилия, употребленные нашим временем к установлению в государстве политической свободы и ее гарантий, не заключали в себе ничего нового или странного; что в продолжение всей нашей истории, более-менее безвестно, более или менее неудачно, но уже неоднократно, Франция бралась за это дело; что, схватившись за него с жаром и страстью, поколение 1789 г. было и право и не право: право потому, что оно возобновило великую попытку своих отцов; не право потому, что приписывало себе ее честь и изобретение, и почитало себя призванным, на основании одних только идей и своих желаний к созданию совершенно нового мира. Я хотел, таким образом, служа интересам современного общества, пробудить в нем справедливость и сочувствие к нашим нравам, к тому старинному французскому обществу, которое, на продолжении пятнадцати столетий, трудолюбиво и славно собирало для нас доставшееся нам наследство цивилизации»[239]239
  Гизо и его записки // Отечественные записки. 1858. Т. 118. № 5–6. С. 584.


[Закрыть]. Гизо был прав, утверждая, что «забвение своего прошлого и презрение к нему составляют в народе важный недостаток и великую слабость»[240]240
  Там же.


[Закрыть]. Итак, Гизо подчеркивал, что борьба за глубокие преобразования была далеко не новой в истории Франции, новыми были только формы, но суть – борьба за свободу и порядок, то есть борьба против деспотизма и произвола, началась задолго до революции. Гизо развивал эту мысль и в курсе лекций по истории цивилизации во Франции и в Европе (1828–1830 гг.). История Франции показывает, писал Гизо, что «мы не такие мечтательные утописты, как нас обвиняют. Цель, к которой мы стремимся, в сущности та же, что цель наших предков: подобно нам, они трудились над освобождением и воспитанием, нравственным и материальным, различных классов нашего общества; подобно нам, они старались создать гарантии хорошего заведования общественными делами, прав и вольностей частных лиц, в свободных учреждениях и в действительном участии народа в управлении»[241]241
  Гизо Ф. История цивилизации во Франции. T. 1^ТМ., 1877–1881. T. 1.С.6.


[Закрыть]. Таким образом, полагал Гизо, французская революция была не только изолированным кризисом, мечтой поколения, охваченного революционным пылом; она была естественным продолжением всего хода французской истории; революция – это ускоренное развитие того процесса, который уже в течение пятнадцати веков Франция рассматривала как прогресс в развитии цивилизации[242]242
  Guizot F. Trois générations. 1789-1814-1848. Paris, 1863. P. 54.


[Закрыть].

Главную причину революции Гизо усматривал в том, что королевская власть, особенно начиная с Людовика XIV, порвала все связи, соединявшие ее с формирующимся обществом, с третьим сословием, терявшим свое прежнее политическое значение и большую часть своих свобод. Королевская власть перестала быть выразителем общенациональных интересов и наряду с аристократией стала тормозом на пути прогрессивного развития французского общества. Именно отказ королевской власти от проведения коренных преобразований, требуемых обществом, явился, по мнению Гизо, главной причиной революции. Однако он не выступил с резкой критикой Людовика XVI и его окружения, поскольку «они так дорого заплатили за свои ошибки, и такою горькою ценою их искупили, что было бы очень жестоко постоянно бередить их память»[243]243
  Ibid. Р. 29.


[Закрыть]. Гизо полагал, что ответственность за революцию лежала не только на Людовике XVI, но и на всей французской нации: «Нация, стремившаяся стать свободной, не может оправдываться тем, что она, как толпа, была подчинена безумным или извращенным желаниям своих руководителей»[244]244
  Ibid. P. 30.


[Закрыть]. Гизо считал, что возникновение революции во Франции было результатом общих ошибок, допущенных всем «поколением 1789 года». Как видим, в своей оценке причин Революции Гизо близок идеям, развиваемым в современной историографии: главные причины Революции – это причины социально-политического характера, неспособность власти адекватно отвечать на модернизационный вызов.

Каковы же были, по мнению Гизо, цели и задачи революции, цели «дворянства, духовенства, третьего сословия, всего этого народа, еще так мало привыкшего действовать вместе?»[245]245
  Ibid. Р. 23.


[Закрыть]. Эти цели он определил так: «справедливость в социальном порядке и свобода в порядке политическом; соблюдение личных прав всех граждан и эффективное участие всей нации в управлении государством; справедливое общество и свободное правительство»[246]246
  Ibid. Р. 13.


[Закрыть]. При этом «справедливость» Гизо понимал как установление равенства граждан перед законом. Он подчеркивал, что реформ требовало все общество, а не только его наиболее передовые представители, принимавшие участие в управлении государством, такие как Неккер, Тюрго; сама нация, по словам Гизо, «все классы общества: духовенство и дворянство, третье сословие, деревенские собственники и жители городов, вместе и активно вступили в бой»[247]247
  Ibid. Р. 14.


[Закрыть]. Он отмечал, что хотя между интересами различных классов общества, естественно, были противоречия, дух реформ и политического прогресса доминировал как в третьем сословии, так и в среде дворянства и буржуазии.

Именно в дворянстве и духовенстве третье сословие должно было найти, по мнению Гизо, своего искреннего и естественного союзника. Он настаивал на необходимости социальной гармонии, единства действий всех классов общества, представителей «новой» и «старой» Франции. К сожалению, полагал Гизо, этого гармоничного взаимодействия достичь не удалось, и страна оказалась, по его выражению, «втянутой в революцию». Может быть, несколько переоценивая результаты Английской революции, Гизо полагал, что в Англии «установились и никогда не прекращались тесные связи между различными классами общества. Там аристократия и демократия умели жить и процветать вместе, взаимно поддерживая и сдерживая друг друга»[248]248
  Гизо Ф. История Английской революции. Т. 1–3. СПб., 1868. Т. 1. С. 78.


[Закрыть]. Во Франции же «дворянство и буржуазия не соединились, чтобы бороться с деспотизмом, или чтобы положить прочные основания свободы и пользоваться ею, а остались раздельными: они горячо хватались за каждый удобный случай, чтобы удержать или оттеснить друг друга…»[249]249
  Гизо Ф. История цивилизации в Европе. СПб., 1892. С. 6.


[Закрыть] Во Франции, продолжал Гизо, различные классы общества не сумели усвоить «сопряженного с собственной выгодой уважения к чужим правам…»[250]250
  Там же. С. 7.


[Закрыть]Именно отсутствие согласия между дворянством и буржуазией привело, как считал Гизо, к революции: «Они не сумели действовать заодно, чтобы быть вместе свободными и сильными и тем отдали себя и Францию на жертву революциям»[251]251
  Там же.


[Закрыть].

Гизо во многом унаследовал от своего наставника и друга Руайе-Коллара отношение к аристократии. Аристократия, по мнению Руайе-Коллара, «защищала колыбель народов», «была богата великими людьми», «украшала человеческую природу великими добродетелями»[252]252
  Бутенко В.А. Указ. соч. С. 332.


[Закрыть]. Но время аристократии, продолжал Руайе-Коллар, прошло, она осталась только «историческим воспоминанием», французская почва завоевана равенством. Гизо же подчеркивал мысль о том, что аристократия не должна остаться в стороне от развития «новой» Франции, тем более она не должна этому противодействовать. Аристократия должна примириться с потерей своих привилегий и объединиться с другими классами общества, содействуя прогрессу французской цивилизации.

Гизо полагал, что французское дворянство в целом не выполнило своего исторического предназначения; «вследствие тщеславия или недостатка просвещения и политического духа оно самоизолировалось, хотело остаться привилегированным классом в самом себе, а не стать во главе нации»[253]253
  Guizot F. Trois générations. P. 18.


[Закрыть]. Дворянство, по мнению Гизо, не стало союзником королевской власти, а было то ее соперником, то ее слугой[254]254
  Ibid. P. 19.


[Закрыть]. Растущая демократия, то есть народ, которому не хватало союзников для достижения своих свобод, могла освободиться от гнета дворянства только с помощью королевской власти, и королевская власть в период борьбы за централизацию, «воспользовавшись этим демократическим союзом, смогла какое-то время быть одновременно и народной, и абсолютной»[255]255
  Ibid. P. 21.


[Закрыть]. Как видим, Гизо справедливо отмечал прогрессивную роль абсолютной монархии в борьбе за централизацию государства, против феодальной раздробленности и сепаратизма. В то же время он был прав, утверждая, что в дальнейшем королевская власть отказалась от взаимодействия с различными классами общества, что и явилось главной причиной революции.